*
Яркое солнце, отражаемое снегом, буквально ослепляло. А небольшой морозец давал возможность дышать полной грудью и наслаждаться лесным воздухом. Издалека доносился лай собак и возбуждённые крики охотников. Наверное, они нашли берлогу, и скоро будут брать медведя на рогатину.
Но два наших героя предпочитали медленно прогуливаться по утоптанной площадке и беседовать. Иногда они подходили к небольшому столику, где расторопный слуга подносил им небольшие чарки наливки. Выпив холодного напитка и крякнув от удовольствия, сиятельные господа продолжали беседу. Оба вельможи не являлись поклонниками охоты. Здесь они оказались в гостях у одного графа, который и затащил их на старинную забаву русской знати. Только о встрече они договорились заранее, поэтому, закончив с политесами, перешли к сути. Дабы не путать собеседников, назовём одного из них князь, а второго — фаворит.
— Не подумайте, что мною движет обида из-за опалы. Я небеден и могу найти приложение своих сил на многих поприщах, что и делаю. Хотя, вынужден признать, что скучаю на чужбине, куда меня якобы отправили с дипломатической миссией, — произнёс фаворит, — Ведь русскому человеку оказана милость и ему позволено раз в год возвращаться в Россию, дабы заняться личными делами.
В последних словах вельможи прозвучала больше горечь, нежели раздражение или сарказм. Он всегда отличался воспитанностью и даже мягкостью. Потому и сейчас не позволял себе резких выражений.
— Иван Иванович, никоим образом не сомневаюсь в твоих истинных намерениях, — ответил князь, хотя, не особо верил в бескорыстность собеседника, — Меня тоже облагодетельствовали, вон орденов надарили и сенатором назначили. Но, по сути, я сейчас в отставке. Благо, что не послали в Европу. Ты говори, зачем звал. Вернее, предлагай, ибо я непонимание строить не собираюсь. И знаю, для чего приехал.
— У неё сейчас нет никаких прав на престол. Но не это главное. Последние указы приведут страну к гибели, — заметив ироничный взгляд князя, фаворит поправился, — Просто держава наша вместо пути прогресса и просвещения пойдёт по сомнительной дорожке, которая её ослабит. Более того, преференции дворянству дополнительно усугубят ситуацию. Одновременно с этим возвысятся разные проходимцы и курляндская нищета. Немцы и так взяли слишком много власти. Но будет ещё хуже. Причём в самой Европе они являют собой образец стремления к изменению заскорузлых обычаев. Здесь же, верно служат императрице, которая всё более ограничивает крестьян, закабаляя новых.
— Здесь трудно спорить. Только дворяне истово поддерживают указ о вольностях, коих при Екатерине, стало ещё больше. Наш глас разума тонет в общем рёве довольных глупцов и невежд. Ничего плохого в возвышении бедной части дворянства я не вижу. А вот постепенное разложение служивого сословия уже началось. Но мы не можем повлиять на это. Понимаю, что за тобой стоит немало людей. Однако, даже если мы объединим силы, в лучшем случае лишимся нынешнего положения, а в худшем — головы. И я точно не буду сейчас интриговать, чего и тебе желаю.
— Хорошо рассуждать подобным образом, имея близкого друга в окружении наследника. Но раз мы откровенны, то не верю, что ты, Пётр Никитич, сделал это просто так, — немного сварливо ответил фаворит, но быстро погасил всплеск недовольства, — Я же вижу, что вы чего-то задумали. Знай, можете на меня рассчитывать. И дело не в Иоанне, который может оказаться ещё хуже. Но смотря, кто будет его направлять. Против вашей партии мы ничего не имеем. Потому и предлагаем объединить усилия.
— Иван Иванович, постарайся поменьше рассуждать о подобном вслух. Тут наши московские друзья, кои хотели втянуть в свой смешной кружок и меня, уже поставили себя под удар. Каждая дворняга уже знает об их потешном заговоре против Её Величества, — с усмешкой произнёс князь, — Неразумным невдомёк, что именно сейчас Шешковский будет свирепствовать, выискивая любой намёк на измену. Думаю, вскоре последует наказание. А далее, этот пёс начнёт искать новых интриганов.
Некоторое время фаворит обдумывал слова князя. Затем вздрогнул от раздавшегося из леса рёва довольных добытчиков. Ещё немного помолчав, он молча кивнул, будто соглашаясь сам с собой, и произнёс.
— Я понял. Придётся ждать и молчать. Мы к этому готовы и изначально не собирались спешить. Сколько?
