Я искренне поблагодарил наставника, ибо испытывал чувство неловкости перед доктором. Ещё и грубое выражение, которым я оскорбил невиновного, не давало мне покоя. Надо как-то загладить вину, и беседа должна нас примирить. Панин с Щербатовым едва сдерживали улыбки после моих слов. Чуть позже я понял, что таким образом оба вельможи решили немного отдохнуть от постоянных «почему?», коими их бомбардировал один бывший арестант. Но ничего кроме ответной улыбки подобная хитрость у меня не вызвала.
— Откуда вам известно о трубке? — доктор сразу начал задавать вопросы, — Я прочитал немало книг по медицине, но даже не слышал о похожем инструменте. И для чего вы мыли руки и протирали дощечку, прозванную лопаткой?
Вот как ему объяснить, что я сам с трудом понимаю, о чём речь? Вернее, Майор рассказывал много всего о медицине и особенно гигиене, так он называл обязанность следить за чистотой тела и рта. Только передать доктору длинные рассуждения своего наставника невозможно. Благо сам Крузе облегчил мне задачу.
— Обдумав ваши слова, я не стал дожидаться ближайшего столяра и использовал сложенный кусок газеты, — произнёс немец, не дождавшись моего ответа, — И хочу заметить, что в оном методе есть смысл. Сердцебиение слышно гораздо лучше, как и дыхание человека. Значит, легче определить, поражены ли лёгкие простудой и состояние сердца. Но ведь это самое настоящее открытие! Ваше Высочество, если речь о тайне, то можете не указывать имя человека, придумавшего столь полезное приспособление. Только будьте любезны рассказать как можно больше о новых инструментах и способах лечения. Ведь это невероятно!
В тусклом свете небольшого возка, в котором путешествовал Крузе с испанцем, мы оба походили на заговорщиков, готовящих какую-то пакость. Глаза доктора блестели, он с трудом сдерживал дрожь в руках и напоминал истово верующего, соприкоснувшегося с настоящим чудом. Дон Алонсо своим серьёзным видом и ухватками сильного бойца, тоже должен вызывать подозрение. Уж больно опасно тот выглядит. Ещё и молчит постоянно. Наверняка замышляет, чего-то дурное. Да и я со своим бледным лицом и восторженным взором более напоминал весьма эксцентричную особу. Забавная у нас подобралась компания.
Удивительно, что нам позволили ехать вместе, без лишних свидетелей. Видно, охрана поняла, что никакие мятежники освобождать меня не собираются, и сам я бежать не стремлюсь. Вот и начали мне доверять. Не сказать, что надзиратели несли службу совсем скверно, но позволили наедине общаться с Крузе. Хотя, что я знаю о доне Алонсо? Появился испанец весьма неожиданно. Да и не просил я об обучении фехтованию. Значит, де Кесада может служить в экспедиции. Поэтому нельзя никого близко подпускать к себе. Ведь я тоже, следуя изменившемуся отношению окружающих, успокоился и стал менее осторожным. Только про трубку всё равно придётся поведать.
— Монаха, который изучал медицину, а ещё писал трактат о целебных травах и иных способах врачевания, звали Кирилл, — выдаю давно приготовленную историю, — Я тогда был юн и не понимал много из рассказов старца. Да и давно это было. Потому сам не понял, как знания будто появились в голове, заставив действовать для помощи мальчику. Если вы попросите сейчас вспомнить нечто подобное, то ничего не получится. Но я попробую рассказать о том, что знаю.
Тщательно подбирая слова, описываю собеседнику всё, что удалось воссоздать в памяти. Объяснил, что трубка должна расширяться с двух сторон, чем вызвал у Крузе новый приступ любопытства. К сожалению, Майор показывал мне подобные предметы быстро, не заостряя внимания и мало объясняя, как они работают. Во время остановки я попытался изобразить обсуждаемый предмет на бумаге. Доктор сначала пытался добиться объяснений. Но затем сдался и быстро спрятал заветный листок в свой сундук.
