Глава 16
Нет ничего невозможного, есть только маловероятное.
Аркадий Стругацкий, Борис Стругацкий
Люди почему-то склонны думать, будто мужество —
это не дрогнув смотреть в лицо смерти. Но вот это-то
как раз по силам почти каждому. Многие способны в момент
смерти стиснуть зубы и удержаться от вопля…
Мужество — это не дрогнув смотреть в лицо жизни.
Робин Хобб "Безумный корабль"
Что-то случилось на залитой кровью, заваленной трупами людей и нелюдей площади. Заглянуло ли в разрыв облаков вечернее солнце? Теплый ли ветер дохнул с моря? Все — и свои, и чужие — стали вдруг останавливаться, точно забыв обо всем, и расступаться, освобождая кому-то дорогу. Опустила свой синий меч и Хранительница, недоуменно оглядываясь по сторонам. Что происходит? Все внезапно решили сдаться?! Да, вон там, на гребне полуразрушенной стены появились две новых фигуры: статная женщина в алом и черном, и высокий человек в военном мундире без знаков отличия… Впрочем, и не человек вовсе. Тайри узнала Отступника, хоть тот изрядно пригасил свою выжигающую и искажающую все вокруг силу. Но ни страх, ни что бы то ни было другое не потревожили ее душу. Мрачное спокойствие уверенного в своей правоте человека охватило ее. Пришел взглянуть на агонию Светлого Города? Так она еще не наступила, и, даст, Создатель, не наступит. Даже если не судьба нам устоять, то кое-кому победа горше поражения будет, с упрямой злостью подумала Хранительница, оглядываясь. Понятнее происходящее, увы, не стало. Никто больше не сражался, не звенело оружие, даже стоны и крики стихли. Силы небесные, да что же там делается?! Все онемели или их поразило безумие?!!
Тайри оттеснила раненого гвардейца и очутилась в первом ряду. Остатки горожан и солдат Тьмы разделила неширокая полоса смешанного с кровью снега, по которой шел… Откуда здесь ребенок, удивилась про себя волшебница, все матери и дети надежно укрыты во Дворце… Все, кто остался…
По снегу, утопая по щиколотку в грязно-бурой каше, шел мальчик лет двенадцати — худой, угловатый, золотоволосый, в неправдоподобно чистой льняной одежде. На шее, на простой темной ленточке, в такт шагам болтался какой-то блестящий предмет, скорее всего ключ… КЛЮЧ! Тайри, начиная понимать происходящее, внимательнее присмотрелась к окружавшим ее людям. Лица… Их лица ее поразили. Не было на них ни счастья, ни смирения, ни благоговения, а только боль, разочарование и ожесточение. Что же ты так поздно пришел, Пресветлый Сыне, читалось в глазах солдат, стариков и мальчишек из ополчения. Где ты был раньше, когда разрушали наши дома, убивали наших близких? Зачем ты пришел — теперь? Умереть с честью мы сумеем и сами… Или ты решил отдать Отступнику Ключ, сделав бессмысленными все наши жертвы?
Хранительница и себя ловила на подобной мысли: где были твои глаза, лучезарное Создателево дитя, когда Габриэль и его кошка падали, раздираемые болью, на серые камни улицы? Где было в тот момент твое милосердие? Почему не вернешь жизнь и силы Лоцману, который защищал этот город, точно родной? Зачем заставляешь умирать мальчишек, которым еще жить и жить? Почему темным отродьям позволено устроить здесь побоище? Говорят, твой Отец любит всех своих детей, тогда спроси у него, почему гибнут невиновные и наказаны непричастные? А еще подумалось вдруг, каково Ему идти сквозь этот строй, под откровенно ненавидящими взглядами одних и почти такими же — тяжелыми, изверившимися — других? Каково Ему смотреть в опустошенные, отчаявшиеся лица тех, кто, свято веруя в заветы отцов, не побоялся выступить против Вековечного Врага? Тайри удивилась сама себе: оказывается, она до сих пор способна испытывать… жалость? Звучало почти святотатственно: жалость — к Нему…
Мальчик медленно шагал, глядя себе под ноги. Когда он поднял голову и бросил один-единственный длинный взгляд на порядки Темных, в их рядах начался ропот, стало слышно, как одни лязгают оружием, другие подвывают и плачут со страху. Хранительница разглядела прямо напротив тщательно прицеливающегося арбалетчика. Он метил не в мальчика, скорее в ключ или ленточку, на которой тот держался. Хорош замысел Отступника, нечего сказать! И сам как бы ни при чем, и Ключ заполучить можно — мало ли что взбрело в голову ничтожному человечишке… Тайри подняла глаза к небу: тучи снова затягивали садящееся солнце. Не будь их, темный вряд ли бы смог точно прицелиться — солнечные лучи били бы ему в глаза. Не задумываясь, волшебница «подтолкнула» задремавших было сильфов — стихийных духов послушного ей Воздуха. Просвет в облаках заметно расширился. Арбалетная тетива сухо щелкнула, но болт с тянущейся за ним тонкой нитью ушел далеко в сторону. Наверное, в самый последний момент сбился прицел… Тайри улыбнулась, ощущая себя удачно нашкодившим подростком, опустила голову, чтобы спрятать довольное выражение лица и наткнулась на прямой взгляд темных глубоких глаз мальчика — таких же, как на фреске в Храме, изображающей его Отца. Только человеческого в них сейчас было гораздо больше…
— Милостивый Вседержитель… — выдохнул стоявший рядом Раррок, глядя куда-то поверх разрушенной стены.
