— Мне очень жаль, Талли, но поверь, это единственный способ, обезопасить твою дочь.
И нажал на курок.
21:00
Наверху настал ад, и до Джека доносились все сопутствующие ему звуки: крики, стоны, удары. Слушая их, он еще больше преисполнился уверенности, что все делает правильно. Перед его глазами проносились лица: Клер и ее, не родившийся ребенок; милая малютка Хизер со своей куклой; два мальчугана, бегущих по палубе. Сейчас они, скорее всего, уже все мертвы.
Джек посмотрел на ящики с гранатами, которые он разложил рядом с одним из дизельных двигателей. По его подсчетам там было около 200 единиц взрывных портативных устройств. Джек не был экспертом-подрывником, но полагал, что взрыв такого масштаба, спокойно пробьет гигантскую дыру в корпусе судна. Киркпатрик должен был затонуть быстро, чтобы ни одно близлежащее судно не успело прийти на помощь. Вирус должен быть навсегда погребен в глубинах Средиземного моря.
В руке Джек держал еще одну гранату, и сейчас смотрел на нее мутным взглядом. Glen Grant сделал свое дело — он чувствовал, что изрядно опьянел, однако голова была ясна, а мысли четкие. С того самого момента, как он ступил на палубу, покинуть этот корабль ему было суждено только одним способом. Просто узнал он об этом только сейчас. Знал Йомас или нет, что все закончится, таким образом, уже было неважно. Джеку было ясно одно: распространение вируса может быть прекращено, только если все пассажиры умрут. Никто не должен выжить, в том числе и он.
Джек выдернул чеку, и сжал гранату в ладони, удерживая спусковой рычаг. Как только он бросит ее к ящикам с взрывчаткой, в его распоряжении будет всего 5 секунд. Еще 5 секунд отведенные ему на этом свете, еще 5 секунд боли, горя и ненависти. И он хотел, чтобы эти 5 секунд закончились как можно скорее.
Он разжал ладонь и отпустил гранату. Смотрел, как она летит по воздуху, и приземляется аккурат в один из ящиков, прямиком к своим собратьям.
Джек начал считать.
— 1…
Я…
— 2…
Люблю…
— 3…
Тебя…
— 4…
Лора…
— 5…
День 250
В шестидесяти милях от побережья Франции, командор Харрингтон, стоя на передней палубе своего корабля, смотрел на распростершуюся перед ним картину. Неспокойное Средиземное море было усеяно обломками: вещи пассажиров, одежда, остатки мебели и т. д. Пока ничего определенного сказать было нельзя, но вероятнее всего, на пассажирском лайнере “Дух Кирпатрика” произошел взрыв, возможно в машинном отделении. Харрингтону, моряку со стажем, доводилось видеть подобное и раньше, но как такое могло произойти в наше время и на роскошном пассажирском лайнере, для него было непонятно. Сейчас уделялось огромное внимание всяческим проверкам, и при выявлении даже самых незначительных нарушений, следовали многомиллионные иски и продолжительные судебные разбирательства. Специалисты, конечно, разберутся, что послужило причиной гибели корабля, но Харрингтон не удивится, если окажется, что взрыв был преднамеренным.
Сейчас повсюду теракты.
Командор понимал, что в море может случиться всякое, но при мыслях о том, что тысяча, ни в чем не повинных пассажиров и пятьсот членов экипажа, могли стать жертвой теракта, давило в груди. Хочется воевать и убивать друг друга — на здоровье, но почему должно страдать мирные люди? Страшно представить, что они должны были чувствовать, когда поняли, что добраться до берега им уже не суждено. Из последних сил цепляться за жизнь, видеть, как умирают другие, и понимать, что то — же самое ожидает тебя.
Но какого черта здесь все-таки произошло? Ведь даже не было сигнала SOS.
Корабль не просил о помощи, не подавал никаких сигналов бедствия, и если бы Харрингтон случайно не оказался поблизости, никто бы, не узнал о том, что случилось с Киркпатриком, не говоря уже о том, где он затонул. Обломки, плавающие на поверхности, постепенно уходили под воду. Его люди сейчас, пытались отыскать среди них и поднять на борт хоть что-то, способное прояснить судьбу лайнера и помочь разобраться в деталях его гибели.
Подошедший к нему мичман Браун, с неизменной планшеткой в руках, отдал честь и сообщил.
