Я вздрогнула всем телом и резко распахнула глаза, словно от рывка. Сердце ухнуло вниз, пропустило удар, а потом заколотилось с новой силой. Прежде привычная двадцать пятая симфония Моцарта, которая вот уже как месяц была задана мамой в качестве мелодии для будильника, сегодня заставила всё тело содрогнуться в тревожном напряжении. Скрипка набирает обороты, а беспокойство внутри всё нарастает и нарастает.
Все проснулись. Будильник наконец-то отключился, видимо, кто-то из семьи всё же находился в семь утра в фазе глубокого дельта-сна, поэтому я услышала почти две минуты симфонии. И когда дыхание всех в квартире изменилось и показало состояние бодрствования, эта ужасная музыка прекратилась, и сердце перестало так отчаянно колотиться.
Тихо зашуршали жалюзи, давая утру проникнуть внутрь комнаты. Я встала с кровати, не испытывая ни малейшего желания засыпать дальше. Небо на востоке приобрело розовато-оранжевый оттенок, но солнца ещё не было видно из-за небоскребов. Туда-сюда сновали юркие флаеры, и пятый сектор был ещё практически пуст, что позволяло мне любоваться видом на Новоактоб, или Нью-Актобе, как любит говорить отец, ссылаясь на какие-то свои лингвистические теории происхождения названия родного сити. Как бы то ни было, вот уже столетие как город называется Новоактоб, и мне всё равно, был ли он основан в бывшем Казахстине, или Казахстане, или как там его.
Вид утреннего города всегда производит на меня умиротворяющее впечатление. Люди просыпаются, маленькие механические стрекозы и жучки везут их по делам, а наверху, стоит только подойти ближе к окну и поднять глаза выше, пытаясь охватить хоть немного западной части неба, виднеются огненные полосы заходящих на посадку в нескольких сотнях километров отсюда космолетов. Ночью эти бело-желтые вихри заметны ещё сильнее, и мне этот вид нравится намного больше, что северное сияние или радуга. Правда, я не видела вживую это сияние, но мне кажется, что непродуманный фейерверк Новоактоба всё равно намного красивее.
Я глубоко вздохнула, отбрасывая остатки тревожности, и сменила пижаму на домашние штаны и футболку. Быстро провела консилером по зубам, освежая ротовую полость и обеспечивая необходимый ежедневный уход. Планшетная поверхность стола слабо мигала сквозь спящий режим, показывая, что есть какие-то сообщения, но мне было не до этого. Нужно приступать к домашним обязанностям.
На кухне ещё никого не было, я выдвинула ящик охлаждающего отсека и достала четыре упаковки каш. Мне больше нравилась овсяная с ароматом малины. Запах у неё просто замечательный, хотя я однажды пробовала натуральную малину на курсах, и вкус и субстанция показались мне странноватыми. Положив прозрачные упаковки в бокс для приготовления, я привычно выбрала режим разогрева, а затем достала из отсека абрикосы. Они были свежайшими, собранными вчера на плантации и словно пахли солнцем. Я порезала их на идеально ровные кусочки и добавила в разогретую кашу. Как раз послышались шаги.
Папа зашел на кухню, шлепая босыми ногами по полу. Его каштановые волосы были мокрыми и пахли теми же абрикосами, а сам он радостно улыбался и желал мне доброго утра. Он сел за круглый стол, стилизованный под ольху, а я стала расставлять на столе контейнеры с кашей, вилки и стаканы. Затем достала бутылку цитрусового микса и налила всем утреннюю дозу. Не стала добавлять себе успокоительного, вроде бы я пришла к некоему внутреннему равновесию.
Следом за отцом влетел Натан, уже с присоединенной микрой у уха. Значит, успел выйти в сеть, хотя только минут пятнадцать как проснулся. Как всегда непричесанный, в любимой ретрофутболке со странным произведением Уорхола. Мама ненавидит эти консервные банки и, несмотря на образование искусствоведа, на свой субъективный взгляд не признает поп-арт искусством, как и большинство направлений двадцатого-двадцать первого веков.
Мама вошла позже всех, немного хмурая. Кажется, она волнуется ещё больше меня. Её темно-русые волосы с рыжеватым оттенком, точно такие же, как и у меня, были уже заплетены в косу, а карие глаза испытующе смотрели на меня. Сегодня даже её цветастое платье в желтые нарциссы излучало тревогу, хотя что может найти тревожного в желтом цвете?
Я тоже уселась за стол и наконец позволила рукам расслабиться. Они немного дрожали. Опустив их на колени, я принялась теребить край скатерти из синтетического хлопка, напечатанной по маминым эскизам. Жаль только, что структура ткани достаточно плотная, наверное, в старину было легче справиться с волнением, когда можно было из вылезающих ниток плести косички. Сейчас же я могу только бездумно проводить пальцем от одного края волана до другого.