Волшебница проследила его взгляд, и ледяной ужас сковал ее. Над городом вставала огромная морская волна. Темные сдерживали это слепое орудие природы, приберегая его напоследок, но один край уже загибался, рушась куда-то на соседние кварталы. Дельфинья застава, подумала Тайри, они погибнут первыми — король, Одри, Командор. Возможно, драконы успеют унести их… если еще живы. Она как никогда четко ощутила состояние каждого из друзей, хоть и не была связана с ними, как с Дарреном. Они живы, но на грани — и не из-за рушащейся сверху воды. Просто отдали все силы, защищая тех, кто вокруг. А Скай… почему не в небе? Леди Даллет с ужасом осознала, что ее дракон ранен, не может ни взлететь, ни обернуться, а вот погибнуть — запросто. Она всем сердцем рванулась к нему, но Тропа молча вышвырнула ее обратно. Прости меня, мой синеглазый защитник, обреченно подумала Хранительница, прости, что я не с тобой и не могу ничем помочь. Прости и постарайся выжить…
Из горьких мыслей ее вырвал ломкий мальчишеский голос.
— Тебе были отмерены границы, — Сын обращался к тому, кто стоял за спиной Верховной жрицы. Он говорил негромко, но странным образом его слова услышал каждый, — тебе было сказано: «от» и «до», но ты преступил указанный предел. Возжелал всю Вселенную?
— И получил, — будто отовсюду, торжествующе прогремел голос Отступника, отзываясь болью в костях, — твое время еще не настало, да и не настанет уже! Поэтому ты бессилен, а слабый должен уйти! Отдай Ключ! — волна придвинулась ближе, стал слышен гул падающей воды. — Не заставляй меня гневаться!
Фигура в сером и черном одним немыслимым движением переместилась ближе. Люди, на какой бы стороне не воевали, постарались отойти, отстраниться. Снег пополам с кровью плавился и закипал у ног А’Деула, а ужас самой его противоестественной природы заставлял помимо воли отворачиваться и стонать, даже если не было сил.
Мальчик, не испытывая ни капли страха, прямо смотрел в горящие алым глаза Отступника — и молчал.
— Что же ты не остановишь меня? — ернически спросил громовой голос, — Ведь гибнут ни в чем не повинные люди, так горячо любимые тобой и твоим Отцом! Не можешь?! Так исчезни, в моем мире нет места таким, как ты!!! Вы давно уже не властны над сотворенными мирами, так уступите место тому, кто более достоин править!!!
— Не тебе, Отринувший, говорить о силе моего Отца. ДОВОЛЬНО! — мальчик поднял обе руки, будто удерживая над собой небо. Отступник же рассмеялся и сделал еще пару шагов вперед. — Я сказал, довольно уже попирать тебе эту священную землю!
С тихим серебряным звоном расползлись тяжелые серые облака, и в разрыв заглянуло нездешнее небо — фиолетовое, с мириадами разноцветных звезд, поющих на разные голоса. По порядкам Темных будто пронесся неведомый ветер. Несколько мгновений — и на площади остались только люди — растерянные, испуганные, с ужасом озирающиеся вокруг. Многие бросились бежать к своим кораблям, некоторые молча повалились на землю, скорчившись и трясясь от ужаса, ведь внезапно исчезла сама Сила, их направлявшая. Очевидная и близкая победа вдруг стала поражением, и больше никто не знал, что делать дальше. Горожане не трогали чужаков — они сами силились осознать случившееся.
А’Деул, Дингра, ее жрецы и маги, вся нечисть, приведенная сюда Отступником — все исчезло, будто и не было никогда. Огромная волна постепенно начала отползать обратно в океан, неудержимо увлекая за собой корабли захватчиков. Где-то далеко расступилось морское дно, без следа поглощая остров Кадарн и стоявший на нем храм Танх Каар. Мир, до того испуганно замерший и затаившийся в ожидании собственной смерти, встряхнулся и вздохнул с облегчением. Тучи таяли, и не по-зимнему теплый ветер рвал их в клочья. Мальчик, по легенде многих миров, родившийся на заре времен от великой любви, долго смотрел на происходящее грустными всезнающими глазами, а потом исчез.
Орданн пытался удержать наступающее на них море, как мог. Сначала пустил в ход все до единого стихийные заклинания, которым научили его Одри и Хранительница, потом просто используя грубую мощь Скипетра. Он накрепко вонзил его в землю и попытался накрыть защитным куполом как можно больше народу. Люди сгрудились вокруг него в полнейшем молчании, не решаясь ничем отвлекать своего короля. Несколько запоздало, когда первые струи падающей воды потекли по невидимой, но достаточно крепкой магической «крыше», найденыш вспомнил о беспомощном Скае. Он лежал слишком далеко, и купол не мог его накрыть. Неужели дракон погибнет? Додумать король не успел — вода обрушилась со всех сторон, сметая все на своем пути. Пока хрупкий волшебный пузырь держался, но было отчетливо слышно, как звенит от напряжения артефакт. Выдержит ли?
