Старенькая «Нива» с красным крестом скрылась за углом. Сбитнев выдохнул, покачал головой и, наконец, позволил себе опуститься на прохладные ступени крыльца. В ушах шумело, руки дрожали, сердце и не думало утихомириваться.
— Вот тебе и пошел на поправку, — сморщившись от сухости в горле, пробормотал Федор Иванович.
Два часа назад он уже готов был поверить, что с Максимом все в порядке. Но сейчас…
Сбитнев только начал подметать, когда на втором этаже открылось окно и показалась Нина Евгеньевна. Выглядела она гораздо лучше, чем вчера. Дворник улыбнулся, поздоровался. Серова в ответ кивнула и рассказала, что Максим недавно проснулся, неплохо поел и сейчас пойдет мыться. А она пока проветрит квартиру.
«Вот и славно», — подумал Федор Иванович, возвращаясь к работе.
Минут пять утреннюю тишину нарушал только шелест метлы. Потом из окна Серовых донеслись грохот, звон и крик:
— Не надо! Максюша!.. Миленький!..
В груди что-то оборвалось, во рту посолонело. Сбитнев бросил метлу и метнулся к подъезду. Взлетел по лестнице и заколотил в дверь.
— Помогите! Он же убьется!.. — открыв, Нина Евгеньевна вцепилась в руку дворника и потащила его по коридору.
Из ванной слышались мычание и стук. Сбитнев остановился в проеме и застыл, глядя на Максима.
Зажмурившись и оскалив зубы, тот сидел на полу и бил по голове пустой пластмассовой рамой из-под зеркала. Лоб и правая щека блестели от крови, узкие темно-красные дорожки бежали к груди. Вокруг блестели осколки, валялись флаконы с шампунями, пеной для бритья, мочалка, пара зубных щеток и кусок желтого мыла.
— Быстро неси простыню! — Федор Иванович обернулся, легонько подтолкнул Нину Евгеньевну.
Затем перешагнул через корзину для белья и открыл холодную воду. Вырвав у Максима раму, дворник повалил его и прижал руки к полу.
— Скорее! — крикнул он, с трудом удерживая парня.
Тот мотал головой, хрипел, скалился и пускал кровавые слюни.
В дверях появилась Нина Евгеньевна со скомканной простыней.
— Намочи! — велел Сбитнев. — Потом накроем его!
«Камзол» помог. Максим перестал биться и хрипеть, только изредка вздрагивал.
Сбитнев выдохнул, подошел к тихо плачущей Нине Евгеньевне и обнял.
— Я ничего не успела сделать! — зашептала она, не отводя глаз о сына. — Он как в зеркало посмотрел, сразу затрясся. Потом голову наклонил и бросился вперед. Ударился, чуть не упал. Вцепился в раму, сорвал со стены и начал себя бить. Осколки во все стороны летели. Господи! — Серова вздрогнула и с испугом посмотрела на дворника. — Что же я стою?! Он ведь поранился, ему врач нужен!
Она метнулась к телефону, но Сбитнев удержал ее за руку.
— Погоди, — сказал он. — Врач ему и вправду нужен, но не какой попало. Есть у меня знакомый, очень хороший.
Дворник нырнул в карман брюк и вытащил старенькую записную книжку без обложки.
— Сейчас-сейчас, — бормотал он, торопливо перелистывая истрепанные страницы. — Где там у меня Игорь Витальич… Ага, вот!
Игоря Витальевича Королькова Сбитнев знал больше двадцати лет. Они подружились, когда тот появился в городской психиатрической лечебнице еще желторотым интерном. Федор Иванович держал на себе всю хозяйственную часть больницы, Корольков плутал по запутанным тропкам людских душ. Правда, иной раз, когда поступал «острый» больной, завхозу и молодому врачу приходилось работать на пару, потому как сильных рук в лечебнице не хватало.
Время шло, Корольков дорос до главврача, а Сбитневу пришла пора отправляться на пенсию. Он помнил, с какой грустью Игорь Витальевич пожал ему на прощание руку и сказал, что в случае чего всегда готов помочь.