Натан принялся есть кашу, глухо стуча ложкой по стенкам контейнера. Мама поздоровалась с нами, погладила брата по лохматой макушке и села напротив меня. Она посмотрела в свой бокс и улыбнулась кусочкам абрикосов в нем.
— Миша, милый, ты видел?
Папа проследил взглядом за ней и кивнул.
— Мири, я в тебе даже не сомневалась! — она взглянула на меня с некоторой гордостью в глазах. — Теперь я уверена, что всё будет хорошо.
Но, тем не менее, после этого она сказала «Новости» и на противоположной от кухонной панели стене началась их трансляция, нарушившая напряженное молчание между нами.
— Старт космолета «РФ-1007» откладывается по причине некомпетентности микробиолога девятого уровня, чье имя команда корабля отказывается разглашать. Введен внутренний карантин на семь дней, бригада вирусологов уже прибыла на место утечки и разбирается c последствиями непреднамеренной разгерметизации бокса с микроорганизмами с планеты МП-329, более известной нам как Вэйдвэст, которые должны были быть доставлены на межпланетарную базу Б-041 для дальнейшего исследования за пределами Земли. Несмотря на введение внутрикорабельного карантина, временно запрещены рейсы с двенадцатой площадки космодрома «Байконур», а также перемещение космолетов из примыкающего к площадке двенадцатого ангара в другие ангары. Директор космодрома, Димитрий Колос, заверил нас, что вероятнее всего эта ситуация будет вскоре разрешена, и через пару дней двенадцатую площадку и ангар переведут в обычный режим отправления… — приятный голос диктора продолжил что-то вещать, но я уже не вслушивалась, всё равно сижу спиной к экрану, а поворачиваться не особо хотелось. Проблемы ближайшего космодрома меня сейчас волновали меньше всего.
Сама я только раз вылетала за пределы Земли. Это была школьная экскурсия на Б- 015, планетарную базу нашей Солнечной системы. Она располагалась совсем недалеко, вблизи Марса, но нам не позволили даже прогуляться в костюмах по поверхности. Видимо, школьная администрация решила потратить кредиты на что-то более весомое, чем экскурсия выпускников. И то верно. Большая часть нас в будущем всё равно не будет работать за пределами родной системы, так чего тратиться?
Мама посмотрела на руку. Сквозь смуглую кожу проступали светящиеся цифры, но мне с моего места не было видно, сколько же сейчас времени. Папа заметил это движение и тоже посмотрел на свою. Я не выдержала и повернулась к экрану. В уголке показывали 07:38. Как же медленно течет время!
Руки, казалось, жили отдельной жизнью. Внутри словно натянули струну. Я погладила то место на запястье, где у родителей был подсвеченный прямоугольник такой необходимой мне сейчас информации. Я могла бы следить за тем, как секунды сменяют друг друга, или узнать, какая погода сейчас за окном или атмосферное давление. Наверное, теперь мне тоже встроят чип. И такой маленький гаджет, как на руке у всех в моей семье, будет и у меня. Бесплатное приложение к чипу, так сказать. Но пока мне тринадцать. И ещё целых три месяца я буду жить без него и сохранять мнимую свободу выбора. А через минут пять выяснится, что выбора у меня нет, и эти три месяца будут последними, когда я буду чувствовать себя более-менее независимой.
Стакан сока возле меня оказался наполовину пуст. Хотя я думала, что он пуст совсем. Видимо, я не заметила, как кто-то долил ещё вместо выпитого. И как это мама разрешила? Хотя у неё самой тоже пол стакана заполнено, наверное, она сама и налила, решила забыть про режим в такой волнительный момент.
Последние сладкие минуты в неизвестности. Последний глоток сока, который кажется вкуснее, чем обычно, хотя для меня это вроде бы невозможно.
Первой замечает движение мама и как-то дергается всем телом. Взгляд брата становится осмысленным, он обратил внимание на маму и вышел из сети, где сидел всё то время после того, как доел кашу, и демонстрировал чудеса выдержки, не возвращаясь в свою комнату и проникаясь ответственностью момента. Папа просто перевел взгляд на голограмму, возникшую возле окна.