— Года два, не меньше, — сразу ответил Пётр Никитич, — Кроме Шешковского и этого тихони Суворова, который тоже бдит, есть ещё что-то. Будто двойное дно в сундуке. Только мы никак не можем разгадать эту загадку.
Фаворит просто кивнул и показал знаком собеседнику на стол, предлагая отметить удачное завершение охоты.
[1] Жанна-Антуанетта Пуассон (1721 — 1764), более известная как маркиза де Помпадур — фрейлина, хозяйка литературного салона, официальная фаворитка (с 1745) французского короля Людовика XV, которая на протяжении двадцати лет имела огромное влияние на государственные дела, покровительствовала наукам и искусствам.
[2] Этьен-Франсуа де Шуазёль, герцог д’Амбуаз и граф Стенвиль (1719 — 1785) — французский государственный деятель эпохи Просвещения, глава французской дипломатии в последней трети царствования Людовика XV.Был резидентом в Риме (1753—1757) и в Вене (1757—1758), получил титул герцога, а в 1758 году, благодаря маркизе де Помпадур, стал министром иностранных дел и пэром Франции. Остроумный, ловкий и смелый царедворец, Шуазёль занял первое место при дворе, держал открытый стол на 80 человек и, получая 800 тысяч ливров, был в долгах.
[3] Сезар Габриэль де Шуазёль-Прален (11712 — 1 1785) — французский государственный, военный и политический деятель, дипломат, генерал-полковник французской армии, морской министр Франции (1766—1770), министр иностранных дел Франции (1761—1766), почётный член Парижской академии наук.
[4] Джордж Гренвиль (1712—1770) — британский государственный деятель. Проработав в правительстве в течение короткого периода в 7 лет, стал Премьер-министром Великобритании (1763—1765).
[5] Джордж Монтегю-Дунк, 2–й граф Галифакс (1716 — 1771) был британским государственным деятелем георгианской эпохи. Благодаря своему успеху в расширении торговли на Американском континенте он стал известен как «отец колоний». Президент Торгового совета с 1748 по 1761 год, он способствовал основанию Новой Шотландии в 1749 году, столица Галифакса была названа в его честь. Когда король Франции передал Канаду королю Великобритании после Парижского мирного договора 1763 года, он ограничил ее границы и переименовал в «Провинцию Квебек». Являлся поклонником крикета.
[6] Северный департамент входил в структуру правительства Королевства Англии с 1660 по 1707 год, а затем Королевства Великобритании с 1707 по 1782 год. Далее его функции были переданы Министерству внутренних дел и Министерству иностранных дел. Северный департамент отвечал за Россию, Швецию, Данию-Норвегию, Польшу, Нидерланды и Германскую Священную Римскую империю.
Глава 6
Глава-6.
Ноябрь-Декабрь, 1764 года, Архангельский тракт, Российская империя.
Зимняя дорога — это просто волшебство! Бесконечные леса и поля, уже хорошо запорошённые снегом, вызывали у меня просто детский восторг! Да я и есть ребёнок, если называть вещи своими именами. Хорошо, что оба наставника спокойно воспринимали моё состояние и постоянные возгласы удивления.
Из Шлиссельбурга в Царское Село и далее в столицу я ехал в закрытом фургоне. И даже на коротких остановках был лишён возможности рассматривать окружающий мир. Низко надетая шляпа и шарф, намотанный на лицо, сильно сужали обзор. Да и я старался не злить надзирателей, лицемерно называемых лакеями.
А сейчас в нашем возке целых два окошка! Пусть стекло мутноватое и его постоянно приходится протирать ото льда, но оно того стоит! Сначала за окном проплыли, показавшиеся мне бесконечными улицы столицы. Вы даже не представляете, насколько красив и огромен город Петра! Затем пошли предместья, а далее лес. Я перемещался по скамье слева направо и обратно, стараясь рассмотреть как можно больше. Меня восхищало всё — дома, проходящие мимо повозки и, конечно, природа!
Когда мы переезжали первую речку, покрывшуюся льдом, я упросил Панина остановиться и с удивлением рассматривал это чудо. Майор рассказывал о воде, и её способностях переходить из одного состояния в другое. Но ранее мне не удавалось видеть такое количество льда. Сопровождавшие наш поезд гвардейцы из конвоя сначала не могли понять моего состояния. Затем посмеивались в усы, но без особой злобы. Никита Иванович тогда уговорил меня продолжить путь и более сдержанно проявлять чувства. Ему легко говорить. А какого труда мне стоило давить рвавшийся наружу восторг?