Касаемо мытья рук и врачебных инструментов мы достигли быстрого понимания. В отличие от многих коллег, Карл Фёдорович является адептом чистоты. Немец, несмотря на происхождение, любил и регулярно посещал баню, что советовал делать своим пациентам. Потому он сразу принял необходимость мытья рук и инструментов. Мы же не едим с грязной посуды и не пользуемся ложкой, испачканной в навозе? Примерно так рассуждал мой собеседник. А вот его слова о том, что многие врачи считают ежедневное мытьё излишним и даже опасным, показались удивительными. Сам я не мылся неделями, но всегда следовал наставлениям своего тайного друга и при любой возможности очищал тело от грязи. Здесь же люди добровольно отказываются от мытья! Звучит просто глупо, но медик явно не шутил.
Ягодами Крузе меня особо не пытал. По его словам, подобные рекомендации имеются в лечебниках, и подобные методы применяются веками. А вот гипотеза о выходе пота путём приёма определённых продуктов тоже увлекла доктора. Но мне не удалось пояснить, почему от жара надо пить горячие настои. Мол, наоборот, медики упорно поят хворых холодной водой, дабы снизить внутреннюю горячку. А я просто не знал ответа, посему предложил немцу провести испытания на будущих больных.
В конечном итоге столь настырный попутчик основательно меня вымотал. Просто доктор совершенно не знает меры и готов говорить о медицине сутки напролёт. Чего не скажешь обо мне. Я бы лучше обсудил иные предметы. Только испанец молчал или делал вид, что дремлет. Хотя проскальзывающая на его губах улыбка, убеждала в том, что нашу беседу внимательно слушают. А Крузе после обсуждения любого вопроса, будь то история или устройство мира, через минуту возвращался к клизмам и кровопусканию.
Карл Фёдорович являлся сторонником последнего действа и применял его к большей части больных. Да и промывание кишок, по его словам, весьма полезная практика. Не знаю. Мне кажется, что некоторым господам надо меньше есть и больше двигаться. О чём я и донёс доктору. Подобное утверждение породило новый виток споров и требований доказать его фактами. А как я это сделаю, если ничего не знаю? Слова сами сыплются с языка, минуя мозг, не давая возможности их обдумать. Прямо какая-то напасть. Когда пытаешься намеренно, что-то вспомнить, то не получается. И вдруг важные знания сами приходят в голову, когда их никто не ждёт.
А ещё я понял, почему Панин и Щербатов решили временно от меня избавиться. Думаю, за время дороги мне удалось основательно их утомить. Ведь в столице у вельмож было время передохнуть и заняться своими делами. Здесь же днями напролёт перед глазами излишне любопытный человек, не прекращающий задавать вопросы. Здесь кто угодно взвоет.
Таким образом, перемещаясь из возка в возок, прошло несколько дней. Дорога текла своим чередом. Только снега становилось больше, лес гуще, а людей меньше. Когда нам стало нечего обсуждать с доктором, я перебрался в карету к вельможам. Долгая дорога и мороз начали сказываться и на моих наставниках. Они немного приуныли и стали излишне раздражены, что удавалось скрывать. Мне же хватило такта вести себя тише и больше слушать, чем спрашивать.
Кстати, я оказался прав, подозревая наличие других конвоев. Однажды на подворье прискакал человек и о чём-то беседовал со старшиной обозников. Я его видел ранее, после отъезда из столицы. Да и наш путь был обычно проторён, хотя других повозок почти не встречалось. Далее не происходило никаких событий. Разве что начался Рождественский пост, о котором Панин пытался благополучно забыть. Но здесь меня поддержал Щербатов, решивший в очередной раз уколоть графа. Небольшое воздержание полезно, поэтому Никита Иванович зря обиделся на Михаила Михайловича.
Наконец, долгий путь подошёл к концу, и наш возница объявил, что вскоре мы прибудем в Холмогоры. Сама дорога стала оживленнее, в обе стороны перемещались возки и целые караваны. Дорога шла вдоль берега Северной Двины, и я не уставал восхищаться открывающимся видом. Даже Панин превозмог свою обычную вялость и живо вступал в споры со Щербатовым. Вельможи в первую очередь обсуждали деяния Петра, происходившие в сих местах, заодно касались и других исторических периодов. Я внимательно слушал всё и не перебивал. Благо оба рассказчика мастерски владели словом.