Вдруг, без всякой на то причины, волна стала отступать — медленно и постепенно откатываться, точно щадя измученный Город. Когда улица окончательно очистилась, с легким вздохом исчез и купол. Король и Одри переглянулись, не понимая и в любой момент ожидая коварного подвоха.
— Успокойтесь, — хрипло проговорила Алая драконица, — все закончилось. Теперь действительно — все, — она бросилась к Скайяру, чудом не смытому водой, — Дышит, слава Всевышнему!
Орданну казалось, что происходящее вокруг — какой-то абсурдный сон. Так бывает только в детских сказках: герой только что прощался с жизнью, но волшебник взмахнул жезлом — и все сразу стало хорошо. Чудовище побеждено, и все счастливы. Что случилось там, на площади? Кому удалось настолько быстро переломить ход войны? Не бывает таких легких побед, скорее всего — он умирает, и мозг милостиво заменяет кошмар действительности на грезы о страстно желанной победе. Но нет, Орданн был вполне жив — болели раны, голова полнилась свинцовой тяжестью после предельного магического напряжения. А вот Скипетр стал всего лишь оплавленным куском золота, намертво вросшим в камни мостовой. Там, где король всегда ощущал присутствие разума пленника Талисмана, была пустота, и плечи больше не оттягивала ставшая родной и привычной тяжесть старинных секир — они вернулись в свое тайное хранилище, в них более не было нужды…
Все кончилось — и все только начиналось. Город лежал в руинах, многие из тех, на кого молодой монарх мог бы положиться, были мертвы. Да и Тьма никуда не делась. Орданн отчетливо понимал: Городу-над-Морем просто дали отсрочку, чтобы запомнить урок. Сколько на нее отпущено — десять лет, сто, тысячу? И нет больше рядом мага, смотрящего сквозь время, который мог бы подсказать…
**** **** ****
Король стоял у распахнутого настежь окна в одном из покоев Дворца. Отсюда лучше всего был виден Город — весь, как на ладони. Совсем немного времени прошло с момента Милосердного Избавления — так буквально все, не сговариваясь, стали именовать вмешательство Высших сил. Ни у кого не поворачивался язык назвать это победой, ведь никакой победы-то и не было… А’Деула вместе с его приспешниками просто изъяли, как сказала Тайри, из этого мира или из этого времени. Не уничтожили, не заточили, а лишь переместили куда-то. И он обязательно вернется, если не за Ключом, так хотя бы ради мести. И только от них самих зависит, выдержат ли стены Города новый натиск, смогут ли тогда горожане дать достойный отпор… Отныне и навсегда обитателям Светлой Крепости придется полагаться только на собственные силы.
Прошел всего лишь месяц или уже целый месяц? Поняв, что неминуемая смерть более не грозит им, горожане стали постепенно возвращаться к обычным повседневным заботам. Прежде всего, они оплакали и похоронили своих мертвых, немного позже принялись восстанавливать дома и расчищать улицы. Конечно, многое было разрушено и сожжено, но оставались целые кварталы нетронутых войной зданий, напоминая о прежнем Городе, и люди радовались сохранившимся домам, точно родным. После многих лет закипела работа и в доках. Королю докладывали, что пока ремонтируют и готовят к выходу в море маленькие рыбачьи суда, но в ближайшее время возьмутся и за торговые. Отправилась первая делегация к лесовикам — договариваться о поставках сухого дерева для флота, замечательной парусины, что ткали тамошние мастерицы, и прочего, потребного для оснастки судов.
Много странного происходило в эти дни, или эти события только казались странными? Элеттийцы — чуть ли не все выжившие — явились к королю и Командору Мудрых с просьбой, как только позволят обстоятельства, расчистить Тоннель, ведущий в их родной мир. Они были убеждены, что война закончилась и там. Бывшие солдаты Кадарна, которые по тем или иным причинам остались в городе, несколько дней не высовывали носа из импровизированного лагеря на побережье, а потом сложили все свое оружие у ворот дворца. Король спросил, не хотят ли они вернуться на родину при первой возможности, но получил почти ото всех отрицательные ответы. Они хотели поселиться здесь, просили разрешения принести покаяние в Храме и присягнуть на верность королю. Орданн не сразу согласился, созвал сначала малый совет, потом собрал тех, кто добровольно взял на себя ответственность за восстановление города. Все его помощники были единодушны: если хотят остаться — пусть остаются, лишних рук сейчас просто не может быть. Конечно, за ними нужен глаз да глаз, но, если смотреть на вещи трезво, новые люди совсем не помешают. Оказалось, что среди раскаявшихся бывших захватчиков есть и умелые мастеровые, и знающие моряки, и опытные лекари, что было сейчас весьма кстати. Раненые в госпитале, даже считавшиеся абсолютно безнадежными, выздоравливали прямо на глазах. Дворцовые покои, еще недавно переполненные, быстро пустели.