— Командор! Только что получено сообщение — Французская береговая охрана на подходе. Они просят передать ситуацию под их контроль, и благодарят нас за столько оперативное реагирование.
— Как же это характерно для французов — не любят когда англичане путаются под ногами. Хорошо, мичман, оповестите команду, чтобы закруглялись.
— Слушаюсь, Командор.
Харрингтон прогуливался по палубе, наблюдая за тем, как работают его люди. Они отсортировали то, что удалось поднять по ящикам: в одних находились металлолом и фрагменты корабля, в других личные вещи пассажиров, которые в будущем, возможно, придется выдать семьям погибших. Харрингтон подошел к одному из ящиков, и принялся изучать его содержимое.
Внутри находилось множество различных вещей, как то: книжки в мягких обложках, шкатулка с ювелирными изделиями и другие, ничем не примечательные предметы повседневного быта. Был даже опаленный полицейский значок. Среди всего прочего, внимание командора привлекла одна детская игрушка — маленькая кукла. Взяв ее в руки, он всматривался в милое, ангельское личико, пытаясь представить ее хозяйку. Больно защемило сердце. Эта грязная, мокрая детская игрушка как ничто другое подчеркивало чудовищность произошедшей катастрофы. Ее разноцветное платьице уже начало расползаться, видимо из-за нахождения в соленой воде, а маленькие пластмассовые ручки покрылись каким-то зеленоватым налетом, словно попали под воздействие химиката.
Харрингтон решил забрать куклу с собой, и дал себе слово, что сделает все возможное, чтобы выяснить, кому она принадлежала. Он понимал, что это будет непросто, так как, все свои секреты “Дух Киркпатрика” забрал с собой, глубоко на дно. Вполне возможно, что подлинной истории, о том, что случилось с пассажирами и командой, так никто никогда и не узнает. Или сделают так, чтобы не узнали…
Развернувшись на каблуках, с куклой в руках, Харрингтон обратился к команде.
— Сворачиваемся. Возвращаемся на материк. Я не хочу больше думать о том, что здесь произошло. Достаточно смертей и горя для одного дня.
Через два часа, у командора Харрингтона начался насморк.
Приговор обжалованию не подлежит…
— Срочно готовим вторую операционную, если в течение пяти минут состояние мужчины не стабилизируется — мы его потеряем.
Кивнув Доктору Каткарту, Вики бросилась выполнять указания. Два санитара, с критическим пациентом, на каталке, поспешили за ней. Из обрывков разговора, между коллегами, Вики смогла понять одно — у мужчины колото-резаная рана. И чтобы спасти его — нужно действовать очень быстро.
Она освободила операционный стол, и зажгла свет. Лампы, с мерным гудением, залили комнату резким, слепящим светом. В воздухе стоял тяжелый запах хлора.
— Хорошо, перекладывайте его, я зову доктора Мелоуна.
Пока Вики звала доктора, санитары переложили пациента с каталки на стол. Не прошло и минуты, как появился доктор Мелоун.
— Колотая рана в районе брюшной полости? — спросил он, выводя данные пульсоксиметра на монитор.
— Да, — ответила Вики. — Скорая подобрала его на дороге. Видимо он вышел из леса и шел по обочине. Кто-то из водителей нашел его и позвонил 999.
— При нем были документы?
Вики кивнула.
— Водительское удостоверение на имя Найджела Мута, сорок два года. Он есть в базе данных: группа крови первая отрицательная.
— Редкая, — пробормотал Мелоун, уже полностью сосредоточенный на пациенте. — Готовьте капельницу и контейнер с кровью.
Очевидно, услышав переполох, в комнату вошли еще две медсестры. Не говоря ни слова, они натянули латексные перчатки, и подошли к операционному столу. Вики принесла поднос с хирургическими инструментами. Одной из медсестер она дала пузырек с йодом, а доктору Мелоуну протянула скальпель. Она уже достаточно долго проработала тут, и свои обязанности знала отлично.
Вторая медсестра принялась промывать рану стерильным раствором. Постепенно смывающаяся кровь, обнажила глубокий, не менее трех дюймов в длину, порез, который словно сморщенный, розовый рот, зиял на животе мужчины.
С помощью скальпеля, Мелоун слегка приоткрыл рану, чтобы понять насколько глубоко вошло лезвие. Пульс на мониторе был медленным, но стабильным.