Событие двадцать третье
Люблю уезжать, потому что всегда есть куда возвращаться. Люблю возвращаться, потому что всегда есть к кому. И в этом моё счастье.
Успокоенный воспоминаниями о детстве, Ивашка спокойно уснул. И проспал до восьми утра. Когда все уже были на ногах, наводили на себе и на корабле последний блеск. В общую суету он не включился, прошёл на камбуз, где матрос, заменивший кока, сошедшего вчера на берег, напоил его кофе и угостил кусочком вяленого драконьего мяса. Штурман тихонько сидел в углу и пережёвывал пахнущее дымком мясо. Там его и нашёл капитан.
— Во, ты даёшь. Я бегаю, ищу его по всему кораблю. А он тут лакомится.
— Случилось что? — Ивашка с сожалением отложил недоеденный кусочек.
— Да, ты на палубе-то был? — покачал головой капитан.
— Сегодня нет. А что случилось-то? — Ивашка даже похлопал себя по левому боку, на месте ли кинжал.
— Судьи уже плывут. Да, уже здесь теперь, наверное, пойдём быстрее наверх, — и потащил Ивашку за рукав.
— Дак, вроде, рано ещё.
— А ты бы усидел на месте, когда можно на дракона полюбоваться, жёлтого баньши, скорлупу драконью. И на такого олуха как ты, — прыснул в бороду капитан.
Судьи и, правда, были уже на корабле. Трое. В сиреневых своих комбинезонах и колпаках без безделушек. Кучкой ходили они взад и вперёд по сверкающему в лучах восходящего солнца фрегату. Рядом с ними вышагивали два стражника. А вокруг собрались уже все матросы, что были на галере прикованы к веслу. Ну, а здесь вёсел не было, не к парусам же их привязывать. К тому же общие беды сплотили экипаж, так что и различия не существовало — заключённый ты или вольный. Увидев, поднимающихся к ним капитана с Ивашкой, судьи бросили мерить шагами палубу и заспешили навстречу.
— Рад приветствовать вас на борту отбитого у гоблинов фрегата, — капитан так сиял, что Ивашка подумал: «Может на самом деле рад?».
— Давайте перейдём в каюту, — предложил штурман.
— Конечно, конечно, — опять взял инициативу в свои руки капитан, оттеснив Ивашку от судей и сделав тому знак — не вмешивайся мол, — Вы, наверное, ещё и не завтракали? — переключил капитан своё внимание снова на судей. — Я коку заказал антрекоты из мяса дракона. Вещь, скажу я вам! Пальчики оближешь! Вы ведь дракона ещё не пробовали, а?
— Да мы вроде как судить приехали, — начал было, тот судья, что Ивашку судил, штурман его сразу узнал.
— Ну, и посудите себе. Но не в ущерб же здоровью. Кто же это на голодный желудок работает? — капитан уже втискивал их к себе в каюту, когда последний зашёл, кинул через плечо Ивашке, — Давай к коку, пусть несёт всё, что есть, и рому не забудь, что в стеклянных бутылках у гоблинов захватили. Давай! — и скрылся за дверью.
Когда Ивашка через несколько минут помогал вносить деликатесы, капитан уже скинул колпак и по-домашнему расположился на кровати. Судьи тоже позволили себе снять колпаки и сидели, разинув рты, слушали об удивительном плавании в южные моря. На полу посреди каюты стояла корзина полная драгоценной скорлупы. Лучик света через иллюминатор падал прямо на камешки и те переливались, пуская на стены цветные зайчики. Одна эта корзина стоила столько, наверное, сколько все эти трое судей не заработают за всю жизнь. Капитан, увидев, вошедшего Ивашку, помог подать гостям мясо и разлил из огромной бутылки ром по фужерам. Гоблинам эта посуда вероятней всего служила маленькими рюмочками, ну, а гном мог в ней руки помыть. Капитан, прервавший свой рассказ, когда убедился, что мясо пошло в дело, театральным жестом указал на огромный гоблинский меч, висевший на стене, а потом на Ивашку.
— А вот и герой, который, можно сказать, в одиночку, ну, если быть до конца честным, то с помощью Толстуна (которого вы собираетесь судить) и пленного эльфа (это уже вам решать, что с ним делать) захватил у гоблинов этот корабль, перебив штук тридцать этой нечестии. Более того. Он, именно он, всадил в глотку, извергающего пламя, дракона, которого вы сейчас кушаете, стрелу, тот ей и подавился, на радость нам. Чучело этого дракона мы решили подарить королю, — капитан болтал и болтал, судьи потихоньку сходили с ума от крепкого рома (гномы такой делать не умеют), от блеска скорлупы, от ужасающего вида меча, от размеров кровати, на которой развалился капитан, и от лавины слов обрушившихся на них.
