— Нагородили заборов, дрянью всякой их обмотали — сигнализация, говорят! Кордон! Изба заброшенная с двумя сараями — школа колдунов, говорят! Понты колотят, а на деле — одни девчонки и мальчик с бородой! — возмущался Толик, пока Бобров сматывал удочки.
— Не такой уж и мальчик. Лет двадцать ему. А как он стену огня руками сделал, не забыл? — Бобров закинул удочки на плечо и поднял ведро с рыбой.
Они пошли в сторону школы по тропинке вдоль озера.
— Сам-то он огонь руками делает, а нас чему учит? Нюхать за мышек, слышать за птичек… хотеть за другого! Я даже не понимаю, как это. Мы же за месяц ни одного боевого заклинания так и не узнали, теория сплошная, — продолжал возмущаться Окунь.
— Ты не узнал, а не «мы», — с тоской поправил Костян.
Толик замолчал. Подумал. Потом сказал:
— Костя, может, это и не плохо, что у тебя способности к магии нулевые оказались. Зато потом как у всех взрослых какое-нибудь Умение проявится. У меня вот теперь никакого умения не будет уже — чему выучусь, то и наколдую.
— Большое спасибо, — ответил Бобров. — Только ведь Умение именно «какое-нибудь», а ты сам сможешь колдовать, что захочешь. Ты видел, как Соня рыбу ловит к обеду?
— Нет.
— Она к озеру придёт, пошепчет, и рыба сама на берег выбрасывается. Вёдрами. А я на две удочки трёх окуней с утра поймал.
— Это я и сам теперь могу. Ну и не интересно так! Что это за рыбалка, если рыба сама… — преувеличенно бодро начал Окунь.
— А ещё, знаешь, — перебил его Бобров. — Умения такие бывают, что и не в радость. Вот отчим у меня сначала сильно своему Умению радовался. И мама очень довольна была. А после у него по работе проблемы начались. Фильмы его никто не покупает. Он теперь нажрётся и орёт: «Гоголь — онанист, Чайковский педераст, а я с таким хером дурак дураком».
Толик опять помолчал, а потом решил продолжить тему:
— Марина так за тобой и бегает?
— Проходу не даёт, — довольно ответил Костян.
— Нравится она тебе?
— Да. А тебе Соня нравится?
— Вот ещё…
Бобров засмеялся.
— А ты ей нравишься, точно говорю. Гляди околдует, она же колдунья сильная, хоть и маленькая ещё.
— Нельзя. Запрещено же друг на друга колдовать.
— Запрещено-то запрещено, — задумчиво протянул Бобров. — Но вот с тех пор, как мы здесь, мне ни разу не хотелось тебе в ухо заехать. А раньше всё время хотелось.
— И что? — нахмурился Толик. — Ты думаешь, тебя колдун, типа, как сказать, исправил, что ли?
— Исправил или испортил — не знаю, но ты вот сам не видишь разве, что я изменился?
— Серьёзней стал, — согласился Толик.
Бобров остановился, поставил ведро на землю.
— А зачем?
— Чего, — тупо спросил Окунь.
— Зачем, говорю, ему это надо?
— Ну, — замялся Толик, — ты не злись, но ты же просто прям как гопник был.
— А теперь интеллигент, да? А я вот тебе скажу, что колдун мне за тобой приглядывать велел!
— Что? Как? — задохнулся Толик.
— А вот так. Чем дышишь нюхать. И если вдруг по маме заскучаешь сразу ему докладывать.
— Вот сука.
— Кто?
— Да не ты — колдун.
— Вот именно. Так что ты прав — гнилое это место. Линять отсюда надо.
***
— Я не понимаю, — говорила Ольга, разбивая яйца на сковородку. — Как вы могли взять их всех и отпустить. И главное его. Отпустить.
— Я же объяснял, — устало ответил Максим, прихлёбывая чай. Он сидел за столом и, казалось, занимал слишком много места в маленькой кухне. Во всяком случае, накрывая на стол, Ольга как бы невзначай всё время прикасалась к нему бедром. — Мы не могли ничего сделать. Не наша территория. В то время мы не имели права совершать там никаких силовых акций. Твой сын мог только добровольно поехать с нами, по своему желанию. Для этого тебя и пригласили — чтобы уговорила. И у тебя почти получилось.
— Да кто он такой, чтобы спрашивать его желание! Мальчишка же. Сопляк! Паршивец такой… — она говорила это, украдкой поглядывая на Максима, проверяя — верный ли взят тон разговора.
— Напрасно ты так. Он как раз показал, что не такой уж и сопляк, приняв очень трудное для себя решение. А тебе, хотя бы в моём присутствии, не следует проявлять столь явно излишнюю эмоциональность.
