(10 пришествий назад, Сагир, Поднебесная Империя Кэлленара Солнечного)
Дорога к Сагиру была залита солнцем, конец ее терялся где-то на склонах Медного хребта, петляя между глубокими, живописными и прохладными ущельями. Можно было бы добраться до столицы через хэльд, но он предпочел идти пешком, чтобы отдохнуть и полюбоваться природой. Слишком редко в его напряженной, вечно занятой жизни выпадали подобные мгновения — спокойные, наполненные чистым прохладным воздухом, солнечным светом, неспешным, размеренным движением. Уже несколько раз он останавливался, чтобы посмотреть на детенышей гиялли, которых в это время выводили на первую в жизни охоту, один раз пришлось свернуть с дороги, чтобы обойти разлегшегося прямо на нагретых камнях лаоша — жалко было его тревожить. Можно приказать ему уйти, усыпить или накинуть невидимость, но ему не хотелось обращаться к Богам по такому пустяку. Да и лаош тоже живое существо, не стоит прерывать его отдых. Он и сам слишком хорошо знал, как дороги бывают минуты спокойствия.
До Сагира было еще довольно далеко, он начинал ощущать усталость. Годы напоминали о себе с каждым солнечным восходом, но он не собирался сдаваться. Если ногам станет совсем невмоготу, там, на ближайшей развилке, стоит тройное кольцо хэльдов, последнее из них почти полностью состоит из Дверей во все концы Теллара, и он выйдет прямо на площади перед Солнечным Домом.
Личное приглашение императора и троицы высших жрецов Кэлленара Солнечного немного удивило его, но ничуть не встревожило. Он был одним из лучших мастеров Кэн Ран Кэй, создания хэльдов, не только в Поднебесной империи, но и в Тонхайре, он учился у самого знаменитого из учителей Майна, столицы горной империи, и если императору понадобились его услуги… И конклаву храма Творцов тоже? Высшее жречество не очень доброжелательно относится к мастерам хэльдов, им всегда кажется, что те так и норовят отступить от изложенных в Книге Творения тридцати шести канонов… Или эти странные фокусы, что стали все чаще и чаще происходить с хэльдами Поднебесной империи, наконец-то встревожили обленившихся святош, вознесших свои знания и искусство на недосягаемую для остальных теллов высоту? Смешно гордиться тем, что в горной империи умеет каждый ребенок! Его младшая дочь с детства умеет представить и вызвать из хэльда Кувшин любое самое изысканное кушанье, а сын еще в десять лет взял в руки ка-эль Зир-нан… Теперь ему восемнадцать, а его искусно расписанные чаши и блюда он видел даже на востоке…
Видимо, это и станет его жизненным Путем, а свое искусство ему придется передавать кому-нибудь из наиболее талантливых и трудолюбивых учеников. Дети Поднебесной империи тоже, конечно, умеют пользоваться основными хэльдами, но они все чаще ленятся… Книгу Творения уже и вовсе перестали изучать в школах, считая ее слишком сложной, Книгу Мертвых — только в самом конце обучения, а срок изучения первой книги Свода Творцов изрядно отодвинулся. В результате низшие сословия, предпочитающие оставлять жреческие школы по достижении совершеннолетия ради ученичества у ремесленников, так и не получают возможности прочесть Книгу Мертвых, а результат…
Они перестают уважать смерть, с раздражением подумал он, они все чаще и чаще осмеливаются призывать ее на помощь раньше, чем предназначено Путем. Появились даже какие-то омерзительные куски металла, напоминающие ка-эль, заточенные с одной или с обеих сторон, которые, вонзаясь в живую плоть, причиняли ей боль и разрушение. Они называют это "оружие" и носят на поясе, гордясь умением им владеть. Он даже видел, как один из молодых людей, конечно же, здесь, наверху, умертвил такой штукой айяда. Просто так, для того, чтобы похвастаться перед подругой, что стояла рядом с ним, глядя на него восхищенными глазами, полными сладостного экстаза. Ему это не понравилось, ох как не понравилось… Это было вопреки воле Творцов, но он так ничего и не сказал той парочке, подумав, что вряд ли сейчас они поймут его. Кэлленар Солнечный и Темный жестоко карают за нарушение свода правил, первейшее и важнейшее из которых гласит — не причиняй вреда всему, в чем есть жизнь и смысл, в чем есть часть души Творцов и их благословение. Даже цветок, сорванный или примятый на лугу, есть часть небесного Круговорота Стихий, прерывая его жизнь, ты тем самым меняешь течение собственной… Куда приведет тебя путь, если ты срубишь дерево, под которым предначертано тебе встретить возлюбленную? Если ты умертвишь гиялли, которому суждено играть с твоим сыном и научить его любить тех, кто слабее и нуждается в помощи и защите, кем он станет тогда? Если ты убьешь и съешь айяда только потому, что его мясо нежнее и сочнее того, что ты по неумению вызвал из Кувшина, кто принесет тебе письмо от твоего лучшего друга, когда тот позовет на помощь?
Ему давно уже казалось, что современное молодое поколение как-то слишком легкомысленно относится к этим древнейшим истинам. Они совсем другие, подумал он с раздражением. Даже его старший сын, его гордость, которому уже в неполные двадцать лет предложили стать одним из десяти высших жрецов Колодца, даже он все чаще и чаще стал бывать в императорских покоях Майна, сойдясь с военным советником наместника, беседуя о военном искусстве — страшном, проклятом Творцами искусстве убивать. Даже знание Книги Смерти не защитило его от искушения силой.
Он пришел в Сагир только к вечеру, когда солнце уже село, в столице зажглись уличные Свечи, разбросанные по городу в хаотическом беспорядке. Мастер хэльдов знал, что Императору никогда не нравилось подобное расположение хэльдов, но его собственные жрецы объяснили, что иначе нельзя — при симметричном или линейном расположении светильников они будут влиять друг на друга, создавая особую энергетическую сеть, которая воспрепятствует нормальной работе других хэльдов и ка-эль. Плетясь вдоль центральной улицы, ведущей прямо к Солнечному Дому, он ругался про себя на усталость, на годы, на упрямство, заставившее его одолеть далекий путь пешком и без остановки. Как же ему хотелось доказать себе, что он все еще силен и бодр, что болезни и старческая немощь не берут его, Мастера, хотя ему давно уже перевалило за сотню, что целительная сила священного Колодца, в который ему было позволено было заглянуть несколько десятков лет назад, за особые заслуги перед Конклавом жрецов, — что она все еще не иссякла, поддерживая прежнее здоровье и бодрость… Устало плетясь по гладким плитам улицы, он отметил, что приблизительно каждый десятый столб не горит.
Странно. Хэльды Тепло и Свеча — простейшие, они никогда не отказывают, только если полностью распадутся от старости, но и это происходит не часто. Или это отголоски тех непонятных явлений, что в последнее время тревожат высших жрецов Колодца, и о которых они не желают объявить вслух, признав, что в их мире не все благополучно?
Не раз он бывал в Солнечном доме. Огромный императорский дворец уже не производил на него того впечатления, что в юности, когда он стоял перед гигантским сооружением, затаив дыхание и вытирая слезы восторга. У него были здесь свои покои, две крохотные, но удобные комнатушки, дарованные императором Поднебесной империи за заслуги перед двором. Туда его и проводили сейчас почтительные и вездесущие слуги. Император и старший жрец Конклава ждали его во внутреннем дворике под названием Птичий сад; услышав это, он про себя вздохнул с облегчением — это означало, что беседа предстоит неофициальная.
В Птичьем саду было до странности тихо — раньше здесь никогда не умолкал радостный птичий гомон. Он не сразу заметил императора, развалившегося на горе подушек в самом дальнем конце сада, под раскидистым суавом, чьи длинные темно-синие листья вперемешку с белоснежными цветочными бутонами свисали до самой земли, создавая вокруг его ложа что-то вроде естественного шатра. Гладкий череп со сложной татуировкой, покрывавшей почти всю макушку и затылок, высокий лоб с тремя вертикальными кожными складками-мозолями, знаком высшей касты, императорской династии Арач (у самого Мастера было две, чем он очень гордился — его род происходил от южной ветви династии Раго), раскосые зеленые глаза, сходящиеся почти на переносице, непривычно высокой для теллов, у которых чаще всего вообще не было носовых хрящей, лишь небольшое кожное утолщение, прикрывающее одно дыхательное отверстие, классическая форма губ — правильный овал без единой складочки, сиренево-бардового цвета глаза и мягкий, округлый подбородок придавали ему какое-то женственное очарование. Впрочем, Мастер давно знал о его склонности к мужской любви. Неудивительно, что у династии Арач до сих пор нет наследника…
Старший жрец, которого Мастер, кстати, сильно недолюбливал, появился откуда-то из-под многочисленных декоративных арок, ажурных и легких, создающих впечатление каменного кружева. Он был откровенно уродлив, плебейское происхождение оставалось его слабым местом, несмотря на то, что ум и хитрость позволили ему покорить самую высокую вершину власти. Даже император не имел такой власти в Поднебесной империи, как старший жрец Конклава Кэлленара Солнечного. Носовая складка у него одрябла и отвисла, длинные мочки ушей, оттянутые еще ниже из-за тяжелых драгоценных серег, положенных ему по рангу, доставали чуть ли не до плеч, худая высокая фигура с тонкими нервными руками, синеватыми ногтями, сильной, необычной для теллов сутулостью, источала уныние и усталость, но уж никак не власть.
После положенных церемоний они уселись под суавом, потягивая сахди из высоких хрустальных чаш — холодное, с мелкими кусочками кислых яров, особые сорта которых, специально для сахди, выращивались только здесь, на склонах Медного хребта, и жрец, поглядывая на императора, чья расслабленная физиономия никак не говорила о серьезности предстоящей беседы, наконец начал, предварительно отослав слуг и самостоятельно разлив по чашам оставшееся сахди. Беспечный тон его поначалу обманул расслабившегося Мастера, но тот сразу же напрягся, как только жрец перешел к истинной причине столь срочного и неожиданного вызова в столицу.
— Ты ведь наверняка уже слышал о том, что происходит с хэльдами, — после длинного витиеватого вступления произнес жрец. — Странные, необъяснимые изменения, отказ работать без какой-либо видимой причины. Слуги Конклава собрали данные по всей верхней части Империи: каждый восьмой хэльд либо неадекватно реагирует на простейшее воздействие, либо отказывает, либо, что самое удивительное, распадается на первоначальные элементы. Мастера Кэлленара Солнечного не смогли определить причину, так же, как и не смогли они исправить искаженные хэльды. Мы обратились за помощью и советом к жрецам Кэлленара Темного, но ответ жрецов Колодца был очень краток и резок. Отрицая существование каких-либо тревожных изменений в Тонхайре, они так же отказались помогать нам, сославшись на некоторые трудности, не связанные с хэльдами. Его императорское величество и я решили рискнуть и использовать знакомство с тобой, Мастер, чтобы получить ответы на некоторые вопросы, а возможно и помощь. Нас очень беспокоит создавшееся положение, и, боюсь, лояльность разным ветвям учения не должна теперь определять наши позиции. Я очень прошу тебя помочь.
Мастер сдержано кивнул.
— Должен сразу поставить в известность его императорское величество и тебя, жрец. Те изменения, которые ты только что описал, имеют место и в подземном Тонхайре.
— Пробовал ли ты понять, что произошло с распавшимися хэльдами? — спросил император.
— Да. Поначалу мне показалось, что причина в старости, но потом я обнаружил, что хэльд рассыпался на составляющие элементы. На первоначальные элементы — будто бы державшие их вместе связи распались, исчезла сама сила, поддерживающая их единство, ослабли заклинания, составлявшие костяк хэльда.
— Ты уверен? — быстро спросил жрец. — Никто из моих мастеров не говорил ничего подобного.
— Об уверенности здесь речь не идет, — усмехнулся Мастер. — Таково мое личное впечатление.
Император медленно кивнул.
— А если попытаться восстановить заклинание?
Мастер покачал головой.
— Я пробовал — безрезультатно. Видимо, отказ работать — всего лишь промежуточная стадия процесса разрушения. Начало ослабления связок внутри самих творящих шайол.
— В чем, по-твоему, причина? — продолжил жрец
— Не знаю. Не могу даже предположить. Первая мысль была, конечно же, об ошибках мастера, творившего хэльд, но я нашел в каталогах авторский знак — т о т мастер не мог допустить ошибок, тысячи его хэльдов до сих пор исправно работают вот уже два столетия. Потом, когда стали отказывать другие хэльды, я убедился, что от мастеров ничего не зависит.
— До меня доходили слухи, что у жрецов Кэлленара Темного возникли проблемы несколько иного характера, — заговорил император после непродолжительной паузы, пока Мастер и жрец пили сахди из своих чаш. — Что-то случилось с самим Колодцем. Четвертому жрецу Конклава, у которого в последнее время совсем сдало сердце, было отказано в посещении Колодца. Жрецы сказали, что в это время года посещение Колодца может ухудшить его состояние… Конклав проверил это заявление по архивным документам — ни о чем подобном нигде не упоминается. А потом один из младших служителей, вернувшихся из обители Колодца, сказал, что Колодец стал мутным… А малый колодец-круг обители превратился в обыкновенный серый камень. И тамошние жрецы опасаются теперь использовать его, не понимая, что случилось. Это правда?
Мастер долго молчал. Не хотелось подводить сына, который рассказал ему об этом несчастье под строжайшим секретом, и не хватало смелости обманывать императора. Он вздохнул и ответил:
— Да, это так. И, к несчастью, это случилось не только с колодцем Обители Кэлленара Темного. Очень многие малые колодцы в других местах тоже помутнели и обратились в серые камни.
Жрец уныло закивал головой.
— Здесь, наверху, происходит нечто подобное. Значит, изменения едины как в Поднебесной империи, так и в подземном Тонхайре. Значит, это наша общая беда.
— Я много думал над тем, что произошло с хэльдами… — заговорил мастер, не глядя на своих собеседников. — Хэльды питаются энергией, которую накапливают колодцы, сеть хэльдов зависит от сети колодцев, и если хотя бы один круг по какой-то причине выпадает из сети, это может отразиться на работе хэльдов.
— Может, — кивнул жрец. — Тогда первопричиной всех бед являются колодцы, а не хэльды. Что, по-твоему, могло повлиять на них?
Мастер пожал плечами.
— Должно нарушиться само мировое равновесие, чтобы Огонь жизни перестал поступать в колодцы, — сказал он устало. — Или еще хуже.
— Что именно? — заволновался император. Волнение портило его — его нежное женственное лицо искажалось, становясь брюзгливым.
— Творцы Круговорота разгневались на нас.
— Ты до сих пор веришь в существование Творцов? — хмыкнул жрец.
— Да, — просто ответил мастер. — Кто-то же создал наш мир, нас самих и Кэлленар.
— Мы здесь считаем, что Творцы — это всего лишь стихии, четыре стихии природы, благодаря которым когда-то давно зародилась и развивалась жизнь, — наставительно произнес жрец. — Что есть гнев стихий по сравнению с властью Свода Книг? Кэн-ли поднялось на такую высоту, что его жрецы способны остудить гнев любой из стихий. Знать бы причину.
— Я верю в Творцов, — сказал Мастер без выражения. — И очень боюсь их гнева.
(Сезон Холода, Ард Эллар. Очаг Солнца)
Яркая, болезненная вспышка света, мерцающий водоворот и затем темнота…
Потолок — огненная яшма. Белый мрамор стен отражает мягкое сияние создающих свет хэльдов. Круглая комната, посреди которой журчит небольшой фонтанчик с водой. Мягкие кушетки, покрытые мехами и подушками, чтобы никакие физические неудобства не мешали сосредоточению. Тишина…
Тэйн пошевелился. Тело онемело до нечувствительности, голова гудела и кружилась. Впрочем, ничего удивительного — то же самое он когда-то испытал, читая первые две книги Свода Кэлленара. Эта, третья — Арта Сач Сал, книга Памяти, погружала в себя словно в ирреальное сновидение, и высасывала силы, словно вампир.
Он поднялся на подозрительно ослабшие ноги, держа в руках Книгу Сач Сал. Внешний ее вид напоминал обычный толстый фолиант, переплетенный в кожу и украшенный резными костяными накладками. На обложку были нанесены знаки на незнакомом языке, чем-то похожем на урд. На ощупь они были теплые и шероховатые, в пальцах возникало покалывание, когда он водил по ним рукой. Если открыть ее, то сразу провалишься в мир образов, зачастую странных и никак не связанных с реальностью, и очнешься только тогда, когда она сама отпустит тебя. И радостно, и странно, что сегодня книга Сач Сал показала ему связанную историю, кусок жизни старого мастера-телла и кусок той загадочной эпохи, когда на Телларе существовала совсем иная цивилизация — та самая, что создала Кэлленар.
Он положил Книгу Сач Сал на место — на каменную полку у стены. Рядом слева лежала Арта Аш Ар, первая книга Свода, книга Искусства, которую он читал еще на Острове. Справа находилась Арта Син Рен, книга Круговорота. Из любопытства он пытался открыть и ее, но Книга на его прикосновения не реагировала. Значит, не пришло еще его время…
Чудо, что здесь, в Очаге Солнца, сохранилось целых три книги Свода. Тэйн вспомнил свой собственный опыт контакта со священными инициирующими книгами Кэлленара. К первой — Арта Аш Ар, книге Искусства, инициирующей ученика, на Острове допускали после двух лет обучения. Книга открывалась не всем. Одолевшие ее становились илларами и могли продолжить обучение, попытаться продвинуться в искусстве дальше. Те, для кого книга оставалась закрытой, получали клеймо илона и возвращались на Теллар служить в храмах, учить детей и работать с теми хэльдами и ка-эль, что не требовали инициации Книгой.
