– Ты проходи, не стесняйся. Вон туда, на кухню…
Володаров, послушно следуя указаниям хозяина дома, прошел по небольшому тесному коридорчику, повернул налево и оказался в помещении, которое мужичок самонадеянно назвал кухней. На деле же это было некое подобие мастерской, в которую по чистой случайности затесались печка, умывальник и обеденный стол.
Закрыв входную дверь, хозяин, не выпуская из рук ружья, пошел следом за Володаровым.
– Ого, – протянул он, войдя на кухню, – ты чего, с войны к нам?
– Что? – не понял Гена.
– Ты себя-то видел?
И тут Володаров осознал, насколько странным может он сейчас выглядеть для не знающего сути дела человека. Потрепанный, уставший, на одной ноге ботинок, а на другой – туфля. А грязи-то сколько? Матерь божья… И не только на каблуках. Она везде. На штанах от долгой ходьбы (тут уж никуда не денешься), на заднице от падения через забор, на спине (сидеть на сумке, а потом вешать ее на себя – плохая идея).
– Ах, это… – он замялся, будто снова стал ребенком, и мать сейчас будет отчитывать за испачканные новые штаны. – Это долгая история.
– Обожаю долгие истории, – мужичок жестом показал на табурет, стоявший у стола, а сам открыл один из шкафчиков и достал оттуда бутылку с двумя стаканами. – Все равно спешить сейчас некуда. Пустой день…
– А не рановато ли пить? – Володаров сел за стол. Он не собирался надолго засиживаться. Ему, как-никак, нужно было встретиться с сельским головой, познакомиться, узнать, что к чему. Но прежде стоило перевести дыхание и немного прийти в себя.
Мужичок посмотрел куда-то наверх и в бок, пожал плечами и одним отточенным движением пальца открутил пробку.
– Вроде в самый раз, – он налил по сто грамм, затем выудил из рукомойника стеклянную литровую банку, наполовину наполненную бычками, и поставил рядом.
Сперва, Володаров подумал, что мужичок сверился со своими внутренними ощущениями, но после заметил висящие над дверным косяком часы и с удивлением обнаружил, что те показывают время, которого быть в принципе не могло. А именно – половину седьмого.
– А они правильно идут? – спросил он у хозяина и показал пальцем на часы, надеясь услышать «нет».
– Ага, – мужичок уже вскрывал неизвестно откуда взявшуюся вторую литровую банку, но в ней были не бычки, а засоленные помидоры. – По крайней мере, с утра шли правильно.
– Такого не может быть…
– Отчего же не может? Часы хорошие, от отца остались. Не спешат, не отстают. Если не трясти и вовремя заводить, то…
– Да я не об этом, – он говорил сбивчиво, рассеяно. Его мысли разрывались между осознанием того, что он целый день потратил на блуждания в тумане, и тем, как ему следует поступить сейчас.
– А о чем? – мужичок не без проблем выковырял из банки вилкой помидор, протянул его Володарову, а затем повторил операцию для себя.
– Просто я из электрички вышел еще утром. Выходит, я весь день… – он машинально принял вилку и задумчиво повертел ее в руке.
– Ну что, за знакомство? – мужичок поднял стакан.
– Ага, – ничего не понимая, Володаров тоже поднял стакан и уже хотел было выпить, но остановился. – Стой, какое знакомство? Куда пить? У меня дел по горло. С администрацией вашей нужно поговорить, отчитаться, принять жилье, рабочее помещение…
– Тихо, тихо, – остановил его мужичок, – не мороси. Говорю, сегодня пустой день. Туман. Все по домам сидят. Голова сельский только завтра будет и то, если повезет. С жильем в Каменке все просто. Пустых домов вагон, бери да живи. С рабочим помещением может быть накладка, но это тоже вопрос решаемый. Вот только не сегодня. Так что давай, – он снова приподнял стакан, – за знакомство?
Володаров тяжело вздохнул, сумка медленно сползла с его плеча на пол, и в этот самый момент он осознал, насколько сильно устал. Не мудрено, если часы не врут (а судя по всему так и есть) то выходит, он провел на ногах целый день. Еще этот холод, сырость, судорога…
– Ладно, – сдавшись, он махнул рукой, – только знать бы еще с кем знакомлюсь.
– Точно! – мужичок постучал себя вилкой по лбу. – Дурья моя башка. Совсем забывать все стал на старости лет. Меня Валерой зовут. Но для протокола я Валерий Молчан, местный ветеринар и по совместительству сельский голова.
Он коротко и хрипло хохотнул, а затем буквально вплеснул содержимое стакана себе в рот.
«Во дела, – подумал Володаров, наблюдая за тем, как в человеке, представившемся сельским головой, бесследно исчезает алкоголь. – Порядка с таким не жди».
