Максиму нравилось, что по делам службы ему часто приходилось бывать в игровой Зоне. В Зоне Игры, как предпочитали говорить местные обитатели. Он с удовольствием ходил со сталкерами за хабаром или отстреливал на охоте мутантов. У него было много приятелей среди орков, а одна эльфийка всегда ждала его в гости. И дело даже не в том, что само существование места, в котором реализовались любимые с детства компьютерные игры, было настоящим чудом. К чудесам за последние двадцать лет уже худо-бедно привыкли. Просто здешний народ плевать хотел на ограничение проявления эмоций, действующие на большой земле. Они радовались и горевали, плакали и смеялись, тосковали и грустили… они даже влюблялись и ненавидели. Вот и сейчас сталкеры от всей души веселились — затеяли с орками рукопашную.
Орки, которых обычно отстреливали ещё на подходе к Бару, тоже были очень довольны и лихо крушили противника боевыми топорами. Сталкерам, одолжившим для такого дела длинные мечи у эльфов, приходилось туго. Если вначале схватки было восемь сталкеров против четверых орков, то теперь трое из восьми в пробитых брониках валялись на земле и над каждым в воздухе светилась надпись: «Игра окончена».
— Вали читеров! — ревел Чакра, в реале худосочный парнишка Вовка Чакрыкин, а в игре — грозный орк, ходячая гора мускулатуры. Топор он держал в левой руке и почти не пускал его в дело, зато в правой у него была толстенная цепь, которой он хлестал направо и налево.
— Русские не сдаются, — крикнул Слава Гискинд, по кличке Гися, сделал глубокий выпад и, запутавшись мечом в вовкиной цепухе, получил обухом топора по шлему «Сфера». Шлем был хороший, но Гися сел на попу и больше не вставал.
Максим в драку не лез. У него не было своего аккаунта в Игре, его назначили рефери. Он должен был пристрелить любого, кто воспользуется огнестрельным оружием. Под «любым» само собой подразумевались сталкеры.
Тем временем орки сразу в два топора уложили ещё одного бойца. Дальше продолжать не было смысла, началось бы избиение, а не честные разборки. Жалея сталкеров, Максим дал в воздух короткую очередь из калаша, давая сигнал к окончанию схватки.
— Не, ну я так не играю, — возмутился Чакра. — На самом интересном месте!
Хотя в целом он был доволен, зазнавшиеся приверженцы огнестрельного оружия, как и следовало ожидать, были наказаны. Орки ржали глядя, как перезагрузив игру, оживают поверженные сталкеры. Они печально разглядывали пробоины в бронекостюмах и вообще вид имели сильно мятый.
— И что я теперь эльфам скажу? — ныл Гися, поднимая обломок меча. — Обещал в целости и сохранности…
— Ладно, — сказал стр@nN1k, сталкерский бригадир, — пошли в Бар, с нас поляна.
Орки задумались. С одной стороны, Бар — это территория сталкеров, орков к нему подпускали не ближе расстояния прямой наводки АКМ. И гульнуть там, на базе вечного противника, значило закрепить успех. Вот только свои же потом скажут, дескать «вы со сталкерами в Баре рассиживали». Победила гордость.
— У вас в Баре одни малолетки, пошли к нам в Берлогу! Там и проставитесь.
— Малолетки, говоришь? — сквозь зубы спросил стр@nN1k. Из всей компании он один был несовершеннолетний.
— А пойдёмте к эльфам в «Тополёк»? — быстро предложил Максим. — Заодно и за сломанный меч рассчитаетесь.
И тогда не спеша, обходя аномалии, зубоскаля по поводу ожидавших сталкеров убытков, они пошли в сторону эльфийской локации. А у Максима зазвонил телефон.
— Говори, борода, — сказал он в трубку.
— Я подумал, — сказал колдун. — Я сделаю, как планировали. Но в дальнейшем отказываюсь выполнять задания, если они подвергают опасности детей. Я решил. Можешь передать, что я вышел из подчинения.
