Сначала вор не мог понять, почему мимо его лица через равные промежутки времени проползает мокрая трава, каждый раз обдавая его прохладными брызгами. Потом сообразил, что это он сам двигается. Лёжа мордой вбок на куске сырого брезента. Это его тащат, сообразил он. Капельки воды на лице были невероятно приятными, они остужали горящее лицо. Но гораздо сильнее полыхали болью ноги. Чтобы остудить их, прохладной водички было мало, нужен был лёд. А лучше новокаин.
Застонав, вор поднял глаза и увидел девочку-подростка с закушенной от напряжения губой. Вцепившись в разлохмаченный край грубой ткани, она шаг за шагом, спиной вперёд продвигалась по бескрайней Зоне. Она глянула на него с неприкрытой ненавистью. В эту секунду она так обессилела, что предпочла бы, чтобы он умер. Лишь бы не мучится так больше. Но живого бросить не могла.
Гэндальф вспомнил, как десять лет назад они вместе с Владимиром так же тащили по болоту умирающего волшебника. Но тогда их было двоездоровых мужиков. А сейчас его волокла, надрываясь, маленькая девочка. Грязная, со следами ожогов на лице. В голове у вора всё перепуталось, он понимал — кто он, где находится, но зачем здесь оказался — не помнил.
— С нами были ещё люди, — прохрипел он. — Где они? Живы?
Яра выпустила брезент и повалилась навзничь. Несколько минут она не могла произнести ни слова, хватала ртом холодный воздух. С трудом отдышавшись, она на четвереньках подползала к вору, в ногах у него, как попало забинтованных, нашла флягу, жадно напилась.
— Сильно ты, видать, головой треснулся, — она передала флягу Гэндальфу. — Все живы. Кроме пилота. В аномалии сидят.
— Как это в аномалии?
— А вот так. Дирижабль развалился, их оболочкой как куполом накрыло. Под ним сила тяжести нормальная, а выйти не могут — гравитация раздавит.
— А мы как вышли?
— А нас при падении с куском гондолы в сторону отбросило. По самому краю аномалии срикошетили.
— Что у меня с ногами?
— Открытые переломы. Ты кричал сильно, потом затих, — она отобрала у вора флягу, завинтила крышку. — Теперь вот гуляю с тобой.
— Давно?
— Не знаю. Часа четыре. А может, минут сорок. Или четыре дня. Я не знаю, здесь, по-моему, не только с пространством, но и со временем какая-то фигня происходит. Но, в любом случае, у тебя гангрена скоро начнётся. Так что думай, как нам выбираться.
— А куда мы летели? — спросил вор.
— Так, — сказала Яра. — Так-так-так. Вот что. Мы Зону исследовали. Ты руководил научной экспедицией. Это ты помнишь?
— Помню, — неуверенно сказал вор.
— А что ещё?
— Нас будут искать. Но не здесь.
— А откуда ты знаешь, что мы «здесь», а не «там»? Где мы вообще находимся? Я, честно сказать, наугад шла. Лишь бы подальше от радиации. Там фонило не по-детски. Вообще страшно было. Небо полыхает, мутанты орут, динозавры какие-то бегают… Мы, кстати, без оружия.
Вор прикрыл глаза и попытался сосредоточиться. Мысли уже пришли в порядок. Видимо, от выпитой воды полегчало, думал он. Воспоминания, впрочем, так полностью и не вернулись. Зато в глубине души появилась уверенность, что всё будет в порядке, прояснился план действий. И заметно утихла боль в ногах.
— Ты почти правильно взяла направление, — сказал он. — Дальше надо немного левее. Видишь: впереди большое поле, за ним лес? Нам туда.
— Откуда ты знаешь? — спросила Яра. Ей было уже наплевать, в каком направлении двигаться. Лишь бы хоть на минутку ещё оттянуть ужасный момент, когда придётся сломанными ногтями вцепиться в мокрый холодный брезент и тащить, тащить.