Пить совсем не хотелось. Хотелось отдыха, спокойствия и тишины. Санаторий Каменка приготовил Володарову «теплый прием» после которого не то, что за знакомство, даже за упокой рука не поднимется. От усталости, естественно. Но ситуация, как ей и подобает, требовала уважить хозяина. Ведь кроме него километров на двадцать, а то и больше, ни одной знакомой души.
Прозрачная жидкость, которую Володаров по наивности урожденного городского жителя принял за водку, жидким огнем обожгла горло, оставив во рту непередаваемый вкус чего-то химического и едкого.
Увидев, как гость зажмурился, Валера еще раз хохотнул, принял у него стакан и налил в него еще.
– Что, в райцентре таким не угощают?
– У-ух! – Володаров похлопал себя по макушке. – Что это?!
– Мой, родненький, на ореховых перепоночках. Ты это, давай закусывай. А не то помрешь, как наш прошлый участковый, – в этот раз Молчан открыто рассмеялся. Его смех был глубоким, присвистывающим и жутко заразительным. Таким, каким обычно могут смеяться только толстяки.
Володаров поспешно закусил адское зелье соленым помидором. Не помогло. Привкус химии никуда не делся, а рассол только эффектно его подчеркнул.
– Нет, это не дело, Валерий… как вас по отчеству?
– Просто Валера.
– Травить участковых – плохо, Валера. Это уголовная статья, между прочим.
– Ай! – Молчан махнул рукой. – Для сугреву – святое дело. Чай не мальчик, переживешь. Так и какими же судьбами тебя в наш Усть-Пердюйск занесло, участковый?
– Как это, какими? – удивился вопросу Володаров. – Работать у вас теперь буду, порядок охранять.
– Порядок охранять? – на этот раз удивился Молчан. – Дык чего его охранять, когда никакого порядка в Каменке отродясь не было?
– Ну, вот и наведу. И вообще, откуда такие вопросы? Вам же должны были позвонить, поставить в известность, что я приеду.
– Позвонить… – Молчан фыркнул так, будто Володаров сказал какую-то детскую глупость. – Телефонную линию еще четыре года назад грозой повалило.
– Так что ж вы так и сидите без телефона?
– Так и сидим.
– Ну, тогда письмо. Почта же у вас ходит?
– Почта у нас не ходит. Она ездит. На велосипеде, – Молчан выпил еще и жадно вгрызся в помидор. Тонкая струйка сока брызнула из его рта и оставила на грязном столе новый след. – Но от этого ни холодно, ни жарко. Из Шпака почтальон как из гомна пуля.
– Выходит, о моем приезде вас не уведомляли?
– Нет. Скажу больше, я бы удивился, если бы уведомили. Я и сейчас удивлен. На кой кому-то сдался участковый в Каменке? Тут людей то уже почти не осталось.
Володаров хотел было ответить на этот вопрос, рассказать печальные подробности своего назначения, но к собственному удивлению обнаружил, что не может их вспомнить. Будто вместо памяти о событии остался только краткий пересказ, замутненный алкоголем. Не сама картинка, а грубый эскиз, набросок.
– Крепкая у вас, Валера, самогонка, – промямлил Володаров, чувствуя, как по телу разливается тепло.
– Что есть, то есть. Градусов шестьдесят, не меньше. Что, пробрало?
– Ага…
– Ну, ничего. Тебе полезно нервы расслабить. Весь день в тумане проболтаться, это не шутки.
– Да что вы все с этим туманом заладили? Местное суеверие или что?
Молчан многозначительно посмотрел на Володарова, затем достал из нагрудного кармана старой рубашки самокрутку и закурил. Кухня тут же наполнилась едким дымом. Запах Володарову был до боли знаком – дешевый табак, но в нем присутствовала какая-то посторонняя нотка.
– Нет, Геннадий Павлович, не суеверие. Суеверие, это неверное толкование правил. В Каменке народ жизнью научен и правила эти на зубок знает.
– Какие правила? – дым самокрутки, солоноватый запах рассола и самогонка, дурманили голову, а тепло кухни наливало веки свинцом.
– Такие, без которых в здешних местах только горя хлебнешь. И первое правило – в туман сиди дома, целее будешь.
Последние слова Молчан произнес с особенным нажимом.
– Какая ерунда, – заявил Володаров, потянувшись к несуществующей пачке папирос в кармане ветровки. Вовремя опомнившись, он, стараясь не подать виду, сделал странный жест рукой, перенаправляя ее в сторону бутылки с самогоном. – Суеверие в чистом виде. Или вы хотите сказать, что в здешних туманах дикие звери ходят?
– Не звери, – поправил его Молчан, а после добавил, – Но и не люди.
– Точно суеверие, – Володаров выпил, вздрогнул, зажмурившись, и спешно закусил. – Никто в вашем тумане не бродит. Нечего его бояться. И я тому живое доказательство. С самого утра в нем ходил, но все равно целехонек. Разве что ботинок потерял.