Вторая книга Свода, Арта Кон Ла, давала знания о самостоятельном плетении конструкций-заклинаний. Ее читали еще через два года, каждый из учеников — в свой индивидуальный срок, под контролем наставника, поэтапно осваивая открытые Книгой знания и учась применять их на практике. Именно она отсутствовала тут, в Очаге Солнца, и именно из-за ее отсутствия иллары Ард Эллара не могли подняться до уровня тех, кто получил образование на Острове. Но они все равно пытались, тщательно собирая знания и составляя свою собственную книгу заклинаний — написанную не древними теллами, а людьми.
Тэйн вернулся на кушетку, чувствуя желание вздремнуть. Хорошо, что сегодняшние откровения Книги уже не были для него столь неожиданными — Ригойн с Орисом чуть приоткрыли для него дверь в прошлое, рассказав и даже немного показав Тонхайр. Да, теллы, населявшие этот мир ранее, жили совершенно по-другому… Они не выращивали скот и зерно, не охотились ради мяса или шкур, не собирали плоды, за исключением листьев и ягод арала, не рубили деревьев ни для строительства, ни для отопления жилищ. Все необходимое давали им хэльды. Великое множество хэльдов, которыми умел пользоваться каждый ребенок. Управлять хэльдами учились раньше, чем читать и писать. Книги Кэлленара были в каждом доме, не весь свод — тогда Книг было десять — а только самые необходимые. Их часто использовали, совершенствуя умения, ища подсказки, обращаясь за советом в затруднительных ситуациях.
Империя, возникшая много тысяч лет назад, простиралась от океана до океана на весь единый тогда континент — на весь Теллар. Солнце в те времена светило одно-единственное, а Небесного острова не существовало и в помине. Подземный Тонхайр, управляемый наместником, был самой большой провинцией империи. Ни девяти богов, ни их святилищ тогда еще не появилось, а были только два средоточия знания, где хранились рукописи, совершенствовались пути Кэлленара, велись научные изыскания — Обитель Колодца в Тонхайре, в его столице Майн, и обитель Кэлленара Солнечного в Сагире, столице империи. Теллы, основавшие Поднебесную империю и подземный Тонхайр, не были людьми — их физическое строение отличалось от человеческого. Больше всего они напоминали Ройгу тех странных существ, что маршировали по подземному городу Джар Дахар: теллы из откровений книги гораздо больше походили на подземных обитателей, чем современное население Наземного мира.
Тот факт, что цивилизация Наземного мира существует более 10 000 лет, был ему уже известен и не вызывал удивления. Сборные записи об истинной истории Теллара дал ему Ригойн, посоветовав ознакомиться с ними до чтения Арта Сач Сал. Источник знаний был несколько своеобразным: он состоял из воспоминаний тех, кто обращался к книге Арта Сач Сал. Каждому Книга показывала что-то свое. Персонажи прошлого, в судьбах которых отражалась история мира, были разными, и обитатели Очага Солнца терпеливо сводили эти крупицы знаний в единое целое. Последним, кто читал Книгу, был сам Ригойн. По составленной им хронологии сейчас шла одиннадцатая эпоха Наземного мира. Объяснять систему отсчета он пока отказался, объяснив Ройгу, что тот поймет ее сам, дойдя до конца Книги.
Почувствовав себя лучше, Тэйн поднялся и вышел из зала, где хранились книги, через дверь-хэльд. Раньше дверь-хэльды встречались только на Острове, в Наземном мире он не видел ни одной. Со стороны такой проход выглядел как обыкновенная дверь, за которой находилось маленькое полупустое помещение, но при произнесении коротенького заклинания дверь переносила тебя в другое место. Дверь-хэльды остались в Очаге со времен теллов. Вернее, сам Очаг Солнца был когда-то частью Тонхайра. Большая часть обжитых покоев Очага размещалась в пещерах, неотличимо похожих на илломайнский лабиринт, только без его ловушек, а на месте темных провалов между пещерами размещались обычные двери или дверь-хэльды.
Дверь-хэльд перенесла его в круглое помещение с низким сводчатым потолком, вдоль стен которого стояло несколько диванов. На вид они казались мягкими, но на самом деле были жескими и неудобными — не расслабишься, не посидишь. Завидев его, Линара сразу же с очаровательной улыбкой поднялась навстречу.
— У тебя получилось?
Ройг улыбнулся в ответ.
— А ты сомневалась?
Высокая, лишь ненамного ниже самого Тэйна, светловолосая, с золотисто-карими глазами, правильным, немного удлиненным овалом лица, изящным носиком, большим нежным ртом, высоким бюстом и широкими бедрами, она мало напоминала обитательниц здешних харранов, темноволосых и смуглокожих. Он познакомился с ней здесь, в Очаге Солнца, в первый же день. Тогда же и узнал, что она не местная, а с юго-восточной провинции Ард Эллара, и что первую книгу Кэлленара она уже освоила.
— Ригойн велел привести тебя к ним, как только ты закончишь.
— Тогда пойдем, — улыбнулся он. — Чем скорее доложимся, тем лучше, а то я что-то голоден, как арг зимой.
— Бедняга, — Линара сочувственно погладила его по руке. — Что ты чувствуешь после книги? Устал?
— Да, — кивнул он, немного отстав, когда она легко и грациозно взбежала по ступенькам.
— Ты запишешь для нас то, что видел?
— Я же пообещал.
Он действительно обещал старейшинам Очага Солнца записать все, что увидит — это было одним из условий его допуска к книгам. Кроме того, они попросили его внести свой вклад в восстановление отсутсвующей Арта Кон Ла, книги Заклинаний. Ройг воспринял предложение с энтузиазмом. Ему самому хотелось отплатить ард элларцам за гостеприимство и за возможность прикоснуться к тому, к чему его никогда бы не подпустили островитяне.
Они шли по таким знакомым по илломайнскому лабиринту галереям, стены и потолок которых были отшлифованы до зеркального блеска и украшены столь любимым теллами опалом, яшмой и нефритом. В некоторых местах их встречал каменный лес, ветви которого сплетались над головой подобно куполу. Рядом с нефритовыми фонтанчиками, статуями известных и неизвестных животных, каменными ложами и хрустальными цветами соседствовали предметы современной цивилизации — диваны и кресла с мягкой обивкой, высокие столы, тяжелые дорогие ткани со сложным рисунком драпировали стены и сплошные проходы между залами. В стенах верхних залов имелись окна, из которых открывался захватывающий вид на долину Тойрента и крошечные кихты, прилепившиеся прямо на камнях.
Очаг Солнца располагался на склоне и внутри Медного хребта, а у его подножия в долине Тойрента лежали крохотные каменные деревеньки-харраны. Весь Ард Эллар состоял из подобных долин и делился на четыре провинции, управляемые князьями. Гористая Северная провинция, где прятался Очаг Солнца, была мало населена из-за сурового высокогорного климата, но там, на юго-западе и юго-востоке континента, лежали богатые плодородные земли, населенные гораздо гуще, чем север. Там же лежала столица страны, Лаэрия, с ее верховным владыкой.
— Ты только не сердись на Ориса, если он опять начнет у тебя выпытывать, что да как, — Линара остановилась перед дверью в рабочий кабинет главы Очага. — Он всегда такой. Въедливый…
Тэйн кивнул, скользнув взглядом по ее стройной, женственной фигуре. Платье, пожалуй, грубовато и слишком унылое, но здесь тебе не Эргалон с его теплым сухим климатом, в шелках и лентах не походишь. А жаль, он с удовольствием бы полюбовался ею на каком-нибудь аррасе, среди танцовщиц…
Она вошла первая и потянула Тэйна за собой.
Орис, глава Очага, Ригойн, его помощник, и Лигур, ученик Ригойна, сидели за длинным каменным столом над множеством тонких желтоватых трубочек-свитков: так в Ард Элларе составляли и отправляли письма. При его появлении Ригойн встал, а Орис с Лигуром отодвинули бумаги и все трое уставились на него с нетерпеливым ожиданием.
— Успешно? — доброжелательно поинтересовался Орис, высокий, худой и седой старик, до удивления похожий на типичного агвалларца.
— Да, — подтвердил Ройг, коротко поклонившись. — Благодарю вас за оказанное мне доверие.
— Что ты увидел? — с волнением спросил Ригойн, лысый, грузный и ворчливый мужчина лет сорока пяти. Он дольше всех не мог преодолеть свои подозрения, когда Ройг появился в Очаге Солнца, но когда поверил — из скептика превратился в заботливого наставника. Тэйна долго и тщательно расспрашивали, кто он такой и как нашел дорогу, настороженно отнеслись к его истории — удобной полуправде, придуманной в дороге к Очагу Солнца: о визите островитян в Эргалон, угрозах и упоминаниях о книге Сач Сал, в которой есть объяснения происходящим событиям, о путешествии в Каррею вместе со средним сыном риана, которое спасло Джерхейну жизнь, о своем глупом провале и пути через Каньон. Истинную цель визита Тэйн решил до поры до времени утаить, а имя Джерхейна Холгойна надежно прикрыло его от лишних вопросов. Оно и так понятно — политика…
— Империю теллов в расцвете ее могущества, — ответил Тэйн. — И симптомы болезни в самом ее начале.
— А подробнее? — глаза Ориса хищно прищурились, отчего Ройгу стало не по себе. Он пересказал видения, ничего не утаивая и удивляясь странным выражениям лиц. Когда он закончил, Ригойн несколько раз кивнул головой.
— В целом, все то же, что видели и мы когда-то, — подтвердил он. — Кроме мастера хэльдов. Обычно те, кто читают Арта Сач Сал, видят события глазами рядовых теллов.
— Что ж, это тем более интересно, — оживился Орис. — Очень прошу тебя записать свои воспоминания в нашей общей летописи.
Тэйн вежливо кивнул. Он сдержит обещание. За то недолгое время, что он провел в Очаге Солнца, ему позволили не только пользоваться всем наследием, сохранившимся с прежних времен, но и научили тому, чему никогда бы не научили на Острове — чувствовать Огонь жизни не только в себе самом, но и во всех предметах и явлениях окружающего мира. Ему открылся бесконечный источник силы… Огонь был везде — в земле и в воде, в воздухе и солнце, в живых существах и даже в тяжеловесных, неподвижных камнях. Стоило только почувствовать его отклик и втянуть, вдохнуть в себя, и Круги Власти, пополнявшие силы илларов второй ступени, становились без надобности. Раз постигнув эту простую истину, он понял, как стремительно и неотвратимо меняется его восприятие мира. Теперь процесс шел сам собой: зрение, слух, обоняние, осязание, тактильные ощущения, предчувствия многократно обострились, старые навыки кэн-ли требовали гораздо меньше затрат Огня жизни, урд-знаки складывались в цельные, хлесткие конструкции словно сами собой, с поразительно быстротой и легкостью.
На Агвалларе этому не учили. В Очаге Солнца это знал каждый иллар, даже начинающий. Знал и умел лучше Ройга. Из-за отсутствия второй инициирующей книги Свода им не хватало мастерства, они не умели создавать и использовать сложные урд-конструкции, да и назначение одиночных урд-знаков не всегда трактовали верно, но уровень личного Огня жизни они умели восполнять в совершенстве.
— Когда ты будешь готов продолжить? — поинтересовался Орис.
Тэйн прислушался к ощущениям.
— Завтра, наверно. Или послезавтра.
— Ты бы не торопился, — проворчал Ригойн. — Книга, как кровососущий дьявол, забирает у тебя Огонь жизни в обмен на знания. Лучше отдохни пару дней.
— Я буду осторожен, — пообещал Ройг, и, поклонившись на риалларский манер, попрощался и вышел.
По дороге в трапезную он уже без удивления отвечал на сдержанно-дружелюбные приветствия обитателей Очага. Он знал, что история его злоключений в Каррее уже обросла невероятными подробностями и гуляет среди учеников, как страшилка. Этому немало способствовал Рек, увязавшийся за ним следом и взявший на себя роль то ли слуги, то ли шута. Впрочем, Ройг был ему за это благодарен: его гибкий язык и безудержная фантазия изрядно добавили достоверности его истории, а выданное Реком сгоряча "ей-ей не вру, да хоть поставьте меня перед хэльдом Истина" возможно стало последней каплей, растопившей недоверие старейшин Очага. Поначалу Ройг опасался, что они узнают больше, чем ему хотелось бы, использовав именно этот хэльд, но позже с удивлением узнал, что им доступны только самые простейшие действия; выведать подробности без его присутствия перед хэльдом старейшины Очага не могли.
В трапезной он обнаружил Река, сгорбившегося над миской овощной похлебки. Ройг поморщился — для него, привыкшего к острым и пряным блюдам Риаллара, кухня Очага Солнца казалась отвратительной — ни тебе пряного, сочного мяса, ни ароматных сыров и зелени, ни арали, только похлебки да каши. Рек мучился меньше, все же майрская кухня не сильно отличалась от местной, но и ему быстро надоела однообразная стряпня.
— Здесь же нет ни одного нормального человека, — буркнул он, когда Тэйн подсел к нему с такой же миской. — Слуги и те колдуны-недоучки. Поговорить не с кем. И не о чем.
— А о чем ты собирался с ними беседовать? — ухмыльнулся Тэйн, предвосхищая ответ.
— Ну, о развлечениях там, или о бабах. Так нет же… Все заумь колдовская. Тоска… хоть по стенкам ползай, — Рек раздраженно отодвинул от себя миску и стащил со стола полкаравая хлеба. К счастью, хлеб здесь пекли отличный, пышный и ароматный.
— Я тебя с собой не тащил, — хмыкнул Тэйн. — Остался бы в том харране. Тебе же там даже невесту нашли. Что же ты сбежал?
— Может, я мир хочу посмотреть, — проворчал Рек. — Раз уж пришлось шататься по свету… А ты тут со своими колдунами да книгами сам книгой станешь. Плесенью обрастешь. Пылью покроешься! — он хихикнул. — Кстати, я тебе должен, — добавил уже серьезнее.
Тэйн поднял на него вопросительный взгляд
— Жизнь должен, — раздраженно пояснил Рек. — Вернуть хочу… должок.
— И чем ты тут собираешься его возвращать? — съехидничал Ройг. — Остротами?
— Найду чем, — буркнул тот. — Колдуны твои мне не нравятся. Со стороны благостные, вежливые, а в спину зырят, словно сожрать хотят.
— Пусть смотрят, — расслабился Тэйн. — Мы тоже… не все карты на стол выложили.
Утолив голод, он отправился к выходу из Очага, на высокую открытую площадку перед центральными воротами, откуда можно было любоваться лежащей под ним долиной. Надо было восстановить Огонь жизни, а каменная толща Тонхайра не пропускала извне ничего живого. Хотя и из камня можно, оказывается, черпать силы… В процессе экспериментов камень оказался для него чуть ли не лучшим источником естественной силы, взять его энергию поначалу было трудно, мешала инертность материала, но, преодолев ее, Ройг получал заряд мощи, не сравнимый ни с чем иным. Но стены Тонхайра, древние, пережившие множество эпох и еще больше — разумных существ, были пропитаны усталостью и временем, и не слишком годились в качестве источника Огня Жизни.
Он торопливо шел по лабиринтам галерей, изредка сворачивая не туда, чертыхаясь и возвращаясь обратно, он все еще плохо помнил дорогу. На самом краю Очага галерея выходила наружу и серпантином спускалась к широкому скальному карнизу, нависавшему над долиной. Под ним, на склоне горы, острыми зубами торчали серые, кое-где поросшие рыжим мхом скалы, легкий мороз присыпал их тонким слоем инея. Кое-где виднелись низкорослые, цепляющиеся за уступы пальцами-корнями деревца, голые в это время года, и только редкие заросли хвар оживляли однообразный пейзаж. Узкая горная речка — приток Тойрента — терялась где-то за кихтами, разбросанными ниже по склону. К ним вела пологая, мощеная плитами дорога, петлявшая между валунами, по которой при желании можно было проехать на аррите и протащить повозку.
Спускаться дальше Тэйн не стал. Отойдя в сторону от центральных врат, чем-то похожих на Нефритовую арку в Илломайне, он нашел небольшую нишу в скале, опустился на сухой и теплый камень у стены и закрыл глаза.
Здесь, в тишине и безветрии, все стихии ощущались остро и живо. Он впитывал их по очереди, наслаждаясь каждой в отдельности, вливая в себя их силу и благодаря за нее Потоки. Ветер — свежесть и энергия, порыв, вечное движение и ничем не ограниченная свобода. Камень — мощь, надежность, незыблемость. Солнце, тусклое в это время года, скрытое где-то за облаками, — тепло, свет, жизнь. Вода… вода была далеко, приток Тойрента глухо шумел внизу, в ущелье, но Ройг ощущал отголоски его живительной силы. Он сидел расслаблено и неподвижно, чувствуя, как тело становится свежим и звонким, как в душе постепенно устанавливается удивительная гармония и равновесие. В какой-то момент он понял, что полон, и резко открыл глаза.
И вздрогнул, обнаружив, что не один. Чуть в стороне от него, так же опираясь спиною на камень и закрыв глаза, сидела Линара.
Ройг был удивлен, что в патриархальном Ард Элларе женщинам разрешается обучаться кэн-ли. В менее консервативном Риалларе женщин-илларов не было, хотя островитяне никогда не запрещали женщинам учиться. Считалось, что искусство иллара требует выносливости и полной самоотдачи, а женщине предназначена в обществе иная роль. Здесь, проезжая долину Тойрента, Тэйн несколько раз сталкивался с илларами — женщинами, не менее умелыми, чем мужчины, а уж внимательность, заботливость и ответственность и вовсе оказались их второй натурой.
Он полюбовался ее нежным лицом, терпеливо ожидая, пока она очнется. Интересно, сколько ей лет? Исходя из того, что она рассказала о себе, они могли быть ровесниками, однако Линара пришла в Очаг Солнца много позже, чем он сам попал на Остров.