— Не спорь со мной, — строго сказал Гэндальф. — Я руководитель экспедиции, учёный. Я знаю дорогу. Держи азимут, как я сказал, и мы скоро выберемся.
— О да, господин учёный, — сказала Яра. — Я готова выполнить ваше распоряжение. Но боюсь, они будут против.
— Кто? — удивился вор.
— Они, — и Яра показала рукой на стаю псов-мутантов. Они не спеша бежали на людей как раз со стороны Бумажного леса.
***
Счастливым людям было плохо. Они ворочались, вскрикивали во сне, роняли из рук кристаллы. Некоторые просыпались, озирались в сумраке подвала невидящими глазами, шарили дрожащими руками вокруг себя, подхватывали первый попавшийся артефакт и снова пытались заснуть. Но уже не спалось как раньше, счастливо и безмятежно. Они чувствовали, как счастье становится чужим, непослушным. Утекает, обретает форму, становится тугим и не податливым. Это было обидно до слёз и уже не хотелось находиться в этом месте, где всё стало злым, холодным и где теперь никогда не будет так хорошо как раньше. А им больше всего хотелось, чтобы было как раньше, сладко и упоительно спокойно.
Воздух в подвале искрился Энергией, был уже вязким, густым, они задыхались. Наконец, кто-то поднялся, пошатываясь, добрёл до лестницы. Закинув лицо вверх, полуослепшими глазами разглядел запертый люк.
— Выпустите нас, — прошептал он. Остальные услышали его, подхватили.
— Выпустите нас, выпустите! Мы не хотим здесь!!
Они орали, хрипели, стонали, а в самом дальнем углу рыдающая женщина причитала:
— Ярочка, доченька, выпусти нас, мы здесь больше не можем.
***
— Беспорядок у вас, нехорошо, — сказал комендант. Эти слова дались ему с трудом, он меня боялся. Ждал, что я припомню времена, когда он был вампиром и директором интерната. — Мы студентов ругаем, а вы человек взрослый, с положением. Известный, можно сказать. Опять же, бутылки у вас.
Я взглянул на него, даже не пытаясь подняться с койки, на которой лежал прямо в кроссовках. Комендант попятился и, уже прикрывая за собой дверь, пробормотал:
— Дурной пример подаёте…
Я повернулся на другой бок и стал смотреть в стену. Мне было всё равно. И голова болела.
— А чего ты, и вправду, такой срачь развёл? — возмутился Бобров.
Он был прав. Я ни разу не делал уборки в комнатке студенческого общежития, куда меня поселил Тюленичев. Стёпа с Бобровым жили в казарме. Я бы тоже лучше жил в казарме. Там дневальные пол моют.
— Делать ему нечего, — сказал я. — Ходит и ходит.
— У него, между прочим, работа такая. Ходить, смотреть. А вот ты скоро передвигаться совсем разучишься. Под себя какать начнёшь. Занятия пропускаешь. Не брит, не мыт, похмелен. Девушку обидел.
— Какую девушку? — спросил я, снова поворачиваясь.
— Машу, — сказал Бобров. — Её вчера Шаман за тобой посылал. Вернулась заплаканная.
— Не помню. Не знаю никакой Маши. А что я ей сказал?
— Уж не знаю, что ты сказал, а только расстроилась она очень сильно.
— Симпатичная?
— Просто красавица. Это, которая тебе на доске мелом рисовала.
— А, — сказал я. — Дай водички.
Бобров сидел на табуретке, уперев кулаки в колени, и с неприязнью меня разглядывал. Тогда я сделал пасс, и графин с водой со стола плавно перелетел ко мне в руки.
— Ух ты! — ехидно восхитился Бобров. — Великий маг и волшебник! Все Силу по капельке собирают, берегут, а он левитацией балуется.
— Ничего, — выхлебав пол графина и отдуваясь, ответил я. — Скоро все начнут…
— Что?
