— Ну вот, ты хотя бы Саша. А я вот всю жизнь Виталий. И хоть ты тресни, не могу стать Виталиком.
— А ты этого точно хочешь?
— Ну, для одной девушки — точно. Хотя уже не знаю…
— Кто ищет, тот найдет. Просить не пробовал?
— Насчет имени-то? — Виталий поболтал ногами в воде. — Пробовал.
— А она?
— Не хочет. Она вообще хочет только того, чего хочет сама.
Поэт покосился на него, ущипнул себя за ус.
— Сам-то понял, что сказал?
— Более чем. Ощущение такое, будто я всё лето на цепи просидел. Только вот… не кормили ничем. И гулять не выводили.
— Тогда пошли ее в жопу, — сказал Саша бесцветным голосом. — Забей хуй. Свет клином не сошелся.
— Уже забил, — Виталий виновато опустил взгляд на руки. Им овладело странное чувство déjà vu, словно этот разговор он уже где-то слышал. Или не слышал?
— Понимаешь, — сказал он после паузы. — Я, конечно, не знаю, как там было у вас в…
— Я умер в 1932 году, — подсказал Саша, провожая взглядом летящего альбатроса, — на пожаре.
— Ага. Так вот, я не знаю, может быть, в то время и принято было высказывать всё в лицо, но я не такой. Да и вообще, разве можно словами описать любовь? — Вздохнув, Виталий сплел пальцы в замок, вывернул его наизнанку, расцепил пальцы, снова сплел. — Жизнь без нее потеряла смысл, но мне не хотелось быть посланным так же, как она послала всех остальных. Примеров перед глазами было достаточно — взять хотя бы нашего шефа…
— В мое время перед красивым букетом не могла устоять ни одна девица, — туманно заметил Саша.
— Эта устояла без труда.
— Странно. И что, даже не поцеловала тебя в знак благодарности?
— Неа. За четыре месяца — ни разу, даже в шутку. Просто улыбнется, и всё. А по глазам не поймешь — то ли не доверяет мне, то ли не понимает ни фига, то ли ей просто доставляет удовольствие мною помыкать. — Виталий насупился, покачал головой, сплюнул. — Я уже себя пустым местом начал ощущать! Вот скажи — я урод?
— Нет, не урод. — Саша серьезно посмотрел на него. — А знаешь, я вспомнил, еще девицы в мое время любили бывать в синематографе…
Виталий с натужным смешком хлопнул его по колену:
— Хорошая шутка! Нет, Саша. Я думаю, для синематографа уже поздновато.
— Почему?
— Потому что общение с ней уже приносит мне только злость и боль! Теперь я могу ее только ненавидеть и презирать за то, что она никак не остановит распад моей личности. Кто она — дура, стерва или ей просто плевать на чужие страдания, я не знаю, и уже не хочу знать! Мне теперь хочется одного — чтобы она исчезла из моей жизни!
— А ты не пробовал искать причину в себе?
— Пробовал, сто раз пробовал. Саша! — Виталий схватил его за руку. — Пусть я сам виноват, что влюбился, но слышать от нее каждые полчаса шуточку «чего-то хочу, не знаю кого» — это уже слишком! Если я ей безразличен — могла хотя бы не втаптывать меня в грязь!
— А что другие мужчины?
— Не знаю. Если бы кто-то был явный, я бы давно уже бросил эту затею. Но ведь нет никого! Хотя, может, я ошибаюсь… — Виталий пожал плечами. — Она такая улыбчивая стала в последнее время, загадочная. — Он сокрушенно потер лоб. — А, хрен с ней и ее загадками. Я очень устал.
Саша помолчал:
— Ты не любишь ее более?
— Не знаю. Честно, я разочарован. И не только ею, но и своим бессилием тоже. Я понимаю, что всё зашло слишком далеко, чтобы что-то можно было исправить. Когда умирает надежда на отдачу, все начинаешь видеть по-другому. Я больше не хочу делать ничего хорошего для нее, потому что живу с ощущением, что мной постоянно вытирают жопу. Тебя, Саша, использовали когда-то, не давая ничего взамен?
— Гм, ну это во все времена было… — поэт неожиданно пропел голосом Энни Леннокс. — Somebody wants to use you, somebody wants be used by you…
— Угу, — кивнул Виталий. — Это «Sweet dreams». Я даже когда-то рекламный слоган подобный сочинял для одного порносайта, только вместо «sweet» написал «sweat», и в итоге получились не «сладкие сны», а «потные мечты». Ну, в общем, неважно… А так, вообще, хорошая песня, хотя в исполнении Мэрилина Мэнсона, по-моему, круче звучит.
Саша улыбнулся с понимающим видом и стал отламывать очередную щепку.
— А может быть, она просто считает тебя своим другом? — спросил он, бросая деревянный обломок в воду. Щепка осталась плавать на поверхности. — По-моему, неплохая альтернатива для стервы, дуры или мизантропки.
Виталий помолчал.
— Не знаю. А ты что, веришь в дружбу между мужчиной и женщиной?
— Пожалуй, верю.
— Э, ладно. Хорошо тебе, ты умер уже…
— Что ж хорошего в смерти?
— Не знаю. — Виталий неожиданно затосковал. — Слушай, а мы точно все умрем?
— Да… Мы все умрем когда-нибудь.
Этот ответ неожиданно взбесил его. Виталий вскочил и забегал по маленькому плоту, с трудом сохраняя равновесие.
— А почему я должен тебе верить? — ткнул он пальцем в Сашу. — Может, ты и не поэт никакой вовсе… Не знаю я таких поэтов, с черными фамилиями!
— Обижаешь… — Саша выпростал ноги из воды, поднялся. — У меня даже про тебя стихи есть.
— Про меня?
— Ну, не только про тебя, но и про тебя тоже.
Он подбоченился, топнул пяткой, — при этом, как по волшебству, Сашина челка укоротилась и уехала вверх, на носу блеснули круглые очки, а усы побелели и растеклись по щекам, образовав окладистую фрейдовскую бороду, — и с улыбкой продекламировал:
— Кто не глух, тот сам расслышит,