За всеми своими делами его величество не упускал из виду ближайших друзей и помощников. К примеру, его беспокоило то, что творилось с Хранительницей. Сам он видел ее всего единожды — на том самом малом совете, где она не проронила ни слова. Ему докладывали, что в госпитале она бывает каждый день, ее видели в Храме — она долго беседовала с отцом Грантом, но на празднике Весеннего солнца — первом после войны — она не появилась. Она жила во дворце, но регулярно навещала дом на Дельфиньей улице. А ночами… Ночами она просиживала у постели Даррена, впрочем, как и в любое другое свободное время. И ни соотечественники Лоцмана, ни Одри, ни Мудрые не решались нарушить безмолвный диалог, что вела Хранительница со своим другом. Орданн тоже туда не совался, ему тяжело было видеть бесконечную печаль и безнадежность в глазах целительницы. Король не знал, чем ей помочь и как утешить. Ему не нужно было применять магию, чтобы понять: Тайри все больше отдаляется, погружаясь в омут своих невеселых мыслей. Даже его изобретательная невеста, знающая Хранительницу куда дольше и лучше, не смогла ничего придумать. Иногда его величество злился, силясь понять, почему Тайри вдруг отгородилась ото всех этой невидимой стеной, и Одри объясняла ему просто и четко, как делала всегда:
— Она ведь осталась совсем одна, разве не видишь?
— А мы все что, разом куда-то подевались? Или она ослепла и оглохла?
— Можно сказать и так. У нее были друзья, надежные, как скала — Габриэль и Даррен. У нее был лучший в мире страж — синий дракон. Еще раньше у нее был любимый человек. А теперь… кого-то не стало совсем, а кого-то не дозваться. Пусть они в этом не виноваты, но ей ведь не легче. Я даже боюсь представить себе, как страшно, когда вот так…
— Как, солнце мое? Все же закончилось, уже месяц, как мир…
— Глупый ты, а еще король. Я хоть и подруга Тайри, все равно не смогу заменить ни одного из тех, кого она потеряла. Я не сумею ободрить, как это делал Габриэль, рассказывать о разных мирах, как ее наставник, шутить и подначивать без всякой злобы, как Скайяр. И никто не сможет. Она ведь винит себя в том, что произошло со всеми ее близкими, а еще, наверное, боится принести несчастье тем, кто остался жив. Так что для нее ничего не закончилось.
— Но ведь Скай жив, хоть и спрятался в своем кристалле, и Дар жив!
— Ты бы хотел, чтобы я оказалась на их месте? Тебе бы понравилась такая моя “жизнь”?!
— Упаси Вседержитель, ни за что…
— Вот! Теперь понял?
— Но нельзя же их хоронить раньше времени!
— Она и не хоронит.
— Она хоронит себя. И никто ничего поделать не может.
— Мне страшно подумать, что будет, когда ирольнцы отправятся домой, унося с собой Даррена.
— Одри, умница моя, ну придумай что-нибудь, вспомни, наколдуй… Они ведь уходят не завтра.
— Через неделю, но это все равно безнадежно мало. Да что уж тут наколдуешь… — понуро опустила голову невеста его величества. — Пойдем их провожать. может, там и решим.
В назначенный день у ворот Арашамфа, через которые решили возвращаться ирольнцы, не отметился только ленивый. Пришли попрощаться те, с кем плечом к плечу сражались ученики и соратники седовласого Альтарна, благодарные горожане, Лиард с Астором и, разумеется, Орданн с невестой.
Соотечественников Даррена осталось двенадцать из двадцати четырех, они выглядели усталыми и изможденными, точно после тяжелой болезни, но никто не жаловался. Орданн догадывался, почему так происходит — воины потратили слишком много сил в сражениях, и при этом вовсе не были столь закалены, как Лоцман, непосредственными столкновениями с Тьмой. Самому Даррену за последние дни стало значительно лучше: он ровно дышал и вообще выглядел просто крепко уснувшим человеком. Король долго беседовал с Альтарном, и пропустил момент, когда появилась Тайри. Она пришла не одна, ее сопровождал добрый десяток ньятти.
— У тебя теперь новая охрана? — неловко пошутил Орданн.
— Вовсе нет. Просто они желают сопровождать наших гостей и, если это возможно, в чем-то помочь им дома. Это те, кто охранял их во время сражения, — тускло улыбнулась в ответ волшебница.
— Пойдешь прощаться?
— Я уже… Соотечественники нашего Лоцмана сильно изменились, тебе не кажется? Стали совсем как мы — гораздо больше души… Им это пойдет на пользу. Со своей рассудочностью чуть не проморгали родной мир. Знаешь, они хотели даже разбудить Даррена, но я запретила. Зачем? Проснувшись, он почувствует прилив сил, решит, что все обошлось и откажется идти с ними…
— Ты считаешь, он должен?
— Я считаю, это единственный способ его спасти. Ему стало лучше, но это временно… Я же чувствую, вернулись лишь физические силы, но не его Огонь. Более всего на свете я хочу, чтобы он снова стал сильным и цельным, как раньше.
Волшебница говорила что-то еще, а Орданн смотрел на нее и думал, что видит перед собой только бледную тень прежней Тайри. В ней будто все выгорело, не осталось ни сил, ни желаний. Она жила только потому, что ее удерживал долг.
— Тайри, а скажи-ка мне…
— Погоди. Нас зовут, — кивнула она в сторону направляющегося к ним Альтарна.
— Я хотел поблагодарить вас обоих, — сказал предводитель ирольнцев, — вы многое объяснили нам и многому научили. Надеюсь, что Тьма больше никогда не будет стоять у порога вашего дома. А вам, госпожа, я обещаю, что с Дарреном все будет хорошо.
— Я обязательно почувствую его выздоровление, мы ведь связаны, — ответила Тайри.
— Тогда у него всегда есть возможность найти вас.
