Место действия: школа искусств Сонхва.
Время действия: 2 марта, 15:10.
Кабинет директора.
— Почему у тебя такая причёска, Лалиса-ян? Ты же знаешь политику нашей школы? — директор Ю качает головой сокрушённо.
Кроме него в кабинете главного директора присутствует директор по безопасности, так понимаю, в качестве мебели. То есть, они-то считают, что кучей выглядят внушительнее. Корейскому подростку трудно не стушеваться перед одним старшим, а уж когда их трое… третьей участницей с той стороны — новая учительница музыки, Пак СунХе. Приходит в наш класс и сразу хочет странного.
— У любой политики есть границы, саджанним. Как, например, я могу спрятать свой рост? Неужто заставите меня ходить на полусогнутых ногах? Куда мне девать длину своих волос? Обрезать? Я хотела это сделать, но родители запретили. А причёска у меня довольно примитивная. Никаких завивок и раскрасок… новых.
— Не сказала бы, что примитивная, — подаёт голос учительница музыки, притащившая меня к директору.
— Примитивная, примитивная, — настаиваю на своём. — Делается самостоятельно без чужой помощи за полминуты. С другой стороны, мы — не армия, чтобы одинаковые причёски носить, а школа искусств. Создание своего образа это тоже искусство.
Мой хвост действительно так и делается. Поток волос сзади делится на три пряди, широкую и две узких, а далее несложной манипуляцией они переплетаются в один узел. Ещё две тонкие прядки по бокам и неизменная чёлка.
(примерно так делается причёска — https://www.youtube.com/shorts/GQlxFAmSv9I?feature=share)
Это они предварительную атаку проводят. Собрались мы тут не по поводу моего внешнего вида, конечно.
Два месяца плотной работы в агентстве, причём далеко не на последних ролях бесправной трейни, а старшего стаффа, сказались на мне ощутимо. Пока не знаю, куда отнести эти изменения, в плюс или минус. Если коротко, то ко мне сейчас на кривой козе не подъедешь. Привыкла даже с высокими лицами свободно общаться. Вежливо и без дерзостей, но свободно. Разве Ли ХёнСок, президент агентства, уступает в статусе директору Сонхва? Если только на миллиметр.
Минус же в том, что теряю простоту и непосредственность общения. Как бы мне не стать занудной взрослой.
— Почему ты отказываешься выступать на музыкальных конкурсах от имени нашей школы, Лалиса-ян?
Кажется, мы подобрались к главной причине моего принудительного визита к директору. Что-о-о? Лицо моё непроизвольно вытягивается.
— Кто сказал вам такую глупость, саджанним? Такую возмутительную глупость! — да знаю уже, кто. Музыкантша своим лицом начинает изображать запрещающий цвет светофора.
— Простите, саджанним, но либо вы что-то перепутали, либо тот, кто вам это сказал, — сумела всё-таки вернуть своё лицо к прежним пропорциям. — С какой стати мне отказываться от конкурсов? Они очень здорово добавляют рейтинг.
— Госпожа Пак? — директор вперяет удивлённый взгляд в музыкантшу. Та прокашливается, что-то бубнит, затем повторяет, добавив громкости и чёткости речи.
— Дело в том, сонбеним, что Лалиса отказалась от репетиций, и я подумала… что отказ относится ко всему мероприятию.
Не дала объяснить толком, сразу встала на дыбы и побежала жаловаться. Кто тебе виноват?
— Репетиции мне действительно ни к чему, саджанним, — спокойно объясняю ситуацию. — Я и без того держу себя в форме. В каникулы много занималась, не меньше часа в день. В агентстве. Плюс тридцать-сорок минут дома, тоже каждый день. Тратить ещё два часа по три раза в неделю не могу себе позволить. Просто времени нет. Я работаю стажёром в музыкальном агентстве, всё моё свободное время уходит туда.
— И когда же ты работаешь? — вдруг просыпается безопасник, в голосе нотки уважения. — Как успеваешь?
— Пока не знаю, учиться только начали, саджанним. Найду способ. Или по вечерам, с ночёвкой на месте, можно дистанционно и по воскресеньям.
