Котёнок орал так, что в кабинете директора его было слышно через закрытое окно. Он был мокрый, грязный и трясся под дождём всем своим маленьким тельцем.
— Он вопит уже второй час, — сказал директор интерната. — Его видно из всех окон. Уроки уже закончились. Дети сидят по комнатам. Играют на компьютерах. Лайкаются в соцсетях. Но никто, ни один не вышел пожалеть этого уродца.
— Признаю, это была хорошая идея, — сказал инспектор. — Надо взять на вооружение.
— Вы что же — хотите сказать, что это я его подбросил? — возмутился директор. Он сильно боялся инспектора, но пытался держаться независимо. Директора недавно назначили на это место, и оно очень ему нравилось.
— Я хочу сказать, что это хорошая идея, — сухо ответил инспектор. Он видел директора насквозь. Это была его работа — видеть насквозь. Угадывать мысли. Понимать мотивы поведения и скрытые желания. В прошлой жизни детский психолог, он мастерски применял профессиональные навыки в новом амплуа. — Ваш интернат успешно прошёл проверку. Я заканчиваю инспекцию и составлю самый лестный для вас отчёт.
Они отвернулись от окна и не увидели, как через двор, кутаясь в халатик, пробежала девочка лет двенадцати и, подхватив котёнка, метнулась обратно в здание.
— И вот ещё, — инспектор сделал вид, что замялся. — Это конечно не принято, но я должен спросить — какое у вас Умение?
Директор изумлённо задрал брови, и инспектор торопливо добавил:
— Разумеется, это конфиденциальная информация.
— Ну, что ж, — с достоинством произнёс директор, — мне скрывать нечего. Я вампир.
— А, понимаю! — закивал головой инспектор. Он заранее предугадал ответ и был доволен, что не ошибся. — Тогда ясно, почему вы решились на такую работу.
— Ну, конечно! — радостно воскликнул директор. — Платят мало, но питанием я обеспечен. И детишкам польза. Не надо им по слякоти бегать кровь сдавать.
— И все довольны?
Если в вопросе инспектора и был сарказм, то едва различимый. Обижать вампиров не рекомендовалось. Их было много даже в правительстве, могли пришить сангуиворофобию. Инспектор терпеть не мог вампиров.
— А вот недовольные всегда найдутся… Кому-то компот кислый, кто-то на зарядку не хочет, но труднее всего поддерживать необходимый эмоциональный фон. Не умеют они ещё свои чувства контролировать. Это же дети! Им трудно объяснить в какое время мы живём.
Инспектор ничего не ответил. Один из немногих в стране он вполне понимал, в какое время они живут. И ему не нравилось это время и что в нём происходит.
***
Дождь был не сильный, но куртка промокла почти сразу. Потому что старая. Толик Окунев знал, что идти в школу колдунов надо через тайгу, через болото и дальше ещё по горной тропе пробираться. Но когда тебе тринадцать лет в такой путь лучше брать с собой кого-то из взрослых. Так положено. А в посёлке, где жил Толик, мало кто бы согласился по доброй воле идти в школу колдунов, да ещё и тащить с собой пацана, у которого отец в тюрьме, а мать лишили родительских прав. Вот и пришлось Окуню под дождём, по грязюке тащиться на самую окраину в гости к Николаичу. И мимо железнодорожной школы ему было никак не пройти. А с пацанами из железнодорожной Толику встречаться не хотелось. Лишние вопросы. Но наверное, сегодня без вопросов было не обойтись, потому что Костик Бобров, самый вредный из железнодорожных, сразу сказал:
— Ага, интернатовский? Ты куда? — а как он вышел из пелены дождя Окунь даже не заметил. — Деньги давай, раз ходишь здесь!
Он протянул руку и легко сверху вниз сдёрнул капюшон с головы Окуня. Вода полилась за шиворот. Морщась, Толик рванулся освобождаясь. Но Бобров держал крепко, он был выше и крепче.
— Давай! — и замахнулся другой рукой.