Наставником у нее был Ригойн. Она считалась способной, подающей надежды ученицей, уверенно и грамотно работала с базовыми хэльдами. В первый же день Орис приставил ее к Ройгу, велев помочь гостю освоиться на новом месте. Она показывала Тэйну Очаг, терпеливо отвечала на вопросы, терпела дурацкие реплики Река, помогая им обоим освоиться в незнакомом месте. Наверняка за гостеприимством скрывалась слежка за чужаком, но Ройг, принимая настороженность ард элларцев как должное, не возражал против столь приятной компании. Линара ему нравилась. Очень нравилась…
Почувствовав его взгляд, она открыв глаза и улыбнулась смущенной улыбкой, и он пружинисто поднялся на ноги и протянул ей руку, помогая встать.
— Захотелось прогуляться наружу, — пояснил он. — Восстановить силы. Внутри Очага выходит не очень.
Она согласно кивнула головой.
— Да, снаружи легче. Но почему не Круг власти?
— Хочу научиться обходиться без них.
Она снова кивнула, поправив выбившиеся из-под платка волосы — традиции не позволяли женщинам Ард Эллара появляться на улице или в общественных местах простоволосыми.
— Хочешь еще посидеть? Или пойдем? Сейчас быстро темнеет…
— Давай спустимся вниз, — предложил он. — Немного.
Линара шла чуть впереди, время от времени оглядываясь на отстающего Тэйна, который через каждые несколько шагов замирал, любуясь огненными переливами закатного неба и впитывая исходящие от него слабые потоки энергии. Когда они дошли до первого кихта, он предложил повернуть обратно.
— Долго тебе еще учиться? — спросил он, любуясь ее упругой, легкой походкой.
— Около года. Может, чуть дольше.
— И куда дальше? Домой?
Линара вздохнула.
— Куда угодно, только не туда. Мой род древний, но давно обедневший. Там, дома, тоска… две сестры и маленький брат. В городе только два святилища девяти богов, меня вряд ли возьмут. Это значит — сидеть на шее у отца с матерью… или брак по сговору. Ни то, ни другое меня не прельщает.
— Есть же другие города, — предложил Тэйн. — Тебя примет любой храм, если достигнешь успехов.
— Не совсем так, — возразила она. — Чтобы тебя взяли в храм столицы провинции или Лаэрии, нужны рекомендации главы Очага. Даже если они у меня будут… На женщин в столицах смотрят определенным образом. Сам знаешь, как, — она печально усмехнулась. — Кстати сказать, в храм Тармил я ни за что не пойду, характер не тот. Я хочу овладеть сложными урд-конструкциями, — Линара вздохнула, — значит, еще год, если получится, но без Арта Кон Ла, Книги Заклинаний, второй инициирующей книги, это очень сложно и долго. Фактически, это метод проб и ошибок, в особенности с урд-знаками. Их ведь надо уметь правильно воспроизводить, чужие шпаргалки тут плохо помогают.
— Я мог бы помочь тебе, пока я здесь, — предложил Тэйн.
Она остановилась и уперлась в него полным восторга взглядом.
— Это было бы здорово, — призналась она смущенно. — Хоть немного. Хотя бы азы. Сколько ты тут еще пробудешь? И куда потом?
— Дочитаю Книгу и вернусь домой, наверно, — ответил Тэйн. — Если ничего не случится. Или, если все-таки решусь, то попутешествую по Ард Эллару. Хочется посмотреть вашу страну. О ней так мало известно на Западе, — он, оглядевшись, обнаружил впереди скудные заросли низкорослых хвар, и свернул с дороги. — У нас нет ваших послов, нет представительства, нет торговли. Почему?
Линара пожала плечами.
— Может быть, потому, что Ард Эллар — очень большая страна… Каждая провинция — сама по себе, государство в государстве. У нас ведь что не год, то война. Князья все никак не договорятся, где проходит граница их территорий, а Верховный Владыка только подогревает эти распри. Пока они грызутся между собой, ему легче их контролировать. Только Север не воюет. Это из-за Очага Солнца — Орис пригрозил, что нашлет гром, ураганы и бедствия на тех князей, что осмелятся напасть на Север. И продемонстрировал, кстати, — улыбнулась она.
— Небесным огнем кидался? — рассмеялся Тэйн, вспомнив своего защитника под домом Ивора.
— В том числе, — кивнула она.
Неторопливо, вдыхая стремительно холодеющий воздух, они брели обратно. Сгущались сумерки. Дневное солнце уже почти скрылось за горной грядой, охранявшей долину Очага Солнца от яростных зимних ветров. Небесный Остров Агваллар висел на небе куцым ошметком, порванным по краям, и почти не светился, а его сочный сиреневый цвет теперь напоминал лужицу пролитых чернил.
— Потеплеет, — сказала Линара уверенно. — Завтра будет дождь.
— Почему ты так уверена?
— Мы судим по Острову. Здесь, в горах, множество примет.
— А хэльд Погода на что?
— В горных харранах некогда каждый раз бегать к иллару, чтобы узнать погоду, — рассмеялась она. — Расстояния большие, да и вообще… Не полагаться же все время на милость куска камня и расторопность недоучки с клеймом… или без него.
Да, с этим точно не поспоришь, подумал Тэйн.
Когда они оказались у ворот в Очаг, он неожиданно остановился.
— Линара, — начал он с сомнением. — У меня есть просьба… Необычная.
— Да? — она обернулась к нему с внимательно-заботливым выражением.
— Раньше у меня был меч, — Тэйн вздохнул, понимая, что для иллара просьба прозвучит более чем дико. — Он очень выручал меня в Каррее. Да и не только там… Можно ли раздобыть мне оружие? Любое…
Она с осуждением поджала губы.
— Считается, что иллар не должен брать в руки оружие.
— Считается, что иллар неприкосновенен. Убить его — страшное преступление, убийца попадет прямиком в озеро кипящей грязи до конца дней своих и не возродится никогда, — с упреком ответил Тэйн.
Она вздохнула, кусая губы, то ли осуждая его, то ли задумавшись над проблемой поиска оружия.
— У нас есть арсенал, — тихо сказала она после длительной паузы. — За ним никто не смотрит. Клинки лежат как попало… У нас, в Ард Элларе, илларам нечего бояться.
Тэйн горько усмехнулся.
— Пока — нечего.
Она вела его по каким-то пыльным, неосвещенным лестницам, крутым и неудобным, вглубь и вниз пещер Очага. Как она ориентировалась в этом лабиринте, освещенном тусклыми хэльдами или чадящими факелами, Ройгу оставалось только догадываться. Под конец они оказались в идеально круглом зале со сводчатым потолком, пол которого был испещрен концентрическими кругами надписей на урде, с вкраплениями неизвестных знаков, чем-то напомнивших ему надписи на книгах Свода. Знаки, становившиеся от его пристального внимания живыми и объемными, пылали ярче светильников на стенах.
Опасливо ступая в промежутки между строками, Линара поманила за собой Ройга, указывая ему на две противоположные друг другу ниши.
— Оружейная справа, но я хочу, чтобы ты заглянул в тот зал, который слева.
Видя, что она опасается входить туда первой, он повесил на кончики пальцев связку урд-знаков и решительно шагнул влево.
Там, в просторном чертоге со сводчатым потолком, огненно-красным вихрем вертелась огромная воронка, похожая на ураган в миниатюре. Линара скользнула за ним, но не дальше, чем на пару шагов, и взволнованно ойкнула, когда Тэйн подошел к воронке на расстояние вытянутой руки.
— Настоящий… — он на несколько мгновений сунул руку в вихрь, вытащил, встряхнул ей и повернулся к девушке.
— Что это? — спросила она взволнованно.
— Разве наставники не знают?
— Я не спрашивала, — призналась Линара. — У нас не приветствуется подобное любопытство.
— Самый обыкновенный Небесный Столб, — улыбнулся Тэйн. — Действующий.
— А куда он ведет? — полюбопытствовала она.
— Все Небесные Столбы Наземного мира ведут на Остров Колдунов.
Линара охнула.
— Значит, они в любой момент могут прийти сюда? — спросила она с ужасом.
— Наверно. Но раз до сих пор не пришли, он или заброшен, или находится в таком месте, в которое теперь невозможно добраться. Под разрушенным храмом, например.
— А если этот столб ведет не на Остров? — продолжала Линара.
— А куда еще? На Адовы облака?
Линара вздохнула.
— Наверно, ты прав. И наверно, наставники знают, куда он ведет.
Ройг пожал плечами и направился в оружейную. Там, в центре такого же светящегося круга древних заклятий, лежали неаккуратно сваленные на дощатых стеллажах клинки всех времен и народов — мечи, сабли, ятаганы, кинжалы, боевые топоры и секиры, алебарды и копья. Линара, равнодушная ко всему этому великолепию, присела на краешек каменной скамьи, наблюдая, как Ройг, придя в неописуемый восторг, сразу же принялся перебирать оружие. Поначалу он торжественно вытащил из нее большой двуручный меч старой майрской ковки, похожий на тот, что видел в коллекции Нар-Геллейна, и, бережно уложив себе на колени, принялся рассматривать искусную отделку рукояти. Потом, насладившись зрелищем, вернул меч обратно, вытащил другой, покороче и полегче. Взмахнув им несколько раз, он сделал пару выпадов, и, не скрывая радости, повернулся к Линаре и заявил:
— Этот, между прочим, большой раритет. Было когда-то давно на территории восточного континента такое государство — Урил — Даман, маленькое государство воинов и аскетов. Их оружие славилось прочностью, легкостью и долговечностью. Ну и изяществом… — вернув меч обратно, он вытащил хорошо знакомую, родную риалларскую саблю. — Эту, что ли, взять? Почти как у Джера, только легче…
Он бы еще долго перебирал мечи и сабли, но взгляд непроизвольно остановился на темно-синем, почти черном лезвии с зазубринами на острие, похожими на зубы кауга, с тускло светящейся во мраке костяной рукоятью и витой гардой. Тэйн узнал его сразу же, и пальцы сами потянулись навстречу рукояти, обхватили ее, почувствовав особое тепло и приятно щекочущие ладонь мурашки… Ощущение было родным, радостным, словно он встретил старого, навсегда потерянного друга. Он повернулся к Линаре, молчаливо ожидавшей его в нише на каменной скамейке, показал ей меч и спросил:
— Хочешь посмотреть?
Но она отрицательно покачала головой. Зацепив меч за пояс, Тэйн направился к выходу.
В эту ночь он снова увидел сон, из тех, что так часто посещали его в Ахтане и Майре, и которые пропали после путешествия через Каньон. Он видел Остров, тамошних учителей, Кимра и других жрецов, соучеников и тех, кто успел за долгое время, проведенное на Острове, стать друзьями… Учебные классы и гимнастические залы. Галереи хэльдов и огромные Окна, в которых жрецы воспроизводили все, что требовалось для объяснения того или иного явления. Сияющие пузыри и слоистые пленки, соединяющие разные уровни шаров и полусфер в одно сложное, беспорядочное целое… А проснувшись утром, он ощутил обиду и горечь от того, что его насильно лишили этих воспоминаний, и что только рукоять меча способна снова вернуть ему часть его жизни.
Глава 25
(Сезон Холода, Риаллар, Дарнейт)
Около кондитерской Лейт не удержалась и купила булочку. Вот уже несколько дней она, каждый раз проходя мимо этой маленькой беленой лавочки, останавливалась, привлеченная аппетитным запахом сдобы, и покупала то слойку, то кекс, то булочку. Удержаться не было сил. Здесь, в веселом солнечном Дарнейте, хотелось есть вкусности, слушать уличных певцов и глазеть на разноцветную толпу. И улыбаться, забыв про всю отчаянность положения.
Несмотря на разгар сезона холодов, солнце здесь грело ласково, небо, чистое и яркое, редко хмурилось облаками. Город, окруженный крепостной стеной, стоял на высоком холме, на самой макушке которого находился замок эн-риана, наместника риалларского правителя. Улицы здесь были узкие, заканчивались лестницами, часть из них вилась кругом вокруг холма. Дома, тщательно выбеленные, были украшены разноцветной майоликой. За крепостной стеной находились ремесленные кварталы, разделенные по карнам, и кварталы иноземцев. Дом и лавка Ас-Вардена располагалась там, где селились переехавшие сюда майрцы.
Лейт вздохнула, вспомнив о Жевре. Как ее и предупреждали, появившись в Дарнейте, она столкнулась с вежливым недоверием. Партнер Ас-Вардена, риалларец Нейрад, выслушал ее печальную повесть со сдержанным подозрением. Несмотря на внешнюю вежливость, в глазах его она прочла насмешку: как же, явилась девка, заявляющая, что жена, и что муж погиб в схватке с пиратами, разбойничающими в Проливе. Что-то не слышно про тех пиратов… зато девок, падких на чужое богатство, во все времена хоть пруд пруди.
Гнать он ее не стал, но и в дом Жевра не пустил, а признавать какие-либо права отказался до выяснения обстоятельств. Во-первых, требовалось доказать, что Жевра нет в живых. Во-вторых, требовалось подтвердить, что она действительно вышла за него замуж. В-третьих, требовалось засвидетельствовать ее личность.
А пока что он разрешил ей жить в собственном доме до разрешения спорных вопросов, при этом повел себя вызывающе нагло, намекая, что, мол, проживание и стол надо отрабатывать. От его плотоядного взгляда Лейт делалось тошно, и она понимала, что еще день-два — и хилый замочек на двери ее не спасет. Тем более что обитавшие тут же три наложницы Нейрада заверяли ее, что все совершается в соответствии с местными обычаями, и заступаться за нее никто здесь не будет: сама пришла, сама согласилась жить в его доме, никто ее силой к этому не принуждал.
Уже дважды она разговаривала с отцом через Окно. Тот, конечно же, настоял на ее возвращении в Улле, считая, что нечего ей делать там, в чужом городе далекой страны, но Потрясенный случившимся, он потребовал дождаться старшего брата, который собирался забрать ее домой через пригородные Дарнейтские Ворота, ведущие в святилище Келара в нескольких днях пути от Мениды. Такой путь был гораздо безопаснее, хоть и на два дня дольше, чем морское путешествие через Пролив. Несмотря на убежденность Эйнира, что на них напали не хильды, отец в последнее время много слышал о хильдских грабежах вдоль майрского побережья. Кроме того, до Неллима докатилась эпидемия болотницы и илларские погромы.
Отец не мог сам связаться с ней — хэльды в Улле умирали один за другим. В городе не осталось больше действующих Окон, один за другим гасли такие родные и привычные Тепло, Свет, Исцеление. Лейт сама ходила в святилище, благо денег благодаря Эйниру у нее было достаточно, чтобы оплатить скромные услуги илона-служителя. Он заставил ее взять половину имевшейся у него суммы, заявляя, что в ближайшее время получит все, что ему нужно. Но уже и здесь, в веселом солнечном Дарнейте, не знавшем ни лихорадки, ни голода, ни погромов, попадалось немало храмов, где отказывали хэльды. Погасло несколько Окон и Дверей на побережье, доходили слухи, что на юге Риаллара, ближе к Ахтану, да на юго-востоке страны, бедствие это ширится и медленно подступает к Поднебесным горам.
Чтобы проводить в ненавистном ей доме Нейрада как можно меньше времени, днем Лейт старалась больше гулять по улицам, а после захода дневного солнца отправлялась в гости к людям, у которых остановился Эйнир. Он звал и ее разделить их гостеприимство, но Лейт смущенно отказалась, испугавшись, что подумает о ней семья. Тогда он предложил Лейт снять отдельную комнату, и она снова отказалась, надеясь на помощь Нейрада и быстрое разрешение проблемы родства. Теперь же она жалела, что не послушала его совета, но ждать брата оставалось всего три дня — не так уж и много, если не мозолить Нейраду глаза.
Так, в печальных раздумьях, она не заметила, как ноги сами привели ее к замку на вершине холма. Здесь была устроена смотровая площадка, откуда открывался роскошный вид на лежащий чуть севернее порт и на покрытые лесами кней берега Пролива. Дневное солнце садилось, разливая в небе яркий огненно-оранжевый свет. Ощутимо холодало, и Лейт тщательно перевязала платок, надвинув его на лоб. Так здесь почти никто не ходил — здешние женщины шили нарядные шляпки или, на худой конец, носили разноцветные узорчатые шали, накинутые на голову и плечи. Здесь вообще одевались не так, как дома или в Майре, но она не собиралась менять свои привычки. Да и надо ли — на несколько дней? Вот приедет брат, и они вернутся домой…
Полюбовавшись на закат, она отправилась в гости. Приютившая Эйнира семья относилась к ней с нескрываемым сочувствием и искренним добросердечием, и когда его не бывало дома, она все равно оставалась у них, пить модный в Дарнейте ках, болтать с немолодой хозяйкой обо всем на свете и просто расслабляться в тепле дружелюбного, уютного места.
Эйнира она застала в гостиной, сидящим на подушках, усеявших пол, с кубком в руках. Выглядел он весьма подавленным и не совсем трезвым. Хэльды, освещающие дом, были потушены, вместо них в в комнате горели свечи.
— Тебе не темно? — спросила она робко.
— Зато никто не поймет, где я, — буркнул он и, видя недоумение на ее лице, добавил. — в Окно.
— Тебя ищут?
Он вяло пожал плечами.
— Скоро, наверно, начнут.
Лейт вспомнила, при каких обстоятельствах он попал в Улле, и мгновенно испугалась. Она по-прежнему ничего не знает о нем, он до сих пор ни словечком не обмолвился ни о родном городе, ни о семье, ни о роде занятий. Что, если он… бандит и тогда, на дороге, его пытались убить свои же?
— Если ты ничего плохого не сделал, то с тобой ничего и не случится, — сказала она уверенно, желая его подбодрить и одновременно услышать хоть какие-нибудь подробности.
— Святая простота, — хмыкнул он, отхлебывая из кубка. — Твой покойный муж тоже ничего плохого не сделал, всего лишь не на тот корабль сел.
— Это фатальная случайность, — ответила она с горечью
— Это чужой злой умысел, — отрезал он.
