На площади тем временем вовсю шли приготовления к празднику. От дневной рутинной суеты не осталось и следа: лавки закрылись, местные занялись организацией предстоящего мероприятия. Горожане выставили перед трибуной несколько сотен больших столов и тысячи стульев. За ней установили навес и крытую конструкцию, в пределах которой велись последние приготовления к празднеству. К столам подносили великого разнообразия блюда, посуду, бутыли с напитками. По пути он встретил десятки людей, которые теперь бродили по-праздничному наряженные в ожидании начала веселья.
Когда Скруз подошел к входу в казарму, два стражника отсалютовали ему мечами и он учтиво кивнул им в ответ. Войдя в расположение, Ларестор тут же, на первом этаже, обнаружил Гурда, вальяжно расположившегося на скамье у окна с бутылкой вина и большой эмалированной кружкой. На его голове красовался новенький блестящий шлем с позолотой,
а перед самим бывшим командующим стоял кузнец Свойдан. Теперь у парня не осталось и тени сомнения в том, что Рын совершенно пьян.
— И все-таки я тебя спрашиваю, — медленно говорил он Боблу, старательно выводя каждое слово, и было заметно, что внятность речи даётся ему с большим трудом, — сколько я должен тебе за этот вер… верли… великолепный шлем?
— Что вы, командующий? — добродушно отвечал здоровяк, — я сделал его для Вас от чистого сердца. Какие могут быть счеты между давними приятелями?
— Но ты же тратил время… и… это… — тут Гурд повёл порядком осоловевшими глазами, подбирая подходящее слово и упёрся взглядом в Ларестора. — О! Привет! Ты побывал внутри Академии? Как впечатления? — со стороны могло показаться, что он моментально протрезвился.
— Нормально, — жестко ответил рыцарь. — Ты должен показать мне казарму. Или ты не в состоянии?
— Я?! — возмущенно переспросил Гурд, резко поднявшись на ноги и не забыв при этом одним духом замахнуть в себя последние капли со дна кружки. — Да я в полном порядке!
Я сейчас хоть десять казарм показать тебе смогу! Идем! — он махнул рукой Ларестору и решительным, хоть и не совсем твёрдым шагом повел того за собой.
Взяв себя в руки, рыцарь стал выглядеть относительно трезвым, лишь изредка покачиваясь на поворотах. Он показал Скрузу все помещения, начиная с оружейной и общих спален, заканчивая комнатой лекаря, кухней, импровизированной лабораторией. Отдельное внимание обратил на погреб с выходом к системе лабиринтов, соединяющих между собой постройки в городе.
Это заняло несколько часов и ко времени, когда осмотр был закончен, Гурд практически полностью протрезвел.
* * *
На улице смеркалось. По звукам музыки стало понятно, что праздник начался. За командующим и бойцами, незанятыми в дежурстве на «Серых Вратах», прислали двух мальчишек, которые вежливо пригласили рыцарей к столу.
По традиции оба командующих шли плечо к плечу, за ними маршировали бойцы новоприбывшего отряда, а позади тех — воины смены, которой предстояло покинуть городок. Вся площадь кишела народом. Люди радостно кричали пожелания легкой службы новоприбывшим и слова благодарности за мирные годы уходящим бойцам. Присутствующие учтиво расступались, давая дорогу защитникам «Серых Врат». Когда рыцари дошли до предназначавшихся для них столов, они сели друг напротив друга, новички лицом к трибуне, а старожилы — спиной, как того требовала традиция.
Их примеру последовали и горожане, заняв свои места. Детям и подросткам полагалось идти спать сразу после огненного представления, и по этой причине оно предусматривалось в первой части развлекательной программы. Для организации шоу местные фокусники на протяжении нескольких дней усердно репетировали потрясающий номер, чтобы зрители насладились сполна. Благодаря их усилиям взорам зрителей предстало удивительное зрелище: сотни разноцветных огоньков взрывались в небе яркими вспышками, образовывая в нем красочные подвижные картинки. Изюминкой выступления стало то, что артисты решили продемонстрировать горожанам краткую историю образования Империи. Сейчас, в опустившихся на город сумерках, казалось, что она была соткана на небесах.
После этого детей отправили по домам, а фокусники продолжили удивлять своими чудесами взрослых: устраивали исчезновение и появление табуна из двенадцати вороных лошадей, потом выполняли трюки с дрессированными хищниками. Словом, радовали благодарную публику множеством жутких и одновременно с тем интересных номеров. В их арсенале были номера и с речным рогатым львом, и с летучим медведем, и с огнедышащей обезьяной — на любой вкус, что кому приходилось по душе.