— Ничего тебе не дам!! — зло крикнул Окунь. Прямо в лицо крикнул, даже слюна брызнула.
Костик не ожидал, отпрянул… и ударил. Ударил не сильно, но больно — в живот. Продолжая держать за куртку, надавил сзади, сгибая Окуня в пояснице.
— Страх потерял? Я тебе мало по башке стучал? Сейчас ещё получишь…
— Пусти, Костян, я к колдунам иду.
Толик сказал это уже спокойно, слегка задыхаясь после удара в живот, и, может поэтому, Бобров сразу ему поверил. Отпустил и даже шагнул назад. Толик выпрямился и одёрнул куртку. Глянул в глаза Боброву. Страх был в глазах. А трусом Костик не был, вот только сейчас лицо у него было как прошлым летом, когда в драке между пацанами из интерната и железнодорожными Валера Шиза вытянул пистолет и пострелял немного. Стрелял-то он в воздух, но железнодорожные всё равно в штаны наложили. А сейчас Окуню не по себе стало. Куда же он собрался, если только упоминание о колдунах самого Костика Боброва напугало?
Он ещё раз поправил куртку, накинул капюшон и молча пошагал, оскальзываясь.
— Постой! — крикнул Бобров. — Как тебя? Окунь?
Толик пошагал быстрее.
— Окунев! Погоди! Вот возьми…
Толик обернулся и увидел, что Костик протягивает ему скомканные бумажки.
— Тут не много, но у меня нет больше. Забери…
Окуню очень захотелось подойти и забрать эти деньги, как не раз у него самого отнимали такие же, как Бобров, или сам Бобров, или его корефаны. Забрать и ещё дать пинка этому перепуганному пацану, так не похожему теперь на страшного минуту назад Костика, а теперь жалкого и съёжившегося. Вот только он почему-то знал, что не надо этого делать. Неправильно.
***
— У нас всё натуральное, экологически чистое, без всякой магии выращенное, — подкладывая в тарелку, говорил директор. — Не всё конечно, — понял он, что заврался, — но вот гречка натуральная!
В столовой стоял гвалт детских голосов, и мерзкий запах казённой пищи. Но инспектору было не привыкать. Он прошёл через войну, плен и недолгое тюремное заключение во время смены политического режима. Тогда его вытащил старый друг, сразу сумевший разобраться в новой ситуации. Теперь старый друг стал министром, а инспектор… инспектор стал инспектором. Доверенным лицом при министре. С большими полномочиями. Вот только министр сейчас сидел у себя в кабинете, а инспектор с директором интерната за отдельным столиком в детской столовой. Инспектор мужественно давился тефтелями с гречневой кашей, запивал компотом и проклинал свои полномочия. Он бегло оглядел детей, рассевшихся за столами. Дети вели себя хорошо, спокойно. Никто не плакал, не смеялся, не грустил, не веселился. Нет, они болтали, общались, но сдержанно, как предписано. Инспектор остался доволен.
— И вот ещё что, — сказал он, проглотив как будто мыльный на вкус кусок тефтеля. — Мне поручено сопроводить одного вашего воспитанника к новому месту содержания. Анатолий Окунев. Он будет теперь у нас, при Министерстве. Официальное предписание я вам передам, а вы подготовьте его личное дело.
— Толик? — удивился директор. — Такой тихий мальчик, даже немного забитый. А впрочем, да-да, я понимаю, его папа в заключении…
— На излечении, — поправил инспектор и, подумав, счёл нужным уточнить, — в санатории.
— Конечно-конечно, — закивал директор. — Сейчас всё организуем.
Мимо проходила та самая девочка, что подобрала во дворе котёнка. Она попыталась незаметно прошмыгнуть за спиной у директора, но тот её заметил.
— Лиза, — позвал директор. Лиза вздрогнула и подошла, низко опустив голову. — Зайди к мальчикам и пригласи к нам Толика Окунева.