Вот это «в случае чего» и наступило…
Корольков ответил после третьего гудка. Выслушал, коротко сказал: «еду…» и уже через пятнадцать минут был в квартире. Осмотрел и обработал раны Максима, сделал укол слабого успокоительного и посоветовал на несколько дней поместить его в больницу.
— Устроим парню абсолютный покой, понаблюдаем, пообщаемся, — сказал Игорь Витальевич, присев рядом с притихшей от испуга Серовой.
Та только кивнула и вместе с Корольковым пошла собирать вещи Максима, а Сбитнев решил прибраться в ванной.
«Что ж он такое видит в зеркале-то? — размышлял Федор Иванович, складывая крупные осколки в мусорное ведро. — Ведь нормальный парень, не урод…»
Сбитнев поставил ведро в прихожей и остановился перед зеркалом, разглядывая собственное круглое, загорелое лицо с большой родинкой между темными бровями, нос в красных прожилках, кривоватые губы, коротко стриженые седые волосы.
Из комнаты Максима вышел Корольков.
— Мы готовы. Федор Иваныч, поможешь до машины проводить? — спросил он, встав рядом.
Сбитнев кивнул, глядя теперь на отражение психиатра.
Для сорока пяти лет тот сохранился великолепно. Не носил очки, а щурился лишь потому, что часто пребывал в задумчивости. Волосы и не думали седеть, на макушке только-только начали проявляться овальные очертания лысины. Последние пару лет Корольков стал стричься короче обычного — чтобы будущая плешь оставалась незаметной как можно дольше. Правда, он любил побаловать себя сладким, но за здоровьем следил тщательно и никогда не позволял животу выпячиваться дальше ремня на брюках.
Вскоре все вышли из квартиры. Нина Евгеньевна с сумкой шла впереди, Сбитнев и Корольков поддерживали Максима под руки. Погрузив его в служебную «Ниву», Федор Иванович пожал доктору руку и ободряюще кивнул Серовой. Отошел к крыльцу, проводил машину взглядом и обессилено опустился на ступеньки.
Укутанный шелестящей листвой двор хранил вчерашнюю безмятежность, и от этого Сбитневу делалось еще страшнее.
«Лишь бы все было хорошо», — подумал он, поднимая взгляд к утреннему небу в тонкой облачной дымке.
Корольков пообещал устроить Максима в отдельной палате. Что же, тем лучше. Нечего ему видеть обитателей лечебницы. Сбитнев помнил, какие они: все как один тихие, серые, страдающие от кошмаров собственного разума. Тени, а не люди.
«Хотя нет…» — Федор Иванович покачал головой, кое-кого вспомнив.
Был у Королькова пациент, не похожий на остальных. Ходил по коридорам и дворику с важным видом, глядел свысока и на больных, и на врачей. Высокий, худой, чуть ссутуленный, с длинными седеющими волосами, собранными в хвост. Сбитнев не знал ни имени, ни фамилии пациента, а про себя называл его Беспалым — на правой руке у того не хватало безымянного пальца.
Как-то Федор Иванович чинил во дворе тележку. Услышал за спиной кашель, обернулся и увидел Беспалого. Тот огляделся, прикусив губу, наклонился и шепотом предложил «очень выгодную сделку».
— Отдай мне несколько капель своей крови и вскоре сможешь навсегда забыть об этой грязной работе, — сказал Беспалый, сверля Сбитнева темными, чуть воспаленными глазами.
В ответ Федор Иванович лишь усмехнулся, качнул головой и поспешил отойти. А Беспалый скривился, развернулся и пошел прочь.
После этого завхоз и больной виделись не единожды. И всякий раз Беспалый смотрел на Федора Ивановича со смесью брезгливости и злости.
«Интересно, что с ним сейчас? — задумался Сбитнев. — Он ведь все еще был в больнице, когда я уходил».