— Ты не горячись, — осторожно сказал Максим. — Начнём с того, что передавать о твоём демарше мне некому. Я же рассказывал — распоряжения я получаю из анонимного источника.
— Да, и мне сразу это не понравилось. Такая степень конспирации свойственна организациям скорее террористическим, чем гуманистическим.
— Не остри. Я думаю, нам надо встретиться и всё обсудить. Ты сейчас где?
— Рыбу ловлю, — ответил колдун и оборвал связь.
***
Толику было смешно, что Марина и Соня упорно называли эту небольшую вытоптанную поляну кордоном. Он знал: кордон — это как блок-пост. А блок-пост — это бетонные плиты, колючая проволока, автоматчики в накидках и по ним обязательно из засады стреляет снайпер. А тут выбрали среди болота место посуше, понавтыкали палок с черепушками и нате вам — «кордон»! Но вот почему-то волшебник так на полянку и не зашёл, остался на тропе стоять. Так ведь первое, что сказала меньшая из девочек, Соня кажется, когда они приблизились: «Сотрудникам Министерства счастья вход на кордон запрещён!» А пока они с Бобровым снимали кеды и выжимали носки, она и Николаичу заявила:
— Вам большое спасибо, что проводили ребят, одни бы они, скорее всего, не дошли — одиночек обычно волшебники перехватывают. Вы можете здесь отдохнуть, но мальчики дальше пойдут с нами.
— А как же я? — тупо спросил физрук.
— Ну, — пожала плечами Соня, — вы назад возвращайтесь.
— В болото? — уточнил Николаич.
— Что вы глупости говорите! — возмутилась Соня. — Домой, конечно.
— Ага. Домой, значит. — Николаич внимательно смотрел на Соню, а та сразу отвернулась и стала внимательно смотреть по сторонам. На дежурстве она делом занята, некогда ей бестолковым визитёрам элементарные вещи объяснять.
Николаич глянул на волшебника. Тот высморкался, лениво уронил в болото платок и закивал:
— Пойдём. Ты своё дело сделал, молодец. Теперь я тебя провожать буду. Вот веришь, самому не хочется, но работа такая.
Марина между тем не отходила от мальчишек. Она посоветовала повесить носки и кеды на свободные от черепов жерди, пускай просохнут, выяснила, что Толику тринадцать лет, а Костику четырнадцать, а про себя заявила, что у девушек о возрасте спрашивать не прилично.
Подошёл Николаич:
— Ладно, парни, давайте прощаться, раз такое дело, — он коротко пожал им мокрые ладошки и крикнул волшебнику: — Ты меня уже заждался!
Окунь смотрел, как скорым шагом Николаич пересекает поляну и опять, как в тот раз, когда ему Бобров пытался деньги всучить, понимал — не правильно! Не должно так быть. Он посмотрел на Соню. У Сони глаза были грустные-грустные. Он посмотрел на Марину. Марина, хихикая, трогала пальчиком бицепс Костяна. Костян стоял в позе бодибилдера.
— Марина, а почему взрослые, которые детей в школу колдунов отводят, назад не возвращаются?
— Ну, их же волшебники уводят, — отмахнулась Марина и приготовилась потрогать у Боброва кубики на прессе.
— Николаич, стой! — закричал Окунь. — Стой, Николаич!!
***
— По телевизору только новости и классическую музыку, — постукивая пухлыми пальцами по столешнице говорил министр счастья. — Праздники все эти весёлые — Новый год там, и этот… ну, ты знаешь. Не запрещать, нет, а проводить коллективно. Пусть приглядывают друг за другом. Религиозные празднования поощрять! На них не забалуют. Вообще религиозное воспитание поощрять и вводить повсеместно. Чтобы серьёзное отношение формировалось. Построже надо!