Хранительница тяжело вздохнула и опустила голову. Ей очень хотелось, чтобы Лоцман сам когда-нибудь отыскал ее. Только вот не верилось почему-то в это ничуточки. Уж если не судьба…
— Ты напрасно думаешь так, — прозвенел рядом голосок ньятти.
Тайри печально посмотрела в огромные «звездные» глаза с серебряным ободком:
— У меня есть основания… Посуди сам, разве не из-за меня все это…
— Ты ведь не забыла, Хранительница, что у каждого своя дорога? Чья-то закончилась здесь, кто-то вернулся на прежнюю дорогу. Часть пути пройдя рядом с тобой, кто-то устал и нуждается в отдыхе. А ты должна идти дальше, и какую-то часть своей дороги ты преодолеешь в одиночестве. Я не знаю, для чего это нужно. Может быть, чтобы понять и принять, прежде всего, себя? Ведь с этой войны ни один из нас не вернется прежним.
— Не верь разлукам, Хранительница, — добавил второй маленький воин, в изумрудном шлеме с перламутровым гребнем, — их круг — лишь сон, морок, что сбивает с пути. А вот дорогам надо верить, они не подведут. И Лоцману верь, он найдет к тебе тропинку, а не найдет — так сам протопчет.
Первый ньятти взял Тайри за руку и вложил в ладонь что-то маленькое, завернутое в обычный для них жемчужно-серый шелк.
— Это тебе, светлая госпожа, — прохладные пальчики на мгновение накрыли подарок и отпрянули. — Вспоминай о нас, а нам тебя не забыть никогда. Мы встретимся, будут впереди общие дороги. И я приведу к тебе своих детей, чтобы ты научила их видеть сердцем.
Четверо рослых воинов подняли носилки с крепко спящим Дарреном, остальные встали по бокам и направились к арке Тоннеля. Тайри, как и король, смотрела им вслед, не отрываясь. Ньятти вступили под древние своды последними, на секунду волшебнице показалось, что среди них появился кто-то еще.
— Ты видела? Мальчика в льняной одежде? Сейчас еще холодно для такой…. — Орданн до боли стиснул плечо волшебницы, — Кто он? То, что я почувствовал в нем, не поддается никакому описанию…
— Он остановил войну, Орданн, — Хранительница поняла, кого увидел молодой король.
— ОН?!
— Вот именно. Об остальном тебе лучше расспросить отца Гранта, я не считаю себя вправе рассуждать о Сыне и его путях… Я была на площади, когда он изъял из нашего мира всю свору с Отступником вместе, и никогда этого не забуду. Ты хорошо запомнил мальчика? Найди время, загляни в Храм и посмотри на фреску. Все поймешь сам. — Тайри вздохнула, — А мне, скорее всего, стоит задуматься о жизни. Такие встречи, если верить отцу Гранту, не просто так случаются. Да и ньятти, в один голос…
— Ну, раз так, может, ты все-таки подумаешь о том, чтобы остаться? Ты же говорила, что смертельно устала от войны, а дома тебя ожидает все та же схватка, — произнес король с надеждой.
— Не знаю, Орданн, не знаю… Вряд ли. Отступника мы увели за собой, а теперь он не скоро очухается. Во всяком случае, надеюсь. Я хотела вернуться домой, но… С одной стороны, я безумно хочу увидеть моих друзей и близких, а с другой… просто боюсь. Время в моем мире идет быстрее почти в четыре раза. Жизнь не стоит на месте, все меняется, и очень быстро. У меня сердце замирает, когда я думаю, что в этой жизни мне нет места. Все, кому я была действительно дорога, уже в Серых Пределах. Или настолько далеко, что и подумать страшно.
— Глупости ты говоришь, Хранительница, уж прости меня за прямоту! — вспылил его величество. Брови сдвинуты, глаза сверкают, у рта твердые складки залегли — и не скажешь, что едва из мальчишеского возраста вышел. — А нас ты в расчет не берешь? А родителей своих, брата, кого там еще?! Наверняка ждут тебя, вспоминают, волнуются. А ты тут сомневаешься… Не хочешь домой — так оставайся. Будешь моих детей магии учить. О такой наставнице, как ты, только мечтать можно.
— Я попытаюсь, Орданн. Честно признаться, сейчас у меня и сил нет — даже на небольшое путешествие по Тропе, не то, что на дорогу домой. Если ничего не случится, поживу пока здесь. Хоть это и тяжело. Знаешь, я все время ищу в толпе знакомые лица… Вот поверну голову, и мимо пройдет Габриэль, о чем-то споря с гвардейцами, а в небе, вместе с драконами, будет парить Тила… Или я приду в дом на Дельфиньей, а у камина сидит этот несносный синеглазый тип, и первое, что я от него услышу, будет: “ Куда вы подевали князя, моя леди?”. С этой его неподражаемой интонацией… Но он не спросит. Я умудрилась оттолкнуть даже его, — голос предательски сорвался, и Тайри умолкла.
— Да с чего ты взяла?!
— Рядом с ним на Дельфиньей заставе был кто угодно, но не я. Он едва выжил, не пожелал меня больше видеть — и правильно сделал.