– И что, ничего странного не видел за весь день? – заметив, как гость косится на самокрутку, Молчан извлек из кармана еще одну и протянул ее Володарову. Тот, по всей видимости совсем захмелев, без задней мысли принял ее и закурив жадно втянул дым.
– Видел странное. Не без этого. Знак у вас дорожный посреди поля стоит. Такой, треугольный, с детьми.
– А, это… Это ерунда. Его наши сами там поставили, чтоб зимой, когда снегом все засыплет, дорогу от электрички искать легче было. Сперва хотели просто палку какую воткнуть, с тряпкой. А потом Шпак приволок знак дорожный. Украл где-то зараза, а сам сказал, что нашел. Вот и приспособили.
– И что же, хозяева поля не против?
– Баба Зина? Нет, конечно. Она на том поле уже лет сто как не работала. С тех пор как муж ее, Толька, помер, она там коров пасет. Ей от знака никакой разницы. Вроде как даже удобство есть. Она к нему скотину привязывает, чтоб не разбредалась.
– Ну, тогда и странностей в тумане вашем тоже никаких не было, – язык Володарова под давлением алкоголя начинал заплетаться, так что слова выходили нечетко. – Надо только будет не забыть завтра вернуться на поле и ботинок свой найти. Жалко, совсем новый был. Почти.
– Найдем твой ботинок, Геннадий Павлович. Дело житейское. Ты мне лучше скажи, как ты к селу умудрился выйти? Да еще и к моему дому. Чай пол Каменки крюком обогнул.
– А, так это мне дед глухой дорогу показал.
– Какой такой дед? – удивился Молчан, ведь он точно знал, что ни один здравомыслящий житель Каменки в туман на поля не попрется.
– Ну, такой… Волосы – во! Борода – во! – не в силах поймать разбежавшиеся по углам мозга слова, Володаров показывал на себе, активно жестикулируя руками. – Сам горбатый, нос крючком. Сидел на пеньке и кряхтел тихонько.
Услышав знакомое описание, Молчан заметно напрягся.
– А одет во что дед был, не вспомнишь?
– Дед одет. Одет дед, – Володарову понравилась игра слов, и он глупо улыбнулся. – Помню, во что дед был одед. Хах. Мешок – не мешок. Тряпье какое-то старое.
– Везучий ты человек, Геннадий Павлович.
– Это почему это?
– Потому, что не живет в Каменке глухих и волосатых.
– Совсем?
– Совсем.
– Тогда кто же это был?
– Лучше не знать, – пожал плечами Молчан. – Но ботинок свой ты уже вряд ли найдешь.
– Думаете, тот дед спер?
– Думаю, что ты нашего местного лесовика повстречал. Еще думаю, что он в хорошем настроении был, раз дорогу показал. Обычно он только вредить горазд. Завел бы тебя в лес, и поди потом сыщи участкового.
– Да ну, что вы такое говорите? Какой еще лесовик? Сказки какие-то, – Володаров фыркнул, потянулся к бутылке, но вовремя себя остановил. На сегодня и так достаточно приключений. Не хватало еще завтра весь день болеть.
– Может кому лесовик и сказки, а в Каменке это обычное дело. Особенно в пустой день. Лесовик еще не самый вредный, на кого можно в тумане наткнуться. Вон, у Никитина в восемьдесят девятом жена на карьере купалась, когда туман налетел. Так ее к вечеру на погосте нашли. Вся мертвая была, и выпотрошенная. Будто зверь какой дикий ее поел.
– Да ладно? – Володаров приподнялся на табурете.
– Ага. Живот вспорот, а требуха по могилкам соседним развешена. Жуткое зрелище.
– И что же, поймали его?
– Кого? – не понял Молчан.
– Ну, убийцу жены.
– Дык, а кого ловить? Говорю же, нечистая сила ее умертвила. Злые духи в тумане.
– Значит никто даже не искал? А вы мужа ее, Никитина этого, спрашивали? Может это он ее…
– Та не. Он не мог. Хороший мужик, я ведь знаю. Он ее даже пальцем никогда не трогал. Бывало, напьются, поорут друг на дружку, чтоб пар выпустить, и мирятся потом. Но это другое, житейское.
– Ну, вот вам и суеверия. Напился ваш Никитин, с женой поссорился, а она от него в карьер сбежала. Он ее там со злости пришиб, и чтоб всех запутать на кладбище притащил.
– А требуха? Ее он тоже со злости развешал? Или из хитрости? Ты, Геннадий Павлович, поди ни разу в жизни скотину не забивал, чтоб такое на людей думать.