Министр пропаганды смотрел на своего собеседника и не мог понять — а не издевается ли он над ним? Министра счастья он знал сто лет и помнил его молодым талантливым учёным, выпивохой и любителем похабных анекдотов. Вот только напоминать об этом сейчас, разумеется, не стоило. Мало ли, что было сто лет назад? А сегодня перед ним сидел крупный функционер, второе лицо в государстве. Точнее это он, министр пропаганды, сидел перед своим когда-то приятелем. В его кабинете. Куда его вызвали, как подчинённого. А что поделать — не он в любимчиках у Президента.
— В целом ты понял линию, я полагаю. И не смотри на меня так. Думаешь, я мохом оброс или из ума выжил?
— Да я ничего такого… — начал пропагандист, но был остановлен величественным жестом. Хозяин кабинета, казалось бы, просто приподнял ладонь над столом, а хотелось сказать — вознёс длань. Но продолжил тоном уже менее официальным:
— Ты пойми — сейчас момент очень напряжённый. Знаешь, что умники из Отдела прогнозирования давно работали над тем, чтобы научиться определять Умения ещё до того, как они проявятся?
Отдел долгосрочного и оперативного прогнозирования был самым засекреченным в департаменте, и министру пропаганды не положено было знать ни о его планах, ни, тем более, о результатах работы. Он и не знал и никогда не интересовался. Поэтому на вопрос просто не отреагировал. Ни кивнул, ни плечами не пожал. И отказываться тоже не стал. Считают, что ему должно быть известно о секретных разработках — ну и пусть. Потом обдумаем, отчего такие мысли у начальства. Его собеседник продолжал, как ни в чём, ни бывало:
— Так ведь научились! И такого сразу наопределяли, что вот думаю, а не разогнать ли их шарагу?
Он встал, одёрнул костюм и тут же смял борта, засунув руки в карманы брюк. Прошёлся по кабинету.
— По этому делу сейчас друг твой работает — инспектор. Вернее, засыпал он это дело, я ему фитиль ещё вставлю, но когда приедет, ты с ним переговори, чтобы быть в курсе. Пока уясни главное — в ближайшее время не должно быть никаких эксцессов! Не забывай, для чего мы создавали Организацию.
Услышав про Организацию, министр пропаганды покрылся холодным потом и перестал дышать. Закаменев, он глядел прямо перед собой, боясь пошевелиться.
— Ну, в целом ты осознал, ступай работай, — услышал он как будто издалека, встал, пожал протянутую руку и на ватных ногах вышел из кабинета.
Дышать министр пропаганды начал уже в приемной. Подышал, разглядывая секретаршу, серьёзную даму среднего возраста, и пошёл работать. Ему сегодня ещё предстояло, как и каждый день, объехать резиденции Президента, Премьера и Спикера. Они очень ценили его за умение — Баюн. От сладких грёз они просыпались только к его приезду. И снова засыпали. И так каждый вечер.
***
Снова шёл дождь, и снова вода хлюпала в кедах.
— Это беспрецедентно! — в который раз повторила Соня. Она очень сердилась. — Вы хоть знаете, что такое «прецедент»?
Они шли по узкой тропе, которая незаметно из болотной превращалась в горную. Но настоящих гор ещё не было видно, вокруг тянулись унылые холмы. Впереди шагали девочки, за ними Толик с Костяном, а сзади, как ни в чём не бывало, Николаич с волшебником. Кажется, даже о чём-то беседовали.
— Это значит, раньше так никогда не было, — неожиданно выступил Бобров. Толик даже споткнулся и глянул удивлённо на Костяна. — Отчим у меня тоже — ремнём лупцует и приговаривает: «Это беспрецедентно — каждый день двойка!», — пробурчал Бобров. — Но это ещё до того как я ему зуб выбил. А так-то он режиссёр — кино снимает.
— Никогда ещё взрослые за кордон не заходили! — продолжала возмущаться Соня.