Лейт хотела продолжить, но в этот момент дверь отворилась и в комнату вошел невысокий, невзрачно одетый толстячок. Коротко поклонившись Эйниру, он с подозрением покосился на Лейт, но тот лишь покачал головой и жестом велел ему садиться. Толстяк уютно устроился на низкой софе с гнутыми ножками (Лейт никак не могла привыкнуть к низкой мебели и к тому, что в некоторых местах люди и вовсе сидели на подушках, подогнув под себя ноги), взял кувшин, и, не найдя второго кубка, отпил прямо из горлышка.
— Ну, — хмуро спросил его Эйнир. — Это правда?
Толстяк снова покосился на Лейт.
— Да. Она действительно ждет ребенка.
— Блевотина Прародительницы, — прорычал Эйнир. — Выкидыш Ейра… Вернусь — накрошу мелкий фарш из нее, ее папаши, и всех прихвостней, что загадили мой дом, — он яростно грохнул кулаками по такому же низкому столику, на котором стояло нехитрое угощение, отчего тот крякнул, а кубок подскочил и опрокинулся на пол.
— Ненавижу, — прошептал он, поднимая кубок и снова наливая в него арали из другого кувшина.
— Вы не рады наследнику? — осторожно уточнил толстяк, опять кинув на Лейт пронзительный взгляд глубоко посаженных и прищуренных глаз.
— Я с ней не спал, — снова рявкнул Эйнир. — Эта колдунская отрыжка захлопнула дверь у меня перед носом! Это не мой ребенок!
Выражение лица гостя изменилось лишь на миг, отразив недоумение, но потом снова стало невозмутимым.
— Что говорят в столице? — спросил он уже спокойнее.
— Радуются.
— Дорадуются до того что хильдская дружина их резать начнет.
— Она не правит, — продолжил толстяк. — Только в кресле риана на Совете Карн сидит.
— А кто правит? Кимр?
— И другие островитяне, — кивнул гость. — Опираясь на хильдов, которых они привели с собой. В каждом крупном городе сидит по наместнику из агвалларцев, охраняют их тоже хильды.
— Понять не могу, как северяне умудрились спеться с Островом… Чем жрецы их купили?
— Деньгами, чем же еще, — толстяк усмехнулся краешком рта и снова покосился на Лейт. — В дружине хильдской тридцать два человека. Бойцы хорошие, но не лучше наших. Замок охраняется островными заклинаниями. Оставлено всего два входа — центральный, охраняемый варварами и колдунами, и кухонный двор, с такой же охраной. Остальные двери и ворота заколдованы — с них сыпется то огонь, то тьма, с башен летят молнии, вдоль стен что-то светится, а подойдешь — отбрасывает. Или пугаешься до мокрых штанов.
— Грязь кипящая им в задницу! Колдуны драные…
— Командир хильдов, по словам моих людей, очень приличный человек. Порядочный и вообще… не мерзавец. Кимр многих хотел казнить, когда явился в Эргалон, так он не дал. Сказал, что если островитяне хоть одного горожанина повесят за убеждения, то он заберет своих и уйдет домой. Но в остальном колдунов он слушается, охраняют их вполне надежно. Даллан исчез на следующий день после воцарения Кианейт, — продолжил толстяк. — Но он жив. Островитяне объявили награду за него живого и за сведения, где он находится. В хэльдах он почему-то не отражается.
— Что с остальными?
— Рейна, главу храма Хэллиха, убили, когда он пытался поднять мятеж против островитян. Кирин, глава храма Илбара, жив и здоров, и, кажется, пользуется доверием у Агваллара. На деле он целиком и полностью поддерживает оппозицию, но очень умело играет. Он, кстати, один из самых надежных поставщиков информации, только передает ее сложным путем: пишет шифром и посылает с гонцами.
— Что за оппозиция?
— Командиры отрядов дружины, знать, весь Совет Карн и Старейшин, некоторые главы святилищ. Не все. Часть илларов преданы Острову, хотя и не одобряют кровавый захват власти. Полностью поддерживает островитян только новый глава Ильфейна, и главы храмов Мейра и Фиал.
— Ильфейна? — лицо Эйнира опять потемнело от ярости. — С-с-скотина… Отец и все наши предки всегда опирались на Ильфейна. Быстро же они забыли, кому обязаны…
— Опираться теперь не на кого, — хмыкнул толстяк. — Даллан исчез, его первый помощник Ройг — тоже. Его, кстати, ищут так же, как и Даллана. Награда за живого Ройга выше, чем за Даллана.
— Жив, значит… Ну да, и его так же не видно в хэльде… — он о чем-то задумался, потом добавил. — Отлично. Жив — значит найдется. Кстати, кто эта мразь, нынешний глава Ильфейна?
— Некто Вельг.
Эйнир скрипнул зубами.
— Барр-упырь… Доберусь — убью. Это он меня травленой интой напоил… — он снова замолчал, потом спросил коротко. — Еще что?
— Появились слухи, что вы живы, аш-чи. Народ шепчется, что вы готовите войско, чтобы вернуться и прогнать островитян.
— Грязь кипящая! У меня был план, там, в Каррее, но этот упырь Вельг знает его в подробностях, он участвовал в обсуждении. Теперь они укрепят замок так, что и таффи не прошмыгнет. Мне придется раскатать его по камешку, чтобы выкурить оттуда колдунов. А Итта у них, ее мигом возьмут в заложницы. Она все, что у меня осталось… Есть в замке свои люди?
— Старые слуги, но они очень осторожны и доступа к девочке у них нет.
— Если бы ее вывести… К дьяволам тогда замок, я бы нашел способ стереть его с лица земли.
Они продолжали говорить о деталях, но Лейт их уже не слушала. Неожиданно она поняла, с кем свела ее судьба… Даже в Улле слышали о вероломном убийстве королевской семьи Риаллара и о том, что средний сын риана Эйнира, Джерхейн, возможно, избежал гибели. Вот он, аш-чи, наследник Холгойнов, сидит нетрезвый на подушках и ругается, как последний метельщик. Да уж, ему не позавидуешь.
Нам обоим не позавидуешь, подумала она, не удержавшись от тяжелого вздоха.
Когда толстяк ушел, Джерхейн долго сидел молча, напряженно глядя в пол, а потом поднял на нее покрасневшие мутные глаза.
— Вернусь — убью, — пробормотал он. — И ее, и это ейрово отродье…
Лейт вздрогнула от очередного ругательства.
— Успокойтесь, аш-чи, — сказала она со смущением и строгостью в голосе, надеясь, что такой тон приведет его в чувство. — Как бы ваша агвалларская супруга ни была перед вами виновата, не стоит лишать ее жизни, не разобравшись в причинах, побудивших ее совершить столь недостойный проступок. Может быть, она любила другого, когда ее выдали за вас замуж.
— Все мои родные лежат в фамильном склепе! — рявкнул он. — Разве это не причина?
— Нет, — тихо, но твердо сказала она. — Вы же сами понимаете, что не ее руками совершено убийство. К тому же, вы сами упоминали, что ваша младшая сестра Итта жива. Не лучше ли сосредоточиться на ее спасении?
Он оторопел от этого неожиданного и смелого отпора.
— Ты… ты хочешь сказать, что… — тут он захлебнулся очередным приступом ярости, но сумел сдержаться. — Как ты можешь оправдывать этих одуревших от фанатизма сморчков, ради власти не погнушавшихся неприкрытым убийством… ну пусть мужчины, но женщин и детей-то за что?
— Я их не оправдываю, — продолжила она все так же тихо. — Я всего лишь прошу вас не торопиться с расправой. Вам предстоит сложное дело — вернуть родной дом, ваша горячность может сослужить вам плохую службу.
Джерхейн снова задохнулся, глядя на ее упрямо поджатые губы.
— А ты смелая, — хмыкнул он, неожиданно остывая. — Не бойся, лезть на рожон я не собираюсь. Был бы я столь глуп — давно бы лежал сожранный какой-нибудь кровавой гончей под Илломайнским хребтом. Но и церемониться я с этой островной швалью не буду. Они получат… все, что заслужили. И она тоже. Сполна.
(Арта Сач Сал. 10 Пришествий назад, Теллар)
Новости с войны были столь же удручающими, что и до этого. Не умели ни Тонхайр, ни Сагир воевать, а может быть, как раз и умели, может быть, такая она и была — настоящая война — кровавая и беспощадная, жестокая и нескончаемо долгая… Старший сын мастера ушел вместе с первыми отрядами, туда, на поверхность, где начался первый конфликт, где столкнулась новоиспеченная гвардия императора и войска наместника. Началось все со свары мудрецов Сагира и Колодца, дошедшей сначала до скрытой, потом — до откровенной вражды и взаимных оскорблений, потом — до отчуждения, распространившегося на оба государства, до возведения границ и приграничных крепостей, до первых стычек и, наконец, до открытого вторжения… С того памятного совещания у императора прошло меньше года, а мир уже изменился неузнаваемо, так, что мастер не знал, чего теперь ожидать от будущего. Да и не было уже мира. Была война.
И самым страшным для него потрясением в этой войне стало не то, что люди убивали и калечили друг друга, не ненависть, ярость, кровь и горе, затопившие подобно весеннему разливу вод его родину, а то, что частенько не мечами сражались воины той и другой стороны. Священное искусство кэн-ли, которому отдал он всю свою жизнь, было осквернено и извращено, поставлено на службу ослепшим от ярости правителям. Колодцы-круги превратились в мертвые куски камня, затем — раскалились подобно кузнечному горну, и творцы оружия — проклятых кусков металла, несших другим страдание и смерть, закаливали теперь на них свои клинки, уверяя, что никакой кузнечный горн не даст им такую прочность, как раскаленный Колодец. Те хэльды, что еще уцелели, тоже продолжали служить войне, помогая не только армиям, но и шпионским миссиям, неожиданным нападениям и вероломным атакам, предателям и подлецам, грабителям-мародерам, — да всем, кто пытался пользоваться ими с любой, пусть даже самой мерзкой целью. Главный принцип Кэлленара, тот самый, о непричинении зла, об искажении которого мастер начал задумываться еще год назад, был теперь полностью забыт, так, будто и не было его, а само священное искусство, призванное, чтобы нести жизнь, облегчать труд, помогать в нужде, было извращено до неузнаваемости. К мастеру часто приходили люди, в основном — военачальники, с требованием открыть новые Ворота, чтобы тайно провести через них войска, прося создать хэльд, из которого, как из Кувшина блюда, появлялось бы оружие; умоляли изобрести ка-эль, по одному взмаху которой противник бы слеп и глох, терял боевой дух и желание сражаться… Он отказывался, несмотря на градом сыпавшиеся на него посулы и угрозы. Он знал, что и другие мастера хэльдов отказываются. Но не все. Далеко не все.
А война шла не в пользу Тонхайра. Обитатели подгорного царства оборонялись яростно, однако наземная его часть давно уже была захвачена императором. Проходы можно было бы оборонять чуть ли не бесконечно, если бы не предательство одного за другим командиров, решивших, что служить женоподобному императору гораздо выгоднее, чем жрецам Колодца. Появились маленькие пластинки, отлитые из меди и серебра, на которых чеканили профиль императора и ставили мало кому понятные знаки, и которые теперь, в мире, где один за другим отказывали хэльды, и где кормиться и одеваться приходилось своим трудом, стали значить гораздо больше простой человеческой жизни. Деньги, так назвал их старший сын мастера, отправляя мать наверх на ярмарку, где вместо изделий ремесла и роскоши продавали еду, одежду, лекарственные травы, и которые можно было обменять только на эти пластинки… Воины тоже получали такие пластинки, за них они шли убивать себе подобных, за них они предавали друзей и родственников, переметываясь на сторону того, кто мог обеспечить им сносное существование. Существование в мире, где уже почти не было хэльдов…
…А скоро и колодцы начали гореть. Страшное это было зрелище — вспыхивающий ни с того ни с сего круг колодца, огромный столб бешеного пламени, вздыбившийся до самого неба. Странное это было пламя, белое, иногда — прозрачное, неутихаемое, ни вода, ни песок его не брали, пока не выгорит само, не выжжет то, что занялось, до самого конца, до тлеющих головешек. Пожары вспыхивали не только в почти поверженном Тонхайре, они пылали везде, не щадя ни победителей, ни побежденных. В одном из таких пожаров погибла дочь мастера, выгорело его жилище, жена умерла от ран и от горя. Вскоре после этого столица Тонхайра, Майн, пала, а после него — и обитель Колодца, а в последнем бою уже около самого Колодца пал его старший сын… Новый наместник императора воцарился в Майне, жестоко он отыгрался на тех, кто сопротивлялся до последнего, и на тех, кто чудом остался жив. Кровавые казни следовали одна за другой, голод и мор, насилие и рабство ждали обитателей некогда благополучного и прекрасного мира…
Впрочем, там, наверху, происходило то же самое. Мастер знал об этом слишком хорошо, потому что сразу же ушел наверх после гибели дочери, жены и сына. Младший сын где-то затерялся, он тоже ушел воевать, но давно от него не приходило никаких вестей, а Окон, чтобы увидеть его, больше не существовало. Мастер сказал себе, что попытается найти его, но выйдя наверх, не узнал того Теллара, каким он помнил его перед началом войны. Обнищавшие и одичавшие люди, кое-где опустившиеся до каннибализма, озверевшие и обезумевшие лица, чума, свирепствующая в столице уже давно, разрушенные города, и небо, почему-то ставшее красным, словно потемневшее от крови…
Бродя по руинам некогда величественного государства, он слышал, что нижние чертоги Тонхайра заполнились белым жаром, выгоняющим наружу последних обитателей подземного царства, что новоиспеченный наместник и его приближенные в спешке покинули столицу, вывозя за собой награбленное добро, что мудрецы Колодца, которых почему-то пощадили после безумно жестокой расправой над защитниками обители, теперь занимаются тем, что насылают на верхний мир мор и голод, пытаясь отомстить погубившей их империи. Впрочем, и без старания тамошних мудрецов и то и другое государство большими шагами двигались к гибели. С каждым днем воздух становился все жарче и жарче, выгорали остатки растительности, небо, похожее на раскаленную огненную реку, постепенно приобретало оттенок жидкого золота, жидкое золото огненным дождем проливалось на землю, расплавляя и сжигая то, что еще оставалось…
…Однажды он нашел своего младшего сына — в Сагире, в войсках императора. Он наткнулся на него во время облавы на беженцев, толпой валивших в столицу, поскольку там сохранялось еще хоть какое-то подобие порядка. Беженцев старательно и целенаправленно уничтожали, поскольку скудных запасов продовольствия хватало только для своих; за ними хвостом тянулись различные инфекционные заболевания, лечить которые теперь приходилось новоиспеченным лекарям, пока что еще неопытным, да и не особо стремящимся к тому, чтобы кого-то вылечить — деньги, вот что было главное для этих малообразованных самоучек. Эпидемии различных, неизвестных доселе болезней следовали одна за другой, поэтому пришлые методично отлавливались и уничтожались без малейшей жалости. Именно во время такой облавы мастер и увидел своего сына, холеного и наглого, уверенного в себе и фантастически безжалостного. Наблюдая со стороны грязную сцену на одной из маленьких площадей столицы, начавшуюся с насилия двух женщин-беженок, и закончившейся резней подоспевших им на помощь то ли родственников, то ли друзей, — глядя на своего любимого сына, руководившего сначала насилием, потом — расправой, мастер беззвучно плакал, потом, отступив в спасительный полумрак переулка — а ведь и у него не было соответствующего разрешения, жалкой бумажонки, из-за которой убивал сейчас этих несчастных и ни в чем не повинных людей его сын, — мастер повернулся и ушел, не будучи уверен, что этот красивый, озлобленный и властный мужчина признает в исхудавшем и оборванном старике своего отца. У него не было сил отречься или проклясть свое дитя, но и простить его он не смог. И он ушел из столицы, не в силах оставаться там, не в силах забыть увиденное. Он будет считать, что его сын погиб.
…Он уже не помнил, сколько времени прошло с тех пор, как он ушел из столицы, он поставил себе цель обойти все города, существовавшие на Телларе до крушения мира, узнать, везде ли обстоят дела так, как в Сагире, и в каждом из них он находил то же самое — жестокость и грязь, голод и болезни, нищету и варварские порядки, установленные теми, кому удалось удержать власть в своих руках. Поднебесной империи давно уже не существовало, города что посильнее воевали друг с дружкой, и в конце концов четверо правителей южных городов объединились против императора и напали на столицу… Вскоре он узнал, что Сагир сравняли с землей, всех его жителей, вплоть до женщин и грудных младенцев, вырезали под корень, а сам город подожгли. Мастер вспомнил о своем сыне и пожалел, что не подошел тогда к нему на той площади — может быть, он смог бы хоть как-то повлиять на его судьбу? Но теперь ничего уже не держало его в этом мире, ничего, кроме желания увидеть конец. Конец этого скоротечного безумия Творцов, который приближался со зловещей неотвратимостью.