– Ну не обязательно. Внутренности жена могла и от животного потерять. Места у вас здесь глухие. Может, какая дичь учуяла ее и надъела. А со стороны все теперь кажется проделками темных сил. Я, конечно, не утверждаю, что все было именно так. Просто хочу сказать, что, если я с лету объяснение нашел, не прибегая к потустороннему, значит, оно все же есть. Нужно только разобраться в деле.
– Не прав ты, участковый. И скоро это поймешь. Со своей колокольни тебе кажется все виднее, но в Каменке особая жизнь. У нее нет объяснения. К ней можно только привыкнуть, приспособиться, или уехать куда подальше, как большинство и сделало.
– Может быть и так, – Володарова совсем разморило после тяжелого дня. – А может, и нет. Вы мне скажите лучше, как мне с жильем быть?
– Как, как? Каком к верху. Сегодня у меня переночуешь. На диване тебе постелю. А завтра с утра поглядим, что с тобой делать. Утром оно всяко мудренее.
Пока Молчан приспосабливал старый, скрипучий диван-кровать, Володаров обдумывал события дня, пытаясь прийти к какому-то очень важному умозаключению. Правда к какому именно, он точно сказать не мог, возможно потому, что думать о нескольких вещах одновременно, да еще и пьяным так себе затея, но сам процесс увлек его до такой степени, что не успел он опомниться, как оказался в горизонтальном положении и быстро уснул.
***
Куда ты так летишь?.. Нет, не прекращу… Замолчи!.. Гена!
***
Володаров проснулся достаточно резко, чтобы пожалеть об этом. Кошмар растаял мгновенно, не оставив ни следа и его место заняло похмелье. Оно ворвалось в разум грубо, как дикий зверь врывается в палатку к туристам. А что обычно остается после подобных инцидентов? Ошметки, беспорядочно разбросанные вокруг лагеря. Именно так себя сейчас чувствовал Володаров. Ошметками, разбросанными вокруг вчерашнего себя. Голова раскалывается, мышца на ноге после вчерашней судороги ноет, в горле першит от чересчур крепкой самогонки, в желудке полный бардак от нее же. Одним словом – провести весь день на ногах, а потом пить на голодный желудок, закусывая одним жалким помидором было очень плохой идеей.
Сев на край дивана, Володаров осмотрелся. Он плохо помнил большую часть вечера, только смутные обрывки разговора о том, что в Каменке много суеверий и нет телефона. А потому интерьер комнаты, в которой он ночевал, оказался для него новостью. Хорошей новостью. Не такой, в которой диктор с серьезным и очень озабоченным видом рассказывает, как в селе Каменка был пойман серийный убийца, заманивавший в свой дом невинных участковых, и стрелявший в них из двустволки, пока те спят. Это больше походило на позитивный репортаж про провинциального гения-самоучку, живущего в плохих условиях, но не теряющего присутствие духа.
Комната, в которой провел беспокойную ночь Володаров, находилась прямо напротив кухни. Но в отличие от нее, совершенно не походила на сарай. Здесь было чисто и светло. Солнце уже встало и свет, проникая через небольшие окошки, отражался от побеленных от пола и до самого потолка стен, создавая иллюзию просторности. Мебели в комнате было не много. Только диван, пара стареньких стульев с резными спинками, и тяжелый на вид шкаф, забитый книгами.
Володаров поднялся и подошел к шкафу, чтобы рассмотреть его содержимое. Ему хотелось немного больше узнать о Валерии Молчане, но спрашивать в открытую он пока не хотел. А библиотека человека, как-никак, отражение его души. После недолгого изучения Володаров пришел к выводу, что голова Каменки (если он им действительно является) очень разносторонняя и любопытная личность. Большая часть книг была посвящена различным вопросам, связанным с ветеринарией, что само по себе логично, но остальные же оказались весьма разношерстными. Складывалось впечатление, что Молчану было попросту все равно, что читать. На одной полке могли соседствовать огородный справочник и «Мастер и Маргарита», руководство по эксплуатации ВАЗ 2101 и учебник анатомии.
Не заметив в расстановке книг никакой закономерности, как и порядка в целом, Володаров громко прокашлялся, пожалев о том, что вчера вечером сорвался и закурил. Два месяца насмарку. Он попробовал утешить себя тем, что это единичный случай, с каждым может случиться, но это не помогло. Внутренний скептик моментально включился в дело, заявив, что обычно сельской мужик – курящий мужик, а значит искушений и поводов каждый день будет хоть отбавляй. В таких условиях ни о каком единичном случае и речи быть не может. Совсем скоро этот единичный станет двоичным, троичным, а там и до постоянства не далеко.
– С добрым утром, – раздался голос Молчана.
Володаров невольно вздрогнул. Он часто, задумываясь, уходил в себя, забывая о внешнем мире, и когда его туда с силой возвращали, вздрагивал, напрягался будто шланг, в который резко подали воду.
– Ага, – ответил он, повернувшись к двери.
– Почитать себе ищешь? – Молчан показал пальцем на шкаф.