— Да какое решение? — уже спокойней продолжала Ольга, нарезая хлеб. — Я же с ним измучилась, в интернат забрали — думала выдохну, а он сбежал, переполох такой учинил. Весь в папашу, лишь бы дома не сидеть, вся порода такая.
— Да, с папашей мы, прямо скажем, облажались, — невпопад задумчиво сказал Максим. — Не соли!
— Блин, забываю всё время, что ты без соли ешь.
Ольга стала выкладывать яичницу на тарелки. Некоторое время они молча ели. Видно было, что Ольга всё время порывается что-то сказать, но Максим её опередил:
— Признайся, ты просто обижена, что когда они садились в вертолёт, он не взял тебя с собой. Учителя взял, девочек, даже колдуна этого, которого видел первый раз в жизни, не забыл. А тебя — нет.
— Ха! Так он и папашу своего тоже ведь прихватить не догадался.
— Правильно. Родителей он оставил, а чужих людей — взял. Потому что интуитивно, видимо, догадался — тебе опасность не угрожает. Он же видел, что ты со мной добровольно пришла. Точнее прилетела, — улыбнулся Максим. — И отцу, он понял, хуже уже не будет. Эти дураки его бы ещё в наручники заковали, для большей наглядности.
Максим вздохнул и долил себе чаю. Ольга подала ему бутерброд с вареньем, и он продолжил:
— А чужих людей ему пришлось выручать. А мест в вертолёте ограничено. Так что он поступил вполне как разумный взрослый человек.
— Вот почему ты всегда за него заступаешься?
— А он мне нравится, — просто ответил Максим, помешивая чай в чашке. — Замечательный пацан. И как он догадался, что вертолёт потребовать можно и никто его останавливать не будет? У нас такой потом переполох был с этим вертолётом, — Максим довольно засмеялся.
— Так этого я и не понимаю — почему вы его остановить не могли?
Максим жевал бутерброд и оценивающе разглядывал Ольгу — говорить, не говорить… Решил сказать.
— Его нельзя было провоцировать. Стрессовая ситуация активизировала бы его скрытые до поры возможности. А возможности у него — огого! — и, опережая вопрос Ольги, добавил: — У тебя очень талантливый сын. Такой талантливый, что весь наш мирочек, только-только после войны устаканившийся, может взбаламутить. А этого никто не хочет. Почти никто.
— Тоже мне мессия сопливый! — засмеялась Ольга.
— Не говори так, — строго сказал Максим.
Ольга встала, обошла стол и села к Максиму на колени.
— Да, ладно, не буду, — прошептала она, обнимая его за плечи. — Просто смешно — ты же сам в Министерстве работаешь, тебя все бояться должны, а ты сам как будто мальчишку этого боишься.
— А я не люблю, когда меня боятся, — сказал Максим и положил руку Ольге на грудь. — А вот его, и правда, побаиваюсь.
***
Колдун умирал. Он лежал на поляне перед руинами школы, и поляна вся была завалена обломками крыши, и даже целую парту вынесло сюда взрывом. Тело парня было измочалено как будто лопастями вертолёта, который догорал неподалёку. Марина, стоя на коленях, пыталась платочком зажать рану на темени колдуна, сочащуюся кровью. Борода у него тоже слиплась от крови, вытекавшей из разбитого рта. А рядом лежала Соня. На ней не было видно никаких повреждений, но сразу понятно стало, что она уже не живая.
Толик с Костяном подбежали.
— А Николаич? — спросил Толик.
— Когда вертолёт налетел, колдун ему приказал девочек в лес уводить. Мы с Соней остались, помочь хотели, а получилось — помешали: ему пришлось силу тратить, чтобы и нас защитным полем закрывать. От магического удара прикрыл и вертолёт сбил, но те успели ракетами шарахнуть.
Колдун открыл глаза и прохрипел:
— У меня в комнате в сейфе синий кристалл… Быстро, — и глазами показал куда-то вниз.
Толик понял — на шее у колдуна на цепочке висел ключ от сейфа. Но даже мысль притронуться к окровавленной одежде и стягивать цепочку с шеи, наверняка тоже переломанной, казалась ужасной. А Марина спокойно распахнула ворот джинсовой рубахи и дёрнула ключ, разрывая цепочку. Протянула ключ Окуню. Ребята бросились к развалинам школы.
— Брось ведро, — сказал Окунь, обгоняя Боброва, и Костян только сейчас заметил, что всё это время он так и бегал с ведром, в котором плескалась рыба. Он осторожно поставил ведро и кинулся следом.