Затем по очереди стали выходить барды-одиночки и менестрели. Сначала, как водится, прозвучал гимн Империи, а после уже души слушателей услаждали романтические серенады о любви и незамысловатые и нескончаемые баллады о легендарных подвигах героев старины. Наконец, после грустных, поданных на закуску сонетов, от которых некоторые женщины роняли скупую слезу, объявили долгожданные для всех танцы.
На трибуне появилось два десятка музыкантов с самыми разнообразными инструментами. Гурд, снова изрядно накачавшись спиртным, не удержался и сам бросился выделывать коленца. Глядя на то, как веселится командующий, многие рыцари из его отряда решили пуститься в пляс вслед за ним. Сразу же их окружили самые симпатичные девушки из ведомства Линерии Ратс, так же приглашённые украсить празднество своим присутствием. Некоторые из них, к тому же, питали слабую надежду отхватить себе по случаю в женихи защитника рубежа, пусть и бывшего. Одна бойкая голубоглазая рыжая девчонка настолько приглянулась Рыну, что тот, прыгая вокруг нее в неистовом танце, уже всерьез подумывал сделать ей предложение. Но неимоверным усилием обуздав свою страсть, решил всё же не принимать под алкогольными парами столь поспешных решений.
Воинство Ларестора, наблюдая за всем этим действом, хранило гробовое молчание, забыв даже моргать. Молодые рыцари были настолько ошарашены происходящим, что не могли молвить и слова, не то что присоединиться к этой шумихе. Воспитанные в строгости и скромности, вели они себя крайне сдержанно. Вина и пива не пили, кушанья поглощали умеренно и постоянно поглядывали на Ларестора, ища одобрения в его взгляде. Но тот и сам растерялся, не понимая, как ему себя здесь вести. Всю жизнь с самого раннего детства он только и делал, что учился быть дисциплинированным воином — серьезным, неприхотливым в быту, не нуждающемся в изысканных кушаньях и праздной жизни. А сейчас те, на кого он равнялся, на его глазах вели себя сродни столичным забулдыгам, отчего он испытывал досаду и жгучий за них стыд.
Из состояния такого невеселого задумчивого оцепенения Ларестора вытащил Йофрид, уже долгое время не сводивший глаз с той рыжей бестии, что кружила возле Гурда. Хлопнув ладонью по столу и вскочив на ноги, Аскельн в нетерпении выпалил:
— Командующий! А мы разве вправе нарушать традиции?! — и, не дожидаясь ответа, схватил стоящую перед ним бутылку вина, откупорил её одним движением и стал жадно поглощать содержимое прямо из горлышка.
— Аскельн! — возмутился Скруз, намереваясь вырвать бутылку из его рук, как почувствовал, что кто-то положил руку ему на плечо.
Обернувшись, он увидел главу Академии — Фарлиса. Тот, прищурившись, выразительно сверлил его своим единственным левым глазом в то время как Йофрид, грохнув полупустой бутылью об стол, выбрался со своего места и отправился в танцующую толпу, поближе к рыжей красотке.
— Традиция позволяет сегодня напиваться вдрызг всем защитникам, кроме тех, кто остался в дозоре, — сказал Фарлис дружелюбно. — Вы, разумеется, можете приказать, чтобы они действовали вразрез с устоями, но формально командующим по-прежнему остается Гурд, пока не состоялась церемония передачи «Серых Врат». Может, Вам лучше дать им как следует нагуляться и не противопоставлять себя подчиненным? — негромко закончил он.
— Так когда же начнется эта церемония? — раздраженно спросил Ларестор, поглядывая на танцующего Йофрида и опасаясь, как бы тот не опозорил своим поведением весь отряд.
— Когда командующий Гурд прикажет вести…
Его перебил пьяный выкрик Рына, заглушивший собою царящий вокруг шум:
— Ведите сюда узника!
Музыка стихла, и в повисшей паузе все посмотрели в его сторону. А тому просто надоели замысловатые па выплясывающего рядом Йофрида, нагло пытающегося составить ему конкуренцию за внимание рыжеволосой соблазнительницы, и он решил подпортить сопернику планы. Как выяснилось, узника к этому моменту предварительно подняли из темницы и держали в одном из помещений Академии наготове, чтобы предъявить по первому же требованию. Согласно традициям, церемония смены охраны «Серых Врат» должна была сопровождаться демонстративным изгнанием одного из бедолаг, содержащихся в узилище и выбранного для этих целей заранее.
Народ перегруппировался, чтобы лучше видеть, а Гурд с помощниками, не откладывая дела в долгий ящик, по винтовой лестнице повели заключенного на крепостную стену. Вслед за ними к «Серым Вратам» направились Ларестор Скруз, Йофрид Аскельн и Малкольм Колбейн. Всю процессию возглавляли Строд Фарлис и судья Атинус Корф, держащие перед собой зажженные масляные лампы. Когда все выстроились в нужном порядке, а узника посадили в специальную подъемную корзину, присоединенную к лебедке, Атинус произнес:
— Подсудимый Майорбэк Тайнс! За тяжкие злодеяния, совершенные против Империи, ее правителя и народа, вы проговариваетесь к вечному изгнанию! Да будет исполнено это наказание во имя императора!