Только через полчаса, заметив, что антрекоты съедены, капитан вдруг оборвал рассказ о том, как жёлтый баньши превратился в дым и исчез в дереве.
— Кстати, вот и первый каторжник. Вам ведь пора уже, наверное, приступать к делу. Скоро губернатор прибудет. А тут одни каторжники.
Судьи точно проснулись. Отодвинув пустые тарелки и почти пустые «рюмочки», они обернулись к Ивашке.
— Да, да, я сразу узнал вас, — церемонно поклонился судья, который судил Ивашку, — Даже нет надобности в дело заглядывать. Вы получили год за убийство неизвестного гнома, который, скорее всего, убил Дубка, а потом напал на вас с Толстуном и мальчика.
Ивашка согласно кивнул.
— Если засчитывать это беспрецедентное плавание как один к трём, сколько вам ещё осталось? — обратился к штурману пожилой гном с седой бородой и такими же седыми косматыми бровями.
— Десять дней, — у Ивашки сердце отчаянно забилось.
— Да вы не волнуйтесь, конечно, десять дней мы вам скостим и месяцев бы скостили десяток. У меня сына гоблины убили, когда на город напали. Хоть вы за него отомстили, — слёзы показались под косматыми бровями и старик встал и обнял Ивашку, а потом, пошмыгав носом, прошептал «спасибо».
Ивашка не знал, что и делать. Старик шмыгал носом у него на плече и тихонько вздрагивал. Штурман обнял его и слегка похлопал по плечу. Он бы, наверное, так же горевал, если что случилось с Дюшкой или Натали.
— Ничего, ничего, отец. В этом плавание мы у них один фрегат отбили, а в следующем весь флот потопим. Вот с нами эльф есть, так он этих гоблинов как груши с дерева молнией сшибает. Его бы тоже надо освободить. Я его хочу домой отвезти. Он столько хорошего для нас сделал, и дракона помог завалить и фрегат захватить. А сейчас ему плохо, он без земли жить не может. Она ему нужна, чтобы силы восстанавливать.
Судья пошмыгал ещё носом на плече у Ивашки и сел на своё кресло, вытирая глаза голубеньким платочком.
— Но ведь эльфы враги гномам, — напомнил тот судья, что Ивашку судил.
— Ну, какие же они враги, если они, как и мы с драконами и гоблинами воюют. Они враги наших врагов, значит наши друзья, — вмешался капитан.
— Нет, нет. Они все колдуны. Вот и Ивашка говорит, что он может убивать молнией, — это вставил своё веское слово третий судья. Он был небольшого росточка, с рыжей бородой, и на носу его красовалась огромная сизо-волосатая бородавка.
— Послушайте коллеги, и Ивашка и капитан утверждают, что эльф помогал им захватить этот фрегат, убить дракона. Сам разделался с несколькими пиратами. Я думаю, не будет ничего страшного, если мы позволим нашему штурману отвезти его домой. А если вы по дороге отправите на тот свет ещё несколько гоблинов, я буду считать, что эльф мстит за моего сына, да и за весь наш город, разорённый этими гориллами, — старый судья как бы точку поставил в этом затянувшемся споре.
Дальше всё пошло быстрее. Гномов вызывали одного за другим и прощали кому, как Толстуну, несколько дней, а кому и несколько лет, как Безухому, коренастому гному с бандитской рожей, правого уха у него не было. Говорит, в бою с троллями потерял. А тут вдруг выяснилось, что в драке-то в драке, только не с троллями, а с гномами, причём обидчика он заколол шпагой. Ну, да и его простили.
Последним зашёл молодой ещё парнишка, только борода начала пробиваться. Ивашка на него раньше и особого внимания не обращал. Звали его Серьга, за серёжку в правом ухе. И тут оказалось, что его приговорили к пожизненной каторге на галерах, за то, что он ограбил и убил всю семью рыбака гнома, когда тот сдал товар и задержался на день у Серьги дома, как у своего хорошего знакомого, чтобы утром на базаре купить жене и дочери подарков. Ночью Серьга их всех зарезал спящими, а деньги забрал себе. Да напился и по пьяной лавочке проболтался в забегаловке. Судьи не решились отпускать его на свободу. Они поставили условие, что если капитан возьмёт его на свой корабль матросом, то, проплавав пять лет, Серьга снова сможет прийти в суд и тогда по отзыву капитана они решат, исправился ли он окончательно.