И он настал, конец света, жестокий и страшный, неожиданно величественный и торжественный. Мастера он застал в небольшом южном городке, прямо на центральной площади, где он неожиданно повстречал своего давнего знакомого, тоже мастера хэльдов, который чудом не поддался захлестнувшему мир безумию и по крупицам собирал в своем родном городе то, что еще оставалось от Кэлленара — четыре Книги Свода, разнообразные ка-эль, манускрипты по их использованию, философские труды по теории Кэлленара и простейшие школьные учебники, инструктирующие детей, как обращаться с хэльдами. Много, очень много хэльдов все еще уцелели, стояли целыми и колодцы всех размеров и назначений. То, что почти все они выгорели, ничуть не отразилось на их целостности — жуткий белый огонь не оставил ни единой отметины на вечных камнях. Прямо на их глазах взорвалось небо, мощными столбами ядовито-огненного пламени полыхнули круги-колодцы и свет померк, земля затряслась под их ногами. Мастер слышал вопли людей, грохот разрушающихся зданий, откуда-то из-под ног хлынул горячий поток воды. Он ждал грома, но грома не было, только чернота, залившая весь свет, и крошившаяся на куски земля. Следом поднялся ветер, переросший в свирепый смерч, закрутивший все в одну огромную воронку, в которой смешались камни и люди, потоки воды, песок и земля, огонь, невесть откуда взявшиеся куски льда, жалкие остатки растительности, и мастер, внезапно оказавшийся в самом центре этой воронки, в блаженном затишье посреди разъяренной стихии, неожиданно почувствовал родство захватившего мир урагана с переполнившим его в этот момент Огнем Жизни, будто сам Великий Круговорот Времен, само Изначалье вошло в него в этот момент. Огонь Жизни рвался наружу, требуя выхода, приложения неожиданно обрушившихся на него сил, и мастер ощутил себя равным Творцам. Творцам? Этим нелюдям, погубившим мир? Да разве они погубили его, услышал он мысль, будто бы пришедшую извне. Вы же сами виноваты в его гибели, вы, жадные и жестокие, властолюбивые и алчные, недалекие и завистливые, трусливые, пресмыкающиеся друг перед другом, вы, погрязшие в ненависти и разврате, утопившие в корысти и злобе свою собственную душу, предавшие и продавшие все, даже собственное благо! Круги, магия которых держалась на тех чувствах, что постоянно, изо дня в день, рождались в ваших душах, которые впитывали вашу радость и ваше горе, ваш гнев и счастье, питавшиеся вашей верой — или неверием — круги переполнились злобой и ненавистью, источаемыми вашими сердцами, отравили Колодец, изменив его сущность, который, в свою очередь, переполнившись нечистотами человеческих душ, исказил Огонь жизни настолько, что превратил его в Огонь разрушения и извергнул обратно. Ваш Теллар уже никогда не будет вашим, Великий Круговорот Времен бесконечен, и на месте Поднебесной империи возникнет что-то новое…если возникнет. Если яд ваших душ не выжег этот мир навсегда…
Мастеру казалось, что он отчетливо слышит голос, обращающийся к нему сквозь вой и тишину воронки, но издевки, поначалу почудившейся ему в этом тихом и твердом голосе, не было. Сочувствие? Сожаление? Или, может быть, печаль звучали в этом едва различимом шепоте, проникавшем через многослойные вихревые потоки? Или любовь? Любовь…
— Значит, я уже умер? — спросил он самого себя, или этот голос, который неожиданно показался ему единственным достойным собеседником за всю его полную ярких событий и интересных людей жизнь.
— Нет еще, — услышал он удаляющийся шепот. — Не ты один оказался захваченным воронкой смерча. Думаю, у тебя еще есть шанс спастись и спасти других.
— Какой? — выкрикнул мастер в пустоту.
— Ты же мастер, — голос таял, заглушаемый воем урагана. — Тот, кто равен Творцам. Тот, кто сумел стать равным Творцам, — поправился он после паузы, показавшейся мастеру вечностью. — Делай то, что умеешь…
Он кричал, звал Голос сквозь слившиеся в безумный хор завывания, проклинал его, умолял вернуться, продолжить разговор, потому что сказано было слишком мало, чтобы понять или поверить, но ответа так и не получил. Впав в отчаяние, он замер, приготовившись к смерти, но потом, глядя на мелькающие в вихре куски камня, комья земли, слои воды, подумал, что все четыре стихии, необходимые для творения хэльда, здесь, прямо перед ним, под рукой, Огонь жизни переполняет его, рвется наружу, требуя приложения сил, чистый, неоскверненный огонь, а уж его умения…они всегда при нем, ведь все, что он умеет в этой жизни, это творить хэльды… И он принялся за работу, не зная, что именно он собирается сотворить, вкладывая в то новое, что рождалось под его рукой, всю свою душу, свою любовь, ненависть, и в особенности — мечту о свободе и надежду на спасение. Призывая на помощь все силы вселенной, он что-то выкрикивал, то ли слова, то ли заклинания, и в какой-то момент неожиданно осознал, что вой утих. Запретив себе отвлекаться, он продолжал работу, повинуясь не разуму и не памяти, а какому-то постороннему чувству, побуждавшему его вспоминать те самые, давно забытые, неясные, а по сути — никогда и никем не понятые слова, вызывавшие странные, почти безумные образы, которые теперь, повинуясь некоей силе, лившейся прямо из сердца, становились реальностью.
Когда в конце концов он замер, истощенный до полусмерти, с трудом поднимая голову, чтобы оглядеться, под его ногами оказалась твердая земля, ни конца, ни края которой он так и не увидел, как ни усиливал зрение. Небо — или то, что было им в новорожденном мире — над его головой, было розовое с серебристыми и сиреневыми разводами, очень красивое и очень далекое. Теплый воздух показался ему душистым и свежим, земля, на которую он опустился, не в силах осмыслить, что произошло, мягкой и шелковистой, а движения в этом странном мире давались легче, несмотря на бешеную усталость. Счастливый и недоумевающий, он закрыл глаза, не желая больше ни видеть, ни слышать, что будет дальше. Потом, потом… Он так устал.
(Сезон Холода, Ард Эллар. Очаг Солнца)
Итак, в ближайшее время нас ждет гибель существующего миропорядка, подумал Тэйн, когда его опять выбросило из Книги. Постепенно, шаг за шагом, очень старая и, казалось бы, такая надежная система откажет полностью, оставив людей лицом к лицу с катастрофой вселенского масштаба. Сколько времени осталось до нее? В мире мастера-телла прошло около полутора лет с первых признаков беды и собственно до самого катаклизма. Мир выжил, Кэлленар чудом уцелел, но что стало с людьми, вернее, с теллами?
Осталось чуть меньше года, подумал он. Так мало…
Он попытался по свежим впечатлениям восстановить события, увиденные глазами мастера-проводника. Больше всего пугали изменения климата — иссушающая жара, огненное небо, постоянные пожары… И сам катаклизм — сметающий все на свете бесконечный ураган, хаос всех стихий…
Надо читать дальше, подумал он устало, и с отвращением посмотрел на Книгу. Нет, не сейчас. Сейчас нет ни сил, ни желания продолжать.
Неудивительно, что островитяне поторопились захватить власть в Эргалоне. Они знают, что ждет Теллар в самом ближайшем будущем, но делиться этим знанием не собираются. Возможно, они правы: никакие воззвания к разуму и порядку не спасут, если люди узнают, что в ближайшее время их миру придет конец. А как же камни-кристаллы, которые им велено собрать? Неужели несколько камешков могут остановить разрушительный процесс?
Они знают, подумал он с раздражением. Точно знают, что надо делать. Они были правы, когда настаивали, а мы… мы ошибались.
С трудом оторвавшись от дивана, он на нетвердых ногах вышел из хранилища — немота зала душила его, опутывая безволием и слабостью. Надо убираться отсюда, да поскорее… Чтобы снова вернуться и дочитать эту проклятую Книгу до конца — может быть, там есть ответ на вопрос, как остановить бедствие. Ведь знают же островитяне… Значит, ответ есть. Кристаллы пока побудут у него, он не отдаст их жрецам, пока не разберется, что произошло в Риан Ал Джаре на самом деле.
А ведь во времена мастера-телла не было ни Острова, ни Ночного солнца, вдруг сообразил он. И людей не было — только теллы. И континент один, а не два, как теперь. Катаклизм что-то сделал с Телларом, до неузнаваемости преобразив его лик.
Чувствуя себя бесконечно опустошенным и уставшим, не столько от работы с Книгой, сколько от тягостных, печальных знаний и отсутствия ответов на вопросы, Тэйн отправился к выходу из Очага, к свету и солнцу, и, жадно глотая сладкий воздух, побрел в рощицу хвар, неподалеку от каменной лестницы.
Надо поговорить с Ригойном, подумал он, глядя себе под ноги и механически отмечая хорошо сохранившуюся затейливую вязь узоров на ступеньках. Если он знает о надвигающейся катастрофе, он может знать и о кристаллах-артефактах, ведь один из них хранится в его семье уже много лет. Спросить напрямую? Почему нет… Беда у них общая, и ему совсем необязательно возвращаться в Эргалон — здесь, в Очаге Солнца, гораздо больше знаний и ресурсов, чтобы провести тот ритуал, о котором говорили островитяне и для которого нужны камни.
Дьяволы, как он мог забыть, один из камней — на Острове. Что же делать?
Чудесный солнечный день немного рассеял черноту на душе. Воздух потеплел, легкий ветерок доносил снизу, из долины, шорохи горного потока, обрывки голосов, запахи теплой земли и влажных камней. Тэйн впитывал едва греющие солнечные лучи, все больше и больше осознавая свою растерянность. Что ему делать с этим страшным знанием, особенно теперь, когда риана Холгойна нет, Даллана нет, островитянам он не может до конца доверять, а Джерхейн, несмотря на все свои достоинства, слишком неопытен, чтобы справиться со свалившимися на него бедами.
Надо найти Джера, подумал он, и поговорить через Окно. Предупредить его. Пусть тоже ломает голову. Может, придумает что…
— Все сидишь, — Рек, возникший словно из-под земли, шумно и бесцеремонно прервал его размышления. — Не замерз?
Тэйн покачал головой. Ветви хвар хорошо укрывали его от ветра.
— Пока ты тут сидишь, они тебе все кости перемыли.
— Кто — они? — неохотно спросил он.
— Орис с Ригойном. А ты о ком думал?
— Подслушивал?
— Ага. Между прочим, не в первый раз. Мне твои колдуны с самого начала не нравятся.
— Они не мои, — буркнул Тэйн, снова закрывая глаза.
— Ты в курсе, что они тебе не доверяют? — осведомился Рек с язвительными и одновременно обиженными интонациями.
— Я тоже не распахивал перед ними душу. Это нормальный уровень доверия между незнакомыми людьми. Даже илларами.
— Вот и они тоже… душу при тебе не распахивают, — фыркнул Рек. — Ригойн сказал, что ты очень сильный иллар. Сильнее, чем кажешься. Что за тобой стоит неизвестная сила, возможно, даже островные колдуны, и что на самом деле ему непонятно, что тебе надо на самом деле.
Ройг печально усмехнулся. Все верно. Более того, он и сам теперь не знает, что ему нужно на самом деле…
— Пусть боятся, — бросил он, вздохнув. — Хуже уж точно не будет.
— Еще как будет, — возмущенно зашипел Рек. — Начать с того, что их больше. А ты один. Тюкнут ночью по башке и выкинут вон в ту речку, — он кивнул в сторону долины. — Орис сказал, что ты можешь их выдать.
— Кому?
— Островитянам.
— Бред, — буркнул Тэйн.
— А Ригойн считает, что на Агвалларе и так знают об их школе, — продолжал Рек, присаживаясь рядом на уютную подстилку из пушистых игл. — Вроде как они не дураки, просто не вмешиваются и Очаг не трогают. Вроде как Ард Эллар тоже не слабое государство, а уж сейчас, когда хэльды безобразничают, Остров слабеет и никуда не сунется.
Наверняка знают, подумал Тэйн. И не вмешиваются. И так у них с Наземным миром все идет наперекосяк. А тут еще Очаг Солнца. Школа-то существует давно, уже несколько столетий, мастеров здесь много, с хэльдами они работают дольше и труднее, но тщательнее.
— А Орис сказал, что пока нет визуальных ориентиров, следить за тем, что происходит в Очаге Солнца, невозможно, — Рек вытащил из кармана толстый бутерброд, состоящий, по местным обычаям, из множества слоев хлеба, мяса и вареных овощей, протянул половинку Ройгу, и, убедившись, что тот есть не собирается, принялся жевать, урча от удовольствия.
— Для любого наблюдающего хэльда типа "Окно" нужен образ, — подтвердил Тэйн.
— Ну вот ты и есть этот образ. Пока ты здесь, колдуны могут подсматривать за Очагом, — торжественно закончил Рек и подавился очередным куском.
— И что дальше? — наконец-то заинтересовался Тэйн.
— Да вроде пока ничего, — пробормотал Рек, вытаскивая из другого кармана фляжку. Судя по запаху, в ней была разбавленная инта. — Ригойн сомневается. Ну, что подсмотреть можно. Говорит, не все, что видно в Окне, можно истолковать однозначно. Мол, если вдруг ты увидишь кого-то с бабой под одеялом, так у нее на лбу не написано, его она жена или соседа.
Тэйн рассмеялся.
— Так прямо и сказал?
— Ага, — кивнул Рек.
— Да уж, был у кого-то опыт…
— Слушай, а что ты здесь забыл, кроме Книги? — спросил парень. — Если только ее, так давай я ее для тебя украду. И свалим отсюда поскорее.
— Чего? — потрясенно спросил Тэйн.
— Того, — хихикнул Рек. — Я же тебе рассказывал, чем промышлял в Каррее. И за что меня в Каньон кинули. В первый раз, что ли? Ка-эль, знаешь ли, особенно те, что для дома или для ремесла, им все равно, кому за них деньги достанутся. Что колдунам, что ночному цеху… Я, между прочим, работал осторожно, — с гордостью заявил он. — Брал немного, ни разу никого не убил. Даже не стукнул и не ранил.
Тэйн отвел глаза. Как все на самом деле просто. Украсть и убежать. Подло, но просто до омерзения… Еще один шаг по тропочке, ведущей к хаосу.
— Давай сматываться отсюда, очень уж здесь… странно, — в голосе Река послышались умоляющие нотки. — Пещеры эти… и не пещеры вовсе, а дворец чей-то. Мы в нем словно гости. Причем гости незваные и не слишком уж желанные. Не люди это все строили, — подытожил он.
— Не люди, — согласился Тэйн. — Могу рассказать, что знаю сам. Хочешь?
— Ага, — закивал тот.
Тэйн немного рассказал ему историю цивилизации теллов, кратко и упрощенно, опустив упоминание о катастрофе, что привела их мир к гибели.
— Тем более драпать надо, — сказал Рек задумчиво. — И эта еще… Красотка. Ходит и ходит, и смотрит, только разве что не облизывается. Гляди, — продолжал он чуть тише и с ворчливыми интонациями, — затащит она тебя в темный угол, околдует чем-нибудь местным — не заметишь, как девственность потеряешь.
— А кто сказал, что я против? — ухмыльнулся Ройг.
— Я против, — заявил Рек нахально. — Взгляд у нее иногда бывает… Такой холодный, жадный.
— Брось, — отмахнулся Тэйн. — Она ведь не юная безголовая девица, а иллар первой ступени. И изучает вторую.
— Ведьма, в общем, — подытожил Рек. — Так ты что, собрался здесь остаться?
Тэйн покачал головой.
— Книгу я скоро закончу. Но кроме нее, мне нужен предмет, который хранится у Ригойна, и я сильно сомневаюсь, что он отдаст его по первой просьбе.
— Ну ты же иллар, — удивился Рек. — Увидь, где это лежит, ну, с помощью хэльда, вы же умеете. Покажи мне, а я возьму. Не бойся, — перебил он Ройга, — он даже не заметит пропажи.
Дурацкая идея, подумал Тэйн. Подлая. Но может сработать.
— Хорошо, — согласился он, вяло удивляясь самому себе. Ейр с ней, с моралью. У него есть оправдание. — Только давай я все-таки дочитаю Книгу и попробую попросить его по-хорошему. А если не получится, ты стащишь камень, и мы сбежим.
Во время обеда к Ройгу почти сразу же присоединилась Линара. Сегодня она оделась в нежно-зеленое платье и нарядный, ярко вышитый крупными цветами жилет; волосы были тщательно убраны под паутинку тонкого, едва заметного платка. Высокая и статная, сочетанием грации и достоинства она притягивала взгляды всех собравшихся в трапезной мужчин. Очарованный Тэйн быстро расправился с обедом и предложил ей начать обещанные уроки мастерства.
Для занятий выбрали просторную учебную комнату без каких-либо хэльдов. Тэйн воспроизвел первую десятку урд-знаков, углубляясь в тонкости их прорисовки, уровень концентрации Огня жизни и возможные варианты каждого из них. Всего урд-знаков на текущий момент насчитывалось пятьдесят четыре, но Ройг подозревал, что на самом деле их больше сотни — время от времени в старых текстах и в пещерах Илломайна ему попадались неканонические, назначение которых в связке с остальными становилось интуитивно понятно.
Линара неплохо ими владела — должна была владеть после первой книги, но ему надо было убедиться самому. Повинуясь плавным движениям изящной руки, светящиеся письмена возникали в воздухе, наливались силой, медленно плыли по комнате и постепенно угасали. Тэйн, радуясь способной ученице, сразу перешел к связкам, но ей так и не удалось протянуть между знаками даже тоненькую ниточку Огня жизни. В конце концов она устала, отчаялась и чуть не расплакалась от огорчения.
— С первого раза мало у кого получается, — утешил ее Тэйн. — Давай так: завтра с утра, пока я читаю Книгу, ты снова поработаешь с первой десяткой знаков. Они должны получаться у тебя бессознательно. В конце ты должна будешь выйти, оставив их в воздухе, и пробыть какое-то время вне комнаты. Когда вернешься, знаки должны висеть так же, как ты их оставишь. Согласна?
Линара кивнула головой. От усердия несколько золотых волнистых прядей выбились из-под платка, делая ее еще более привлекательной. Устало вздохнув, она опустилась на скамью.
— Свет Илбара, а я еще шиаллах собиралась изучать! — воскликнула она с горечью. — А там знаки трехмерные, а Огня сколько берут… Да меня даже на одну ши-ала не хватит.
Шиаллах? Что-то такое рассказывал ему Даллан. Так, кажется, назывался самый первый язык Кэлленара… Тот, на котором остались только письмена-узоры на стенах Джар Ил да странные знаки на хэльдах в некоторых святилищах. Линара хочет сказать, что они здесь изучают шиаллах? Зачем? Какой толк от мертвого языка, на котором даже сотворить ничего невозможно? Или… или возможно?