*
В предместья городка мы въехали днём. Первое, что мне бросилось в глаза — это дома. Они разительно отличались от ранее встреченных нами в пути. Вернее, здесь все постройки были основательными, часто с двумя этажами и большими подворьями. Это не крестьянские избы, вросшие в землю, где в небольшой комнатушке ютилось десяток человек. Да и сами люди, которых удалось разглядеть, отличались добротной одеждой и гордым видом. При появлении нашего каравана никто шапки не ломал, а просто провожал взглядами. Печи здесь тоже добротные с трубами. Крыши покрыты деревом, а не соломой, хотя их плохо видно из-за снега.
Городок мне сразу понравился. Но сейчас все мои думы занимала предстоящая встреча. Вначале я хотел расспросить Панина про своих родных, но отказался от этого замысла. Они же не перестанут быть моей семьёй в зависимости от внешнего вида. В глубине души я боялся холодного приёма, но сразу гнал столь дурные мысли. А ещё мне пришло в голову попросить графа не извещать отца и братьев с сёстрами о нашем приезде. Очень хотелось взглянуть на них со стороны и лишний раз не беспокоить. Ведь, несмотря на высокий статус, люди живут в небольшом городке, а их жизнь отличается размеренностью и спокойствием. И тут вдруг как снег на голову сваливается целая толпа, ещё и с пропавшим братцем.
Признаюсь, я думал, что моя семья живёт в лучших условиях. Но их пристанищем оказалось обычное подворье, правда, с двумя этажами и несколькими постройками. Судя по ещё одному дому, расположенному рядом, там размещалась охрана. На улице никого не было, потому я поблагодарил Панина за понимание. Сейчас бы здесь случился настоящий переполох. А так просто подъехал наш возок, да один из кавалергардов остановился возле избы охраны.
Выхожу на улицу и вдыхаю морозный воздух. Мне удаётся немного успокоиться и унять дрожь в ногах. Панин и Щербатов молча наблюдали за моими терзаниями, относясь к ним с пониманием. Вот за это им огромное спасибо!
Наконец, справившись с чувствами, я толкнул массивную дверь, заскрипевшую петлями. Оглядываю большой двор, прислушиваюсь к звукам, которые издаёт скотина и птица, закрытая в амбарах. Запахи обычные, похожие на многочисленные ямские дворы. Скажем так, дух навоза перебивает все остальные. Двор очищен от снега и всё выглядит чистенько.
Вдруг отворилась дверь дома и на крыльцо вышла невысокая девушка, одетая в весьма простое и застиранное платье. Подобное одеяние больше приличествует крестьянке, как и тёплый платок. В руках у неё было лукошко, которое она уронила от неожиданности, при этом громко вскрикнув. Мне вначале подумалось, что это какая-то прислуга. Но судя по поведению девушки, я ошибался.
— Ванецка? — воскликнула она звонким голосом, ласково исковеркав букву «ч».
Только сейчас не до произношения. Я понимаю, что это моя сестрёнка! Хочу ответить, но горло будто высохло, а сердце предательски сжалось.
— Лиза? — мне, наконец, удалось выдавить хоть одно слово.
— Ванецка! Я знала! Я всегда верила!
Не прошло мгновения, как девушка повисла на моей шее. В нос ударил запах молока, свежего хлеба и пота. Объятья сестрёнки оказались неожиданно крепкими. Тут же на крыльцо выбежало два парня в простых рубахах и штанах. А из-за их плеч выглянула девушка, похожая на Лизу.
— Это наш братик Ванецка! — воскликнула сестрёнка, и вышедшие на крыльцо кинулись меня обнимать.
От избытка чувств они меня чуть не уронили. Затем опомнились и начали смущённо оправдываться. Но затем крепко прижались ко мне, будто боясь потерять. Наша пятёрка долго стояла обнявшись, не замечая ничего вокруг.
— Мы всегда верили и ждали! Наконец, боженька услышал наши молитвы! Как же мы тебя ждали, Ванецка! — продолжала восклицать Лиза, а братья с Катей прижимались ко мне всё сильнее.
Мне же не удалось совладать с накатившими чувствами. Последние годы я не только закалял своё тело, но и дух. Раньше молчаливые и ухмылявшиеся мучители заставляли меня просить пощады и прекратить истязания. Но далее моя душа заледенела или даже умерла. Я дал себе слово, что палачи не услышат более ни одной мольбы и сдержал его. Да, меня часто посещало отчаяние и желание умереть, но никто более не видел мою слабость. Этот лёд смог растопить Майор, но не до конца. Просто ко мне вернулось желание жить, но не более того.