– Да нет, так, любопытствую. А откуда у вас столько разных книг, если не секрет?
– Нет, Геннадий Павлович. У меня от родной милиции секретов нет. Украл я их, – он замер на секунду, наслаждаясь меняющимся выражением лица Володарова, а затем раскатисто рассмеялся. – Да ты не напрягайся понапрасну. Это я так, для громкого словца. Из библиотеки школьной себе забрал на передержку. Школа-то у нас еще в… – он задумался, – дай бог памяти, в семьдесят седьмом закрылась. Ага, точно. В семьдесят седьмом. Ровно через год после того, как село бесперспективным признали. Ну, поначалу здание просто закрыли. Законсервировали, так сказать. А потом забыли, что оно вообще было. Так и стояло порожняком года три – четыре, гнило, пока Никитин там Лешку Сирого с дружком не поймал. Молодежь на водку воровала понемногу. В основном металл тащили, проводку из стен выдирали, да все, что к полу не прибито. Ну им Никитин тогда нагоняй устроил… А я, как узнал, так решил сам посмотреть, чего они там устроили. Угадай, что?
– Что? – как и положено переспросил Володаров.
– Ни одной книги из библиотеки не сперли. Двери, конечно, взломали, но книжки не тронули. Водка, наверное, им интересней была… Вот я себе часть и решил забрать. Для сохранности. Нет, ну а чего? Хуже никому не стало. Про них все равно никто не вспоминал. А я почитываю, просвещаюсь, – Молчан широко улыбнулся, показав желтые от старости и никотина зубы. – Ну ладно, заговорил ты меня совсем, Геннадий Павлович. Язык у тебя без костей. Я чего пришел? Там завтрак готов уже минут десять как. Поди остыло все давно. Жрать пошли.
От слов о еде у Володарова мгновенно потекли слюнки, а в животе предательски заурчало. После вчерашней совершенно неожиданной и не менее скоропостижной пьянки все еще слегка подташнивало, но он готов был пойти на риск – плотно позавтракать.
Плотно не вышло. Яичница из пары яиц, все те же соленые помидоры и стакан молока, это все, на что хватило Молчана. Но Володаров был благодарен даже за это. В наше время обмана, грязи и жестокости сложно вообще поверить в существование такого человека, как Валерий Молчан, смешливого мужичка, который с легкостью пускает в дом незнакомца, оставляет его у себя на ночь, а потом еще и завтраком кормит.
– Спасибо, очень вкусно, – Володаров говорил с набитым ртом, тщательно пережевывая помидор и стараясь не обращать внимания на легкую тошноту.
– Та не за что! – отмахнулся Молчан. – Извини, но хлеба предложить не могу. Его три раза в неделю привозят, а я на гостей не рассчитывал.
– Ничего страшного. И этого уже много. Честно говоря, не на такую встречу я рассчитывал, но рад, что все вышло именно так.
– Ну-ну, прожуй сначала.
На какое-то время на кухне повисла тишина, нарушаемая чавканьем Володарова и задумчивым сопением Молчана.
– А этот… – Володаров поморщился, вспоминая имя, – Алексей Сирый еще в Каменке?
– С чего такой интерес?
– Хотелось бы его поспрашивать по поводу хищения школьного имущества.
– Ого, Геннадий Павлович. Решил с места в карьер?
– В каком смысле?
– Да в таком, что тебя еще в должности не утвердили, а ты уже вынюхиваешь.
– Во-первых, не вынюхиваю, а интересуюсь, выясняю. И во-вторых, одно другому не мешает.
– Ну, раз так, то да, – Молчан пожал плечами. – Лешка все еще в Каменке. Но я бы на твоем месте его за школу не трогал.
– Если вы сейчас начнете рассказывать мне, что он хороший парень, то лучше и не начинать. Хорошие металлолом по школам не воруют.
– Тут ты прав, Геннадий Павлович, не воруют. И Лешку защищать я не собирался ни в коем случае. Он тот еще балагур, нервов мастным попортил знатно. Но свое уже заплатил, так что дергать его снова не надо.
– Вот как? – Володаров с любопытством заглянул Молчану в глаза. Голова не врал. – И сколько заплатил?
– Много… Очень много.
– Вы меня заинтриговали. Это какая-то тайна?
– Та не, – Молчан взмахнул рукой, словно отгоняя мрачные воспоминания. – Тайны здесь никакой нет. Просто история не из застольных, вот и все. Ладно, ты доел?
– Угу, – Володаров кивнул и отодвинул пустую тарелку.
– Ну, тогда пошли дела делать, участковый. Надо же тебя определить куда-то, верно?
– Верно, – снова кивнул Володаров.