— У вас есть методики прочтения шиаллаха? — спросил он, не скрывая интереса, но и стараясь не выдать своей неосведомленности.
— Мастерам кое-что открылось, — пояснила Линара. — Видишь ли, повторные прочтения Книг дают интересные результаты. Достигнув определенного уровня, ты читаешь Книгу снова. Знания, которые открываются после повторного прочтения, совершенно иные, чем полученные в первый раз. Это похоже на следующий этап. Основы шиаллаха открываются при повторном прочтении Арта Аш Ар. Если, конечно, тот, кто рискнет это сделать, остается после него в живых.
— И многие… не оставались? — потрясенно спросил Тэйн.
— Многие, — коротко кивнула Линара. — Но мастера высокого уровня выживали. Орис, например. Он даже шайолу может построить и удержать, — продолжала она с восхищением в голосе. — Только смысла в них мало, применить не к чему, разве что придется защищаться от нападения. Шайолы использовались при создании хэльдов и для сражений, но у нас нет Арта Ран Кэй, книги мастеров, мы не знаем, как создавать хэльды, а что касается боевых шайол… мы отрицаем насилие, поддерживая принцип отказа от оружия, — закончила она скороговоркой.
Тэйн вспомнил ее осуждение, когда он искал себе меч. Да уж, банальный Небесный огонь иногда бывает полезнее. Что уж говорить о «боевых шайолах»…
Боевые шайолы, значит… Любопытно. А как же мирная сущность Кэлленара и отрицание оружия? Ох, брешут островитяне, брешут, как арги в голодную ночь. Похоже, рано он собрался сбегать из Очага Солнца.
— Не помешаю?
На пороге класса появился Ригойн. Линара поспешно вскочила, поклонилась и нервно поправила сбившийся платок. Тэйн сдержано поздоровался, внутренне напрягаясь в ожидании вопросов.
— Как ваши успехи? Насколько далеко вы продвинулись?
Тэйн коротко, опустив подробности, эмоции мастера-проводника и собственную оценку, пересказал увиденный в Книге эпизод.
— Это еще не конец, — заключил Ригойн, когда Тэйн замолчал. — Должен вам сказать, опережая события, что катастрофа, которую вы видели сегодня, далеко не последняя в истории Наземного мира. Всю историю существования нашего мира они повторялись с завидной регулярностью, приблизительно раз в два тысячелетия. Наш несчастный Теллар регулярно умирает и возрождается вновь, но сколько их было, этих катастроф, между первой, той, что уничтожила Поднебесную империю, и сегодняшним днем, нам неизвестно. Боюсь, что много…
— Но почему? — с трудом выдавил ошарашенный Тэйн, пытаясь остановить лихорадочный круговорот взаимоисключающих идей. — Кто — или что — виновник этой гибели?
— Причина… — задумчиво повторил Ригойн, присаживаясь на скамью напротив. — Сложный вопрос. Сказать, что ее понял кто-то из нас — погрешить против истины. Иногда мы задаемся вопросом — а есть ли она вообще?
— Должна быть, — сказал Тэйн. — Не может же такое… повторяться регулярно и в таких масштабах просто так, как обычное явление природы. Ведь даже тому, что идет дождь, есть причина.
Ригойн печально усмехнулся.
— Мы можем только догадываться, — вздохнул он. — На сегодняшний день у нас существует две версии, — увидев, что Тэйн и Линара смотрят на него с напряженным любопытством, он продолжил более уверенно. — Что такое Кэлленар?
— Искусство использовать предметы, наделенные силой, — сказала Линара неуверенно.
— Система, — ответил Тэйн.
Ригойн кивнул.
— Система, в основе которой лежит силовая сетка, создаваемая колодцами-накопителями. Ее наполняют живые существа, обитающие на Телларе, обладающие собственной жизненной энергией. Грубо говоря, это все, что проживает жизнь — люди и животные. Хэльды в этой системе играют роль не только инструмента, но и уловителя этой силы. Огонь жизни, улавливаемый хэльдами, накапливается в колодцах, и оттуда же, при необходимости, изымается.
Видя вопрос в глазах Ройга, он поспешил пояснить:
— Когда-то в Очаге Солнца была Арта Ран Кэй, книга творения хэльдов. Но она бесследно исчезла в предыдущую эпоху, перед последней Катастрофой. К счастью, остались личные записи одного из одолевших ее мастеров, поэтому мы кое-что знаем о сущности хэльдов и о тех основах искусства, которыми островитяне не делятся со своими учениками. Линара, — он улыбнулся, видя, как заволновалась девушка, — скажи мне, из чего состоит эта система.
— Заклинания — готовые конструкции. Были составлены бесконечно давно, с использованием магического языка низшего порядка, — произнесла она заученную скороговорку. — Урд-знаки — графические двухмерные символы, создаваемые с помощью Огня жизни в реальном пространстве или в воображении, в зависимости от мастерства оператора. Урд-жесты — точные движения кистей рук или ка-эль, необходимые для запуска или прекращения воздействия. Ка-эль — приспособления для воздействия, не требующие специальных знаний, во время применения самостоятельно забирают необходимый объем Огня жизни у оператора. Хэльды — статичные приспособления для воздействия, требующие использования заклинаний, урд-знаков, урд-жестов, ка-эль. Гармонии — акустические воздействия, необходимые в некоторых случаях для связи всех перечисленных выше элементов.
— Молодец, — кивнул Ригойн серьезно, видя, что Ройг улыбается ее четкому академическому ответу. — Что у нас получается в итоге? Для того, чтобы система работала, у вас должны быть: паттерн — конструкция урда в любой форме, хэльд или ка-эль, сила для его воплощения — Огонь жизни, неважно, свой или заемный, и пусковой элемент — инициирующий жест или просто желание что-то сделать, подкрепленное тем же Огнем жизни. Если уж быть совсем кратким, то это связка: схема-сила-пуск. Пропадет хотя бы один из элементов, система перестанет работать.
Теперь давайте посмотрим на то, что происходит перед катастрофой. Начинается все с хэльдов, так? То есть, с самой статичной, неизменной части системы. Хэльды отвечают за улавливание Огня жизни. Если предположить, что они чувствительны к эмоциональной и смысловой составляющей наших мыслей и чувств, то собственные негативные стремления могут оказаться тем, что выключает систему. Вполне возможно, что несоблюдение моральных принципов, заложенных творцами Кэлленара, искажение его предназначения как собственными его адептами, так и всеми остальными живыми элементами, включенными в систему, отражается на способности хэльдов улавливать Огонь жизни. Или то, что улавливается ими, искажает всю систему, отравляет ее, как медленно действующий яд отравляет организм. Далее — замкнутый круг. Энергия, накопленная колодцами — качественно другая. Система работает не так, как должна, негатив усиливается, улавливается хэльдами и опять усиливается, и так — вплоть до взрыва. После этого система приходит к временному равновесию. Потом цикл повторяется снова.
Ригойн прервался, переводя дыхание.
— Есть и другая точка зрения, — продолжил он, поднимаясь и принимаясь расхаживать по классу, словно читал лекцию. — Тэйн, напомните мне, какие хэльды стали отказывать в первую очередь?
— Хэльды узкого назначения, — ответил Ройг, подумав. — Те, что в мастерских.
Ригойн удовлетворенно кивнул.
— Именно. Там, где люди отошли от многовековых традиций, перестали пользоваться хэльдами в силу ряда причин и нашли какой-то иной, свой путь, там хэльды замолчали. Самый известный и простой пример — лекарское искусство. На сегодня именно хэльды Исцеление пострадали массово и наиболее сильно. Почему? Люди нашли другие пути.
Почему утеряны Книги? Их же было очень много, когда-то они имелись в каждом доме, их начинали изучать с раннего детства так же, как в школах при храмах нынче изучают алфавит и счет. Люди научились делать бумагу, чернила, выделывать кожи для переплета, наносить специальные составы, предохраняющие книги и свитки от разрушения — и Книги Кэлленара стали не нужны. Знания стали передавать с помощью бумажных записей, что гораздо проще, чем делать это с помощью книг Кэлленара. Их мы создать не можем. У нас нет мастеров, а значит, мы не в состоянии зафиксировать и передать наш опыт старым способом.
Почему в больших городах хэльдов Очаг и Тепло с каждым годом становится все меньше и меньше? И пострадали они не меньше, чем хэльд Исцеление? Люди придумали другие способы обогрева жилья и приготовления пищи. Открытый огонь, печи, которые топят дровами и углем, различные жаровни… Это может сделать каждый, а не только иллар. Не надо бежать в храм, просить, платить… Кожевенники перестали использовать хэльды для обработки шкур, поскольку не-иллару для их пуска нужны ка-эль, которых осталось очень мало, иллары требуют возвращать их в храм Келара. Если хочешь работать без них, учись азам кэн-ли на Острове, хотя бы год, по упрощенной программе. Это, сами знаете, сложно, дорого, и не у всех получается. Зато способ травли кожи в чанах надежнее, проще, а то, что отнимает больше времени и усилий, так для того и существуют цеха и мастерские. А ведь храмам тоже надо отдавать процент с дохода…
И так происходит повсеместно. В последнее время, если у человека есть выбор и возможность не использовать хэльд, он его не использует. С каждой катастрофой количество хэльдов и ка-эль сокращается, а воссоздавать их взамен утерянных мы не можем. Получается, что Искусство умирает именно из-за катастроф. А катастрофы происходят из-за отказа от Искусства. Выходит, что Кэлленар медленно, эпоха за эпохой, самоуничтожается.
Какие хэльды до сих пор живы, несмотря на бедственное положение? В основном, это Окна. Почему? Потому что им нет альтернативы. А хэльды Дверь и Ворота? Раньше существовало тысячи Дверей во все концы света. Но люди изобрели колесо, оседлали арритов, впрягли их в повозки, построили корабли, научились плавать по морям и рекам, и потребность в Дверях уменьшилась. И они медленно стали исчезать.
После нескольких катастроф наш мир пошел другим путем, все меньше и меньше полагаясь на Кэлленар. Мы переживем эту катастрофу, возродимся снова, но магии в нашем мире станет еще меньше. Когда-нибудь она исчезнет совсем. Плохо ли это? Не знаю… Наверно, не так уж плохо. Островитяне не поощряют творчество в своих школах, поскольку в их распоряжении достаточно знаний о системе, а под рукой имеется почти полный арсенал кэн-ли. У них нет стимула к развитию. Мне кажется, что агвалларская школа кэн-ли слабеет именно из-за отсутствия стимула к развитию. Здесь, в Очаге Солнца — другой подход. Мы поощряем своих учеников к творчеству. Может быть, если искусство и выживет, так только здесь, в Ард Элларе.
Ригойн замолчал, задумавшись. Потом добавил.
— Наверно, даже островитяне не дадут вам, Тэйн, однозначного ответа на вопрос «почему». Возможно, если вы будете настойчиво задавать его самому себе, вы получите ответ в книге Сач Сал. Попытайтесь… может быть, у вас получится.
(Сезон Холода, Риаллар, Дарнейт)
— Прости, малышка, — длинное асимметричное лицо старшего брата было печальным. — Ни Дверь, ни Ворота в Мениде не работают. Не поверил я, когда меня предупреждали, — вздохнул он.
Лейт стиснула зубы и выдавила из себя улыбку. К чему его огорчать, он и так расстроен. Он не виноват, что не может ей помочь. Никто не виноват. Кто-то, наверно знает, почему один за другим умирают такие надежные раньше хэльды, но до сих пор в ней жила тайная вера, что эта беда как-то обойдет ее стороной.
Ворота, которыми брат собирался воспользоваться, чтобы забрать ее из Дарнейта домой, погасли за день до его приезда.
— Я уже поговорил с отцом, — продолжал брат несчастным голосом. — Он сказал, что сам отправится в Неллим, попробует нанять маленькое судно, без груза и пассажиров. Ты, главное, не волнуйся. Мы обязательно вытащим тебя оттуда. Потерпи еще немного.
Она кивнула, удачно удержавшись от слез.
Овал Окна перед ней свернулся мгновенной серебристо-голубой вспышкой. Нейрад, наблюдавший за разговором из дверного проема, позволил себе войти в ее комнату.
— Сочувствую, — улыбнулся он, протягивая руки и обнимая ее за плечи. — Совсем плохи дела на востоке. Слухи ходят, что рано или поздно и до нас докатится. Хотя лучше уж поздно.
Лейт не выдержала — слезы сами полились из глаз. Нейрад по-хозяйски вытер их ладонью, потом, отстранив от себя, усадил на низенькую софу у стены.
— Можешь жить у меня, сколько пожелаешь. Только вот девкам моим надо бы помочь, — ухмыльнулся он. — Не просто же так мне тебя кормить. Ты что умеешь?
— Все, — ответила Лейт, холодея. — Стряпать, убирать, шить. Читать умею, письма составлять.
— Ну, допустим, твоя ард элларская стряпня мне ни к чему, — рассмеялся он. — Здесь такую гадость даже аргам не скармливают. Ну ты, в общем, подумай сама, чем расплатишься.
Потрепав ее по распущенным с утра волосам, он вышел из комнаты. Лейт поспешно оделась и, стараясь быть незаметной, выскользнула на улицу.
День сегодня к долгим прогулкам явно не располагал. Небо затянули серые низкие тучи, моросил мелкий холодный дождь. Оскальзываясь на мокрых камнях, она брела в полюбившуюся ей кондитерскую, чтобы там, в тепле и уюте ароматных запахов обдумать неожиданные и неприятные новости. К счастью, горько-сладкий ках стоил здесь сущие гроши, и, смакуя его душистый вкус, в кондитерской можно было сидеть до бесконечности.
Жить у Нейрада она не станет. Еще вчера он ясно дал ей понять, каких именно умений он ждет. Притиснув ее к стене, он долго, жадно целовал ее, и она не знала, куда деться от его жестких, сдавливающих рук, тяжелого тела и жаркого несвежего дыхания. К счастью, принуждать ее силой он не спешил, веселыми намеками предлагая самой выбрать эту естественную в такой ситуации плату за проживание. В общем-то, Лейт было все равно. Ночами приходила мысль, что в его предложении нет ничего постыдного, а если и случится у нее после ночи с ним дитя, так никто не усомнится, что это дитя Ас-Вардена. Она сама будет рада, что не в одиночестве придется коротать долгие годы вдовства. Да и хотелось ей испытать пламя Койе, хотя бы из любопытства, хотя бы чужое, раз уж своего не дано.
Но было в этой мысли что-то неправильное, отвратительное, подлое. Вспоминался Жевр, несостоявшийся муж, и делалось стыдно и горько.
Лучше уж поискать работу, хотя бы за стол и кров. Служанкой в доме или посудомойкой в трайте. Да хотя бы в этой же кондитерской, ках разносить. С жильем вот только туговато: все гостиницы, постоялые дворы и комнаты при трайтах были переполнены беженцами из Майра. Каждый день она методично заглядывала под каждую вывеску со знаком карны дороги, узнавая о свободных комнатах, с одним и тем же — отрицательным — результатом. Деньги, которые ей дал Джерхейн, она большей частью потратила на одежду и обувь, остальное — спрятала до лучших времен. Остатка ей хватило бы дней на двадцать в скромной гостинице с обедом.
Одним из выходов было обратиться за помощью к Холгойну, но теперь у нее не поворачивался язык. Еще в самом начале Джерхейн-Эйнир предлагал обратиться в святилище Феоллона, ведающее правосудием, засвидетельствовать ее личность и от своего имени потребовать от святилища Тармил в Улле через хэльд подтвердить брак, выступив свидетелем перед хэльдом Истина, но узнав, кто он такой, она отказалась. В первую очередь ему пришлось бы выдать себя. На следующий день о его возвращении узнал бы весь Дарнейт, а следом и весь Риаллар. И тогда… Лейт не очень хорошо представляла, что случится тогда, но умом понимала, что несвоевременная огласка может Джерхейну сильно навредить.
Значит, нужно терпеливо дождаться отца или брата, пересидеть, пережить как-то это тяжелое время. Действительно, самый правильный выход — это работа.
А вот с этой просьбой, кстати, она может к нему обратиться. К нему и к хозяевам дома, где он живет. Конечно, может оказаться, что беженцы из Майра и тут ее опередили, но попробовать стоит.
Лейт доела пирожное, пообещала себе, что это последняя трата до приезда отца, и, слегка повеселев, отправилась в гости на другой конец города.
Джерхейн снова был не один: в той же комнате, на разноцветных подушках в полутьме сидела парочка музыкантов, исполнявших на тунде и аэрии незамысловатый, но очень красивый мотив. Сам он растянулся на софе, а рядом с ним, в полутьме, обреталось еще два человека, один из которых оказался тем самым толстячком, встреченным ею несколько дней назад. Усадив ее на софу, он извинился за шум и занятость и предложил ей наслаждаться музыкой, пока он обсуждает с гостями очередные проблемы…
Какое-то время она действительно слушала музыку. Постепенно ее уши привыкли к музыкальному фону и она стала отчетливо различать реплики, которыми обменивались Джерхейн и его гости.
— Допустим, пробрался ты в Эргалон, — говорил тот, которого она не знала — крупный мужчина с низким голосом, курчавой медной бородой и гривой каштановых волос. — Да там каждый арг тебе ручной! На улицах узнавать начнут. И все, считай, пропало, поскольку замок взять можно только неожиданностью и хитростью. Я не сомневаюсь, что если ты явишься, тебя поддержат все до единого. Для того, чтобы вышвырнуть островных колдунов, эргалонцам не хватает только вождя, способного довести дело до конца. Но ты сам знаешь — Риан Ал Джар так просто не возьмешь. Начнут с того, что сестру твою сразу же сделают заложницей.
— У нас точно нет своих людей в замке? — спросил Джерхейн.