— Взрослые-то ладно, а вот что с нами волшебник… это как? — испуганно спросила Марина.
Соня только отмахнулась, а Толик вдруг спросил:
— Соня, а тебя кто к колдунам провожал? Ты же ведь тоже не одна пришла.
— Меня сестра старшая привела.
— А потом?
— Что?
— Ну, куда она делась?
— Откуда я знаю? Мальчик, ты такие странные вопросы задаёшь. Назад ушла.
— С волшебником?
— Нет. С нами никаких волшебников не было. Это первый раз такое, что с детьми волшебник пришёл.
Толик помолчал и снова осторожно спросил:
— А домой-то она вернулась? Сестра твоя?
Соня остановилась, повернулась и закричала:
— Нет! Не вернулась! Знаешь ведь, что никто не возвращается! Что ты меня пытаешь?!! — Соня заплакала.
А Марина сказала:
— Меня и вовсе мама привела. Привела и на болоте осталась. Только тогда эпидемия «синьки» была.
Николаич подошел к Соне и осторожно обнял её. Было видно, что Бобров размышляет, а не приобнять ли и ему Марину. А Марина стояла, наморщив лобик, и вспоминала что-то такое, чего ей видимо, совсем не хотелось вспоминать. Соня, снизу вверх глядя на Николаича, сказала:
— Как странно… Тогда мне казалось, что это совершенно нормально, что она осталась стоять посреди болота и я не знаю, что с ней, и за целый год я про неё ни разу не вспомнила. А вот сейчас вдруг так стыдно стало!
— А раньше? — неожиданно резко спросил волшебник.
— Что?
— Раньше тебе бывало стыдно? Когда-нибудь?
Соня задумалась, а потом тихо сказала:
— Я не помню…
— А тебе? — уже у Марины спросил волшебник. — Стало тебе стыдно, когда про маму рассказала?
Марина удивлённо пожала плечами:
— А как это?
Она захихикала, а Николаич вдруг подскочил к волшебнику, схватил его за отвороты плаща и сдавленным голосом прошипел:
— Так вот в чём дело?! Вы поэтому за детьми охотитесь? В этом всё дело? В этом?!!
— Молчи, дурак! — волшебник выглядел испуганным, но почему-то не вырывался, — догадался и молчи! Хуже только сделаешь, если расскажешь. Не поймут они.
— Ты мне только скажи, — продолжал допытываться Николаич, — вы это устроили? Министерство ваше сраное?
— А вот это нет, — твёрдо ответил волшебник. — Мы, может, и много говна наделали, но это не мы.
— Мне щенка жалко было, — сказала Марина, и Николаич отпустил волшебника. Все смотрели на Марину. — Я сейчас вспомнила. Когда запретили домашних животных у себя держать и волшебники приказали сдать им всех кошек и собак. А у нас щенок был. Смешной. И он скулил когда мы его с мамой на приёмный пункт относили. Мне его так жалко было, даже сердце болело. А через день я про него забыла. Как же так?
***
Когда Ольга зашла домой и увидела на кухне за столом голого незнакомого парня, она, конечно, очень удивилась.
— Ну ни фэ!!
— Это вы от неожиданности?
— Что?!
— Ну вот это — «ну ни фэ»? У нас так в детстве говорили.
Ольга попятилась к двери и достала телефон.
— Что вы тут… вы кто?!
— Это вы в полицию звонить собираетесь? Скажете, что у вас на кухне голый мужик сидит?
— Да хотя бы!!
— А пока они ехать будут, я сбегу. Вы хотите себе репутацию чокнутой, которой от недотраха сексуальные глюки мерещатся?
— Сейчас муж придёт…
— Да нет у вас мужа!
— Есть!
— Нет!
— Есть!! Бывший…
— Ништяк. Приходит бывший — я подчёркиваю — бывший муж, и, опять же — видит голого мужика. И чё? Да и как он придёт, если наказание отбывает?