— И кем работаешь? — любопытствует директор Ю. Вижу, ему действительно интересно.
— Аранжировщиком, саджанним. Менеджером группы. Пробую писать музыку, — сделав паузу, озвучиваю просьбу. — Но у меня просьба, саджанним. Эта информация представляет собой коммерческую тайну. Если она выйдет наружу, агентство может на вас в суд подать.
— Почему это тайна, Лалиса-ян? — спрашивает директор Ю, но интересно всем.
— А вы попробуйте узнать имена специалистов, работающих в агентствах, саджанним. Их все старательно скрывают. И вы нигде не увидите имена композиторов, сочинивших музыку. Или хореографов, придумавших танец. Наверное, это потому, что существует риск переманивания работников высокой квалификации конкурентами.
— И ты, Лалиса, работник высокой квалификации? — чуточку ехидно спрашивает музыкантша. На это ответить элементарно. Пожимаю плечами.
— Не мне судить, сонсенним. Это вы так считаете, а не я. Иначе не выбрали бы меня для участия в музыкальном конкурсе. Так-то у нас полшколы на клавишных играет.
Насчёт полшколы преувеличиваю, но не сильно. Очень многие умеют играть на пианино, это правда. Глуповатая музыкантша снова розовеет. Я-то никакой ловушки не расставляла, сама её нашла и задорно туда прыгнула.
Место действия: школа искусств Сонхва.
Время действия: 5 марта, 12:25.
Нас раскидали по разным классам, но никто не мешает нам встречаться в столовой. И обсуждать свои дела, как раньше. Даже особого отличия не вижу. На уроках так и так общаться нельзя, перемены короткие, а на длинных и во время обеда, почему не поболтать.
— Как вам новая группа, девочки? Блэкпинк? Видели первый клип?
И после вопроса с удовольствием наблюдаю, как девочки закатывают глаза в полном восторге. И начинают почти членораздельно пытаться донести до меня степень их запредельного восхищения. Непереводимый корейский фольклор имею удовольствие выслушивать. После фонтанного выброса эмоций выслушиваю недоумённые вопросы.
— Лалиса, а кто это четвёртая участница? Почему всё засекречено?
— Не всё, — хладнокровно гляжу в горящие неугасимым любопытством глаза. — Рост и вес указаны.
— А это не ты? — сощуривается ДаМи в приступе неуместной сообразительности.
— Нет, не я. Я на сантиметр выше и на полтора килограмма тяжелее.
— Рози, кто это? — толкает в бок ЧэЁн ещё одна сообразительная. МиЁн.
— Одна из трейни. Вы её не знаете, — отговаривается ЧэЁн. Всё, как учили.
— Девочки, не допытывайтесь, — пытаюсь притормозить неудержимую лавину девичьего любопытства. — Всему своё время. Настанет момент — всё узнаете. Ладно, пообещаю: узнаете чуть раньше остальных.
Какую-то кость надо бросить. Иначе не отстанут.
— Дебак! Почему не сразу? — возмущается ДаМи.
— Девочки, научитесь уважать коммерческую тайну. Даже в агентстве только несколько человек знают, кто это. Агентство огромные деньги потеряет, если четвёртая участница будет раскрыта раньше времени.
С трудом удаётся отбиться.
— Вы готовы дать подписку о вашей финансовой ответственности в случае раскрытия секретной информации? Речь идёт о сотнях миллионов. Причём не важно, вы проболтаетесь или кто-то другой. Вам не положено знать, вам и отвечать, если что…
Только способом запугивания.
— Девочки, вы на чатах работаете? — по хитренькому перемигиванию ДаМи с Миён догадываюсь, что да. Молодцы, если так.
— Давайте ваши ники, — пододвигаю им блокнот, — тоже буду иногда выходить. Надо будет знать, кто есть кто. Себе возьму ник «Алиса».
— И объявляю благодарность за тему о девочках, которые всё время крутились рядом с «It’s Us». Теперь поняли, зачем это надо было делать?
Не понимали, зато сейчас вижу в глазах огонёк озарения, «вон оно что!».