Инспектор увидел, как девочка ухмыльнулась. Едва заметно, уголками губ, но инспектору этого было достаточно. Ему сразу стало понятно, что основное задание, замаскированное под рядовую проверку, он провалил, и почему-то подумал, что компот, и правда, кислый.
— А его нет, — сказала Лиза со скрытым вызовом. — Он убежал. К колдунам, — она тряхнула головой, отбрасывая с лица длинные русые волосы. — А я знала и не сказала.
Инспектор схватил директора за лацкан пиджака, притянул его к себе через стол.
— Очень быстро соображайте — к кому из взрослых он пойдёт?
***
Николаич жил в старой панельной пятиэтажке, который год дожидавшейся сноса. Сразу заходить Толик не стал. Постоял под окнами, подождал. Если Николай скучает, он каждые полчаса врубает себе сцену воздушного боя из старого фильма «В бой идут одни старики». Колонки у него хорошие, война на весь двор идёт. «Будем жить!» — орёт Николаич вместе с горящим в самолёте пилотом, а из окна пустые бутылки швыряет. А иногда и не пустые. А иногда стихи свои орёт. Толик помнил, что-то вроде: «Я главного не понял, а главное — душа. Была вода в ладонях — ушла…» [1] Поэт, блин. Но было тихо.
Толик зашёл в вонючий подъезд и увидел Николаича. Тот сидел на ступеньках и задумчиво перебирал в руках связку ключей.
— Привет, — сказал Толик.
— Привет, Окунев, — сказал Николаич и стал внимательно рассматривать Толика. А Толик сразу забыл все слова, которые собирался сказать. Он ведь долго готовился к этому разговору, представлял, как будет убеждать Николаича взять его в дорогу, а Николаич будет отказываться, а он ему напомнит, как видел однажды, что Николаич кормит голубей и никому не сказал… а вот теперь кажется, потерял дар речи.
— А я вот домой не могу попасть… представляешь — ключи не подходят! — и Николаич растерянно пожал плечами.
— Это из-за меня, — наконец смог сказать Толик. И сразу легче стало, как в воду холодную собирался-собирался и прыгнул.
— Да-а-а? Дай догадаюсь — ты мне замки поменял пока я в ларёк бегал. За десять минут поменял?
— А ты не шути. Сейчас тебе не до шуток будет.
Николаич встал и, подойдя к Толику вплотную, продолжал с интересом на него смотреть. Толик понял вдруг, что физрук совсем небольшого роста.
— Николаич, отведи меня в школу колдунов.
И учитель не испугался как Костик Бобров. Он как будто ждал этих слов. Как будто понимал, что будет с ним сегодня непременно какая-то неприятность.
— Вот гадёныш, — сказал Николай. — Ну и почему ты меня, позволь поинтересоваться, выбрал?
Толик растерялся. Он и сам толком не знал, почему пришел к учителю физкультуры.
— Ну, может, потому, что ты разрешаешь на «ты» себя звать… и воевал. И волшебники тебя до сих пор не забрали, хотя ты вон какой весёлый, анекдоты не боишься рассказывать и нас не ругаешь, когда смеёмся.
Николаич вздохнул и процитировал сам себя:
Говорил крокодил вежливо
Маленькой обезьяне:
Я сыт, до обеда следующего
Останемся друзьями!
Потом протянул Окуню ключи.
— Попробуй ты открыть.
Толик проскочил лестничный пролёт и легко открыл дверь квартиры.
***
— Скажите, меня накажут? — спросил директор. Он вёл машину по раскисший дороге, с трудом удерживаясь от заноса.
— Не дёргайте руль, — сказал инспектор. — Никто вас не накажет. Наказывают или для примера, или чтоб самому неповадно было, но этот случай уникальный. Нет смысла вас наказывать.
Инспектор подумал, что наказать следовало бы его самого: он прошляпил мальчишку, упустил из-под носа. Но и этого тоже не будет. Потому что наказать инспектора мог только один человек. Но этот человек никогда не разменивался на наказания. Утративший доверие сотрудник просто исчезал при обстоятельствах, о которых инспектору не хотелось вспоминать.