— Снова ты придумываешь, ну сил уже никаких на тебя нет, — схватился за голову король. — Он таким образом силы восстанавливает и раны залечивает. Да, выжал себя досуха, вот на исцеление и не осталось, а перекинуться нельзя — крыло все в клочья порвано. Чтобы не умереть, в капсулу нырнул. А еще Фаэ мне сказала, что это у них такие драконьи причуды: они все крайне не любят, чтобы их видели слабыми и беспомощными. Особенно те, кто им самим небезразличен. Ей тоже было не особенно приятно, когда Лиард притащился к ней раненой.
— Он там хоть жив? Я последнее время даже прикоснуться к сапфиру не могу — такой он горячий.
— Не переживай, Фаэ уверена, что все будет хорошо с твоим синеглазым. Ему время нужно. А тебе не интересно, что ньятти подарили?
Хранительница пожала плечами и развернула шуршащий серый шелк. Ей в ладонь соскользнуло довльно тяжелое золотое кольцо с рисунком в виде драконьей чешуи, украшенное маленькими яркими изумрудами. Мужское кольцо.
— Чтоб мне провалиться, это же… обручальное! — удивленно воскликнул его величество. — Я надеюсь, кое-кто тоже получил похожий подарок…
— Кое-кто, если пожелает, сделает такой подарок сам. Он это неплохо умеет, — Тайри почему-то покраснела и отвела глаза, — был бы жив и невредим… Остальное не так важно.
Орданн хитро сощурился:
— А ты примешь такой подарок?
— От него? Приму. Если судьба будет встретиться…
Закончилась весна, отшумели дожди, укуталось в нежные лепестки цветущих деревьев начало лета. Город, стараниями жителей, воскресал из пепла, словно легендарная птица, становясь краше прежнего. Жизнь постепенно возвращалась на мирные тропы, кипела торговля, игрались свадьбы, рождались дети. Вот и день свадьбы Орданна и Одри был назначен. Тайри давно вернулась в дом на Дельфиньей улице. Меньше всего ей хотелось сейчас привлекать к себе внимание, слушать ни к чему не обязывающие длинные славословия и становиться предметом придворных интриг. Как бы хорош не был молодой король, но его свита оставалась прежней, и нравы в ней мало изменились. Дом же, хоть и пустой, был теплым и ласковым, а каждая деталь напоминала о тех днях, когда все были живы и собирались у камина вечерами. Силы возвращались крайне неохотно, по капле, в чем леди Даллет считала виноватой только себя. Она боялась, и с этим ничего нельзя было поделать. Страх оказаться в одиночестве куда более глубоком, нежели сейчас, давил сердце ледяными пальцами и лишал последнего мужества. Когда-то Гай сказал ей: ничто не ранит так глубоко, как одиночество и отчуждение среди близких людей. Казалось бы, чего уж проще — вернись, и все будет хорошо. Но, вполне возможно, она станет лишней в уже сложившейся картине жизни родных и друзей. И что тогда делать? Искать Тропу к благословенному Ирольну? Возвращаться в Город? Искать новое место в мире, чтобы начать все с начала? Все, что угодно, только бы не оказаться ненужной, никчемной, нежеланной… Только бы не встретить равнодушные или, того хуже, притворно-виноватые глаза дорогих ей людей. Только не…
— И это говорит любимая моя ученица?
Голос, такой родной, а осуждающие интонации — пусть… Это всего лишь сон, а может, морок неуспокоившейся совести, но пусть будет хотя бы он. Тайри не станет оборачиваться, не станет смотреть, стоит ли у огня Гай — слишком больно будет увидеть, что… А так, хоть поговорить можно.
— Умница, Тайри. Ты всегда была умницей. А еще была решительной и смелой. Что теперь изменилось?
— Я, наставник. Разве не видно?
— Очень даже. Ты не сдалась ни переходу, ни эпидемии, ты выжила в этой войне, значит, стала сильнее. Ты никогда не боялась сделать шаг в неизвестность. Теперь же…
— Теперь же разница в том, что мне придется делать шаг назад, Гай. Как ты говорил, пытаться войти в ту же реку. А это, по определению, невозможно. И… я не знаю, как буду жить рядом с теми, кто дорог мне, но, в сущности, без них.
— Ну, без меня же ты жить научилась?
— Жить? Это, по-твоему, жизнь?
— А что же еще? Тебе и оставалось-то всего лишь открыть последнюю запертую дверь в своем сердце.
— Чтобы снова потерять? О нет, довольно…
— Если человек жив, все поправимо, Тайри. И потерять никого нельзя, мы ведь все живем в твоем сердце. Я, Габриэль, Тила, маленькие ньятти… Разве не так?
— Так, пока я жива, и за Гранью будет так же. Но…
— В чьем-то сердце ты тоже будешь жить всегда. И этих людей немало будет на твоем Пути. А одиночество… Частный случай Закона Дороги. Оно тоже для чего-то нужно. Поймешь, для чего — не забудь рассказать. Я не успел осознать, потому что мне не дали такой возможности.
— Я постараюсь, наставник.
— Значит, ты вполне можешь вернуться в родной мир.
— Не могу. Просто не хватит сил, а Лоцмана уже нет рядом.
— Я знаю, милая. Но ты ошибаешься. Тебе всего-то и надо вспомнить самые светлые моменты, которые были там, дома.
— Все лучшее было связано с тобой.
— Не может быть. Что-то было до меня, что-то после. Морской берег, песни твоей матери, улыбка отца, вернувшийся брат, друзья, которые никуда не исчезли и не забыли тебя. В конце концов, один мир-осколок, который, несмотря ни на что, скучает по тебе.