Как мы знали, связь была односторонняя. Галотранспортер демонстрировал нам женщину средних лет, на первый взгляд, ей было около шестидесяти. Традиционный кремовый фартук, юбка и блузка не по форме колледжа. Но ей-то можно, она всё же глава приемной комиссии. Приятный грудной голос заставил автоматически смолкнуть диктора на экране:
— Доброе утро, уважаемые абитуриенты. Мы внимательно рассмотрели ваши кандидатуры всем составом комиссии и готовы огласить список пятидесяти прошедших отборочные испытание: Андрацумян Вайолетт, Аристов Андрей… — она смотрела одновременно на меня и на всех. Даже папа как-то подобрался и отвечал ей напряженным взглядом. Дошла очередь и до «Р»: — Резнов Родион, Робинсон Мириам, Савина Мирра…
В эту секунду радостные возгласы перекрыли голос голограммы. Мама подхватилась с места и бросилась меня обнимать. Меланхоличный Натан подошел и хлопнул меня по спине, пробурчав при этом нечто одобрительное. Папа был ухвачен да руку мамой и оказался вынужден присоединиться к нашей кучке. Я слушала про то, какая же я умница, что никто и не сомневался в моих умениях, что теперь меня ждет счастливое будущее и множество открытых дверей… Как маленькая девочка, я не смогла сдержать слез.
Где-то на заднем плане голос продолжал: «Все перечисленные мной приняты во Всероссийский кулинарный колледж имени Александра Батунова. Дальнейшие распоряжения вы получите по мэйлу. Помните, что кулинария — это искусство, и вам надлежит много работать, чтобы довести свои врожденные умения или природный талант до совершенства».
Может, для кого-то теперь все двери и открыты, а я явственно слышала громкий стук поворачивающегося в замочной скважине ключа, отрезавшего меня от моей мечты.
Днем у меня ещё получалось жить обычной жизнью. Мы всей семьей планировали летний отдых, выбирая между солнечными пляжами Филиппин или бразильской Амазонией. В любой другой день я бы радовалась возможности побывать в низменностях Амазонки и настаивала бы именно на этом варианте, но сегодня мне было всё равно. Родители же обсуждали всё намного радостней и активнее, всё ещё находясь в восторге от утренних новостей. Они об этом мечтали для своей маленькой дочери — и это свершилось! Теперь можно и отдохнуть, потратив кредиты на нечто совершенно не необходимое, но вполне приятное.
Под вечер брат улетел на рейсовом флаере на турбазу где-то в Алтае. Именно там он встречался со своими однокурсниками и друзьями с факультета кибербезопасности. Родители переглядывались и мило улыбались, подозревая, что там замешана и некая девушка, но, зная моего брата, мне это казалось не особо вероятным. В его семнадцать лет он был достаточно скромным, да и, как все на их факультете, больше времени проводил в сети, чем в реальности.
Я могла бы вместе с братом полететь в Укокский заповедник или же дочитать интереснейшую статью по нейробионике, от которой мне пришлось оторваться вчера, чтобы не нарушить режим и лечь спать вовремя. Но сейчас мне не хотелось ни того, ни другого. Хорошо брату, он может обсудить проблемы с друзьями. Я же ещё три месяца, до начала учебного года, не смогу это сделать. Именно тогда у меня и должны появиться друзья. Вот и ещё один плюс в пользу изменений в моей жизни. Я должна радоваться! Каждый школьник мечтает о друзьях и о чипе, и мне осталось всего одно лето до исполнения этой детской мечты.
Вот в сентябре прибуду в Казань, размещусь в студенческом общежитии, освобожусь от родительского контроля, ведь колледж получит родительское одобрение на моё обучение, за лето освоюсь с чипом и смогу решать химические уравнения в уме… Хотя зачем мне решать уравнения, обучаясь кулинарии? Буду сохранять заинтересовавшие меня рецепты и готовить настоящие блюда на занятиях. Многие мечтают ежедневно есть только выращенные естественным способом продукты, я же буду из них готовить и получать за это оценки. Никаких «напечатанных» овощей, которые хоть в сотню раз полезнее, но ненастоящие. Через шесть лет закончу обучение, буду работать в команде какого-нибудь известного шеф-повара в той же Казани или вообще в Москве и будет у меня столько кредитов, что никогда мои собственные дети не окажутся в такой ситуации, как я.
Этим вечером потолок манил меня больше, чем когда-либо. Я знала, что так и будет. Я готовилась к этому все тринадцать лет своей жизни. Я должна была об этом мечтать и к этому стремиться. Мы все должны к этому стремиться: к интересной жизни, к добрым друзьям, увлеченным тем же, чем и ты, к созданию семьи… к тем же кредитам, в конце концов.
И этот день меня настиг. Я мечтала, чтобы он не наступал никогда. Чтобы это незнакомое чувство не поглотило меня. Это и есть отчаяние? Мне тринадцать и я в отчаянии? Как я могу это чувствовать? Я ещё не чувствовала дружбы и любви, почему же первым стало отчаяние? Почему всё то, в чем убеждали меня родители, неправда?