Вздохнув, он поднялся, подошел к метле, лежавшей возле дерева, и взялся за работу.
За несколько дней до этого.
Дождь моросил с самого утра, но Макс радовался. Значит, дорога будет удачной. Он стоял на площади у курантов и держал табличку с номером отряда.
«И число счастливое!» — думал вожатый, поглядывая на большую красную семерку, украшавшую фанерку.
Часы пробили половину второго. Еще тридцать минут — и груженые ребятней автобусы двинутся в лагерь.
Вокруг Макса уже толпилось полтора десятка подростков. В стороне стояла воспитательница Ирина Олеговна — ухоженная сорокалетняя дама с круглым лицом, круглыми глазами, круглыми очками и круглыми кудряшками черного цвета. Она строчила в блокноте, умудряясь держать в левой руке и ручку зонта и блокнот. Изредка воспитательница прерывалась, хмурила брови, потом кивала и снова ныряла в записи.
«Слишком уж она нервная, — отметил Макс, наблюдая за воспитательницей. — Но ничего, мы с вами, Ирина Олеговна, все равно поладим!»
Он хорошо помнил, как три месяца назад, после разговора с мамой, дал себе слово стать самым лучшим вожатым. Надежной опорой для воспитательницы и лучшим другом ребят.
Не без волнения Макс разглядывал пеструю толпу школьников. В стороне он заметил низкого толстячка с ежиком рыжих волос и крупными веснушками на щеках. Мальчишка взволнованно смотрел на ребят и кусал губы, то и дело дотрагиваясь до очков в красной пластиковой оправе. Мама, тоже рыжая и полная, все норовила надеть ему капюшон синей джинсовки. Но толстячок морщился и откидывал его. У ног пацана стояла черная дорожная сумка с надписью «Adibass», которую тот старательно загораживал.
«Да уж, такому непросто будет найти друзей, — с долей тревоги подумал Макс. — Надо повнимательнее за ним приглядывать. А вот эта принцесса без кавалера не останется. Наверняка на первой же дискотеке отбоя от парней не будет».
Макс переложил табличку в левую руку, глядя на высокую брюнетку в темных джинсах и белой водолазке. Девочка весело болтала с отцом — усатым мужчиной в костюме цвета хаки и берцах. Вдвоем они подошли к Ирине Олеговне, брюнетка отдала ей путевку. Воспитательница тут же вновь уткнулась в блокнот, а красавица, поправив хвост пышных волос, стала с любопытством оглядываться.
Серов усмехнулся, заметив, как на девчонку смотрит его напарница, вожатая Светка. Бесцветные, уменьшенные очками глазки щурились, маленький рот перекосился, прыщавые щеки залило румянцем зависти.
«Надо же, еще в лагерь не уехала, а недоброжелательницей обзавестись успела», — усмехнулся Макс, мысленно обращаясь к брюнетке.
Когда он первый раз увидел напарницу, то расстроился. Три недели работы с низкой, толстеющей и сутулой третьекурсницей инфака, обладающей гадючьим характером, удовольствием не назовешь. К тому же, Серов успел убедиться, что Светка не любит детей. Так что толку в отряде от нее будет мало.
«Ну и пусть, — подумал Макс. — Сам справлюсь».
— Лешка! Сколько можно повторять: не трогай жвачку пальцами! Подхватишь заразу, и привезут тебя из лагеря с болями в животе! — высокая светловолосая женщина с большими темными очками на лбу держала за плечо худенького пацаненка. Тот хмурился и втягивал прилипшую к подбородку жвачку, пряча руки в карманах желтой толстовки.
— Ха! И будешь потом всю оставшуюся жизнь на унитазе сидеть! А чтобы смог передвигаться, к нему колесики приделают! — фыркнул другой мальчишка, похожий на первого, только постарше. — И станут все тебя звать Толчок-на-колесиках! По радио начнут говорить, как в страшилке: «Внимание! По городу едет Толчок-на-колесиках! Всем надеть противогазы или хотя бы заткнуть носы!»