Даже остановки на ямских дворах, не поумерили моего восхищения. Панин всё больше ворчал, пеняя на плохую пищу, хотя и захватил в дорогу повара. Пока мы ограничивались весьма скудным перечнем блюд, приготовленных из продуктов, взятых с собой из столицы. А ещё были те самые отхожие места, жутко раздражающие графа и веселящие князя. Чего говорить о ночлеге, когда Никита Иванович не мог сомкнуть глаз и уже готов был возвратиться. Но просьба императрицы сродни приказу и её необходимо выполнять.
Наставник, было, решил останавливаться в дворянских поместьях, расположенных вдоль тракта, но отказался от этой мысли. Во-первых, сильно увеличится время пути. А во-вторых, подобному изменению резко воспротивился поручик Столыпин[1], командовавший нашим конвоем. Молодой кавалергард весьма серьёзно относился к поручению и был весьма строг в вопросах дисциплины. Своих людей он не тиранил, да и в наши дела не лез, соблюдая некую дистанцию. Но при этом являлся педантом и формалистом, как обозвал его едкий на язык Щербатов.
Кстати, князь вёл себя спокойно и относился к происходящему с иронией. Панин сначала злился на шутки попутчика, связанные с отсутствием должных условий. Но затем смирился и начал посмеиваться вместе с Михаилом Михайловичем. В дороге оба наставника скинули столичный лоск и наносную щепетильность. Нет, выражения они выбирали, но стали заметно проще.
В первый день мне дали возможность насладиться дорогой и переварить полученные впечатления. А вот затем началось обучение. Приятно, что оно проходило в форме чтения лекций на определённые темы, перемежаемые спорами с оппонентом. Аргументы обоих вельмож мне давно понятны. Но оттого уроки не стали скучнее, а скорее, наоборот. Кроме лекций, я получил немало знаний о Северной войне, проходившей в этих краях и подвиге русской армии, победившей вопреки всякой логике. Здесь настало время Щербатова, который рассказывал об интригах, сражениях и реформах, упоминая мельчайшие подробности, но при этом умудрялся очаровывать слушателей. Даже Панин похвалил князя, чем сильно его удивил и порадовал. Я же снова впитывал знания и засыпал наставников множеством вопросов.
*
— Вставайте, мой принц, — раздался голос испанца, вырвавший меня из приятного сновидения, — Не время лежать, пора заниматься.
Дон Алонсо удивил моё небольшое окружение, изъявив желание ехать с нами. В отличие от француза и двух других учителей, осторожно отказавшихся от поездки, испанец был твёрд в своём намерении. Несмотря на учеников, оставляемых в столице, он решил продолжить издевательства над телом одного арестанта. Шучу, конечно. Но с каждой неделей наставник увеличивал нагрузки, не желая слушать никаких возражений. Я-то помалкивал, но в спор с учителем фехтования вступили его коллеги, испугавшиеся за моё здоровье.
Впрочем, все упрёки остались бесполезными. Более того, синьор де Кесада добавил дополнительный урок по освоению огнестрельного оружия. Для меня это стало приятной неожиданностью, так как ранее я удостоился только вручения палки, обзываемой учителем тренировочной шпагой. А здесь сразу пистоль! Правда, сразу пострелять не получилось, ибо сначала пришлось освоить все механизмы оружия и уход за ним. Но испанец пообещал, что в дороге предоставит мне такую возможность.
Зато никто не отменял утреннюю разминку. Надо заметить, что тренировки теперь проходили три раза в день, но наиболее тяжело было утром. И дело не только в морозе и предрассветной темени. Мне приходилось бегать по колено в снегу, а затем изображать стойки на едва утоптанной поверхности, выслушивая едкие комментарии Алонсо. Благо сразу после занятий я оказывался в тёплой избе. А там мой новый слуга Пафнутий заранее готовил сменную одежду, грел воду для омовения и заваривал чай с травами. Испанцу же, полагалась солидная порция глинтвейна, которую он употреблял с явным наслаждением.
Сопровождающий нас доктор Крузе, тоже возмутился столь насыщенным занятиям на морозе. Мол, его подопечный может схватить какую-нибудь простуду. На что Алонсо с присущей ему прямотой ответил, что от хорошей пробежки и махания шпагой ещё никто не умирал. Греющиеся в тепле лежебоки имеют больше шансов заболеть, нежели человек, развивающий своё тело. Также он добавил, что меня не смогло загубить даже многолетнее заключение, поэтому медик зря беспокоится. Подобное заявление вызвало явное неудовольствие Панина, который после этого имел короткий разговор с испанцем. Тот более не упоминал про моё заключение, но продолжал выражаться весьма откровенно.