– Я вчера еще немного посидел, после того, как ты уснул. Думал, куда тебя поселить. Так-то у нас с жильем проблем нет. Пустых домов стоит во, – он показал большим пальцем себе за спину, – пол села. Только вот ветхие они все, неухоженные. Хозяевам они не нужны, никто их не купит. Стоят, гниют годами. Такие чинить себе дороже. Домой уедешь раньше, чем заселишься. Но потом мне в голову идея пришла. Ты же у нас не суеверный парень, как я погляжу?
– Чего нет – того нет.
– Ну вот. Старожил у нас один на днях помер. Хороший дед был, бодренький. За домиком своим кое—как да следил. Родственников, как я знаю, у него нет, ну или совсем бросили… и такое бывает, – Молчан разочарованно покачал головой, но грусть в его глазах быстро сменилась на дежурную искорку. – Как ты, Геннадий Павлович, не против в доме покойника пожить?
Володарова удивила подобная формулировка. Он задумчиво хмыкнул, приподнял бровь и переспросил: – А покойник, я извиняюсь, еще в доме?
– Та не, ну ты чего? – Молчан покрутил пальцем у виска. – Похоронили как положено. Пашка в город сгонял, оформил все по-человечески, гроб купил. Не абы что, но на нашем свете никому не видно, а на том – все одно. Если надо, я могу могилку показать, еще свежая.
– Не нужно. Я вам верю. Вообще, мне много не надо. Главное, это крыша над головой, и стены по бокам. Чтобы ветром не сдуло.
– О, это по-нашенски, по Каменски, – Молчан хлопнул его по плечу. – С таким подходом ты у нас может даже и приживешься. Ненадолго. Ладно, – упершись ладонями в колени, он встал с табурета, достал из нагрудного кармана рубашки самокрутку, закурил и выпустил облако густого сизого дыма, тут же растекшегося по кухне. – Пойдем, санаторий, заселять тебя буду.
***
На улице Володарову открылась картина, которую вчера от него скрывал туман. Каменка во всей своей красе. Предсмертной, увядающей (или расцветающей, смотря с какой стороны посмотреть) красе. Дом Молчана действительно был расположен на самом краю села. Своей входной дверью он смотрел в лес, а подъездная дорожка выходила на улицу, от которой остались только две колеи, поросшие довольно высокой, высохшей на зиму, травой. С жилищем сельского головы соседствовали еще два очень похожих друг на друга дома. Отличались они лишь заборами и цветом стен, но в одном сходились в точности – в их окнах не было стекол, а на крышах – шифера. В придачу ко всему ворота дома слева ввалились во двор, сделав из улицы щербатую улыбку.
– Пойдем, – Молчан подождал, пока Володаров выйдет за калитку, закрыл ее на щеколду и показал вдоль дороги-тропинки. – Тут не далеко. Если так подумать, почти соседями с тобой будем.
– Это как так? – удивился Володаров. Все соседствовавшие дома выглядели совершенно непригодными для жилья, и он не мог представить себе, что его поселят в одном из них.
– Ну, Альбертыч, кстати, тезка твой, на той же стороне улицы жил, и между нами все заброшенное, так что…
– А, – Володаров понимающе кивнул, – как бы соседями.
– Ну, я так и сказал. Почти. Только ты на многое не рассчитывай. Наши домик пощипали немного. Так уж у нас заведено. Жизнь тяжкая, люди хватаются за все, что могут. Но все самое необходимое там есть, а чего нет – найдем. Ты, главное, спроси. Мы в беде не оставим.
– И что, дружно живете? – Володаров старался поспевать за Молчаном, но тот, несмотря на короткие ноги, шагал довольно быстро.
– А то! Это в городе можно самому по себе. Знай только работай, да деньги получай. В Каменке ты, можно сказать, в прошлое попадаешь. Тут без взаимовыручки далеко не уедешь. Оно ж ведь раньше как было? Охотник еду добывает, все время на это тратит. На пошив одежки не остается. А без одежки ты сильно не поохотишься. Вот он и отдает часть добычи портному за шубу. Это, грубо говоря, но ты меня понял. В Каменке примерно так же. Община живет сама по себе, как древние люди. Даже собирательство у нас в какой-то степени имеется. Это когда на водку не хватает и мужики по лесу рельсы собирают на металлолом, – он хрипло рассмеялся. Самокрутка, присохшая к его нижней губе, повисла и колыхалась в такт смеху.
Володаров ничего не ответил. Он изо всех сил старался удержать скудный завтрак в себе. Похмелье, которое настигло его сразу после пробуждения и отступившее немного позже, теперь вернулось, и было настроено вполне серьезно. Не ясно, что Молчан добавлял в свою самогонку, но на пользу это явно не пошло. Еще и погода на улице выдалась поистине весенней. Птички радостно поют, легкий ветерок разносит по округе запах свежести, и солнце светит, яркими лучами согревая землю. Землю и Володарова, одетого в грязную ветровку, с тяжелой сумкой за плечами, и непреодолимым желанием лечь прямо здесь, в колею.