Все остались довольны, судьи собирали дела и угощались на прощанье ромом. Старик судья, звали его Филином, за косматые брови, пригласил Ивашку в гости, говорил, что они с женой будут очень рады, и что Ивашка им теперь будет за место погибшего сына, и, конечно, опять шмыгал носом у Ивашке на плече.
Только судей отправили на берег, как стали прибывать матросы. Кто радостный — встретился с родными и знакомыми, а кто как Филипп, например, мрачнее тучи. Домик его полностью сожгли, а жену с сыном захватили в плен. Он метался по палубе как разъярённый лев и через каждые несколько минут подходил к Ивашке или эльфу, вышедшему на палубу погреться на солнышке, с просьбой научить его пускать молнии в гоблинов.
Стали поднимать из трюма трофеи: корзины с драконьей скорлупой, ткани, что у гоблинов захватили, казну фрегата. Огромные как блюдца гоблинские деньги весело переливались на солнце золотом и серебром. Отдельной горкой сложили гоблинское оружие, страшенного размера мечи. Гном его и поднять-то не сможет. Арбалеты были похожи на гарпуны, каким так мастерски владел Толстун. Всю эту кучу наполовину закрывал флаг их зелёный с жёлтыми звёздами по углам.
Губернатор был точен. Только склянки пробили полдень, как его лодка ткнулась носом в борт фрегата. С ним и шериф был и капитан стражников. Ивашка немного волновался. И как-то даже неуютно себя чувствовал в новеньком офицерском комбинезоне с золотым шитьём. У губернатора на мундире меньше золота было. Матросы стояли ровными рядами, палуба блестела, солнечные зайчики играли на ней, отбрасываемые начищенной медью. Фрегат выглядел великолепно.
Начальство обошло его весь с носа до кормы, весь трюм облазили. И лица их с каждой минутой всё шире расплывались в улыбках.
— Молодцы. Это не корабль. Это просто смерть гоблинам. Теперь мы на равных можем с ними в море воевать. Капитан, сколько гномов команды, по-твоему, нужно для такой громадины? — обратился губернатор к собравшимся в капитанской каюте.
— Гномов сто. И можно десант перевозить, ещё около сотни.
— Вот и я так думаю. А двести гномов, да на таком красавце, с любым гоблинским кораблём справятся. В общем, так. Ты этот фрегат у гоблинов отбил, тебе на нём и командовать. Набирай матросов, своих кого хочешь, оставь. Вот я смотрю у тебя штурман совсем молодой. Это и есть тот богатырь, что дракона убил и гоблинов крошил как капусту? Вы знаете, что Эрл Рыжебородый мне прадедушкой приходится. Я им горжусь. Вот и тобой штурман внуки гордиться будут. Жена-то есть у тебя, дети? — сменил он вдруг тему.
— Не знаю даже. Я хотел жениться на одной учительнице, у неё муж погиб, и девочка есть. Но вот жива ли она, и захочет ли за меня замуж выходить? — честно признался Ивашка.
— Как это не захочет. Да я сам пойду за тебя её сватать. Отцом посажённым буду. Думаю, мне уж она не откажет. Ну, ордена вам в столице король вручит, а я могу только медаль дать «За заслуги перед гномами». Это мой подарок тебе на свадьбу.
Лодка шла удивительно медленно. Еле вздымались и опускались вёсла. Пирс почти не приближался. На секунду Ивашке показалось, что даже удаляться стал. Был отлив, и гребцам приходилось бороться и с волной и с течением. Когда сильно куда ни будь рвёшься, время словно нарочно останавливается — не успевает за полётом мысли.
Капитан не отпускал Ивашку, уговаривал его подождать до прилива. В общем-то, правильно, конечно. Так и разбиться о пристань не долго. Но это ведь пришлось бы ждать до обеда. Не плыть же в темноте. И как только все дела на корабле были закончены, штурман, Толстун и ещё несколько гномов, покидали в шлюпку нехитрые свои пожитки, и поплыли к берегу. Отлив так отлив. Солнце уже зашло, когда лодка ткнулась носом в причал. Вот тут гномы чуть не потонули. Луна была полная, и отлив на несколько метров воду опустил. Зацепиться не за что. Волна подхватила шлюпку, и чуть оттащив от причала, погнала вперёд с явным намерением пустить отчаянных моряков на дно. Гномы как могли, тормозили вёслами, но те срывались от спешки, да и бесполезное это было занятие — лодка на гребне волны качалась. И разбились бы, но Толстун схватил свой мешок с пожитками и сунул между причалом и носом шлюпки. Раздался треск — два весла, которыми тоже пытались смягчить удар, разлетелись в щепки, а лодка (всё-таки молодцы гоблины — умеют строить) выдержала. Ивашке удалось канат вокруг сваи перекинуть и во второй раз волне пришлось откатиться без добычи. Сверху кто-то бросил смельчакам верёвочную лестницу и те быстро, быстро, пока не накатилась следующая волна, полезли вверх. Еле успели. С грохотом вода набросилась на беззащитную лодку и разбила бы её в щепки, но нет, и тут повезло, успела черпнуть воды через край и затонула.
