Гости зашли не сразу, пока лыжи сняли, пока отряслись от снега.
— Мир твоему дому! — громко, обводя избу взглядом, сказал староста.
Этими словами он приветствовал Духа Рода, хранителя очага и порядка в доме. Зашел в дом — поприветствуй сперва его, потом хозяев.
— Благодарю, — отозвался Макар.
Мужики прошли и сели на лавки.
Макар молчал, и они молчали.
Странно все это было. Ни званы, ни прошены, в такую погоду, да в такую даль по пустому делу не придёшь. Только речи-то не начинались, только все молчание в избе висело.
— Кормить мне вас нечем. На всех моего варева не хватит. Отваром напою, да мёдом угощу, — подходя к печи, сказал Макар.
— Нам сейчас горячее питьё во благо будет. Благодарим, Макар. Попьём, поговорим, а завтра уж есть будем. Чай, до утра до дюжим.
Макар налил всем горячего, только снятого с печи, отвара. Поставил на стол миску с мёдом и сел рядом.
Староста повернулся к мальчонке, он у печи терся, и очень медленно и громко, как чаду малому, неразумному сказал:
— Я сейчас о тебе речь вести буду. Из избы не выгнать, так что прости, если что услышишь, что не для твоих ушей будет сказано.
Потом повернулся к Макару и уже по-человечески, по-нормальному заговорил.
— Он, Макар, немтырь. Хотя мамка его говаривала, что говорит он, и говорит хорошо. Да, только мы того не слышали. Молчит, как стена. Он один остался. Пять дней назад его мамка сгинула, — староста отпил из кружки, замер на секунду, будто готовясь к долгому рассказу и продолжил. — До первого снега они к нам пришли. Из Осиповки путь держали. Как Баба с пацаном такой путь сдюжили, то не ведаем. Да только остались они у нас. Знаешь, всех веры нашей привечаем, никого не гоним. Ведать на то воля божья была, к нам их завести. Сначала к бабке Вецене их приселили. По весне думали избу поставить. Пусть живут своим хозяйством. Да, только на другой день Вецена привела их в молельный дом. «Нет места им у меня в доме, — сказала. — от матери за версту горелым воняет, а мальчонка, лес ждёт». Ой, баба, как что втемяшит в голову, не выбить. Ладно, к Поладе я их отвёл. Полада вдова, детей нет, мужа не появилось, одна так век и коротает. Вот к ней-то определил ходоков. Жили нормально. Мать-то его работящая, лени в ней не примечали. Но странная была. Боязливая, и боязнь её перед всеми граничила с дикостью. Слова не вытянуть, прикоснуться к себе не даёт, точно скаженная. А мальчонка, — староста на мальчика глянул, он так подле печи и сидел. — Тоже не из умных, Макар. Тоже точно зверёк забитый. Только глазами своими шевелит, да народ пугает. По деревне слухи пошли, будто из деревни в деревню ходят, да беду носят. Пытался эти речи остановить, да бабы, сам знаешь какие. Как снежный ком, речи эти росли и множились. А пять дней назад, дом Полады вспыхнул. Огонёк небольшой, потушить его всей деревней легко можно было. Да, только, Макар, грех на душу возьму, а вот точно кто помог огоньку этому в адское пламя перерасти. Всей деревней поливали, да только дотла дом выгорел. Одна печь стоит. А с домом и Полада и матушка его сгинули. А малец, как выбрался никто не заметил. Только после, глядим, а он в сторонке жмётся. Днём общину всю собрал и слово молвил. Долго, ох как долго, уговаривал мальца пристроить. Да только, никто его не берет. Даже моя бабка Бажена, уж на сколько далека от предрассудков и то: «Не возьму его» и весь сказ! И выходит, значит, Вецена и говорит: «Собирайся в лес, бери двоих мужиков. Немира и Мирослава. Мальчишку к Макару ведите. Ждёт он его. Во все руки заграбастает». Сказала и зашаркала на выход. А мы, как дураки, ей-богу, стоим и вслед ей смотрим. А она в дверях остановилась, повернулась и тихо так, точно шепчет, молвит: «Хоть раз я не права была? Много говорю, порой и глупости из меня выходят, да только, и глупости я не за зря трещу. Немир, Мирослав и ты — староста в лес должны идти. Одно знаю, туда вам дорога. Иначе, завоняем, как есть завоняем». И ушла, тихонько дверь прикрыла, оставила нас тихими, да оглушёнными.
