НЕЛЛ
ВНЕЗАПНО СВЕТ ТУСКНЕЕТ, И МИР ЗАТИХАЕТ, пока не остаётся ничего, кроме плеска океана, нежного гула летнего бриза и дыхания Алека, согревающего мой затылок.
Я открываю глаза.
Мы стоим у чёрного входа, но подъездная дорожка под нами асфальтовая, а не гравийная, и перед нами нет пожарной машины. Вместо этого здесь есть парковка, битком забитая современными автомобилями.
Мы с Алеком смотрим друг на друга, в наших глазах стоит один и тот же вопрос.
— Ты думаешь?..
— Мы действительно?..
Мы смеёмся, но ни один из нас не заканчивает вопрос. Я слишком боюсь, что это сон. Что если мы признаем это, то снова потеряем друг друга.
Алек убирает волосы с моего лица.
— У тебя были синяки, — говорит он, — от того, что Лон…
Он проглатывает слова, которые не может произнести.
— И твоя кожа была красной от огня, но теперь всё в порядке. Ни единой царапины.
Я делаю глубокий вдох, освобождая лёгкие от дыма.
— Как будто ничего не случилось.
Алек осторожно ставит меня на ноги, и я впервые осознаю, что на нас обоих та же одежда, что была на нас в его комнате, до того, как мы отправились в прошлое. Я в штанах для йоги и майке, а Алек одет в серую куртку Хенли и чёрные спортивные штаны.
— Такое когда-нибудь случалось раньше? — спрашиваю я его.
Он кивает.
— Но я всегда был один.
Мы смотрим друг на друга, зная, что это хороший знак, но ни один из нас не хочет в это верить. Что, если мы как-то напортачили с пожаром, и нас вышвырнули обратно сюда только для того, чтобы пройти через это снова?
Действительно ли это тот день, о котором мы думаем?
Мир окрашен в серо-голубую палитру раннего утра, но золотой свет пробивается через горизонт вдоль пляжа слева от нас. Не говоря ни слова, Алек берёт меня за руку и ведёт на пляж.
К нам бежит бегун трусцой. Я останавливаю её взмахом руки.
Она вытаскивает наушники.
— Это прозвучит очень странно, — говорю я, виновато улыбаясь ей, — но не могли бы вы назвать нам дату?
Её брови хмурятся.
— Пятое.
Алек крепче сжимает мою руку.
— Августа? — спрашиваю я.
Женщина моргает.
— Да.
В моём горле образуется комок.
— А какой год?
Сначала она улыбается нам, как будто мы, должно быть, шутим, но улыбка исчезает, когда она замечает отчаяние в наших глазах.
— О, э-э… — она прочищает горло. — Две тысячи девятнадцатый.
— Спасибо, — бормочу я.
Она кивает, снова надевает наушники и убегает от нас.
Я поворачиваюсь к Алеку.
2019. Не 1907.
5 августа. Не 4 августа. Не июль, не июнь или любой другой прошедший месяц.
Нас не выкинуло обратно только для того, чтобы пройти через это снова. Если бы это было так, то сегодня было бы четвёртое, и мы бы ждали возвращения в 1907 год в полночь пятого, чтобы заново пережить день, предшествовавший убийству. Если сейчас утро пятого, и мы здесь, а не в 1907 году, то это может означать только…
На лице Алека появляется сияющая улыбка.
— Мы сделали это? — спрашиваю я его.
— Подожди, — говорит он, дёргая меня за руку. — Есть ещё один тест.
Мы идём по пляжу, рассвет освещает небо. Я восхищаюсь ощущением руки Алека в моей руке, воздухом, наполняющим мои лёгкие, и песком, сыплющимся между пальцами ног. Каждая секунда, которой я дышу, кажется мне самым драгоценным подарком, который я когда-либо получала, и я не знаю, почему я никогда не осознавала этого раньше, но если это реально, если мы действительно сняли проклятие, я никогда больше не хочу принимать это как должное.
Алек останавливается.
— Вот это, — говорит он. — Граница собственности отеля.
— Ты уверен?
Его челюсть напрягается, когда он смотрит на линию, которую, я уверена, он проходил миллион раз за последнее столетие, и это вся уверенность, которая мне нужна.
Я прижимаюсь губами к тыльной стороне его ладони.