— Единственный, в ком я уверена. Вингшалья…
— Вот видишь, ты и перестала бояться. Еще немного, и…
— Нет, Гай. Не получится. Я разучилась верить в прекрасные слова утешения.
— Даже у меня не получится?
— Даже у тебя.
— Отлично! Просто отлично!
— Чему ты так обрадовался?
— Ты уже не цепляешься за память, как утопающий за первое попавшееся бревно. Ладно, не получилось у меня, получится у кого-то другого. Жизнь сама позовет тебя и укажет дорогу. И это будет… правильно. И намного честнее.
— Думаешь?
— Уверен. Что ж, прощай, девочка.
— Ты ничего больше не хочешь мне сказать?
— Доверяй себе и своей Дороге. Прощай…
Невесомое касание ладони к щеке — эхом памяти былой ласки, и полная тишина внутри и вокруг.
— Не уходи!!! — Тайри проснулась от собственного крика. Спина затекла, шея болела нещадно — заснуть в неудобном жестком кресле то еще удовольствие. Камин, по летнему времени нетопленый, тепла не добавлял, а чай в чашке только что корочкой льда не подернулся. Надо бы встать и закрыть окно… И что-то уже решить.
Светало, небо окрашивалось нежными оттенками розового. Где-то неподалеку пропевала первые трели утренняя птаха. Ночной бриз тянул за собой запахи свежей выпечки и горячего железа, молока и пряностей — Город просыпался. Хранительнице нестерпимо захотелось выбраться из четырех стен куда-то на волю, хоть к морю, хоть в горы. Она быстро умылась, переоделась в ставший привычным строгий мужской костюм и почти бегом отправилась в гавань. Белые паруса рыбацких шхун, белые крылья чаек в небе, белый росчерк пены на гребне волны. Точно письмена, знаки, отпечатки чего-то исчезнувшего или… пока не существующего? Тайри решила, что если уж судьба решила вернуть ее домой, то и знак должен быть однозначный и понятный, а не такой, чтоб приходилось ломать голову. Да, она снова оттягивает момент и поддается своей слабости, но ей так надоело быть сильнее сильных! Можно ведь, хоть ненадолго, хоть наедине с собой… Волшебница осторожно спустилась по крутому склону к самой воде. Ветер успокоился, море сделалось идеально гладким, точно зеркало. Тайри присела на гладкий ровный валун и заглянула в воду: говорят, для душевного спокойствия нет ничего лучше, чем понаблюдать за суетой морских обитателей… Мелькнула в солнечном луче золотистая рыбка-иголочка, прополз по дну рыжий краб, кто-то еще плеснул плавником, и вместо собственного отражения, леди увидела там чужое, но вполне знакомое. Нет, не может быть, подумала она, зажмурившись. Что ему за дело до меня, и потом, если б мог — дотянулся бы раньше… Конечно, померещилось. После такой-то ночи и не то привидится. Велели вспоминать хорошее — вот оно и лезет из всех отражений. Мало мне здешнего короля с его вопросами, а, ваше императорское величество? Больше не изволите мерещиться? Вот и не надо. Она затрясла головой — так, чтобы окончательно избавиться от наваждения, и чуть не свалилась в воду. Все, пора возвращаться к делам, навести в доме порядок, сотворить для Одри охранный амулет на свадьбу… и позавтракать.
Желудок удовлетворился купленной с лотка горячей булочкой с орехами и стаканом подогретого молока, а все внимание Тайри занял дом. Здесь вычистить, тут протереть, там поставить на места забытые безделушки — с магией или без, а дело это кропотливое и, как ни странно, затягивающее. А также от посторонних мыслей прекрасно отвлекающее. Вот только в жилых комнатах порядок осталось навести… Хранительница открыла ящик стола и замерла. Всего лишь карандашный набросок на желтоватой плотной бумаге. Так вот какой видел ее ушедший в вечность юный художник. Такой она была несколько месяцев назад. А сейчас… тьфу. И думать противно. Раскисла, стала жалеть себя, даже позволила себе жаловаться кому ни попадя. Ну, скажем, его величество Орданн и память любимого наставника не совсем подходят под это определение, но ведь еще чуть, и начала бы. А пусть портрет здесь и остается. Кому судьба, тот его и найдет. Правда, дом? Где-то согласно хлопнула ставня. Внизу звякнул колокольчик — лавочник привез вчерашний заказ. Ей показалось, или стало чуть легче думать о будущем шаге?