— Я, Макар, до зимы переболел, так хворь в самую глубину забралась. Сидит во мне и всю жизнь тащит на себя, — тихо заговорил Немир. — Мне не по лесам бродить надо, мне на печи греться, да лечится надо. Но против бабки Вецены никто не пошёл. Хоть и не один я против был.
Сказал и на Мирослава глянул. А тот только крякнул в бороду, да в кружку свою уставился.
— Вот так, Макар, мы и забрели к тебе.
Макар сидел и молча слушал, что староста ему говорил. Его мысли были далеко, безудержно клонило в сон и Макар из последнего держался.
— Как снег сойдёт, отправим наших в Осиповку, родных его искать. Мы, Макар, поймём и примем отказ твой. С утра уйдём. А пока. Сюда иди, малец, — поманил мальчонку староста. — Покажу тебя во всей твоей красе. Иди, иди не бойся.
Мальчик медленно, даже как-то не естественно медленно подошёл к столу. Встал рядом со старостой и повернулся к Макару.
Макар мазнул взглядом по рубашечке в крупную красную клетку, не с его плеча она была, сразу видно. Ручонки его висели вдоль тельца, как два тонких прутика. Сутулый, какой-то несуразный весь.
Макар посмотрел на лицо его и утонул, утонул во взгляде его медовом. Точь-в-точь мёд, липовый мёд, светлый, яркий с янтарным отливом. Не детские глаза, не детский взгляд. Даже как-то не уютно, что ли стало Макару под прицелом этого мёда.
Кожа светлая, прозрачная, даже синие жилки проглядывают. Белые ресницы, белые брови, волосы, торчащие в разные стороны, тоже были белые. Даже не белые, а точно сединой покрытые.
— Его зовут Беловук. Не привычное имя. Не наше, — тихо отозвался староста.
«Беловууук». Медленно, растягивая каждую букву, точно пробуя это незнакомое имя на вкус, про себя повторил Макар. «Белый волк» значит.
Внутри, колыхнулась, прятавшаяся до этого Сила. Макар даже не обратил на неё внимания, у него сейчас бешено один за другим мелькали образы. Русай, волки, лес, туман, рябчики. Все смешивалось и переплеталось и тихо где-то далеко заунывно звучала песня.
Дай волку дорогу.
Дай волку еды.
В жилище своё
Ты его пригласи.
Когда ты спасёшь
Волчонка седого,
Постигнешь ты Силу
В ней жизни основа.
Макар, не сдержавшийся, засмеялся в голос. Ему было не важно, как он выглядел со стороны. Ничего сейчас не было важным, только растерянный и испуганный мальчишка, стоявший напротив него, имел для него сейчас значение.
— Так вот ты какой, седой волчонок, — весело, даже как-то задорно, сказал Макар.
Сказал и во все глаза на мальчишку смотрит. Будто налюбоваться не может.
— Ну, что, Волчонок! Останешься у меня?
— Не ответит он тебя. Берёшь, так бери. Не зря ходили, значит, — впервые, за все это время, подал голос Мирослав.
Сила больно кольнула. Макар сжал всё внутри, заковывая её. Э нет, он тут главный, не Сила. Ему решать когда выпускать её. Теперь он глуп не будет, теперь он следить за ней будет пуще прежнего, пока не научится владеть ей. Он хозяин.
— Я не скотину беру и не предмет какой. — глухо отозвался Макар.
Не понравились Макару, речи Мирослава. Злые, не добрые. Говорит, будто и нет здесь Беловука, будто предмет ему какой приволокли.
— Не злобьтесь, — аккуратно, кладя свою ладонь на плечо Макара, проронил староста.
— Беловук! Я всем сердцем хочу, что бы ты остался у меня, — глядя в самый мёд, начал Макар. — Сколько проживешь здесь, не ведаю. Но обещаю, учить тебя всему, что знаю. Обещаю жить с тобой в мире.
Мальчик опустил голову, будто решая остаться ему в лесу или нет. Будто взвешивая, все за и против. Потом поднял голову и посмотрел на Макара. И Макар мог поклясться, что за весь вечер увидел осознанный и чего-то желающий взгляд.
— Ну, и добро! — улыбаясь в бороду, бодро сказал Макар. — Пойдём, накормлю тебя.
Макар подошёл к печи, налил в миску бульон, ополовинил кусок мяса и положил его туда же в миску.
— Ешь! Нам силы много надо будет. В лесу тощий не сдюжишь.
Беловук ел как-то вяло, без удовольствия. Уставился в миску и копошил там ложкой. Макар посмотрел на него и вернулся к столу.