После этих слов корзина со скрипом тронулась и, лязгая цепью, пошла вниз, опуская несчастного на землю по обратную сторону «Серых Врат». Условности были соблюдены, пир подошел к завершению. Да здравствует новое десятилетие!
Глава V. Объединение кланов
Только оказавшись за стенами Алатарианской империи и осознав, что он теперь без оружия и провизии предоставлен сам себе на волю провидения в кишащих опасностями лесах Бейленос — он поверил в реалистичность всего произошедшего. Он действительно изгнан. От этой мысли ком подкатил к его горлу, и ему захотелось кричать. Оглядевшись вокруг, он не увидел ничего, кроме густой зеленой растительности, высотой в человеческий рост. Как император Таггеранг мог его изгнать после того, что он для него сделал? Это в голове бедолаги никак не укладывалось. Надо сказать, Тайнс уж никак не производил впечатления злобного и опасного заключенного, лишенного всяких принципов и морали. На вид ему было около сорока пяти лет, хотя тюремная жизнь и отразилась на его внешности, мало что оставив от его былой статности и красоты. Теперь в некогда густые темные волосы вплелись проблески седины, а умные карие глаза, которые еще несколько лет назад пламенели живым огнем, потускнели. Видимо, сказалось долгое отсутствие радости в его наполненной скорбями жизни. Он стоял, как жалкий бродяга, в старой клетчатой тюремной рубашке, заплат на которой, казалось, было больше, чем цельной ткани и смотрел прямо перед собой, туда, где редкие кусты переходили в огромные зеленые деревья. Потом, оглянувшись, чтобы в последний раз увидеть «Серые Врата», смахнул слезу со щеки, после чего, опустив плечи, медленной походкой побрёл вперёд.
Не помня себя от волнения и досады, Тайнс мало смотрел по сторонам, и вот так, бесцельно перебирая ногами, прошел несколько миль, пока не наткнулся на небольшой ручей. Тут его и настигла жажда, вернув немного к реальности. В глаза его сразу бросилась небольшая разноцветная птичка, снующая по берегу и ищущая что-то в окрестной зелени.
С другой стороны водоема изгнанник увидел неизвестных пушистых зверьков, которые пили из него кристально чистую, прохладную воду. К удивлению Майорбэка, никто из них не испугался его приближения. Для Тайнса все это было в новинку, до сегодняшнего дня он не видел ничего подобного. В Империи свидание с дикой природой представлялось возможным лишь в отдаленных ее королевствах. А последние несколько лет он и вовсе провел в заточении, ежедневно глядя лишь в холодный серый потолок. Сейчас же он вдыхал свежий лесной воздух, в котором смешались самые разнообразные оттенки — запах молоденькой травки, свежих пьянящих цветов, запах свободы, хоть и не такой, на которую он надеялся. Приблизившись к ручью, Майорбэк нагнулся, чтобы напиться. После того, как он выпил воды и умыл лицо, ум немного прояснился. Майорбэк лег на зеленую мягкую травку, источающую свежий аромат, и погрузился в свои мысли.
После короткого сна в мозгу бывшего заключенного окончательно просветлело. Теперь Майорбэк точно знал, что назад пути нет, нужно учиться жить на новых землях. Ему предстояло еще многое выяснить и осознать, но пока он просто шел вперед. Навстречу своей хоть и неизведанной, но свободной жизни. После непродолжительного отдыха у ручья он шел бодро, прокручивая в мыслях прошлое и будущее.
Спустя несколько суток ближе к ночи Майорбэк Тайнс начал паниковать. Запас пригодных в пищу ягод, что он нашел неподалеку от стены, истощился, а ручьи закончились сразу, как только он углубился в лес. Живот урчал все сильнее, а в горле пересохло. Более того, бывший узник после такой долгожданной свободы стал ощущать себя снова будто в камере. Ведь из-за густой листвы свет луны не мог пробиться сквозь кроны деревьев, мгла здесь господствовала в любое время суток, делая лес похожим на тюрьму. Майорбэк продирался сквозь чащу почти вслепую. Ноги налились свинцом, тело отказывалось слушаться и, тяжело дыша, он в бессилии рухнул на землю. Сухие ветки затрещали под его весом так громко, что эхо разнеслось по всему лесу. «Неужели после всего, что я пережил и преодолел, моя жизнь закончится вот так?» — звучала мысль в его голове, не давая покоя. Со слезами на глазах, лежа на животе, он стал биться головой о землю, крича что есть силы. Стало немного легче и, поднявшись на колени, он вдруг увидел что-то светящееся впереди. Присев и приглядевшись, он понял, что это нечто похоже на маленький костерок. Пару минут он молча собирался с мыслями, рассуждая, происходит это наяву или только лишь в его воображении. Стиснув зубы и сжав кулаки, Майорбэк Тайнс поднялся на ноги и решительно пошел прямо на огонек. Ненужные мысли об опасности больше не занимали его голову. Он твердо решил проверить странное место, ведь это был свет его последней надежды на спасение. С этой мыслью он все ближе подбирался к огоньку. С каждым шагом мерцание усиливалось, как и вера бывшего узника. Тайнс уже видел, что ему не померещилось, и это действительно огонь от костра. А когда ноздри его уловили аппетитный аромат жареного мяса, у него открылось второе дыхание, и он помчался на спасительный свет со всех ног, забыв об усталости.