— Ничего. Ты лучше скажи, чего Шаман ко мне привязался? Учит он меня, учит… Чаепития у них. Я не дурак, я понял, что Шаман с Сергеем переворот в Крепости готовят. Даже зомби на свою сторону приманили. Что они ему пообещали, интересно? Вернуть человеческий облик? Оживить?
— Оживить зомби, насколько мне известно, ещё никому не удавалось. Они уже и есть — ожившие, но мертвецы.
Бобров забавлялся, а я злился всё сильней. Аргументов я не слышал.
— А тебе они что поручили? Меня завербовать? Так ничего у вас не выйдет. Пока Лёня мне обещанный телепорт для всей семьи не откроет, я против него не пойду. А потом когда умотаю отсюда, вы тут хоть восстания устраивайте, хоть путчи с мятежами и бунтами.
Я выговорился и затих. А Костян тоже молчал и смотрел на меня как-то странно. И тут меня словно обухом по больной голове ударило. Ему-то здесь оставаться. У него же Маринка, близнецы! Вот и устраивается человек как может. Его дело, в конце концов, куда я лезу? Мне стало неловко. Такие вещи нельзя затягивать, надо объясниться сразу.
— Слушай, Костя. Я тебя понимаю, и ничего Тюленичеву не скажу. Но и ты меня пойми. У меня семья.
Чёрт, у него же тоже семья, подумал я. Как же из всего этого выпутаться?! И тогда я заметил, что Бобров прямо-таки давится от хохота. Лицо у меня сделалось, видимо, совсем глупым и, не сдержавшись, он заржал.
— Всё-таки ты отвратительно разбираешься в людях, — сказал Бобров отсмеявшись. — Сергей служака, силовик, какой из него заговорщик? Пукнуть Лёне в карман — да, он может, но заговор? Да, он же из Крепости сбежал не столько, чтобы твоё дурацкое поручение выполнить, сколько от понимания, что если останется здесь, ему, возможно, завтра придётся в бою со своими парнями столкнуться. А этого он, сам понимаешь, совсем не хочет. А Шаман недоволен, конечно, что Тюленичев его на вторые роли задвинул, идеологией своей мозг студентам промывает. Поэтому брюзжит. Но, по большому счёту, его всё устраивает. Он же за эти годы стал академическим учёным, ему нужны ученики, исследования, научный план, вся эта байда. А тут он, такой, свергает Лёню и ему на следующий день надо думать, чем эту ораву кормить, как им триппер лечить, где ихнии подштанники стирать…
— А зомби? — я решил не сдаваться.
— А зомби ты просто терпеть не можешь. У тебя к нему физиологическая неприязнь.
— Всё равно, — сказал я. — Сам подумай. Если у Тюленичева столько лет был агент среди волшебников, почему не предположить, что в Крепости до сих пор действует агент Николаича?
— Зомби — агент? Я смеяться больше не могу.
— Нет, не зомби, конечно. Но, кто-то обязательно есть. И он бы нам очень пригодился.
— Нам? — Костян прищурился. — Когда ты у Лёни телепорт выпрашивал, ты не думал о «нас», ты думал о себе.
Он встал и вышел, хлопнув дверью. Ч-ч-чёрт, всё-таки он обиделся.
***
Инспектор проявил чудеса дипломатии, договариваясь с Тюленичевым о предстоящем турнире. Сначала Леонид Сергеевич и слышать не хотел о перемирии. Потом не хотел общаться с инспектором, требовал на переговоры саму графиню. Инспектору пришлось наврать, что дама, дескать, туда-сюда, недомогает. В результате длительных прений стороны пришли к консенсусу и выработали следующие условия: драться без магии, обойтись без смертоубийства, главным арбитром назначить зомби.
— Ему терять нечего и подкупить сложно, — сказал Тюленичев.
— И запугать нельзя, уже мёртвый, — согласился инспектор.