— Вы очень важное дело сделали. Буду просить директора, чтобы он вам премию выписал. Хотя бы небольшую. Заслужили.
Стадион, 15:40.
— Лалиса, в конце месяца мы устраиваем открытый школьный легкоатлетический чемпионат, — говорит мне физкультурник ЧханМин после разминочного кросса. Для всех — кросса, а для меня и других средневиков — три разминочные километровые дистанции.
— Ты как, готова? — на меня смотрят требовательные глаза. Убираю спину из-под груза, который на меня хотят взвалить, как бы ненароком. Потом, если что, сразу выкатят претензии: ты же сказала, что готова! Как же так?!
Делаю это уже рефлекторно.
— Откуда же я знаю, сонсенним? Вы — тренер, вам и решать, готова я или нет. И не забудьте про режим предсоревновательной подготовки… — слова «а то знаю я вас» опускаю. Стиль такой у корейских учителей — выжать все соки из подопечных перед конкурсами и состязаниями в судорожной попытке отшлифовать всё до идеала и немного выше. А затем заморенных до предела воспитанников выставить на старт с дурацкой уверенностью в успехе.
— К-х-м, дебак. Ладно иди, тренируйся.
Сначала к девочкам-айдолам. Да, уже айдолы, пусть и начинающие. Программой их тренировок занимаюсь я, как менеджер группы. ЧэЁн, то бишь, Рози тренируется, как спринтер. ДжиСу и Дженни осваивают стайерские дистанции. Причина проста. У ЧэЁн худые ножки, их надо подкачать, сделать сильнее. А у кого ноги мощнее? Разумеется, у спринтеров.
По такому же принципу «от противного» назначила стайерские дистанции для ДжиСу и Дженни. У них более крепкие ноги, для идеального вижуала слишком сильные. Поэтому: велкам на просушку.
Сегодня у меня для них ноу-хау. Просто так монотонно делать махи ногами не интересно. Но, чуть позже…
Через полчаса.
— Выше ногу, выше! — кричу ЧэЁн, набрасывая ей мяч. Отбить ей нужно высоким махом ноги выше головы.
Подобные упражнения трудны. С непривычки тут же сводит мелкие мыщцы у внешнего основания бедра. Но мы не привыкли отступать…
— Лалиса-а-а-а, это же невозможно… — тут же норовит отступить Дженни.
— Возможно, возможно, — убеждаю не только словами. — Девочки, все набрасываем Дженни, по очереди.
Не хочешь работать, как все, будешь работать ещё больше. Однако быстро надоедает. Надо что-то другое придумать для работы ногами на верхних этажах.
Место действия: рядом с офисом «Hyundai Motor»
Время действия: 12 марта, 7 часов утра.
— ДжонГук, теперь ты подключайся вместе с Рози, — командует менеджер Им.
МиЧжун уже отработал и теперь смотрит на процесс со стороны. Как и все остальные.
Группа отрабатывает клип «Stoto» уже четвёртый день. И всё время рано утром. На заре или чуть раньше, когда уже чувствительность аппаратуры может воспринимать естественное освещение. Но не естественным не пренебрегали. Всё ради того, чтобы толпы прохожих и потоки машин не мешали.
— А это что на тебе такое? — углядывает под курткой ВиЧана ХоВон. Изловчившись, он стаскивает с ВиЧана куртку назад. И принт на его футболке показывается в полной красе.
Тут же вокруг собираются все.
— Э, ты чего? — предъявляет невнятную претензию ДжиХун и немедленно конкретизирует. — Чужую группу на себе рекламируешь?
— Это не чужая, это наша, — присматривается ЮнХо. — Точно, это наши девчонки! Блэкпинк.
— А где Лалиса? — всматривается ДжинСу. — О, это она? Не узнать.
— Всё правильно, — объясняет ВиЧан, наконец, справившийся со смущением. — Она же засекречена. Видишь, ей лицо подретушировали, чтоб никто не узнал.
— Где взял? — ДжиХун задаёт конкретный вопрос.