— А в чём уникальность этого пацана? — немного успокоившись, спросил директор. И сразу испугался своего вопроса. — Если это не секрет, конечно.
— Секрет, — с удовольствием ответил инспектор. — Секрет государственной важности. Но вам я его раскрою.
После этих слов машина снова вильнула. Директор покосился на собеседника, но ничего не сказал. А инспектор развлекался. Он вполне мог позволить себе раскрыть государственную тайну этому олуху в полной уверенности, что вампир, паразитирующий на детишках, о ней никому никогда не расскажет. Он тоже умел делать так, чтобы люди исчезали. Даже если эти люди вампиры.
— У мальчишки должно в скором времени проявиться уникальное Умение. Он нам нужен. Нашему Министерству. И нам совсем не хочется, чтобы он со своим Умением оказался у колдунов. Лучше уж ему тогда в болоте утопнуть.
Директор остановил машину возле дома Николаича.
— Здесь, — сказал он.
— Быстрей, — сказал инспектор.
Они вышли из машины и почти бегом направились к подъезду. Уже поднимаясь по лестнице, директор спросил:
— А разве в Министерстве уже научились определять заранее, какое Умение проявится у человека?
— А вы не так глупы, как кажетесь, — прыгая через ступеньки, ответил инспектор. — Научились. В этом всё и дело. Учились, учились и научились.
Директор был хоть и не великого ума, но и, действительно, не настолько глуп, чтобы не понимать — инспектор не раскрыл ему и сотой доли информации, но того что стало известно — достаточно, чтобы навсегда потерять покой.
Дверь в квартиру на третьем этаже была распахнута. Они вошли, огляделись. Обстановка из категории «запущенное холостяцкое жилище» приближалась к категории «бомжатник».
— Опоздали, — пробормотал инспектор.
— Будем преследовать? — сотрясаясь объёмистым пузом, деловито спросил директор. — Вы же знаете направление?
— Будем, обязательно будем, — ответил инспектор, разглядывая директора. Под его взглядом тот попытался втянуть живот и расправить плечи. Получилось плохо. — Но не мы, — заключил инспектор и спросил:
— Мать мальчика живёт в посёлке?
— Да, работает в ателье, насколько я помню.
— А эта девочка… Лиза? Она почему-то знала про побег, а такое доверяют лишь близким людям. Они приятели?
— Понимаете, побег к колдунам это ведь ещё и детский фольклор, — оживился директор, почувствовав близкую ему тему. — Они про это сочиняют страшилки, пугают друг друга, поход к колдунам овеян у них романтикой, беглецов героизируют… — директор споткнулся под холодным взглядом инспектора и быстро закончил: — Он мог всему интернату рассказать, что идёт к колдунам, но мало кто воспринял бы его слова всерьёз.
— Однако девочка была уверена, что он сбежал. Значит, принимала всерьёз. Расскажите мне про неё как можно подробней.
Директору очень не хотелось рассказывать про Лизу, да ещё и подробно но, промокнув лысину платочком, он раскололся. А куда ему было деваться?
***
— Мне деваться было некуда, — рассуждал Николаич, пока на коротком привале Толик с Костяном доедали консервы. — А вот ты зачем с нами попёрся?
Он спрашивал, конечно, у Боброва, который корочкой хлеба вычищал дно банки «Завтрак туриста». Костян догнал их, когда они уже лес прошли и подходили к болоту, а до этого от самого посёлка незаметно шёл следом.
— А куда мне было деваться? — угрюмо ответил Костян. — Небось, знаете, что бывает с теми, кто колдунам насолил…
— Знаю, — охотно ответил Николаич, — неприятности разные бывают. Со мной они начались даже раньше, чем этот юноша ко мне притопал. В собственную квартиру не мог попасть. Но это мне, видимо, знак подавали — не упрямься, дескать, веди его к нам, раз именно тебя он выбрал в провожатые. А ты чего испугался? Он же не колдун ещё и когда им станет — неизвестно.