— Побольше бы нам таких судей, — вздохнул Тюленичев.
В случае победы волшебников Крепость признавала вассальную зависимость от графини Оторвановской, передавала ей половину имеющейся в наличии Энергии. В Высшем Волшебном Заведении преподавание не прекращалось, но учебный план корректировался лично графиней. У монумента Жрецу, силами гарнизона Крепости, назначался постоянный почётный караул.
Если же волшебники проигрывали, вся территория Заповедника объявлялась суверенным государством с собственными флагом, гимном, гербом и со столицей в Крепости. Треть имеющейся Силы графиня передавала Тюленичеву. Монумент Жрецу демонтировался. Снималось заклятие с мушкетёров. Самое забавное — в пылу полемики высокие договаривающиеся стороны даже не вспомнили, что поводом для объявления войны послужил зомби. На него всем стало наплевать после того, как он утратил способность открывать проход в подвал с синими кристаллами.
— А с вами приятно иметь дело, — констатировал Тюленичев. — Печально, что знакомиться приходится при конфликтной ситуации.
— Мы с вами люди, на своём веку многое повидавшие, — доверительно понизил голос инспектор. — Знаем, сколь часто вчерашние противники становятся союзниками.
— Было бы против кого дружить, — задумчиво согласился Лёня.
— Рад, искренне рад, встретить единомышленника — в столь сложное для родины время! — и инспектор с чувством пожал руку главе Организации Желаемого Будущего.
***
— Может связать его? — сказала Ольга.
— Чем? — толкая плот шестом, спросил Владимир.
— Не надо никого связывать, — испугалась Наташа. — Он уже почти успокоился.
Максим дёргал ногами и громко стонал. Глаза у него закатились, по лицу стекали крупные капли пота. Наташа смочила платок и положила Максиму на лоб.
— Ты его придерживай хоть немного, а то перевернёмся, — сказал Владимир.
— Я придерживаю.
Она, и правда, как могла, сколько силы хватало, пыталась смягчить особенно опасные рывки Максима, но в того словно бес вселился. Он шарил рукой по брёвнам, скрёб по ним пальцами. Он ругался и угрожал кому-то, а один раз даже плюнул.
— Ты на него очень уж отвлекаешься, звёздочка твоя почти не горит, — сказала Ольга.
— Ничего, я отлично вижу. Лучше за своей лунной дорожкой следи, — заступился за Наташу Владимир. — Мы отлично держим направление.
— Азимут! — выкрикнул Максим.
— Да, азимут, — усмехнулся Владимир.
Он давно уже понял, что само по себе направление, по которому они движутся, не так важно. Поначалу всё шло отлично. Наташа зажгла путеводную звезду, Ольга создала на водной глади сверкающую золотом дорожку, а он сам превратил плот в небольшую яхту под белоснежными парусами. Вскоре туман рассеялся и показался знакомый берег с серой хрущёвкой и запущенной детской площадкой. Но потом с Максимом стало твориться непонятное, и они завязли. Яхта снова стала шатким плотиком, а берег не приближался, сколько Владимир ни толкался шестом.
Тогда он вспомнил, что Максим рассказывал о работе подсознания в этой, подсознанием же созданной, локации. И просто стал хотеть. Очень сильно хотеть причалить, наконец, к этому желанному, уже почти родному берегу. Хотеть даже сильнее, чем толкался шестом. А шестом он толкался изо всех сил. Он закрывал глаза и представлял, что берег становится ближе. И когда открывал, видел, что они действительно понемногу продвигаются. Но он помнил и сказанные Максимом слова: «подсознание — жуткая вещь».
Владимир вгляделся в приближающийся берег и весело спросил:
— Скажите, а кто в детстве волков боялся?
— Ой, я страшно боялась, — скала Наташа. — Меня старшие девчонки пугали, что придут из Зоны волки и съедят. Почему-то этих неведомых волков боялись больше, чем мутантов. А ведь даже на картинках не видели, как они выглядят.
