Я знаю, Алеку требуется вся сила воли, чтобы не оторвать от меня Лона, особенно когда я говорю "Нет", "Прекрати" и "Ты должен быть нежен со мной, любимый". Никогда я не видела, чтобы чьи-то костяшки пальцев так белели на фоне кожи, как у Алека, когда он наблюдает за нами издалека, и этим утром, после завтрака, когда Лон повёл меня в сад и откинул мои волосы назад, чтобы я открыла ему рот, вызвав крик боли, который он заглушил своим языком. Я думала, Алек собирается убить его.
Я даже не уверена, где был Алек, когда он это увидел, но следующее, что я помню, как он шагает к нам, ярость искажает его черты, выдавая всё.
Я сделала единственное, что пришло мне в голову, чтобы остановить его.
Я вырвалась из поцелуя Лона и рявкнула на Алека:
— На что ты уставился, мальчик?
Это был ужасный голос, голос, который моя мать использует всякий раз, когда командует прислугой. Это был голос, который говорил о превосходстве, деньгах и осуждении.
Это остановило Алека на полпути.
Лон повернулся. Когда Алек не сразу ответил мне, Лон сказал:
— Моя невеста задала тебе вопрос.
Алек моргнул и покачал головой, как будто он больше не был уверен, кто он вообще такой.
Как будто он не был уверен, кто я такая.
Он прочистил горло.
— Простите меня. Ваша мать ищет вас, мисс Сарджент.
Я выгнула бровь.
— Скажи ей, что я скоро приду.
Алек кивнул.
— Хорошо.
— Как ты думаешь, он скажет что-нибудь твоей матери? — спросил Лон, наблюдая, как Алек уходит.
В его голосе вообще не было беспокойства, только лёгкая задумчивость, как будто он задавался вопросом, будет ли сегодня дождь.
— Я мог бы его уволить.
Паника пронзила меня.
— Не нужно, — сказала я, беря его под руку и направляясь к вестибюлю. — Я позабочусь об этом.
Теперь мы с Алеком лежим на его кровати, моя щека прижимается к твёрдому изгибу его груди. Иногда мы погружаемся в уютное молчание, когда нам вообще не нужно ничего говорить, чтобы оценить время, проведённое вместе, но сегодня наше молчание — это монстр, который растёт с каждой секундой, вдыхая весь кислород в комнате, пока, наконец, Алек не говорит:
— Мне не нравится то, как он прикасается к тебе.
Мне нечего на это сказать. Всё, что приходит на ум — мне тоже это не нравится. Всё будет хорошо. Я справлюсь с этим — мне кажется, что говорить что-то из этого неправильно. Потому что мне это может и не нравится, но я ничего не могу с этим поделать, чего бы я уже не делала. Потому что всё будет плохо; через месяц я стану миссис вон Ойршот, и мы с Алеком должны будем предстать перед тем самым прощай, которое игнорировали, отодвигая подальше от себя, так что чуть ли не можем притвориться, что этого вообще не произойдёт.
Потому что я не могу с этим справиться.
Я не могу каждую ночь приглашать Лона в свою постель, желая, чтобы вместо него был Алек.
Но сказать что-либо из этого — значит разрушить чары, удерживающие эту комнату вместе. Наше убежище, вдали от любопытных глаз, болтливых языков и экономических барьеров, разделяющих нас. Мир, созданный нами самими.
Поэтому, вместо того, чтобы ответить ему, я переворачиваюсь на живот и спрашиваю:
— Какой вкус должен быть у нашего свадебного торта?
Это игра, в которую мы начали играть однажды ночью, когда оба были измотаны, но отказывались спать. Игра, в которой мы планируем нашу свадьбу, которая никогда не состоится, наш медовый месяц, наполненный местами, которые мы никогда не увидим, нашу жизнь в хорошо обустроенном таунхаусе, недалеко от больницы, где он будет работать, и от газеты, для которой я буду писать — возможно, колонку сплетен или колонку советов (они всегда были моим любимым чтением).
Мы построили жизнь, достойную того, чтобы мечтать о ней здесь, в этой комнате. Жизнь, которая никогда по-настоящему не начнётся, но за которую я буду держаться ещё долго после того, как она закончится.
Но Алек сегодня не играет в эту игру.
— Мистер Шеффилд вызвал меня сегодня в свой офис, — говорит он.
Я приподнимаюсь на локтях.
— Он знает?
— Нет, — говорит он. — Ну, мне так кажется. Он хотел поговорить со мной о моём будущем. Он знает, что я уже давно хочу стать врачом, и хотя он говорит, что это достойная восхищения цель, мне потребуются годы, чтобы накопить достаточно денег, чтобы поступить в медицинский колледж.
— Но ты копил с одиннадцати лет. Конечно, ты должен быть близок.
Он качает головой.
— Мне осталось ещё два года, как минимум.
— Два года — это не так уж плохо.
Он убирает локон с моего лица.
— Он предложил мне стипендию…
Я сажусь, сияя.
— Алек, это замечательно!
— … на изучение бизнеса, — продолжает он. — Он говорит, что я самый умный сотрудник, который у него работает, включая всех шишек в его офисах, и что я знаю об этом отеле больше, чем сами строители. Имея некоторое формальное образование, он думает, что я мог бы стать его правой рукой, возможно, даже когда-нибудь возьму на себя управление компанией.
— Но, — я хмурю брови, — ты собираешься стать врачом.
— Такая возможность выпадает раз в жизни, — он садится и берёт мои руки в свои, его большие пальцы кружат по моей коже. — Мне не придётся платить за колледж. Я мог бы взять все деньги, которые накопил, и использовать их, чтобы заботиться о тебе, а когда я закончу учёбу, меня будет ждать хорошая работа с гарантированным восходящим продвижением, — он сглатывает. — Я мог бы поддержать тебя, Лия. Мы могли бы быть вместе.
— Нет.