Говорят, что до середины двадцать третьего века все люди могли делать выбор, кем им быть. Их не сковывали родительские кредиты или их отсутствие. Они рождались, ходили в школы, потом отправлялись в колледж или университет, а после могли стать теми, на кого они учились. А могли и не стать. Если у них не было кредитов… нет, рублей… если у них не было рублей, то они могли пойти учиться на какую-то специальность, бесплатную или просто подешевле, а после, получив высшее образование или даже во время его получения, устроиться на работу своей мечты и пройти весь путь от какого-нибудь авторемонтника до автоконструктора. Сложно, но ведь возможно же!
В моей же жизни было полно насмешки. Я живу совсем рядом с Байконуром, но должна стать поваром. Я вовсе не хотела бы быть инженером или там пилотом-навигатором, нет. Я просто хотела бы видеть космос и другие миры не через стекло планетарной базы, быть среди этих исследователей, сделать пусть не первый, а хотя бы пятидесятый шаг человека на новую планету. Зачерпнуть рукой неземной песок, подбросить ботинком камешек и наблюдать, как высоко он взлетит и как быстро гравитация заставит его опуститься на поверхность, вдохнуть незнакомый воздух или даже кислород из баллонов, запрокинуть голову и увидеть над собой свет незнакомой звезды и спутников, или мелкую россыпь огоньков Млечного пути, или — мечтать так мечтать! — незнакомые звезды чужой галактики…
Мечтатели вроде меня иногда отклонялись от выбранного семьей курса и всё же имели шанс осуществить свою мечту, если она более приближена к реальности, чем моя. Для меня все шансы увидеть незнакомые планеты сводились к пятимерным игрушкам в сети. Будь я хотя бы мужчиной, ещё были бы варианты, а так…
Но всё же у меня ещё нет чипа. Я не на Амазонке. Я только две недели назад сдала выпускные экзамены. И у меня нет ни единого нарушения родительского запрета. Я могу рискнуть и знать, что я хотя бы попыталась, потому что в противном случае не смогу жить без угрызений совести и злости на саму себя.
Я оторвала взгляд от потолка и дотянулась до планшета в изголовье кровати. Те же сообщения, что мелькали утром на столе, мелькали и в почте планшета. Среди них было и сообщение из колледжа, но я не стала его открывать. Впервые я без опаски вошла на страницу Космического Флота, почувствовав полное безразличие по отношению к тому, что скажут родители, просматривая мою историю посещений. Так же, как и любой человек, я знала, как попадают в исследовательский штат КФ. Нельзя было просто сдать школьные экзамены, показать себя на каком-то вступительном испытании, как это было в Кулинарном колледже, и пройти или не пройти по баллам в Космическую Исследовательскую Академию. Тут всё намного сложнее, так как престижней этого вуза ничего нет, и он имеет лишь два филиала — в Сиднее и Хьюстоне, а главный студенческий городок располагается на острове Хайнань Азиатской конфедерации.
Два месяца перед началом учебного года, примерно с средины июня по середину августа, — это и есть сплошной вступительный экзамен. Он проходит в Центре тренировок и повышения квалификации космических работников, который летом становится лагерем для желающих вписаться в ряды космических исследователей. Здесь можно посетить занятия с преподавателями, физкультурные тренировки, психологические эксперименты и разные игры, по результатам которых и отбираются лучшие из лучших. Очень большое количество претендентов по результатам летнего испытания отсеиваются, и таким образом формируются маленькие группы российских студентов, которые вливаются в общий поток курсантов со всего мира.
Конечно, можно было бы не усложнять себе жизнь и отправиться в любое заведение, подготавливающее космических работников. Туда вполне возможно поступить с микрой и потом всю свою жизнь работать на любой космической базе, любуясь звездами галактики и местным светилом. Это было бы слишком просто, а мечты не ищут легких путей. Мне же хотелось стать непременно космическим исследователем или не быть никем вовсе. Ну не совсем уж никем, а просто поваром. Поэтому разрешение участвовать в летнем испытании — это именно то, чего мне до смерти хотелось в данный момент, а его получить не так просто.
Я нашла на сайте раздел с летним лагерем будущих космоисследователей и с колотящимся сердцем и дрожью в руках отправила туда свой выпускной сертификат и паспорт.
Всё. Теперь от меня ничего не зависит. Я попробовала. Последствия этого легкого движения пальцами всегда меня страшили так же сильно, как и наступление того будущего, которое мне выбрали родители. По всем правилам принять меня не должны, но исключения есть всегда. Люди вроде меня иногда получают приглашение в лагерь и иногда проходят дальше. Такое бывает. Кто сказал, что я не могу стать тем исключением? Только страх внутри меня.