— Андрей! Ну-ка прекрати глупости болтать! — одернула его женщина. Лешка, выглянув из-за ее спины, скорчил рожу и показал средний палец.
Макс еле сдержался, чтобы не расхохотаться. Эти двое скучать не дадут — он сам был таким в их возрасте.
«Хотя нет, — помрачнел Серов, до боли в ладони сжав табличку. — Ты был хуже. Гораздо хуже».
Он хорошо помнил, как шатался с братвой по городу, тормозил «маменькиных сынков» и, разжившись деньгами, шел стреляться в компьютерный клуб. Или находил незнакомый дворик, где можно было спокойно посидеть с бутылкой пива.
Как-то в промышленной зоне пацаны наткнулись на спящего среди коробок бомжа. Под ногами очень кстати оказались битые кирпичи и осколки бутылок. Макс до сих пор словно вживую видел, как среди раскисающего картона ворочалось и хрипло материлось нечто в заляпанном пакостью, драном пальто, а компания — и он в том числе — гоготала, метая снаряды потяжелее.
Сейчас Макса затошнило от воспоминаний. Но тогда он чувствовал себя охотником — не понимая, что на самом деле был шакалом.
Потом умер отец. Макс не видел, он был с компанией, когда это случилось. Но не раз представлял, как папа вскрикнул, вытаращил глаза и стал ловить ртом воздух, заваливаясь на бок.
Мама потом все успокаивала Макса, говорила, что у отца было слабое сердце. Но Макс знал: виноват он — тринадцатилетний прыщавый ушлепок.
Площадь расплывалась перед глазами. Макс встряхнулся, несколько раз моргнул и чуть отпустил табличку, потому как ладонь болела нестерпимо.
«Спокойно! — сказал он себе. — Все это осталось больше шести лет назад».
Как обычно, легче не стало. Макс чувствовал: то время все еще живет внутри. И однажды напомнит о себе…
— Максим! — к вожатому семенила Ирина Олеговна. Синяя просторная блузка развевалась, напоминая мантию. Нога в босоножке угодила в лужу, и на джинсовых бриджах осталось несколько мокрых пятнышек. — Максим, поднимите, пожалуйста, табличку повыше. Вдруг кто-нибудь из ребят не увидит номер отряда.
«Ну, вы даете! Во мне же метр восемьдесят роста плюс вытянутая рука!» — усмехнулся про себя Макс.
Но табличку приподнял и даже немного постоял на цыпочках — пока воспитательница не отвернулась. Потом снова посмотрел на братьев.
Андрей кивал, слушая наставления матери, Лешка вертелся неподалеку, отчего рюкзак за спиной болтался вправо-влево. Изо рта рос очередной розовый пузырь. Отвернувшись от мамы и брата, Лешка быстро ткнул в шар пальцем. Тот лопнул, и мальчишка всосал жвачку.
Макс улыбнулся — эти ребята нравились ему все больше. Оба черноволосые, бледные и худые. Андрей выше примерно на полголовы. Наверное, у них полтора-два года разницы.
— Извините, — кто-то тронул руку Макса.
Вожатый обернулся и увидел рыжего толстячка. Тот робко смотрел на него, шаркая ногой по мокрому асфальту.
— О, привет! — улыбнулся Макс, поняв, что у мальчишки не хватит духу договорить. — Ты ведь в седьмом отряде будешь? Вот и отлично! Я там вожатый. Макс.
Он протянул рыжему раскрытую ладонь, и тот, слабо улыбнувшись, пожал ее.
— А меня Егор зовут, — сообщил он, приободрившись. Макс отметил, что голос у него слишком высокий — видимо, от волнения.
— Вот и познакомились. Давай-ка ты прощайся с мамой. Еще пять минут — и отправляемся.
Егор оглядел шеренгу длинных синих автобусов с открытыми дверями. Некоторые уже фырчали и работали дворниками. Потом снова робко улыбнулся и посмотрел на маму, стоявшую в стороне.