Тем не менее, несмотря на все неудобства, Гена воспринял шутку про металлолом в серьез. Взял ее, как говорится, на карандаш. Ведь чем больше он узнает о местных, тем легче будет с ними наладить контакт.
– Ну, вот и пришли, – Молчан остановился у дома, бывшего зеркальным двойником его собственного. Зеркальным почти во всем. Вход не слева, а справа. Маленькое чердачное окошко смотрит не на лес, а в центр села. Стены не из зеленых досок, а из красного кирпича. Вместо штакетника по пояс – ростовой забор.
Молчан подошел к воротам, порылся в кармане штанов, извлек из него увесистую связку ключей и, прищурившись, принялся перебирать их один за другим. Спустя примерно минуту неторопливых поисков, он остановился на небольшом серебристом ключике с отметиной, сделанной белой краской, вставил его в навесной замок на воротах и повернул. Замок открылся. Молчан отворил только одну створку ворот, вошел во двор и жестом пригласил Володарова. Тот беззвучно икнул, борясь с тошнотой, и вошел следом.
Придомовой участок тезки Володарова выглядел не в пример окружающему запустению. Подъездная дорожка к дому была аккуратно засыпана гравием. Слева и справа от нее ровными прямоугольниками выделялась взрыхленная земля, скорее всего отведенная под цветники. Трава, временами доходившая за забором до пояса, здесь не дотягивалась и до щиколоток, будто кто-то совсем недавно ее косил. Между домом и забором красовалась беседка, сделанная из четырех вертикальных брусьев, вбитых в землю, соединенных у основания горизонтальными перегородками и накрытых сверху простой односкатной крышей.
Сам дом тоже выглядел свежим и обжитым. Даже свежее Молчановского. Стекла в окнах вымыты, краска на рамах почти без грязи и пузырей, стены без темных следов от дождей, а двери так и вовсе как новенькие.
– Интересно, – задумчиво протянул Володаров, осматривая свое новое жилище.
– Что такое, – Молчан бросил окурок в гравий и затоптал его носком резинового сапога, – не нравится?
– Этого я не говорил.
– А что тогда?
Володаров еще раз окинул взглядом придомовой участок, чтобы убедиться, что все верно понял.
– Просто вы сказали, что усопший был старожилом.
– Альбертыч-то? – Молчан задумался. – Девяносто два годка было, как помер, если мне память не изменяет. Может оно в городе теперь по-другому называется, но у нас – старожил. Значит, не ошибся, все верно сказал. А что?
– И жил, вы сказали, он один.
– Один. Есть такое. Ну а что?
– И даже родственники на похороны не приехали?
– Да, не приехали. Что ж такое-то, ну?
– Нет, нет, ничего. Просто я не совсем понимаю, как девяносто двух летний старик без посторонней помощи мог держать дом и двор в таком хорошем состоянии.
Молчан уже было открыл рот, чтобы ответить, но понял, что ответа на этот вопрос у него нет.
– А ты молодец, Геннадий Павлович. Хорошую тему поднял. Я раньше как-то и не задумывался. Альбертыч у нас боевой старичок был. Везде нос сунул, на всех собраниях сельсовета присутствовал. Да чего уж там, две войны мировых пережил и революцию. Думается мне, что такой человек дому своему управу найти мог.
– Но не в девяносто два же?
– Да кто его знает? Оно ж ведь как бывает? Старики на пенсию когда выходят, сладить с временем свободным не могут. Одни от безделья чахнут, разваливаются, а другие – начинают занятия себе придумывать. Кто в гараже с машиной возится, кто на огороде… Так и живут, пока шевелятся. Стало быть, Альбертыч из последних был. До победного шевелился, пока не помер.
– Стало быть, так, – кивнул Володаров, не желая больше развивать эту тему. Ему все еще было интересно, как предыдущий жилец в столь пожилом возрасте мог справляться с тяжелыми бытовыми задачами, но раз Молчан нужных ответов предоставить не мог, стоит повременить и поспрашивать других знакомых этого Альбертыча. Скорее всего, никакой тайны здесь не было, и старику помогал кто-то из местных, но Володаров просто не любил неотвеченных вопросов.
Молчан прошел вдоль заготовленных цветников к входной двери, поднялся по трем маленьким ступенькам и снова принялся ковыряться в связке ключей. На этот раз много времени не понадобилось. Нужный ключ был помечен такой же белой точкой, что и ключ от ворот. Отперев дверь, Молчан отошел в сторону, пропуская Володарова вперед.
– Заходи, Геннадий Павлович, будь как дома.
Гена дружелюбно улыбнулся, проходя мимо Молчана. Улыбку тут же смело резким запахом табачного дыма, вырвавшегося изо рта сельского головы.