— А вон посмотри, если хочешь, — сказал Владимир и показал на берег. Там сидели волки. Очень большие и страшные. Наташа тихонько взвизгнула.
— А ну, слушай меня! — рявкнул Владимир. — Это тебе только кажется! Поняла? Нет их на самом деле.
— Только кажется, — дрожащим голосом согласилась Наташа. На берег она больше не смотрела.
— Если не будешь бояться, они просто исчезнут, — уже мягче, уговаривая, сказал Владимир. — Не боись, девки, проскочим!!
Он вцепился в шест и мощно направил плотик к берегу. А Максим сказал:
— Глюк умиротворённой совести, — и заскрипел зубами.
***
Собаки Зоны не спешили нападать, выжидали. Вожак, крупный, с заросшими бельмами глазницами и торчащими из пасти в разные стороны клыками, стоял метрах в десяти, склонив голову к плечу. Казалось, он размышлял. А десяток псов повизгивая, носились кругами, как будто ожидая команды к нападению.
— Нож хотя бы есть у нас? — с тоской спросил вор.
— Нет, — ответила Яра. — Я футболку на бинты тебе зубами рвала.
Она вытянула из травы не палку даже, а толстый раскисший прут. Перехватила его двумя руками и что есть силы хлестанула по земле. Псы, испугавшись громкого хлопка, отпрянули, но потом сразу прыжком сократили расстояние. Теперь они были совсем рядом, чувствовался смрад их дыхания, вонь гнилых шкур. Вор дёрнулся, и боль в ногах ударила, лишила его остатков самообладания.
— Суки! — заорал он. — Ну, подходите, падлы, зубами порву!!
Матерясь, он принялся рвать руками мокрый дёрн и швырять в собак комки грязи, пучки жухлой травы… Яра крутила над головой своим прутом, готовясь из оставшихся у неё капелек Магии в последний момент поставить защитный барьер. Вожак стаи, словно забавляясь, медленно приближался к обречённым.
— …а, пассскуды!! — прохрипел вор и из последних сил плюнул тому в морду. И попал. Пес оскалился, зарычал.
Яра снова хлестнула прутом, и собаки кинулись. Сразу ударила автоматная очередь. Передние зверюги повалились в кучу, погибшие преградили путь ещё живым, а пули рвали тела мутантов, забрызгивая собачьей кровью Гэндальфа, который всё швырялся в нападавших грязью. Вожак стаи, как все вожаки, оказался сообразительней своих подопечных и попытался удрать. Короткая очередь пробила его уродливое тело, вырвала куски вонючей шкуры. Пес ткнулся оскаленной мордой в землю Зоны и затих.
— А-а-а, а, ссуки! — всё орал Гэндальф, но Яра уже высматривала неведомого стрелка.
Он вышел из зарослей мутировавшего шиповника и, волоча автомат за ремень, шатаясь, подошёл к только что спасённым им людям, и упал. Яра подбежала, присела рядом, вглядываясь в лицо сталкера.
— Назад! — прохрипел он. — Отойди от меня. Прочь!
Он даже замахнулся на неё, и Яра отодвинулась.
— Не приближайся ко мне, заразишься, — с трудом проговорил Сергей. Выглядел он скверно. Кожа почернела и обтягивала кости лица, он очень сильно похудел. — Я плохо вижу. Ты Яра? Ярославна Шуйская?
— Да.
— Тебе велено передать: «Ты — ключ».
Сергей достал из-под клапана бронежилета контейнер повышенной защиты, бросил перед Ярой.
— Это отдай бармену. Пусть сдохнет. Сама не открывай. Там смерть.
Он устало выдохнул и умер.
— Ключ? Какой ключ? — спросила Яра.
— А я знаю, — сказал вор.