— Ну, вы даёте! — Бобров отбросил банку и встал. Поглядел на физрука, как на полоумного. — Как это не станет, если пошёл в школу колдунов? Оттуда ещё никто не возвращался. А когда станет, непременно мне отомстить захочет. Я бы, например, обязательно захотел. А он чем лучше? Так что я сам в колдуны пойду, раз такое дело. Хоть и не собирался. Мне оно незачем. У меня родители в порядке, по тюрьмам не сидят.
— Ты бы родителей лучше не трогал, — зло сказал Окунь, поднял брошенную Костяном банку и стал втаптывать в землю вместе со своей.
— А то что? — презрительно спросил Бобров. — Мне теперь тебя бояться нечего — сам колдуном буду. А сейчас могу и в рыло дать как раньше.
Толик секунду подумал и хитро глянул на Николаича. Тот ему подмигнул незаметно и приготовился слушать. Окунь подошел к Боброву и ласково спросил.
— Костя, ты ведь двоечник? А я на пятёрки учился. Я и у колдунов буду на пятёрки учиться, и колдуном лучше тебя стану, потому что ты и там двоечником будешь. Потому что ты тупой, — и отвернувшись, сказал: — Давай, Николаич, банку, я закопаю.
Видно было, что Костяну очень хочется побить Толика, но он снова боялся. Толику было забавно ощутить в себе неизведанное до сих пор чувство уверенности. Ему было приятно, что Боброву он теперь внушает страх. Чувство превосходства он почувствовал, ранее не испытанное. И ему приятно было вызывать страх у Боброва, который был сильнее, но сейчас откровенно трусил. Нет, правильно он придумал, взять и сбежать.
А Николаич задумчиво проговорил:
— Кто в школу колдунов ушёл, никто не вернулся — это все знают. Из детей там колдунов готовят — это тоже все знают. А вот куда подевались все взрослые, которые туда детей отводили — вот на этот вопрос мне кто ответит?
Но ему никто не ответил.
***
Ольга Окунева не понимала, за что ей досталась такая жизнь. Виноват во всём был, конечно, бывший муж, малахольный романтик. Сейчас она не понимала, как могла влюбиться и выйти замуж за этого хронического неудачника. Нет, поначалу всё было прекрасно, любовь и его возвышенные проповеди о несовершенстве мира. Она же слушала его, открыв рот, вот дура, корила она себя. Когда стало нечего жрать, до неё наконец дошло, что за скептический взгляд на окружающую действительность денег не платят. Сначала не платят денег, а потом приходят интеллигентные сотрудники Министерства счастья и уводят муженька на неопределённый срок. «До полного излечения» — было написано на официальном бланке. А потом приходят хамы из социальной службы и забирают ребёнка в интернат. Потому что доходы, ниже прожиточного минимума.
Она сделала пасс и несложным заклинанием сотворила на манекене модельную юбку. Пока её напарница стягивала с манекена готовое изделие, можно было недолго передохнуть, подкопить энергию и снова пасс, заклинание, юбка. И так день за днём.
Ольга подумала, что надо вернуть себе девичью фамилию. Чтобы ничего не напоминало о Владимире. Сменить фамилию, накопить денег и забрать из интерната Толика. И выйти замуж. За серьёзного человека. Который из Толика выбьет дурь, от родного папашки оставшуюся. Нет, не в прямом смысле, а личным примером покажет, как надо в жизни правильно устраиваться. Это всегда было сложно, а уж в наше время люди как только не крутятся, чтобы, как в пословице — «и волшебников не рассердить и колдунов не разозлить». А ведь, по сути, и тем, и другим было нужно одно и тоже. «Белые придут — грабют, красные придут, тоже, понимаешь…» — вспомнила Ольга из старого фильма.
Тренькнул телефон. Ольга достала мобильник и прочитала на дисплее: «Ваше сообщение успешно доставлено». Ольга пожала плечами: не отправляла она никаких сообщений. Проверила исходящие — точно, не отправляла.
[1]Здесь и далее — стихи Сергея Никифорова.