Сразу за входной дверью располагался небольшой тамбур, в котором у стены стояла лесенка, ведущая на чердак. Володаров зашел в помещение, вытер подошвы туфель (ботинок он решил не надевать) о тряпку, лежавшую на полу, затем без задней мысли потянул за ручку второй двери и чуть не оказался сбитым с ног большим черным котом. Неистово вопя, животное выскочило из дома, наткнулось на Володарова, запуталось у него в ногах и после недолгого замешательства пулей вылетело на улицу.
– Ого! – Молчан проводил взглядом удалявшегося кота, затем тоже зашел в тамбур. – Вот это скорость, я понимаю.
– Предположу, что это кот усопшего? – поинтересовался Володаров.
– Наверное. В Каменке полно котов. Пойди разбери кто чей. Но животину жалко.
– Это почему?
– Ну дык я сюда три дня как не заходил.
– Думаете, он все это время здесь запертый сидел? – Володаров вошел во вторую дверь и оказался на просторной кухне, одновременно являвшейся центром дома. Отсюда можно было попасть в три прилегавших комнаты и небольшую кладовую.
– А как еще? В доме окна и двери заперты. Это чтоб народ раньше времени добро растаскивать не начал. Наверное, зараза, все углы обгадил. Смотри под ноги, Геннадий Павлович.
Убранство кухни было простым, но от этого не менее уютным. Пол из досок, дровяная печка с плитой для готовки и лежанкой в соседней комнате, большой обеденный стол в углу, умывальник с подставленным снизу ведром.
– А что, водопровода в доме нет? – спросил Володаров, разглядывая ведро.
– Да ну, ты чего? Компрессорная станция вместе с карьером закрылась. Хорошо хоть электричество осталось. Но это тоже ненадолго. Платить людям за свет нечем, в долгах сидим.
– Понятно, – безучастно протянул Володаров, заглядывая в соседнюю комнату. Ею оказалась гостиная, чем-то напоминающая Молчановскую. Похожий советский шкаф, вот только книг гораздо меньше и разложены они аккуратно. Похожий советский стол со стульями. Такие же светлые занавески на окнах. На полу истоптанный старый ковер.
Следующей комнатой, в которую отправился Володаров, была спальня. Здесь все было еще проще. Полуторная кровать с металлическими быльцами и досками вместо сетки, да шкаф для одежды.
За последней, третьей дверью скрывался рабочий кабинет. По крайней мере так решил Володаров, увидев массивный стол с различными письменными принадлежностями, в центре которого стояли увесистые часы.
Окинув беглым взглядом свое новое место жительства, Володаров вернулся на кухню, где его ждал Молчан.
– Ну как, хороший дом?
– Да, хороший. Я бы даже сказал, очень. Слишком хороший.
– Это как?
– Вы не подумайте, я не перебираю. Просто у меня в голове не укладывается, что здесь жил одинокий девяностодвухлетний старик. Смотрю я на всю эту чистоту и не верю.
– Ну что я могу сказать? Дело твое, Геннадий Павлович. Хочешь верь, хочешь – нет. Альбертыч, сколько я его помню, всегда был очень опрятный и дисциплинированный мужик. Такой хозяйство в узде держать мог, это точно.
Вололаров кивнул, принимая аргумент Молчана, но сам остался при своем мнении. Он слишком много раз бывал в квартирах пенсионеров, чтобы не заметить разницу. И дело было даже не в чистоте, которую могли навести уже после смерти хозяина. Дом Альбертыча отличался отсутствием специфического запаха, которым непременно пропитывались стены, пол, потолок. Запаха, который очень легко запоминается и крайне сложно выводится. Запаха человеческой старости.
– Еще вопросы надоедливые к казенной жилплощади имеются? – Молчан шмыгнул носом. В доме со смерти хозяина никто не топил и от того здесь было холоднее чем на улице.
– Думаю, как-нибудь разберусь, – ответил Володаров, заглядывая в пустую кладовую.
– Самостоятельный? Это хорошо. Тогда вот, держи, – Молчан снял со связки два ключа с белыми пометками. – Только не потеряй. Запасных пока нет. Не успел сделать.
– А мне документы никакие подписывать не нужно?
– Чего? Какие еще документы? Кому твои документы здесь нужны?
– Здесь может быть и нет, а начальству моему нужны.
– Тогда сначала разберись с этим начальством, на кой они тебя сюда засунули, Геннадий Павлович, – в голосе Молчана отчетливо читалось ехидство.
Володаров осекся. Он попытался снова вспомнить подробности своего назначения, но не смог. Лишь какие-то размытые образы и обрывки общих фраз, не более. Ощущение складывалось такое, что в тот день он был чертовски пьян или не в себе. Будто память не хотела, чтобы он в ней рылся.
Вдруг к горлу подкатила горькая волна, и Гену стошнило смесью яиц с солеными помидорами прямо в ведро под умывальником.