Усилия его оказались не напрасны, цель была достигнута, он вышел к прекрасной, идеально круглой поляне. К удивлению его, людей он на ней не обнаружил, лишь костер горел посередине, клубы дыма которого терялись где-то в верхушках деревьев. В этом ночном умиротворенном спокойствии от такого привычного звука потрескивания сухих горящих ветвей к его глазам снова подступили слёзы. Зачем кто-то оставил прекрасного дикого кабана на вертеле и удалился прочь, даже не потушив костер, думать не хотелось. Гонимый нечеловеческим голодом, он отложил это на потом. При виде мяса, горячего и сочного, живот его громко заурчал, он нервно сглотнул наполнившую рот слюну и ноги сами понесли его к пище. Ухватив двумя руками вертел, оказавшийся тростью, на которую было насажено мясо, он отбросил его в траву и трясущимися пальцами стал рвать плоть животного на куски, жадно глотая их и причмокивая. В этот момент ему почему-то вспомнился бездомный, которого он когда-то накормил. Тот также хищно набросился на еду, глотал её, практически не разжёвывая, и смотрел на Тайнса глазами, полными благодарности. Бывший узник не мог дать себе отчет в том, почему он вдруг вспомнил эти подробности своей биографии. Но мысль, что сейчас бездомный — он сам, на секунду оторвала его от трапезы.
Когда голод утих, Тайнс окинул взором поляну. Он не поверил своим глазам, когда возле костра увидел флягу. Открыв ее, полную воды, он жадно впился в нее сухими потрескавшимися губами. Когда последние капли были выпиты, за его спиной послышались тихие крадущиеся шаги. Резко развернувшись, он успел увидеть человеческий силуэт, после чего на его голову обрушился мощный удар чем-то тяжелым и он погрузился в глубокий сон.
…Темно. Он чувствует, что в непроглядной тьме, которая вновь поглотила всё окружающее пространство, кто-то есть. Вот мгла густеет, клубится, сбивается в силуэт, медленно приближающийся к нему, и становится видно, что это его старший сын, который умер много лет назад во время зеленой чумы. Чернильное марево не успокаивается, вновь приходит в движение и появляется отец, погибший в войне за Империю много лет назад. Он тоже подходит к нему, но не один, за его спиной раздаётся весёлое фырканье, и оттуда, размахивая прекрасной белой гривой, выходит его верный скакун. Они стоят все вместе и молча смотрят на него. Он не понимает, почему они решили навестить его сейчас, но испытывает непередаваемое чувство легкости, усталости, радости. Теперь к ним прибавляется горе, любовь, боль… Все смешивается в единый вихрь чувств. Его невероятно тянет к родным. Неожиданный резкий холод прерывает его мысли. В ослепительной вспышке всё начинает таять и исчезать прямо у него на глазах. Он протягивает к ним руки, не желая расставаться с ними…
В тот момент Тайнс открыл глаза. Немного придя в себя, он осознал, что сидит на земле со связанными руками и ногами, примотанный спиной к дереву, а голова, и лицо его почему-то мокрые. Он хотел пошевелиться и понял, что не может этого сделать. Губы его задрожали, пульс стал бешенным.
* * *
— Проснулся? — послышался грубый голос.
— Да, — ответил Тайнс, подняв глаза и пытаясь разглядеть говорившего. — Это ты меня огрел, а затем привел в чувство? — осторожно добавил он.
— Да, это сделал я.
В неверном пламени костра Тайнсу удалось разглядеть незнакомца получше. Это был мужчина примерно его возраста, с густыми взъерошенными волосами русого цвета. Длинный орлиный нос выделялся на тонком овальном лице, с ярко выраженными скулами и впалыми щеками. Одет он был в добротный походный плащ и крепкие на вид сандалии, сплетенные, похоже, из стеблей какого-то растения.
— За что?
— Да хотя бы за то, что ты сожрал мою еду и опустошил флягу.