— Вам что надо?
— Вот. Наконец-то.
— Что?
— Наконец-то до вас дошло, что я не вор — раз голый, согласитесь, трудно представить себе домушника без трусов, и не маньяк — потому что трудно представить себе маньяка… ну, скажем не предпринимающего определённых действий. А значит мне, как вы правильно заметили, что-то надо.
— Я ничего не понимаю…
— Это часто бывает. Особенно если задумываться. Вот вы часто задумываетесь?
— Да о чём мне задумываться? И когда? Я на двух работах…
— Знаю-знаю! В ателье и фитнесс-клубе и ещё работу ищете.
— Вы что — следили за мной?
— А как же! Давно и очень тщательно, — он показал ладонь со светящейся печатью. — Максим Кочетов, Министерство счастья.
Ольга побледнела и устало присела на табурет.
— Понятно. Сначала мужа забрали теперь за мной пришли… Но голый-то вы почему?!
— Да потому, что одежда при экстренной телепортации не сохраняется!! Вся энергия уходит на перемещение биологических объектов. Вы что — «Терминатора» не смотрели? Не было у меня времени к вам обычным способом добираться. И я пришёл не за вами. Всё дело в вашем сыне.
— Что с ним? — вскрикнула Ольга.
— Ничего. В школу колдунов он направляется. И вы должны нам помочь его остановить. И вот ещё… У вас же умение — Модельер? Ну, вот и сотворите мне из одежды что-нибудь. Пожалуйста.
***
— Так и не вспомнил меня, Сергей Николаевич? — спросил волшебник тихонько. — А я тебя сразу признал. Это я с тобой в госпитале беседовал, когда ты ласты склеивал.
Николаича передёрнуло. О госпитале он предпочитал не вспоминать. После памятной атаки он сначала истекал кровью, валяясь рядом с горящим БТРом, одновременно и поджариваясь. Потом второй раз истекал кровью уже в госпитале, когда его магией полечили, да вот неудачно, не отработаны тогда ещё были Умения у новоявленных волшебных медиков. И пытался тогда с ним какой-то особист контакт наладить, но Николаич в тот момент был больше не беседой занят, а из последних сил не давал зрачкам под лоб закатиться. Вот, ничего больше не чувствовал, и боли уже не было, а только была уверенность — если зрачки закатятся, всё, кранты, непременно помрёт. И не спасёт уже никакая магия.
После другие ребята из того же департамента объяснили ему, что во время боя проявилось у него Умение. Редкое и для военной службы очень полезное. И в атаке сам он уцелел и те, кто рядом с ним оказался, спаслись благодаря этому вот Умению. Ему предлагали офицерское звание и должность в штабе армии, лишь бы не уходил на инвалидность и продолжил службу. Но Николаич предложил им заняться оральным сексом со стаей пьяных обезьян, и его демобилизовали. Подписку взяли о неразглашении и направили учителем физкультуры в поселковый интернат. А до войны Николаич в столице жил.
— Я и тогда рожи твоей не разглядел, и сейчас не присматриваюсь, — ответил он волшебнику.
— Напрасно ты так, — душевно пропел волшебник. — Ты сейчас что думаешь, как в пословице — «Уменье не именье, захочешь — не пропьёшь»? Думаешь, сможешь — как тогда, всех кто рядом собой закрыть? Правильно, Умение отнять никто не может, но вот Силу из тебя я выкачаю так, что ты даже не почувствуешь. Так что, когда до места дойдём, ты тихо себя веди, не дёргайся.
Волшебник обогнал, толкнув плечом, ещё и высморкался соплёй об землю. Вид у физрука стал растерянный. Он пробормотал:
Ни сил, ни музыки, ни слёз,
Лишь чёрные туманы.
Но время — мудрый добрый пёс,
Опять залижет раны.
Николаич сплюнул и потопал дальше.