***
Романтика революции быстро закончилась, начинались будни политики. Противостояние Лизы и Лёни закончилось ничем, оба понимали, что в сложившейся ситуации надо как-то договариваться. Придуманный графиней турнир давал всем возможность разойтись, не потеряв лицо. Поэтому памятник Жрецу решили открыть без помпы, не дожидаясь окончательной победы, которая откладывалась на неопределённый срок.
Когда разобрали строительные леса, изумлённым взорам публики предстал серый монолит, в оплывших формах которого угадывалось лицо, лишь отдалённо напоминающее растиражированное изображение Жреца. Поджатые губы, мясистый приплюснутый нос, пронзительные глаза под нависшими бровями, мощный череп мыслителя… Вроде бы он. А вроде бы и нет.
— А что это за иероглифы? — спросила Лиза.
— Это на шумерском — «Сделано в прошлом», — ответил Коля большой.
— Полисемично, — одобрил инспектор.
— Ну… да, — Лиза похлопала длинными ресницами. — Припоминаю. Где-то я уже видела этот шрифт. А почему на шумерском?
— Древнейший язык, древнейшая письменность. Преемственность… Символ! — строго сказал Коля.
— Хорошо, — решила Лиза. — Вам заплатят. Вы назначаетесь придворным художником. Только возьмите псевдоним. Что-нибудь поэтическое. Например, Рафаэль… или скажем, Луночарский.
И, оставив очумевшего Колю, графиня продолжила дефилировать. В лагере полным ходом шла подготовка к турниру. Лиза осмотрела только что натянутые цветастые шатры, прошлась по гаревой дорожке для конных поединков, велела укрепить ограждение ристалища. Ей категорически не понравились дощатые сортиры, возведённые в ожидании наплыва большого количества зрителей. Велела покрасить и перенести подальше. Эстраду покрыть тентом на случай дождя. И, вообще, быстрее, быстрее…
А с крепостной стены на всю эту суету любовались Стёпа и Бобров.
— Ты хоть понял, кому Колька памятник отгрохал? — спросил Бобров.
— Конечно, я сразу узнал, — ответил Стёпа. — Это Юрий. Безусловно, Николай гениальный художник. В одном образе совместить лица разных людей, причем оба узнаваемы!
— И каждый увидит того, кого хочет видеть, — закончил Бобров.
— Не туда смотрите, — сказал Окунь. — Обратите внимание на иероглифы внизу постамента.
— Не слепые, без тебя разглядели, — Бобров сплюнул вниз. Хотел попасть в паренька-волшебника, который под стенами Крепости устанавливал мортирки для праздничного фейерверка, но промазал. Парень задрал голову и показал Боброву кулак. С его головы свалился дурацкий кивер.
— Это персональный код Николаича, — сказал Окунь. — Там зашифрованы координаты «точки Z». Места, где образуется Магия. Откуда Энергия Силы растекается по планете.
— Ишь ты, — сказал Бобров, прицеливаясь плюнуть ещё раз.
— Подожди, — заинтересовался Стёпа. — Как это? Разве не в наших эмоциях источник Силы?
— Разность потенциалов, понимаешь? Как электрический ток. Одно невозможно без другого. А «точка Z» закупорена несколько лет и там скопилось очень много Энергии. И здесь её не меньше, потому что люди из-за меня потеряли способность использовать Магию.
— Поэтому Зона оживает, — резюмировал Стёпа. — Избыток потенциальной энергии.
— А ты знаешь, что происходит, если энергия превышает ёмкость конденсатора?
— Насколько я помню, — медленно сказал Стёпа, — пробой диэлектрика приводит к короткому замыканию.
— Вот и представь себе короткое замыкание планетарного масштаба, — прошептал Окунь.
***
Владимир упёрся шестом в песчаный берег, стараясь причалить как можно мягче, чтобы не потревожить Максима. Тиранозавр сразу сунулсянавстречу, потянулся к Наташе, заурчал.