Внутри не осталось ни одной целой перегородки, лишь завалы брёвен и досок громоздились между уцелевшими внешними стенами. Сам сейф был привален массивной дверью, сорванной с петель. Бобров ухватился за край и потянул на себя, опрокидывая, и его бы самого придавило, но Толик успел подставить плечо, и дверь рухнула в сторону, обдав их облаком трухи и пыли. Замочная скважина тоже была забита пылью, грязью, и Толик дунул в неё, очищая отверстие для ключа. Пыль полетела в глаза, и он отпрянул. Бобров забрал у него ключ, с усилием вставил, провернул с хрустом, и дверь сейфа легко открылась.
Там находился единственный предмет — сияющий, переливающийся многогранный ярко-голубой кристалл, размером с кулак взрослого человека.
— Ну ни фэ! — прошептал Окунь.
— Аккумулятор, — сказал Бобров.
Когда колдуну вложили в безвольную руку артефакт, он глубоко вздохнул и открыл глаза. Бледное до синевы лицо порозовело.
— Возьмёшь силу камня, — сказал он Окуню, пузыря кровью на губах.
— Как? — растерялся тот.
— Я помогу.
— Почему я?
— Только ты со своим Умением сможешь помешать волшебникам.
— Зачем?
Колдун через силу улыбнулся. Он прошептал заклинание, и кристалл в его руке начал испаряться, заполняя всё вокруг нестерпимым сиянием. Марина зажмурилась, а Бобров отскочил в сторону. Колдун сделал рукой рубящий жест в направлении Толика. Сияние тотчас исчезло, как и кристалл, зажатый до этого в руке колдуна. Толик схватился рукой за грудь, потом за голову и упал на колени. Зажмурился, застонал. Потом с усилием открыл глаза и взглянул на колдуна. Колдун был мёртв. И всё же Окунь чётко услышал его голос:
— Желать за других, не себе — ты поймёшь, это не сложно. Это твоё Умение.
***
Жрец смотрел из окна своего кабинета на вечернюю Столицу и прихлёбывал кофе из маленькой чашечки. Он предпочитал чай, но заняв свой пост, стал просить секретаршу подавать ему кофе. С лимоном. Столицу Жрец разглядывал без особого интереса, ему было хорошо известно всё, что происходит там, внизу, за окнами учреждения, которое он возглавлял. Уже несколько лет жизнь сначала мегаполиса, а после и всей небольшой страны подчинялась жёсткому распорядку, регламентированному специальными постановлениями правительства. Сейчас было время просмотра вечернего сериала. Убогого фильма со строго лимитированными эмоциональными сценами. За производство сериалов отвечали носители умения Продюсер, и они чутко пресекали попытки Режиссёров выйти за рамки эмоциональных границ. Те, кто умудрялся за эти рамки всё же выскочить, снимали кино в Санаториях. И хорошо снимали и там же находили зрителя.
Жрец как будто видел сотни тысяч семей у телеэкранов. Женщины, мужчины, дети и старики. Они вырабатывали рассчитанное Вычислителями количество эманаций, которые улавливали курсирующие по улицам патрули волшебников. Собранную по крупицам энергию патрули транслировали в СберМагБанк и ЦентрМагБанк. Если патрули выявляли эманации слишком высокого уровня, вызывали оперативников. Те уже разбирались на месте в причине бесконтрольного выброса эмоций. Чаще причиной оказывалось детское поведение — слёзы или смех ребёнка. К этому относились снисходительно, ограничивались внушением перепуганным родителям. Но, если вызовы по этому адресу повторялись, в семью приходили работники социальной службы и забирали ребёнка в интернат. А что делать, если родители не справляются с воспитанием?
Жрец был доволен работой системы, которую он сам и придумал и воплотил в жизнь. Вспоминать, чего это ему стоило, было неприятно. У него совсем не осталось друзей, а люди из правительства, которых он презирал в глубине души и в прошлой жизни, пожалуй, не подал бы им руки при встрече, считались его добрыми приятелями. Но во имя поставленной цели он был готов и на большие жертвы. Цель была великой в его представлении, и пока, не без проблем, разумеется, он уверенно шёл к её достижению. Сначала на территории своего маленького государства, а после и на прилегающих территориях.
Жрец отпил кофе, поморщился и значительно произнёс:
— Ничего. Главное — Организация. А с Организацией пока всё в порядке.
Последнее время он часто разговаривал сам с собой.