— Откуда им там взяться? — буркнул толстяк. — Дружину выгнали, тех, кто сопротивлялся, прикончили, члены Совета Карн теперь в замок не ходят, заседают в городе, Совет старейшин тоже старается без нужды туда не заглядывать. Старая прислуга сбежала или затаилась, помалкивает, а новую никак не наберут — все местные, как один, ненавидят и боятся колдунов, да еще призраков невинно убиенных Холгойнов. Говорят, днем и ночью по замку разгуливают.
— Я бы тоже там разгуливал… как невинно убиенный, — хмыкнул Джерхейн. — В замок ведет несколько полупоздемных галерей, одна из них — из святилища Ильфейна, можно попробовать их использовать…
— Вельг — глава Ильфейна, — ехидно напомнил толстяк.
— Барр-упырь, — ругнулся Холгойн. — Убрать бы его по-тихому.
— Будет шанс — уберем, — сказал медноволосый.
Когда музыканты замолкли, Джерхейн вспомнил про Лейт и поспешно предложил ей угощаться тем, что стояло на соседнем колченогом столике. Она благодарно кивнула и потянулась к тарелкам. Несмотря на непривычно пряную кухню Риаллара, здешние блюда пришлись ей по душе, а уж сыры и фрукты и вовсе стали любимыми. Пока она ела, он расспрашивал ее о новостях, и, выслушав печальный рассказ об угасших Воротах, искренне ей посочувствовал.
— Я, как видишь, тоже здесь застрял, — пожаловался он, наполняя кубки гостей, а когда плеснул и Лейт, она поначалу замотала головой, но затем, вдруг осмелев, взяла кубок двумя руками и решительно хлебнула. Сахди быстро расслабило сковавший грудь ком, и она, почвуствовав неожиданное освобождение, решительно села поудобнее, полуоткинувшись на подушки.
Меднобородый смотрел на нее с удивлением и любопытством.
— Не так-то это просто, оказывается, вернуться домой, — вздохнул Джерхейн.
— Простите, что слышала, — начала Лейт смущенно, — вы говорили о прислуге, — она окинула мужчин взглядом и, убедившись, что никто на нее не гневается, продолжила. — А можно ли… послать в замок кого-нибудь… не из местных горожан. Кого-то чужого, из соседнего города, например? Может быть даже не взрослого… Парня-подростка. Никто его не заподозрит. Если там одни колдуны, то вряд ли за вашей сестрой кто-то следит. Скорее, никому до малышки нет дела. Кого заинтересует, если она вдруг подружится с мальчиком чуть старше ее самой?
— Она дочь риана, — буркнул Джерхейн. — Никто не позволит ей болтать с поварятами.
— Она сирота, — голос Лейт обрел уверенность. — Вряд ли ее можно как-то использовать. А мальчик мог бы найти ваши ходы, особенно, если ему объяснят, где искать. И вывести девочку.
Меднобородый вдруг одобрительно кивнул.
— Верно. Рискнешь?
— Я? — изумилась Лейт. — Да я… разве я смогу… какой от меня толк? Я ж чужая, меня сразу раскусят.
— Именно, — воскликнул он оживленно. — Ты — чужая. Подходишь идеально. Скажешь им правду — про пиратов, про пролив, про Нейрада твоего мерзопакостного. Про невозможность вернуться. Легенду мы тебе чуть-чуть подправим, самую малость, так, чтобы даже хэльд Истина не почувствовал лжи.
— Думаешь, Истина не отразит? — удивился Джерхейн.
— Экий вы, аш-чи, наивный, — хмыкнул тот. — Если с умом врать, так, чтоб и не врать вовсе, ничего Истина не засечет.
— А родители… — пробормотала насмерть испуганная Лейт. — Отец обещал мне перебраться через Пролив…
— Боюсь, у него еще долго не получится это сделать, — вмешался толстяк. — Грабежи судов участились, сейчас за проход через Пролив дикие деньги гребут, если вообще решаются. Отцу твоему разумнее оставить тебя здесь, в Дарнейте, на попечение того же Нейрада.
— А что не местная, так это даже лучше, — продолжил меднобородый. — Местных-то в замок палками не загонишь… Легенду придумаем такую, что Кимр прослезится. И парнишку-подростка найдем, помельче да посмышленнее, будет тебе личный связной.
— Лишь бы к хэльду не потащили, — встревоженный Джерхейн переводил взгляд с одного на другого. — Уверены, что получится? Мы ж ее погубим, если что.
— Не потащат. Островитянам нет дела до прислуги. Это чейн да чьянши жалуются, что рук не хватает.
— Я еще не согласилась, — в страхе перебила их Лейт. — У меня не получится.
— Получится, — заверил ее меднобородый. — Если что — просто сбежишь в город, к нашим. Даже если Итту не выведешь, все равно успеешь увидеть хоть что-нибудь. А потом… Эргалонские Ворота пока работают исправно, среди них есть одни, ведущие в Ард Эллар, в Гарду. До Мениды оттуда два дня пути. Наймешь проводника или попросишь брата, чтобы встретил тебя. Денег дадим, сколько нужно, насчет этого не бойся. Или сами проводника с тобой отправим, чтобы с рук на руки тебя сдал.
«Все уж лучше, чем в доме у Нейрада», — подумала она, и толстяк, прочтя что-то на ее лице, неожиданно прогудел успокаивающим, теплым голосом:
— Не бойся, девонька. У таких как ты, красавиц да умниц, все всегда получается, как надо.
Лейт горько усмехнулась, вспомнив свою злосчастную переправу через Пролив. Если бы не Джерхейн, сидеть ей в трюме пленницей, а может и вовсе наложницей пиратов. Или утонула бы, как большинство пассажиров. Или бы зарезали в драке, чтобы под ногами не путалась. Она подняла на Холгойна взгляд и увидела его напряженное, не верящее лицо, глаза, полные страха, боли и надежды. Она, в общем-то, должна ему жизнь…
— Вы… вы точно уверены, что меня возьмут? — спросила она дрожащим голосом.
— Так если не возьмут, ничего и не случится, — хмыкнул толстяк. — Поедешь тогда домой, к брату.
И тогда она неуверенно, не глядя на Джерхейна, кивнула головой.
— Вот и умница, — обрадовался меднобородый.
Арта Сач Сал. 10 Пришествий назад. Небесный остров Агваллар
Результат его работы потряс мастера до глубины души. Остров-шар, замкнутый в оболочку, висящий высоко над земной твердью, странный, чудной мир, состоящий из множества ячеек наподобие пчелиных сот, с плавающими в воздухе радужными шарами, гигантскими гроздьями пузырей, похожих на разросшуюся до неузнаваемости виноградную лозу арали. Тем не менее, здесь уже зарождалась жизнь, ничем не похожая на ту, что была там, внизу. «Неужели это сделал я?» — ужаснулся мастер, исследуя вновь рожденный мир. Не иначе, руку его водила в этом деле чья-то другая, более могущественная рука. «Творцы, — подумал он со странным волнением. — Кто ж еще, кроме них?»
Но он уже любил это странное место, любил, как отец любит своего младшего сына, как мастер любит самое лучшее свое творение. Он захотел спуститься вниз, но для этого ему пришлось создать путь — нечто, похожее и не похожее на хэльд. Огромный разноцветный столб, соединивший небо и землю…
Земля лежала в руинах. Жара медленно спадала, пошли первые дожди, робко, неуверенно проклюнулась зелень. Он упорно и упрямо отыскивал тех, кому посчастливилось остаться в живых. Их оказалось чертовски мало, но все-таки…
Выжившие быстро освоились на повисшем в небесах странном куске земли, обжились, принялись отыскивать уцелевшие ка-эль и Книги Свода. Кэлленар им удалось возродить быстрее, чем мастер рассчитывал. Восстанавливать некоторые хэльды он отказался наотрез. Здесь, на Острове-в-небесах, была растительность и живность, способная прокормить небольшую колонию. Он решил, что физический труд и ответственность за будущее своих детей пойдут теллам на пользу. Первые годы урожаи были небольшими, зерна и овощей едва хватало на то, чтобы прокормиться впроголодь да высадить следующий, но постепенно они научились хозяйничать сами, без помощи хэльдов.
Колония росла, богатела, появились дети, подросли, народили новых… Жизнь текла стремительно и незаметно, мастер был так занят, так увлечен возрождением искусства и философии Кэлленара, что не заметил, как ушли те, кого он собрал на Острове в самом начале. Подросло еще одно поколение, затем — следующее, он старел, но медленно, а уж болезни и старческая дряхлость и вовсе обходили его стороной. Он радовался долгожительству: жизнь его была наполнена смыслом, и он с ужасом думал, что когда-нибудь она все-таки оборвется. Но она не обрывалась, и он перестал бояться смерти, забыл о ней. Забыв о возрасте, он женился во второй раз. У него опять появились дочери и сыновья, они росли на его глазах, юные, чистые, сильные. Жизнь в других природных условиях изменила их внешность: исчезли складки-мозоли на лбу, кожа лица разгладилась, кости стали тоньше, рост — выше. Теперь они больше напоминали мать, уроженку четвертого поколения детей Острова, чем истинного телла-отца.
Именно они, его дети, пятое поколение людей, решили вернуться обратно на Теллар и попытаться возродить его. Он был счастлив, когда его ученики наперебой, взахлеб излагали ему идеи возрождения Наземного мира, он благословил тех, кто ушел первыми, он напутствовал тех, кто уходил следом, он помогал им советами, радовался их победам, горевал над поражениями.
Годы шли, он по-прежнему был бессмертен и неуязвим, он пережил их всех, в очередной раз познав горечь потери, он запретил себе любить и привязываться душою даже к бессловесным животным, боясь, что не переживет очередной разлуки. Бремя воспоминаний оказалось непомерным для него. И только мир, живой, полный красок, энергии, веселья, счастья, мир внизу, под Островом, видимый только в особые, построенные им хэльды, те, через которые он наблюдал за своими детьми, чтобы успеть вовремя прийти на помощь, — только этот мир приносил ему радость и отдохновение. Этот мир жил… Он не был похож на старый, исчезнувший под грудой пепла, он был проще, грубее, жестче — и в то же время чище и справедливее. И мастер почему-то считал всех людей, обитающих в Наземном мире, своими собственными детьми. Родными детьми.
…И все повторилось снова, как раз тогда, когда ему казалось, что возрожденная цивилизация Наземного мира достигла своего расцвета. Ослепленный уверенностью, отвлеченный мелочами, он пропустил начало конца, а когда спохватился, было уже поздно. Он хотел спуститься туда, на землю, чтобы погибнуть вместе с детьми, но ему не дали, не позволили так глупо и бессмысленно рисковать собой. Островитяне были теперь не те, что прежде, почти тысячелетие назад, они отъелись и обленились, они настроили храмов и превратили Кэлленар сначала в религию, потом в особое искусство, доступное только избранным. Они убедили его, что Катастрофа неизбежна, что нужно лишь пережать ее, что их задача — сохранить жизнь и учение, а потом снова возродить Наземный мир. Зачем, подумал он тогда с ненавистью и отчаянием. Если через какое-то время они опять погубят себя? Зачем…
Шаг за шагом, в небесной голубизне Окна, он видел то же самое, что пережил когда-то очень давно. Ему казалось, что он навсегда забыл те годы, но теперь, увидев пылающий синим огнем Колодец, боль и ярость, отчаяние и страх вспыхнули в нем с новой силой. Будь проклят тот, кто создал этот убогий мир неспособным изжить зло из себя самого, тот, кто сделал людей неспособными очистить души от яда и нечистот. Будь они прокляты, Творцы, кем бы они ни были — богами, стихиями, философской абстракцией или такими же, как и он сам, людьми, наделенными властью и бессмертием. Будь они прокляты… Потому что перестав ненавидеть, жаждать славы, власти, богатства, мести, перестав мечтать о подвигах, они перестанут любить, жалеть, сочувствовать, страдать — они перестанут быть людьми, а значит, его детьми — и он перестанет любить их…
…Катастрофа затронула Остров, но в меньшей степени. Здесь не было бесчинств, войны и варварства, падения нравов и осквернения храмов. Был только сам хаос, горящие колодцы, рушившиеся хэльды, смерч, пронесшийся по всем ячейкам Острова и натворивший много бед, но все закончилось гораздо быстрее, чем он ожидал. Погибших оказалось немного. Все-таки оба Великих Колодца располагались очень далеко от Острова. Мастер помогал людям восстанавливать Агваллар как мог, но уже без прежней страсти и желания сделать лучше, чем было. Что-то умерло в нем, отгорело, отболело, осталась одна оболочка, все еще достаточно крепкая, чтобы продолжать жить. И он жил.
…А потом все опять повторилось, и Наземный мир умер и возродился, и снова он был похож и не похож на прежний. Мастера он уже не интересовал. Жизнь текла мимо него, он устал и одряхлел, но все еще был относительно крепок телом и ясен разумом. Те, кто теперь управлял Небесным островом, обращались с ним, как с богом, но ни почет, ни власть, ни слава не затрагивали его чувств. Он жил и жил, а когда в очередной раз увидел приметы надвигающейся беды, решил уйти. Спустившись на землю, он старательно вспоминал те слова, что в самом начале конца помогли ему вырвать у смерти неожиданный островок спасения. И слова снова пришли, всплыли неизвестно откуда, но теперь смысл их был понятен и прост, и он радовался, вкладывая в них все свои силы. Восторг творения оживил прах его души, Огонь жизни пылал в ней как никогда ярко, водопадом изливаясь на свободу, но теперь образы, рождавшиеся в его распаленном воображении, были совсем иными, чем прежде. Ему чудилась не обитель богов, прекрасная, воздушная, возвышенно-изящная, а обыкновенная земля, такая, какой была она в его молодости, с яркими, сочными красками, синим безоблачным небом, буйной зеленью, свежим ветром, живительными ливнями, жарким и щедрым солнцем…
Очутившись на новорожденном Острове, он поначалу решил, что заснул по дороге в Сагир — прилег отдохнуть в стороне от обочины, там, где трава была зеленее и гуще, да и задремал от усталости. В тот самый день, когда император пригласил его в столицу империи, чтобы обсудить нечто важное. Он огляделся, не узнавая места. Потом вдруг вспомнил. Что-то внутри его закричало от возмущения — нет, не было этого, не было пылающих колодцев, не было безумного смерча, из которого родился первый Остров, не было бессчетных лет бесполезной жизни. Всего лишь сон, тяжелый сон, какие часто снятся на закате солнца. Но представший его глазам мир, столь дорогой сердцу, был пуст и безлюден, хоть и полон жизни. И тогда он решил — сюда он никогда не приведет ни одно живое существо. Он устал и хотел одиночества. Он пробудет здесь до конца времен…
(Сезон Холода, Ард Эллар. Очаг Солнца)
— Я готов забрать твой камушек в любой момент, — сообщил Тэйну Рек, когда тот в очередной раз выбрался из Хранилища, пошатываясь от усталости. Вчера вечером, приведя Река в галерею хэльдов, он все-таки разведал с их помощью, где Ригойн хранит артефакт.
— Ты решил, куда дальше?
— Мне нужен еще один такой, — признался Тэйн. — Его хозяйка — женщина по имени Ора Ильне, живет в Сторожевом Очаге Ард Эллара. Мне — туда. Потом — домой, в Эргалон.
После обеда он снова занимался с Линарой. После упорных попыток, дважды заканчивавшихся слезами, ей все-таки удалось создать свою первую связку. Девушка в изнеможении плюхнулась на скамейку и, подняв на него глаза, заявила, довольно улыбаясь:
— Фу, будто огород вскопала. Ты всегда так устаешь, когда строишь свои собственные конструкции?
— Не так быстро, — улыбнулся Тэйн, испытывая непривычное чувство гордости: впервые выступив в роли учителя, он радовался и за нее и за себя. — Обычно усталость приходит гораздо позже. Все зависит от опыта.
Она кивнула.
— Значит, буду практиковаться… Теперь мне понятно, как с ними работают.
— Ты можешь использовать урд-знаки не только для быстрой активации хэльдов, но и для других целей, — продолжил Тэйн. — Например, для защиты. Или нападения. Знаки Небесного огня в связке с Ударом и Воздухом производят очень эффектный огненный взрыв. Чем больше знаков ты встроишь в связку, тем сильнее получится взрыв, тем больше у него будет радиус поражения.
Осуждение так явно проявилось на ее лице, что он отвернулся.
— Тебе часто приходилось убивать?
— Мне приходилось сражаться, — ответил он резко. — Защищая свою жизнь. И не только свою. Не знаю, умер ли кто-то от моих магических атак. Останавливать нападающих у меня хорошо получалось, — тут он вспомнил Ахтан, побоище в трайте и закончил уже спокойным тоном. — Возможно, кто-то погиб.
— А мечом? И вообще, как получилось, что ты, иллар островной выучки, взял в руки меч? — в ее голосе уже не было осуждения, только любопытство. — А сражаться ты умеешь?
— Умею — ответил Ройг. — После Острова я часто… тренировался. На учебных мечах — они деревянные. Или на манекенах.
— А ты мог бы… убить им?
Тэйн задумался. Он неоднократно задавал себе этот вопрос, и гораздо раньше, чем встретился в илломайнском лабиринте с той странной разумной тварью.
— Да, мог бы, — ответил он твердо. — Я не чувствую в себе… ограничений. Милосердия, смирения или страха за бессмертную душу, которые запретили бы мне сражаться. Да, на Острове мне постоянно твердили, что великое искусство не терпит насилия, что иллар не имеет права отнимать жизнь, — в голосе его теперь звучало отвращение. — Да, раньше иллары были неприкосновенны. Но времена изменились. И если я не изменюсь вместе с ними, то погибну.
Линара медленно поднялась со скамьи.
— Так думают все, кто сейчас разрушает наш уклад, — сурово ответила она. — Мол, времена другие, время Кэлленара прошло. Как ты не понимаешь! Именно это его и разрушает. Отсутствие веры, отказ от традиций… Вы, иллары островной школы, дали себе слишком много воли, — она пристально вглядывалась в его лицо, пытаясь прочесть что-то важное для себя, но Тэйн спрятался за маску спокойствия и сдержанности. — Слишком много себе позволили. А теперь, когда все стало таким… неустойчивым, вы, вместо того, чтобы спасать положение, исправлять ошибки, хватаетесь за оружие.