— Хороший у тебя друг, надёжный, — сказал Владимир, обходя зверюгу. — Второй раз тебя спасает.
— Этот не настоящий, — грустно сказала Наташа, поглаживая шипастую морду. — Вы разве не видели? Он из волков сделался. То есть, волки в него превратились.
Тиранозавр обиделся, перестал урчать, отошёл от них и стал вылизываться как кошка.
— Какая разница? Настоящий он, не настоящий — бежать отсюда надо! — воскликнула Ольга.
Она осторожно провела рукой по лицу Максима. Он выглядел намного лучше, не стонал, не метался. Казалось, он крепко спит.
— Давайте как-то понесём его, что ли, — сказала Ольга. — Он говорил, нам в подвал надо пробираться.
— А где здесь подвал? — спросила Наташа.
— Подвал, Наташенька, есть в любом здании, — сказал Владимир. Он поглядел на выступавшую из тумана пятиэтажку. Недалеко, но всё время в гору. — А ты не сможешь уговорить своего дракончика поработать вьючным животным?
— Сам ты животное, — сказал тиранозавр. Они оглянулись и увидели Жреца. Он стоял на берегу в ослепительно-белых одеждах, величественный и неприступный в коконе силового поля.
— Нет, ну кому понадобилось эту мразь вспоминать? — спросила Ольга. — Опять ты, Наташенька.
— Боюсь, на этот раз, кажется, я, — признался Владимир.
— Лезьте обратно в воду, — сказал Жрец. — Это мой берег. Здесь место только для счастливых людей.
— А мы будем счастливые, — сказала Наташа. — Если ты нас пропустишь. Ты же хотел всех осчастливить, так не противоречь себе.
Жрец задумался, а потом захохотал.
— Вы недостойны счастья, — сказал он.
— А что так? — спросил Владимир.
— Ты имел редчайшее Умение, но вместо того, чтобы помогать мне, служить людям, ты глупо упорствовал в своих заблуждениях. Мне даже пришлось тебя изолировать от общества, если помнишь, — сказал Жрец. — Девчонка помогала моему врагу, влюбилась в него, вышла замуж. Ольга пыталась мне помочь, но лишь после того, как её к этому принудили. Короче, беспокойная вы семейка. Поэтому полезайте обратно на плот и плавайте, плавайте… И этого с собой возьмите, — Жрец указала на Максима. — Надоел.
— И как долго нам плавать? — спросила Наташа.
— Вечно, — как маленькой объяснил ей Жрец. — Счастья я вам не обещаю, но покой гарантирую.
А ведь и правда, подумал Владимир. Кто сказал, что мы достойны счастья? А покой — это хорошо, это то, к чему я так долго стремился. И Наташа подумала — покой это же и есть счастье. И они стали потихоньку пятиться к воде. Но тут вмешалась Ольга.
— Это я недостойна?! Ах ты падаль! Ты у меня сначала мужа отнял, потом ребёнка, потом из меня тряпку сделал — и я же теперь недостойна?!! Я тебя упыря при жизни не боялась, думаешь сейчас мне мозги засрать? Да пошёл ты!
Она ругалась, орала на величественный образ, не выбирая выражений. Сжала кулаки и, уже перейдя на визг, уже доведя себя до истерики, наступала на этого ненавистного ей человека, на всё, что он воплощал, на все свои беды, на неудачное прошлое. Наташа с Владимиром встрепенулись, сбросили наваждение, подошли к Ольге, взяли за руки. И Жрец дрогнул. Сначала исчезло мерцание силового поля, потом он сам, с удивлением на лице, начал таять, деформироваться, руки и ноги на миг превратились в жуткие звериные лапы, вместо лица мелькнула волчья морда. Он исчез.
А на берегу осталась рыдающая женщина. Её успокаивали два близких, родных человека, и сквозь слёзы она уже улыбалась. И думала, что может быть сейчас был самый счастливый момент в её жизни.