Перебрав собственные запасы, Тайри поняла, что ничего подходящего для задуманного ею артефакта у нее нет. Простой камушек на веревочке будущей королеве, да еще и на свадьбу, не подаришь. Значит, надо найти что-нибудь изящное и необычное. Да где ж его взять-то, после войны? Разве что у кого-то в закромах завалялось, и ей пожелают продать стоящий камень или украшение. Как же жаль, что нет рядом Лоцмана, который мастерски создавал невероятно красивые вещицы… Который всегда нал, что сказать и что сделать, с которым было надежно и тепло, на кого можно было смотреть часами, не отрываясь, что бы он ни делал… да хоть спал. Зазубренная стрела тоски повернулась в сердце, и на какое-то время дышать стало невыносимо больно. Тайри осторожно потянулась к струне: как ты там, зеленоглазый? Похоже, по уши в делах, слышно же: звенит сталь о сталь, он что-то кричит, слов только не разобрать, а вот пульс прекрасно чувствуется — бешеный, как в бою. Наверное, так оно и есть. Что бы там ни было, как бы ни сложилось, Создатель, храни его, пока я не смогу заняться этим сама…
Хранительница долго бродила по городу, пытаясь найти в сохранившихся ювелирных лавках что-нибудь подходящее, пока ноги не принесли ее в элеттийский квартал. Там ей повезло: чудесный браслет белого золота с чистым, глубокого оттенка, рубином хозяева отдали практически даром, а узнав, для кого предназначается подарок, обрадовались, точно дети. Красивая и хрупкая девушка, что помогала владельцу лавки, спросила, не надо ли леди Хранительнице еще чего-нибудь, вот, к примеру, есть отличной работы обручальные кольца. Леди не собирается замуж? Так это вопрос времени, разве нет? Вот ей, хоть она еще только учится, уже видно красную нить, которой судьба связала Хранительницу с ее суженым. Госпожа не верит? Зря, зря, в такие вещи нужно верить, они ведь светлые и чистые. Тогда возьмите вот этот перстень, просто так, на память. Да, сейчас самое время дарить подарки, второго случая не будет, и не спорьте…
Тайри выскочила из лавки, пытаясь унять нервную дрожь. Снова знаки, снова шепот судьбы? Это все специально делается? Эдак не захочешь — отправишься домой, невозможно же постоянно натыкаться на всезнающие сочувственные взгляды! Кстати, о взглядах. С чего этот широкоплечий коротышка так на меня уставился? И откуда тянет такими знакомыми ароматами специй и трав? Хранительница перевела взгляд чуть выше головы означенного незнакомца и узнала очертания крыши, окон второго этажа и высокую дверь, украшенную узором из роз и сосновых веток. А вот и хозяин сего почтенного заведения вышел на порог, что-то шепнул помощнику, и тот скрылся внутри.
— Здравствуй, Кьялар. Рада тебя видеть.
— А уж как я рад, девочка! Заходи, поговорим.
— Не сегодня, почтеннейший. Мне нужно собраться, попрощаться по-человечески с кем следует. Можно?
— Нужно, дорогая, именно так и нужно. Буду ждать тебя. И запомни, куда бы ты ни пошла, все одно ко мне придешь. Не потеряешься, — хозяин Таверны хитро подмигнул.
— Раз уж ты так говоришь, значит, не потеряюсь, — как-то обреченно вздохнула Тайри. Вот вам открытый текст — ни намеков, ни знаков. Просто надо сделать, что положено, и точка. — Я вернусь, не сомневайся.
— Да какие сомнения, девочка. От судьбы кто ни бегал — ни один не убежал. Даже боги, что уж о нас рассуждать… Помнишь, что твой Лоцман говорил?
— Нужно взглянуть своему страху в глаза и назвать по имени. И он уступит дорогу.
— Сможешь?
— Куда ж я денусь…
Сборы были недолгими. На следующее утро Тайри, как и обещала, встретилась с его величеством Орданном и его прекрасной невестой. Одри не понадобилось и минуты, чтобы все понять. Твердый решительный взгляд подруги она истолковала однозначно.
— Все-таки уходишь?
— Да, ваше будущее величество. Пора.
— Даже на свадьбу нашу не останешься?
— Зачем я вам? Молодой король будет строить новую жизнь без помощи пришлых волшебников. Незачем напоминать народу, что кто-то ему помогал подняться на трон, незачем помогать злопамятным и злоязыким. Да и учить ваших будущих детей должны Мудрые — плоть от плоти вашего мира. Это будет…
— Правильно, я знаю, — мрачно сдвинул брови Орданн, — но я все равно не хочу тебя отпускать. Мне… тревожно.
— Почему? — удивилась Хранительница. Его величество снова выглядел не мальчишкой, а совсем взрослым мужчиной, привыкшим обдумывать свои шаги, с приличным грузом горького опыта за плечами.
— Потому что ты возвращаешься совсем одна. Тебе не на кого опереться, некому прикрыть тебе спину. Так не должно быть. Это не справедливо!
— Справедливости вообще не существует, ваше величество. По крайней мере, в моем конкретном случае. Не переживайте, я справлюсь. Ньятти же никогда не дарят бесполезных подарков?
— Не дарят. Ну тогда хоть бокалы поднимем, что ли…
— За удачу? — Тайри улыбнулась. Странно, получилось искренне и без малейших усилий. Точно принятое решение сбросило с души камень.
— За удачу, за верную Тропу и за будущие встречи, — дрогнувшим голосом проговорила Одри, — я верю, они будут.
— Несомненно, — не покривив душой, ответила Хранительница.
Резной хрусталь отозвался на соприкосновение дивным звоном, леди Даллет пригубила темное вино и, поперхнувшись, чуть не выронила бокал. Капли разбежались по полированному дереву стола.
— Что? — испугалась бывшая лесная колдунья, — Оно в уксус превратилось?
Подруга, смеясь, отсалютовала прозрачным сосудом с едва голубоватой жидкостью:
— Бери выше. Морская вода.
Капельки на столе потянулись друг к другу, изменили цвет на темно-синий и собрались в слова: «Жду. Рикарт».