— Ребята! Седьмой отряд! — подала голос Ирина Олеговна. Она несколько раз хлопнула в ладоши и чуть не выронила зонт. — Начинаем садиться! Не толкаемся, все делаем организованно!
Договорив, она ринулась к автобусу с семеркой на лобовом стекле и застыла у дверей. Ребята загомонили, прощаясь с родителями, и стали стекаться к воспитательнице. Макс опустил табличку, чувствуя, что еще чуть-чуть — и рука бы срослась с ней. Он заметил, как девочка с темными волосами хлопнула отца по ладони, быстро обняла и пошла вслед за остальными. Мама Андрея и Лешки чмокнула обоих в щеки и погрозила младшему пальцем. Наверняка велела слушаться брата. Егор несколько секунд стоял в обнимку с матерью. Потом та погладила сына по голове, все-таки накинула ему капюшон и подала сумку. Мальчишка подхватил ее и, при каждом шаге задевая ногой, посеменил к автобусу.
Ребята кидали вещи в багажное отделение, толпились у дверей. Ирина Олеговна что-то говорила и жестикулировала, руководя посадкой. Рядом, скрестив на груди руки, стояла Светка.
Вслед за ними Макс поднялся в салон и огляделся. Многие прилипли к окнам, прощаясь с родителями. Воспитательница по пятому кругу пересчитывала ребят. Светка плюхнулась на сиденье рядом с кабиной и уткнулась в мобильник.
— Все, мы отправляемся! — объявила Ирина Олеговна, усаживаясь с вожатой.
Макс устроился сбоку и улыбнулся ребятам. Дверь зашипела, захлопнулась. Автобус качнулся, будто судно, спущенное на воду, и плавно тронулся. Прощаясь, ожили куранты, и седьмой отряд радостно завопил.
Дождь усиливался. Улица проносилась в окне все быстрее, дома сменяли друг друга, из водосточных труб вырывались пенные потоки. Лужи у бордюров пузырились, кроны обстриженных деревьев напоминали пучки зелени, глянцевые от дождя. Машины катерами носились по залитой проезжей части, люди под зонтами были похожи на ожившие грибы.
Макс уперся виском в окно и скосил глаза, глядя, как на стекле дрожат капли. Большая часть города осталась позади, колонна автобусов проезжала мимо желтой двухэтажки — психиатрической больницы.
«Вот уж где бы не хотел оказаться», — подумал Макс, глядя, как вдоль здания проходит плотный человек в белом халате. Спасаясь от дождя, он вжимал в плечи коротко стриженую голову и прихлопывал по бедру черной кожаной папкой.
Показались дома с зеленеющими огородами. Кое-где Макс видел людей. Возле ворот одной избушки топтались куры, за забором гавкала крупная серая дворняга.
Салон наполнялся голосами — ребята понемногу знакомились. Макс отыскал взглядом братьев. Андрей что-то выговаривал Лешке, тот строил рожи, передразнивая.
«Вот клоун! — усмехнулся Макс. — За ним в отряде глаз да глаз нужен».
В конце концов, терпение старшего брата лопнуло, и Лешка заработал локтем в грудь.
«Да и Андрея не надо без внимания оставлять», — мысленно добавил вожатый.
Ирина Олеговна пару раз вставала и осведомлялась: не укачивает ли кого. Ребята вразнобой отвечали, что все в порядке. Светка с кислой миной так и пялилась в мобильник.
«На ее физиономию долго смотреть — точно вывернет», — ухмыльнулся Макс, оглядывая салон.
Колонна автобусов проезжала мимо поля. Небо не думало светлеть, и пейзаж за окном напоминал аппликацию — зеленую равнину будто бы наклеили на лист плотной, темной, с лиловым отливом бумаги. Дождь стучался в стекло, капли ползли вниз, порывы ветра сдували их в сторону. А теплый и сухой салон казался самым уютным местом на свете.
«Впереди потрясающие три недели, — думал Макс, довольно потягиваясь. — Я отлично проведу время. Иначе и быть не может».