И вот сегодня я заплакал. Более того, мне с трудом удалось удержаться от рыданий. Столько лет в мечтах я представлял эту встречу, и она произошла. Моя семья рядом и большего для счастья не нужно!
— Не плац, — смешно проговорила сестрёнка, вытирая выцветшим рукавом мои слёзы, — Всё же образовалось. Теперь мы навсегда будем вместе! Так ведь?
— Да, — отвечаю, шмыгнув носом, — Я вас более не покину!
А ещё в голове билась мысль, будто птица, опутанная сетью. Теперь можно забыть о мести и многом другом. Эти милые люди, взирающие на мир наивными и добрыми глазами, не просто моя семья. Они станут залогом моей лояльности. Не удивлюсь, если меня отправили сюда, дабы проследить за семейной встречей. Даже глупый человек поймёт, что я их никогда не брошу и не дам в обиду. И за всё это придётся платить. Но я готов к этому и не буду раздумывать, услышав цену.
Поворачиваю голову и пристально смотрю в глаза Панина, вошедшего во двор. Судя по всему, я не ошибся, уж больно задумчив был Никита Иванович.
Тем временем на крыльцо выбежала целая толпа молодых людей и взрослых женщин. Они смотрели на нас и счастливо улыбались.
— А где отец? — спрашиваю Лизу, почувствовав небольшое волнение.
— Бацка захворал. Но он будет счастлив. Пойдём скорее в дом, ведь он ждал столько лет!
Глава 8
Декабрь 1764 года, Холмогоры, Российская империя.
Уууу! С трудом сдерживаю лезущий наружу гнев. Как же так? Ведь всё очевидно, но никто не обращает на это внимания. Где был доктор? Почему его никто не вызвал? Дело в том, что отец начал терять зрение. Человек о встрече, с которым я мечтал долгие годы, пытаясь вспомнить его лицо, болен. И никто не собирается его лечить. За что?
— Как же я рад, сынок! Хоть бы так, — грубоватая ладонь прошлась по моему лицу, стерев появившиеся слёзы.
Не слишком ли я даю волю чувствам? А что делать? Несмотря на все прилагаемые усилия, сдерживаться очень сложно. Тем более, когда видишь, как страдают близкие тебе люди.
Если братья с сёстрами просто похожи на обычных крестьян, пусть и зажиточных. Хотя, это в корне неверно и их надо переодевать. А вот на отца без слёз не взглянешь. Некогда блистательный аристократ превратился в свою бледную тень. Породистое лицо покрылось сетью морщинок, руки огрубели, волосы на голове выпали, но это не самое страшное. Отец в последний год начал стремительно терять зрение. Мне больно видеть его слезящиеся глаза, пытающиеся рассмотреть сына после столь многолетней разлуки. Ещё и света маловато, ведь на севере рано смеркается, да и день сегодня пасмурный без единого солнечного лучика. К тому же, комната у отца с небольшим окошком. Свеча, зажжённая по такому знаменательному поводу, не давала хорошо рассмотреть его. Позже я узнал, что родственники больше пользовались лучинами аки голытьба.
Занозой в сердце впились обида и непонимание. Почему мою родню содержат в столь отвратительных условиях? С виду всё выглядит весьма пристойно. Тот же Панин ещё в столице успокоил меня, сообщив, что семья занимает архиерейскую усадьбу и ни в чём не нуждается. Мол, для этого из казны выделяются весьма солидные суммы.
Только мои ожидания сразу разбились об увиденную картину. Братья и сёстры носили потрёпанные наряды, более свойственные мещанам или зажиточным крестьянам. То же самое касалось обувки, но хоть обошлось без лаптей и онучей. Обстановка в усадьбе поражала своей скромностью, если не сказать убогостью. Отец тоже не блистал нарядами. Но у него хотя бы оставались предметы былой роскоши в виде старого камзола и затёртой до дыр шубы.
Но и это ещё не всё. Многочисленные обитатели дома держали скотину с птицей, которая помогала им выживать. А рядом с домом разбит огород, где выращивались овощи. Слушая восторженные рассказы Лизы о новом выводке цыплят и увеличившимся удоям, позволившим сделать больше творога, я медленно зверел.