— Слышали бы тебя островитяне, — усмехнулся Ройг с горечью. — Кимр, например.
— А что?
— Повторяешь его слова. Точь-в-точь.
— Значит, не так уж они неправы, — отрезала Линара сердито. — Должно же быть у тех, в чьих руках могущество, хоть что-то святое?
Яркие ее глаза метали молнии, с губ готовы были сорваться гневные слова. Волосы опять выбились из-под шарфа, покрывавшего голову, гибкая сильная фигура напряглась от едва сдерживаемого возмущения.
— Кто-то собрался шиаллах изучать, — улыбнулся Тэйн, любуясь ею. — Боевые шайолы.
— Шиаллах — это не Кэлленар, — возмущенно продолжила Линара. — Он более древний. Он был еще до кэн-ли, — горячо возразила она, видя скептическую ухмылку на лице Ройга. — С его помощью создали Кэлленар!
— Хочешь сказать, что раз он не является частью системы, то и убивать им можно?
— Защищаться, — поправила она яростно.
Тэйн рассмеялся. Смех его прозвучал в тишине класса очень громко и как-то особенно обидно.
— Думаю, боевые шайолы причинят вред гораздо большему количеству народа, чем поединок один на один с мечом в руках. Это гораздо честнее, чем убийственные заклинания, примененные против беззащитных людей. Не так ли?
Не зная, что ответить, гневно сжав губы, Линара выбежала из комнаты.
****
Последний эпизод Книги Сач Сал оказался кратким, но до предела насыщенным информацией. Мастер-телл больше не появлялся. Дальнейшие ключевые события предстали перед Тэйном в виде ярких, последовательных картин.
Мысль о том, что на ход катастрофы можно и нужно влиять, зародилась в четвертую эпоху. Агваллар, по причине достаточной удаленности от Великих Колодцев, страдал от катаклизма слабее, чем Наземный мир, тем не менее, именно островитяне стали настойчиво искать выход. Невозможно было и дальше терять людей, знания, хэльды… Наиболее болезненной становилась потеря обученных мастеров своего дела, знания исчезали без надежды на восстановление, а записи на кожах и бумажных свитках оказались ненадежными и неустойчивыми. Результатом многолетнего труда целой группы ученых-жрецов стали пять урд-знаков, запечатленных в редчайших кристаллах особой огранки, названные Защитниками. Тэйн видел весь ритуал от начала до конца, все его подробности, ставшие для него тяжелым откровением, шаг за шагом. Шайола древнего языка шиаллах, связывавшая камни воедино на Великом Колодце, не просто забирала силы проводящего ритуал — она забирала жизнь. Впрочем, жрецы Острова и не думали отдавать свои жизни за целостность мира — они предпочитали использовать чужие, принося жертву прямо там, на зеркально гладкой, чистой поверхности Колодца. Воздушный смерч прокатывался по земле и небесам, сопровождаемый огненными вспышками Кругов Власти, кое-где вызывая разрушения, неся смерть неосторожным и беспечным, но в результате все быстро возвращалось на круги своя. Хэльды некоторое время не работали, или работали со странностями, но постепенно и они приходили в норму. Спасенный островитянами Наземный мир преклонил колени перед всесильным и милосердным Небесным Островом. В последующие две эпохи отношения между двумя очагами цивилизации изменились до неузнаваемости: Остров правил телларианами, превратив их в послушных и покорных рабов, и дважды спасал Наземный мир от разрушений и хаоса.
Но рабы имеют свойство бунтовать. С появлением признаков очередной катастрофы Наземный мир вышел из-под контроля, прокляв своих покровителей и взявшись за оружие. Ненависть к Небесному Острову была столь сильна, что риалларцы, взбунтовавшиеся первыми, объединились с хильдами и прорвались через Столбы прямо на внутреннюю поверхность Агваллара. Резня была короткой и жестокой — воевать островитяне не умели. Погибла половина населения раканов, и только столица Острова, Зар Ала, устояла под натиском боевых дружин, благодаря вовремя воскрешенным из забытья боевым шайолам. Остров был оккупирован телларианами, а жрецы в это время искали способ вернуть обратно власть и могущество… Катаклизм все решил за них. Доступа к Великим Колодцам Теллара у них не было, и начало бедствия едва не застало жрецов врасплох. Ритуал был проведен на самом большом Круге Власти святилища Илбара в Зар Але, но к уже опробованной шайоле были добавлены дополнительные знаки ши-ала. Результат оказался неожиданным: Катастрофа обошла Остров стороной, лишь слегка задев самые первые слои тарса, при этом внутренние области Агваллара и вовсе не пострадали.
Наземный же мир лежал в руинах… Кто-то из теллариан вернулся домой, потрясенный случившемся и считая катастрофу местью островитян, кого-то жрецы успели уничтожить. Власть Острова над Наземным Миром опять была восстановлена, но уже в ином виде. Теперь островитяне боялись теллариан, закрылись и отгородились от них, насколько возможно. Именно тогда и возник запрет для илларов на оружие, именно тогда ученики агвалларской школы кэн-ли стали выборочно забывать о том, что они видели на Острове во время учебы. И никто больше не собирался защищать Наземный мир от хаоса. Все последующие катастрофы проходили по одному и тому же сценарию: Остров защищал сам себя и предоставлял хаосу разрушать Теллар, с тем, чтобы каждый раз снова приходить на него повелителями и хозяевами положения. К концу каждой эпохи ненависть к Агваллару вскипала с безудержной силой, и каждая последующая катастрофа отбрасывали Наземный мир назад.
Кэлленар не восстанавливался. В Наземном мире не было больше ярких, сильных людей, способных прочесть Арта Аш Ар второй раз, чтобы освоить шиаллах, а следовательно, не стало и тех, кто мог бы открыть книгу Арта Ран Кэй, книгу мастеров, обучающую создавать хэльды. Несмотря на доступность книг для самих островитян, то же самое происходило и на Острове. С каждой катастрофой Кэлленар терял все больше и больше составных элементов, а значит, слабел и разрушался. А люди искали другие пути, все дальше уходя от древнего искусства, все чаще оказывавшегося бесполезным.
****
Когда Тэйн в очередной раз взял Арта Сач Сал в руки, знаки на форзаце книги не ожили — это означало, что для него Арта Сач Сал закончилась. Его ошеломленный откровениями разум вот уже несколько дней пытался осознать грандиозность и неотвратимость надвигающегося бедствия, и отчаянно метался, пытаясь ухватиться за обрывки воспоминаний и выстроить хоть какой-нибудь план действий. Он мучительно пытался вспомнить, как именно звучали слова Кимра во время того знаменательного разговора в святилище Ильфейна. "Когда все пять ка-эль будут в ваших руках, кто-то из жрецов спустится сюда и очистит Наземный мир от ереси и скверны", — так, кажется, было сказано… "Спустится сюда и очистит Наземный мир", повторил он мысленно. Значило ли это, что островитяне собирались проводить ритуал на Колодце, как встарь, а не у себя на острове, а значит, исполнить то, для чего камни-защитники были созданы — защитить оба мира от последствий гибельного катаклизма. Или… или ему хочется в это верить?
Нет, верить им нельзя, вероломство — их второе имя, если не первое… Тысячелетиями они раз за разом совершали преступление против человечества, и только наивный простак поверит в то, что к островитянам неожиданно вернулась совесть. Теллариане соберут для жрецов разбросанные по миру камни, чтобы те в очередной раз сделали свое мерзкое, трусливое дело…
Единственное, что во всей этой истории выглядело более чем странным, так это местонахождение камней-Защитников. Они должны были оберегаться островитянами, как великое сокровище, но вместо этого оказались разбросанными по миру, во владении разных людей из разных стран. Любопытно было бы узнать, почему островитяне их лишились, но Книга не показала Ройгу эту часть истории. Возможно, история камней никак не была связана с надвигающимся бедствием, поэтому она и не отразилась в книге.
Он бесцельно бродил по Очагу, намеренно прячась от Ригойна и Линары — он понимал, что не сможет внятно ответить на их закономерные вопросы. Ноги сами принесли его к полюбившейся рощице хвар. Стоял теплый пасмурный и безветренный день, облака, низко висевшие над долиной, прятали от взгляда высокие горные пики, и Тэйн долго и бездумно глядел, как они медленно дрейфуют вдоль реки, укутывая, слово ватой, ближайший харран.
— Ты не в духе, — констатировал Рек, привычно усаживаясь рядом.
— Я закончил Книгу, — сказал Тэйн. — Можно уходить.
— А камень?
— Камень… Видимо, тебе придется-таки его украсть.
— Когда?
— Подожди еще пару дней, — вздохнул Ройг после паузы, все еще испытывая жгучий стыд от своего решения.
— Скажешь, когда решишь, — кивнул Рек, вдруг став серьезным. — Но я б на твоем месте не сомневался. Они тебе ни капельки не доверяют. Утром вон опять мусолили-терли, что с тобой делать — тут оставить, силой, или прикончить. Не решили пока, что именно. Говорят, ты там в своей книге что-то такое вычитал, что никто до тебя не видел…
Я поступаю с Ригойном не лучше, чем островитяне поступают с нами, подумал Тэйн с горькой усмешкой, когда Рек ушел. Я ему лгу, опускаясь до презренного воровства. Но я не верю, что они ничего не знают про камни-защитники. Не могут не знать, если осведомлены о Катастрофе по книге Арта Сач Сал. У того, кто соберет эти камешки, будет в руках могущественный инструмент, с помощью которого можно диктовать миру свою волю. Я этого не хочу… Пожалуй, теперь я не смогу никому верить.
Вечером он достал тетрадь, где вел обещанные Орису воспоминания об отсутствующей книге Свода и заметки о прочтении Арта Сач Сал, и внес последние записи. Потом аккуратно вырвал из нее лист, на котором восстановил по памяти подробности ритуала, и спрятал в карман куртки. Увы, никто из тех, кого он знал, шиаллахом не владел, а повторно прочесть Арта Аш Ар здесь ему вряд ли позволят. И так ему рассказали слишком много для чужака… Странное чувство тревоги подталкивало его бежать из Очага Солнца, не пытаясь найти ответы на бесконечные вопросы, возникающие в голове как грибы после дождя. Из Книги Сач Сал Тэйн понял, что время ритуала чем-то ограничено. Трижды островитяне останавливали хаос, и каждый раз это делалось до возгорания Кругов Власти. Возможно, процесс можно обратить вспять только в определенное время, и в этом случае он должен торопиться.
Услышав стук, он резко повернулся на табурете и чуть не свалился на пол. Тяжелая деревянная дверь, скрипнув, приоткрылась, пропуская Линару. Вид у нее был встревоженный и немного виноватый.
— Мы сегодня не будем заниматься? — спросила она, быстро оглядывая его простое жилище. Комната-пещерка, с низким потолком, широким, но жестким ложем, грубым столом и стояком для одежды, представляла собой типичное ученическое жилье. Тэйн особо не привередничал — вряд ли в Очаге Солнца имелись роскошные гостевые комнаты
— Поздновато для занятий, — ответил он, радуясь, что она отвлекла его от тяжелых мыслей. Линара улыбнулась ему скользящей улыбкой, и, заметив бумаги, подошла к столу. — Это для Ориса? — спросила она, мельком глянув на записи.
Тэйн кивнул.
— Прости меня за вчерашние слова, — вздохнула она сокрушенно. — Я разозлилась. Это неправильно, понимаешь? Иллар — убийца. Противоестественно. Ты пойми, человек, обладающей такой силой, как кэн-ли, да еще и с мечом в руках, это…
— Даже не начинай, — буркнул Тэйн. — Не я придумал боевые шайолы. И не я первый поднял руку на илларов, вынудив их защищаться.
— Я понимаю, — согласилась она, виновато улыбаясь. — Обстоятельства иногда бывают сильнее нас.
— Вообще странно, что с тобой так получилось, — продолжала она, обходя стол и усаживаясь на край кровати. Тэйн машинально отметил, что на ней нет уже привычного ему платка, золотистые волосы распущены, а платье тоньше и наряднее обычного. — Чаще всего иллары очень привязаны к своим убеждениям и яростно их защищают. Знаешь, есть точка зрения, что островитяне могут управлять вами через ваше клеймо.
— Слышал я этот бред, — хмыкнул он. — Как ты себе это представляешь? Рука с клеймом живет своей жизнью и двигается отдельно от тела?
Линара рассмеялась.
— А как оно выглядит, ваше клеймо? У нас нет илларов с острова, ты первый. Может быть, ты покажешь?
Глаза у нее были тревожные и голодные.
Тэйн подсел рядом, скользнув ладонями по ее талии, и медленно, глядя ей в глаза, принялся расстегивать рубашку. Линара сама стащила ее с плеч, скользнула кончиками пальцев по обнажившимся плечам и задержалась на левой руке, там, где на коже был нанесен сложный узор знаков. Клеймо иллара было рыжевато-коричневого цвета, шириною с ладонь и смотрелось как своеобразная татуировка-украшение. Линара водила пальцами по изгибам символов, повторяя узоры, пока он нащупывал застежки на платье. Нашел, бережно расстегнул одну, другую… Она плавно откинулась назад, на ложе, улыбаясь мягкой, зовущей полуулбыкой, и он наклонился над ней, собираясь поцеловать…
Руку пронзила острая боль. Он вздрогнул, ощутив, что узор на руке неожиданно нагрелся и горит, словно свежий ожог.
— Не обращай внимания, — шепнул он, видя, что она напряглась, и коснулся губами ее шеи, а она обвила его руками и жадно ответила на поцелуй…
Скрутило его совершенно неожиданно: резкой болью взорвалась голова, потемнело в глазах, руку с клеймом свело с такой силой, что он не сдержал стона и дернулся. Тэйн перевалился на спину, хватая ртом воздух.
— Что с тобой? — Линара приподнялась на локте, глядя на него внимательно и испуганно.
Желание и боль перехлестнулись в нем с такой бешеной, мучительной силой, что он с трудом сдержал приступ тошноты. Головная боль и судороги в руке пульсировали в такт биению сердца, его бросило в жар, затем — в холод. Обеспокоенная Линара подложила подушку ему под голову и укрыла одеялом. Он лежал, не шевелясь, не открывая глаз, и пытался понять свое неожиданно взбунтовавшееся тело. Откуда-то изнутри поднимались раздражение и неприязнь — к себе и к ней.
— Извини, — прошептал он сквозь зубы, боясь, что его сейчас стошнит. — Я, наверно, переусердствовал с Книгой. Я и сам… не ожидал.
— Не расстраивайся, — она с сочувствием погладила его по щеке. — Отдыхай. Мы еще успеем… поговорить.
Когда Линара ушла, плотно притворив за собой дверь, ушли и боль с дурнотой. Какое-то время он лежал неподвижно, ожидая подвоха, потом открыл глаза, осторожно поднялся и принялся исследовать клеймо. Кожа вокруг него слегка ныла, но рука двигалась свободно, никакого ожога не ощущалось.
В недоумении он прошелся по комнате, помахал руками и несколько раз присел, убеждаясь, что полностью здоров. Ничего подобного с ним еще не случалось… Илларам не запрещалось иметь семьи, они считались выгодной партией, семейным илларам позволялось жить не при храме, а в своих домах, но обычно никто из них не торопился в брак, пользуясь личной свободой и популярностью. Ройг не был исключением. Он легко увлекался и так же легко расставался со своими возлюбленными, и пока что ни одна из женщин не зацепила его душу по-настоящему. В Риан Ал Джаре он время от времени оставался на ночь после арраса, бывали случаи, что и не с одной танцовщицей, и никогда еще клеймо не реагировало так болезненно. Оно вообще никогда не причиняло неудобств. Даже после инициации.
Полностью раздевшись, он залез под одеяло и почти сразу же заснул. В предсонном сознании, за миг до сна всплыло сердитое и очень обиженное лицо синеглазой незнакомки.
Утром Тэйн еле поднялся. Книга вымотала его посильнее любых тренировок, любых подохов с Джерхейном и дружиной по Илломайнскому лабиринту, но еще сильнее давила растерянность на грани бессилия. Один камень — где-то здесь, в Ард Элларе, другой — и вовсе на Острове. Ригойн не отдаст свой добром, ни за что не отдаст, если знает правду, а значит, Реку придется его украсть.
Он с трудом отыскал Река; оказывается, тот еще ранним утром ушел в ближайший харран, и объявился только с первыми сумерками. Узнав о решении Ройга, он одобрительно закивал.
— Я уж поразузнал внизу, где арритов взять да куда ехать, где этот твой Сторожевой очаг находится. Не так уж и далеко, кстати, как говорят, несколько дневных переходов вниз по Торренту. Давай так… Завтра ты скажешь Орису с Ригойном, что уходишь. Задержи их хотя бы ненадолго. А я в это время схожу за камнем, — предложил он. — Попроси у них продукты в дорогу и карту местности. Не дадут — возьмем в долине, — Рек кивнул вниз, на едва различимые кихты. — Там люди добрее, иллару они не откажут. Хорошо бы, конечно, арритов добыть, да здесь их не держат, а там, — он кивнул на долину, — не продадут, мало их, придется до соседнего харрана пешком топать, и только там брать. Да и платить у нас нечем, разве что твоими услугами.
Тэйн медленно кивнул.
— С оплатой как-нибудь разберемся. Главное сейчас — взять камень и уйти без задержек.
— Уйдем, — хмыкнул Рек. — Где наша не пропадала…
— В Каньоне, например, — напомнил Ройг ворчливо. — Как бы наше с тобой нынешнее везенье не закончилось точно таким же образом.
— Не дрейфь, — хихикнул тот. — Не закончится.
Тэйн покачал головой. У него было острое ощущение, что островитяне их добром не отпустят.