***
Они снова шли через болото, и снова Николаич находил тропу между поросших осклизлой травой кочек. Вот только теперь Костик не канючил, а тащил за спиной самую маленькую из девочек, Наташу. Она сразу простудилась, и теперь у неё был жар. Остальные пока держались, не жаловались, но всем было трудно, и все были голодны. Марина девочек старалась подбадривать, хотя после того как во дворе школы в одной могиле похоронили Соню и колдуна, она, казалось, повзрослела на несколько лет.
— Откуда у меня Умение возьмётся, если я уже магии учиться начал? — расспрашивал Толик физрука на коротком привале.
— Я так понял, что в этом и есть твоя уникальность. Ты и колдуном можешь стать, и Умение сохранить.
— Круто, — сказал Окунь. Не радостно сказал. — И давно ты это понял?
— Нет. Недавно. Но сразу заподозрил, что с тобой не всё так просто.
— Поэтому за мной волшебники так и гонялись, что я типа офигенно сильным колдуном смогу стать?
— Или волшебником, — устало сказал Николаич.
Толик удивлённо посмотрел на него.
— Да-да, — подтвердил Николаич. — Ты что подумал — они смерти твоей хотят?
— Думал, как папу — упекут куда-нибудь.
— Это обязательно, — подтвердил Николаич. — Изолируют. Запугают. Кормить будут совсем плохо и спать не давать. Может даже побьют маленько. А потом предложат — давай с нами, вместе, мы же хорошие, скажут, мы только добра хотим.
— А чего они взаправду хотят?
— А я не знаю, — пожал плечами Николаич. — Скорее всего, действительно, добра. Но вот какое оно, добро, это ведь каждый по-разному себе представляет.
— Это как раз понятно. Директору «добро» — кровь из Лизы пить, а Костяну — чтоб у него Умение хоть какое-нибудь паршивенькое проявилось. Мне другое не понятно.
— Что? — физрук печально улыбался.
— Колдун вот мне силу дал. Я её чувствую. Умение у меня странное и пока мне не понятное. Тоже разберёмся. Но вот он перед смертью сказал — ты, дескать, один сможешь волшебников остановить.
— Видимо, действительно сможешь, раз они так боялись, что ты до школы дойдёшь.
— Вот, — Толик вскочил. — А почему я должен их останавливать?! Я зачем в школу колдунов сбежал? Лизу от директора спасти, отца домой вернуть, Боброва наказать — так это я теперь легко смогу. А волшебники мне вообще не упираются! Какие там у них с колдунами разборки — меня не колышет. Я домой хочу!
— Дело твоё, — сказал Николаич и посмотрел Окуню в глаза. — А ты помнишь, что тебе папа сказал?
— Это ведь как ловко вы молодого человека с пути истинного сбиваете, — сказал волшебник. Возник из ниоткуда и сразу начал сморкаться.
— Старый знакомый, — нисколько не испугался Николаич.
— А как вы думали? На произвол судьбы вас бросим? Ни-за-что, — по слогам выговорил волшебник. — Вы чт о творите, позвольте вас спросить? У вас там ребёнок больной, между прочим, а вы его по болоту тащите, у неё, может, воспаление лёгких уже началось.
— Не началось, — спокойно ответила Марина. — Я её заклинаниями уже почти вылечила.
— И правда, — удивился Бобров, на руках у которого мирно посапывала Наташа. — Нормальная у неё температура.
— Допустим, — согласился волшебник. — А запугивать зачем? Я же слышал. Что вы про нас ужасы рассказываете? Никого мы голодом морить не собираемся. Парень правильно рассуждает — ему наши разборки до фонаря — а вы с намёками. Зачем? Чего хотите?
Все замолчали. Сидели на островках сухой травы с равнодушными, отупевшими от усталости лицами. Девочки-колдуньи, некоторые заметно осунувшиеся, тихонько дремали, привалившись друг к другу. Бобров баюкал на руках Наташу. Он замотал её в свою куртку, а она во сне всё время раскрывалась, и Костян терпеливо снова кутал её. Марина возле засохшего дерева свернулась калачиком и из под прикрытых век смотрела на Толика. А он глядел на Николаича и ждал, что он ответит. Но Николаич тоже молчал.
— А вы чего хотите? — спросил тогда Толик у волшебника. Тот, как показалось, удивился вопросу.
— Помочь! — проникновенно ответил волшебник и даже руки к груди прижал. — Вам даже делать ничего не придётся. Вы просто мне не мешайте. Я сам сейчас вас перемещу, кто куда пожелает. Вы девочек куда ведёте? — обратился он к Николаичу. Но за него ответила Марина.
— За болотом есть ещё одна школа, и вы не можете об этом не знать. Как только мы туда доберёмся, в ваше Министерство будет отправлена формальная жалоба на силовое вторжение в магический заповедник и убийство колдуна и его ученицы.