— Так прямо в вестибюле агентства продают. И дешевле, чем на улице.
— Лишь бы менеджер не запретила это носить, — заявляет ХоВон. Не сразу товарищи его понимают. Первым начинает смеяться ВиЧан. ХоВон удивлённо смотрит на него. Любовь делает парня сообразительным? Обычно случается наоборот. Или он тонко чувствует всё, что касается Лалисы?
Место действия: особняк семьи Сон.
Время действия: 21 марта, 18:45.
Выбралась наконец-то к Юри. Надо третий том оформлять: «Гарри Поттер и узник Азкабана». Пока сидим, ужинаем. Довольно частая практика незаметно сформирала у меня навыки аристократических трапез. Ловко и естественно управляюсь со всеми приборами.
— Скажи, Лалиса-ян, твои книги продвигаются? Пользуются спросом? — в вопросе ЧжунКи-сии поначалу не заметила лёгкого напряжения. Рассказываю.
— На корейском сайте продано двадцать тысяч суммарно по двум томам. На Амазоне второй том начала продавать только со вчерашнего дня, поэтому там немного. А первый купили пять тысяч человек.
Про лондонское бумажное издательство пока умалчиваю. Там почти четыре тысячи, две из которых приходятся на первый том и тысяча восемьсот на второй. Любопытный эффект заметила. Когда 25 февраля вышел в продажу второй том, график продаж первого тома на Амазоне показал сильный скачок. Эффект прироста оцениваю примерно в полтысячи продаж. Других причин, кроме старта продаж второго тома в Лондоне, не вижу. Покупатель приходит, видит второй том и спрашивает: где первый? Его нет, будет или нет, неизвестно, и покупатель лезет в сеть. Терпеливые читатели, склонные читать «вживую», дотерпят до появления книги в магазине. А молодые торопыги скачивают с Амазона.
— Всего двадцать пять тысяч? — уточняет ЧжуКи. Киваю.
— Видишь ли, Лалиса-ян, я всё думаю, не стоило ли нам заключить договор на процент от продаж?
Чего это ему так впёрлось?!
— За сколько ты продаёшь каждый экземпляр? Примерно три доллара? Получается, если продашь шестьдесят тысяч экземпляров отдельного тома, допустим, первого, заработаешь сто восемьдесят тысяч (долларов).
Всё так. И что дальше? Нарезаю ножичком десерт. Юри разглядывает нас любопытными глазами.
— При ставке иллюстратору пять процентов Юри будет полагаться девять тысяч…
— А при ставке в два с половиной процента ей будет полагаться девять тысяч за сто двадцать тысяч продаж, — вклиниваюсь в паузу, разрушая воздушные замки ЧжунКи. Поняла, куда он клонит. С одной стороны мне лестно, что он верит в меня, как в автора, а с другой — нафиг мне этот геморрой с ежемесячным отчислением процентов? Не скажу, что это подвиг, — ежемесячно в течение всей жизни высчитывать и перечислять несколько сотен вечнозелёных, — но что-то невыносимо героическое в этом есть.
— Успешным писателем можно считать автора, который продал тысяч двадцать пять — тридцать. Если, конечно, писал книгу не три года. Вы уверены, что я пересеку эту черту? Да ещё в два раза?
— А почему ставка в два с половиной процента? — ЧжунКи не унимается.
— Потому что проценты иллюстраторам вообще никто не платит. Постоянные отчисления идут только автору. Все остальные, — иллюстраторы, наборщики, редакторы, рекламщики, — получают либо зарплату, либо разовый гонорар. Процент — только автору.
— Несколько не справедливо, — отмечает ЧжунКи.
— Это легко проверить, господин Сон. Давайте выпустим четвёртый том без иллюстраций? Совсем? И посмотрим, просядут ли продажы. Есть ещё вариант. Договоритесь с издательством, которое печатает мои книги. У них есть бухгалтерия, им ничего не стоит оформлять ежемесячные отчисления иллюстратору. Могу даже со своей доли что-то уступить.
— Полагаете, они согласятся? — задумчиво осведомляется ЧжунКи.