Ивашка последним поднимался и выбрался на причал весь мокрый — волна успела накрыть. Жалко было новенького комбинезона со штурманскими нашивками и золотым шитьём. Губернатор от себя лично приколол Ивашке, Толстуну и капитану значки «Почётный гражданин города» с красивыми перекрещенными мечами и венком. Но сейчас всё это на мокром комбинезоне вроде как бы и не смотрелось.
Стояла ранняя весна, и было ещё по ночам достаточно прохладно, и вода была холодновата — штурман сразу замёрз. Обнялись на прощание с Толстуном и договорились встретиться. Ивашка оглянулся ещё раз на еле различимый в сумерках фрегат и зашагал домой. На небо уже высыпали звёзды, и полная луна вовсю светила, но день ещё цеплялся за деревья, за крыши домов, за каждый кустик и травинку. Стояла та пора, когда не понятно, то ли вечер, то ли уже ночь. Фиолетовые сумерки. Ивашка совсем продрог в мокром комбинезоне, пока добрался до своей пещерки. У самого порта часть домов (гномы свои дома тоже называли пещерками, наверное, это пошло с тех легендарных времён, когда гномы на самом деле жили в горах в огромных пещерах), так вот, у самого порта часть домов была разрушена, кое-где шёл ремонт, а дальше город как город, каким его Ивашка и оставил.
У самого своего домика, ну, или пещерки, штурман столкнулся с патрулём, те было шагнули к нему, но рассмотрев офицерский мундир, отсалютовали и прошли мимо. Ивашка взялся за ручку двери и вдруг замер поражённый. Из-под двери сочился свет. Пробивался запах какой-то стряпни и голоса со смехом. Поражённый штурман толкнул дверь и … ничего не произошло — прихожая была пуста. Зато дальше в комнате и на кухне были гномы, Ивашка ясно различил два детских голоса. И тут на него навалился запах домашнего печенья — рыбок. Всё ещё удивлённый сильно, он отодвинул штору, отделяющую кухню от прихожей, и оказался нос к носу с … Натали. Она как раз выходила из кухни с тарелками в руках. И чуть не натолкнулась на моряка.
Очень долго стояли они так, смотря друг на друга. Ища друг у друга перемены. Натали была в простеньком домашнем комбинезончике с повязанным поверх фартуком. И этот домашний уютный вид её так растрогал Ивашку, что в носу защекотало. Он приложил палец к губам, призывая её к молчанию, и тихонько взяв у учительницы тарелки с печеньками, спросил, прижимаясь губами к симпатичному ушку с кисточкой.
— Кто там?
Натали обняла его прижавшись к мокрому мундиру и тоже прижав губы к его уху, так что не понятно было, то ли поцеловала, то ли нет, тихонько прошептала.
— Леночка и Дюшка, — потом отодвинулась от штурмана и критически его с головы до ног осмотрела. Ивашка встретился с её взглядом и без всякой магии прочёл в нём восхищения.
— Мокрый, — произнесла она одними губами.
— Волной на пирсе окатило, — и добавил совсем тихо, — Домой спешил.
— Вот ты и дома, — улыбнулась Натали.
И только сейчас Ивашка, наконец, почувствовал, что да он дома. Жив, здоров, свободен и дома. Из комнаты докатилась волна беззаботного детского смеха. Ивашка подмигнул учительнице и с тарелками, полными печенья, шагнул в комнату. И не узнал её. Угол завален какими-то свёртками, узлами. На стене, против камина появились полки, заставленные книгами. Кровать большая появилась. Не жилой вид. То ли кто приехал, то ли уезжает.
— Ивашка! — и маленький сорванец бросился моряку на шею. Тот только успел руки с тарелками развести.
Позже, сидели за столом, пили кофе, и, перебивая друг друга, рассказывали, с кем что произошло. Ну, с Ивашкой понятно и ночи не хватило бы слушать о его приключениях, поэтому он пообещал всё завтра рассказать. А вот историю учительницы и Дюшкину слушал сжав кулаки, и желваки на скулах только играли.