В одном Алонсо прав. На это обратил внимание ещё Майор. Многолетнее заключение не отразилось на моём здоровье. А ведь в детстве я переболел оспой и чуть не умер. Но мне не удалось вспомнить про иные опасные недуги, которыми я хворал в более взрослом возрасте. Разве что несколько раз простыл, но зараза ко мне не липла. Да и страшная болезнь, выкашивающая людей, не оставила на моём лице никаких отметин. Прямо чудо какое-то!
Пока же не до воспоминаний. Поднимаюсь с лежака, названного Паниным каменным, и быстро надеваю штаны, рубаху и мягкие сапожки. Далее быстрый поход в кривоватый сруб с отверстием в полу. А затем наступило время испанца. Сначала под его надзором и вышедшими на улицу гвардейцем и обозником, кутающимися в тулупы, я делаю пробежку от ворот постоялого двора по заснеженной дороге. Пробегаю примерно сто метров, которые пока неизвестны в этом времени, а затем возвращаюсь. И так десять раз подряд без всяких передышек. Да и глотать ртом морозный воздух — весьма неприятное дело. Предпочитаю дышать носом и не сбиваться с заданной скорости.
Затем шли упражнения, которые я сам предложил наставнику. Тот подумал, несколько раз выполнил их сам, и полностью одобрил. Поэтому каждое утро я делаю наклоны, отжимания, приседания и растяжку. Далее идут нелюбимые мною стойки. К тому времени тело настолько разгорячено, что от него валит обильный пар. Но Алонсо не обращает внимания на подобные мелочи и требует показывать заученные ранее позиции.
В это время начинает просыпаться наш караван, а Столыпин присоединяется к нашим занятиям. Только поручик не бегает, считая сие занятие лишним для настоящего кавалериста. Но помахать палашом он любит. Да и наша разминка пришлась Алексею Емельяновичу по душе. Очень показательный пример, на который обратил внимание де Кесада. Остальные кавалергарды особо себя не утруждали. А ведь среди них были не обычные солдаты, а прапорщики и даже два подпоручика. К гвардейским чинам надо прибавлять один класс, то есть офицеры конвоя являются подпоручиками и поручиками. Двадцатилетний же Столыпин — ротмистр.
Вон как уважительно ко мне отнеслась Екатерина! Не удивлюсь, если мой слуга Пафнутий и его помощник Анисим тоже имеют какие-то чины, но проходят по ведомству Шешковского. Да и тщательно скрываемые повадки некоторых возниц и лакеев, сопровождавших наш поезд, весьма отличаются от обычной прислуги. Проскальзывает в них некая толика опасности и уж слишком цепко они наблюдают за моей персоной. Когда я начинаю пробежку, кто-то из этой публики оказывается на месте моего разворота, делая вид, что пришёл по каким-то делам. Лучше бы не смешили и спокойно выполняли свои обязанности. Я же всё понимаю — служба.
А через некоторое время произошёл случай, сильно изменивший отношение ко мне некоторых людей. Можно сказать, что сама их жизнь тогда сделала резкий поворот.
*
Надвигающаяся непогода застала нас при следовании по архангельскому тракту вдоль Онеги. Места здесь просто дивные, но в ноябре не особо приветливые. Если ветер со стороны Ладоги был просто колюч, то при подъезде ко второму озеру, он временами напоминал вьюгу. Благо пока не было сильных снегопадов и нам удавалось следовать по проторённой дорожке. А вот на подъезде к устью Вытегри погода резко испортилась. Сначала появился вездесущий ветер, а затем обильно повалил снег. К тому времени мы уже значительно отдалились от ямского подворья. Прискакавший к нашему возку Столыпин предложил провести быстрое совещание.
— Мы не успеем добраться до следующего постоялого двора, — произнёс поручик, слезший с лошади и подошедший к открытой двери повозки.
С улицы сразу пахнуло морозом, и внутрь кареты полетели снежинки. Панин ещё сильнее укутался в соболиную шубу, хотя я недавно подбросил несколько щепок в небольшую печку, стоящую на полу. Столыпин, чьё лицо раскраснелось от мороза, а шапка была заметно припорошена снежком, улыбнулся, глядя на такое поведение изнеженного графа.
— Что вы предлагаете, Алексей Емельянович, — нарушил затянувшуюся паузу Щербатов.
— Мы можем вернуться, пока не начался сильный снегопад. Либо предлагаю остановиться в ближайшем селе Кузнецово. Подпоручик фон Левенроде бывал в этих краях прошлым летом, посещая усадьбу сослуживца, получившего наследство. Село и близлежащие деревеньки принадлежат теперь офицеру по фамилии Арсеньев. Народу здесь живёт не много, но дома относительно добротные. Есть церковь, и даже льняная мануфактура. Мест должно хватить для размещения всего обоза.