— Полагаю, что нет. Даже разговаривать не будут. К тому же вам придётся вести переговоры с тремя контрагентами, которые занимаются продажами моих книг на данный момент. И сколько их будет в дальнейшем, я и представить не могу.
Чай в моей чашке заканчивается, но уходить невежливо, разговор не закончен.
— Приходим к выводу, что легче всего это сделать тебе, Лалиса-ян, — мягко, очень мягко, но господин Сон пытается нацепить на меня кандалы обязательств.
— Господин Сон, бухгалтера нанимать, чтобы ежемесячно высчитывать все эти проценты, я не буду. Не хочу, господин Сон. Допускать чужого человека к моим конфиденциальным данным и банковским счетам? Нет. Самой ежемесячно высчитывать процент отчислений в течение многих десятков лет? Тоже нет. Я тогда лучше совсем без иллюстраций обойдусь. Зачем мне это? Или другого художника подыщу.
Над столом повисает молчание. Не очень лёгкое.
— Пожалуй, зря я затеял деловые переговоры за семейным ужином. Хорошо, Лалиса-ян, — ЧжунКи, как инициатор разговора, честно берёт на себя ответственность за его окончание, — поговорим об этом в другой раз.
— Ты чего куксишься, Юри-ян? — ласково глажу подружку по пушистой голове. Та хмурится, но голову не убирает.
— Аппа недавно сказал, что мне полагается больше, — бурчит девочка. — Он сам, я ему ничего не говорила.
Сижу в своей любимой позиции, на полу спиной к кровати.
— Какой вариант для тебя финансово выгоднее, предсказать невозможно, Юри, — подумав, начинаю объяснять. — Если каждый том купит миллион человек, тогда да, иметь процент будет выгодно. Но даже если книгу купят миллион раз, то когда это будет? Пусть ты получишь за книгу сорок-пятьдесят миллионов, но за какой срок? За два года? Или за десять лет? Когда там наберётся миллион покупок? И наберётся ли вообще?
Юри задумывается.
— Кроме того ты получаешь нечто очень ценное для художника. Думаешь, никто из современных художников не может рисовать, как Рембрандт или русский Васнецов? Уверена, что такие найдутся. Но почему их картины ценятся намного дешевле? По простой причине: Рембрандт это бренд. Ты сейчас создаёшь свой бренд. Если мои книги будут покупать миллионы читателей, то все они увидят твоё имя. Понимаешь?
Мне приходит в голову ещё одна идея для споров с господином Соном. Открываю её Юри.
— Скажи своему аппе, что дело обстоит наоборот. Это он должен платить мне за рекламу тебя, как художника. Ты ведь уже обретаешь мировую известность. Да, ты не получишь процент с каждой книги, но на каждой книге будет красоваться твоё имя… кстати, подумай над созданием своего псевдонима. Так чтобы он запоминался на самых распространённых языках. Английском, испанском, французском, китайском.
Девочка окончательно успокаивается. Теперь можно и за дело приниматься.
Хоть я и ляпнула ЧжунКи о том, что придётся в случае его упрямства искать другого художника, но вряд ли найду такого или такую же, как Юри. Она, подобно телепату, считывает желаемые мною образы. Бывает, что сразу в десятку, хотя и не всегда попадает с первого раза.
— Онни, а ты, правда, думаешь, что миллион человек твою книгу купят? — Юри отрывается от эскиза.
— М-м-м, думаю, что все семь или восемь книг наберут миллион продаж. За год или два.
— Дебак! Это же здорово!
— Юри-ян, это не такие уж и деньги, — скептически кривлюсь. — Ты ж сама чеболь, должна понимать.
— Онни, а сколько ты хочешь? — на меня смотрят любопытные глаза.
— Чтобы в нашем мире уверенно себя чувствовать, надо иметь сто-двести миллионов долларов. Не меньше.
Юри округляет глаза. Снова не понимаю её реакции, о чём и говорю.
— Юри-ян, у вашей семьи намного больше. Ваше состояние миллиардами долларов измеряется. Даже не знаю, сколько их у вас, этих миллиардов…
Окончание главы 33.