— Вот и прекрасно, — воскликнул волшебник. — Я вас туда сейчас вмиг закину, а то, что же вы — в голоде, в холоде… а там подавайте жалобы сколько захотите. А Толика — домой, к маме. Так ведь, Анатолий? Ты же домой хотел? Ну, будь мужчиной, не меняй принятого решения.
— Положим, решения он никакого ещё не принимал, — начал было Николаич, но Толик его остановил.
— Значит, помочь хотите? — спросил он у волшебника.
— Это мой профессиональный долг, — надменно и, вместе с тем гнусаво, ответил волшебник.
— Очень сильно хотите? — опять спросил у него Толик.
— В рамках служебных обязанностей, — пожал плечами волшебник.
— Значит не очень сильно… ничего, сейчас будет очень.
Толик говорил медленно, как бы одновременно прислушиваясь к себе, к новым ощущениям, которые меняли его изнутри.
— Николаич, я понял. Понял, что я должен… Понял, как захотеть… за него! — выкрикнул он, протянув руку в сторону волшебника.
— Парень, ты чего? — прошептал волшебник. Он пошатнулся.
— Всё ещё хочешь помочь?
— Хочу.
— Но уже сильнее?
— Намного сильнее. Гораздо сильнее. Сил нет… пожалуйста, разрешите мне начать помогать! — голос волшебника задрожал.
— А ты же хочешь хорошо нам помогать?
— Теперь да. Я сначала обмануть хотел, простите меня, — волшебник уже горько плакал, размазывая слёзы и сопли рукавом плаща.
— Ты врал?
— Да. Я бы не смог девочек в школу телепортировать — здесь же зона магии сильная, телепорт не откроешь. Я бы смог тебя забрать.
— Домой?
— Нееет, вот ещё, — он хитро улыбнулся сквозь слёзы. — Меня силой накачивают, чтобы я тебя к Жрецу перенёс.
Окунь с Николаичем переглянулись. Упомянув Жреца, Волшебник сразу весь задрожал, лицо стало красным, а насморк куда-то делся.
— Про Жреца не заставляй говорить, я сразу умру, блок стоит, — быстро сказал он.
— Силы много тебе вкачали? — Толик вплотную подошел к волшебнику. Тот кивнул. — Но телепортировать не можешь?
— Если тебя одного и к Жрецу — могу, девочек в школу не могу, — горестно признался волшебник.
— А дорогу проложить? — неожиданно спросил Окунь.
— Дорогу? Могу! — волшебник оживился, видно было, что идея с дорогой ему очень понравилась.
— Давай, — сказал Толик и присел на корточки в стороне.
— Эх!! — выкрикнул волшебник и взмахнул руками.
Прямо на болото как с неба упало асфальтовое шоссе. Не широкое, но идеально прямое и ровное. Оно на глазах вминалось в податливый грунт, поднимая фонтанчики мутной болотной воды. Девочки-колдуньи вскочили, отпрянули. Марина сделала движение, как будто пытаясь их всех накрыть невидимым покрывалом. Волшебник повернулся к Толику и с трудом произнёс:
— Отпусти.
Толик сделал рукой движение, как бы разрывая нитку, натянутую между ним и волшебником. Волшебник без сил повалился на сырой асфальт.
— Что же ты, парень, делаешь? — прохрипел волшебник. — Ты же не только из меня всё выкачал. Тебе же этого не простят.
Толик молчал. Он продолжал сидеть на корточках, глубоко задумавшись, и, казалось, не замечал ничего вокруг. Николаич подошёл к нему, наклонился, положил руку на плечо.
— Как ты? — спросил он.
— Нормально, — Толик поднялся, стряхивая руку Николаича со своего плеча.
— С этим — что делать будешь? — физрук кивнул на волшебника.
— Ничего. Пускай идёт, откуда пришёл.
— Я как пойду? — запротестовал волшебник. — Я же теперь без силы, я же теперь сгину в болотах этих!
— Ничего, как-нибудь, — жёстко ответил Толик. — Не сдохнешь. А сдохнешь, плакать не будем.
Николаич с удивлением посмотрел на Окуня и сказал:
— Да, быстро ты повзрослел.
— Само как-то получилось, — сказал Толик.
— Нет, если бы, и правда, повзрослел, — подал голос Бобров, который всё это время так и сидел с Наташей на руках, — он бы догадался жратвы наколдовать заодно.
Толик усмехнулся и спросил:
— Костян, а ты сильно кушать хочешь? По-настоящему?
Бобров задумался на секунду и показал Окуню крепко сжатый кулак.