Макара не обидели его слова. Ему жалко его стало. Злой, не чистый человек. Мысли дурные в голове держит, от того и поступки и речи поганы.
Макар посмотрел на Беловука, а тот аккуратно щепочку отложил и на Макара взглянул. Вздохнул тяжело, только что головой не покачал, мол:
«Ну, вы мужики, даёте». Встал, отряхнул штаны от щепок и ушёл в печной угол.
Макар даже растерялся, не уж-то, нарочно дурачком прикинулся. Э, да ты не так прост, как кажешься.
25
Проводили Макар с Беловуком гостей своих, сели напротив друг друга за стол. Сидят-молчат.
У Макара душа в лес рвалась. Всем сердцем он желал с волком встречи. Помнил он взгляд его последний, взгляд полный разочарования и упрёка. До сих пор озноб по коже.
Хотел вновь восстановить те нити доверия, которые между ними были. Хотел веру волка вернуть.
Но не мог Макар сейчас уйти, одного Волчонка оставлять сейчас не правильно было бы. Он и так сидел напротив него, растерянный, испуганный, напряженный весь. Смотрел на Макара затравленно как-то.
Как к нему подступиться Макар не знал. Что сказать? Как вести себя с ним? Может и не надо выискивать особые манки. Может общаться с ним, как с Таиславом. Просто и по — дружески?
Да и вообще, кто сказал, что мальчишка блаженный? Люди могут всякое говорить и предполагать. Чуть отличается от других, так сразу юродивый. Но Макар всем нутром чувствовал, не слабоумный мальчишка. Тут другое что-то было.
— Не проголодался? — спросил Макар, подождал пару мгновений и добавил. — Днём уху доедим, а к вечеру ещё, что-нибудь сварим.
Опять помолчали, сидят друг на друга смотрят.
— Так как ты молчун у меня, то придумать бы нам должно что-то, что бы без языка понимать друг друга. Нам так проще будет прижиться, — немного помолчав, Макар добавил. — Знаешь, что такое азбука Морзе?
Макар хоть и понимал, что мальчишка ему не ответит, но всё равно паузы делал. Смотрел за его реакцией, хоть и лицо Беловука оставлялось бесстрастным, но глаза его были живые, гораздо более разговорчивые, чем их хозяин.
— Ну, положим, я в твоём возрасте, тоже не знал, что это. И это не страшно. Так вот, Беловук, Морзянка- это азбука, где буквы, цифры и даже знаки препинания, закодированы звуковыми сигналами. Точка и тире, — Макар постучал по столу, точно мелодию выбил.
Макар на флоте служил. Закинуло его тогда от родных мест, ох как, далеко. Все новое, все не известное, новые запахи, ощущения. Все это пугало жутко, но и пьянило и восторгало. Никогда он не забудет, когда первый раз увидел море. Он просто стоял и пошевелиться не мог, точно придавила его громадина эта, силище неимоверное, красота неописуемая.
До сих пор, с каким-то трепетом он вспоминал то время.
Макар, конечно, понимал, что азбука Морзе трудна для мальчишки будет. Её быстро не освоишь, но упростить можно. Взять за основу, так сказать.
— Давай, начнём с простого и самого главного. С «да» и «нет». Один, короткий стук, — Макар ударил по столу один раз. — будет на нашем с тобой языке — ДА. А два удара — НЕТ.
Макар внимательно на Беловука смотрел, бил по столу, а глаз с него не спускал.
Повторил ещё раз и настучал ещё раз: тук — «да», тук-тук — «нет»
— Понял? — замер и на Волчонка смотрит, да на руки его, спокойно лежавшие на столе.
Мальчишка не шелохнулся, но во все глаза на Макара смотрел, внимательно, настороженно, даже с подозрением каким-то, точно напротив него полоумный сидит и стучит.
«Ладно, — подумал Макар. — пущай обмозговывает»
— Ещё, Беловук, важно уметь сообщить об опасности или помощь уметь попросить. Это на нашем языке будет три удара. — Макар постучал три раза. Тук-тук-тук. — Бьешь три раза и я понимаю, что помочь тебе надо. Понимаешь?
И опять сидит, ответ ждёт.
Тишина.
Макар не огорчился и заставлять стучать не стал. Уверен был, что дойдёт до него или уже дошло. Кто ж его поймёт пока.
— Если ещё что понадобится, ещё туктуки придумаем, да? — вставая с лавки, бодро сказал Макар. — А теперь дела. Одевайся — снег пойдём чистить, да затопим мыльню. Оба чумазые — страшно смотреть.
Пока снег чистили, Макар ещё одну странность приметил: лопату мальчишка в руках своих, отродясь не держал. Сразу это в глаза бросалось.
Деревенские, в этом возрасте, уже вовсю по хозяйству помогали, все умели, все могли. А Беловук, точно под колпаком жил что ли.
"Гни деревце пока гнется, учи дитятку, пока слушается."- так Русай всегда говорил.
Все в детстве прививали, с малолетства. Конечно, работу давали по силам, постепенно, с каждым годом, увеличивали нагрузки и обязанности.
Макар с десяти лет отцу помогал боронить поле, а в четырнадцать, так вообще на ровне работал. Нет ничего сверхъестественного, чтобы сын двор почистил, лошадь запряг, скотину пас.
А Беловук, не знает, как к лопате подойти. Ей-богу, странно. Этому и мать может научить.
Понятно, что и охотничьего дела мальчишка тоже не знает. Как день божий, то ясно Макару стало.
Макар, ни громко, ни нарочито, стал под нос себе бубнить, да комментировать, все его действия.
«Ставим лопату на землю, поддеваем снег, прокатывает, пока полная лопата снега не стала и сваливаем снег в сугроб»
Вернётся к началу и опять тоже самое повторит: «Ставим лопату на землю, поддеваем снег, прокатывает, пока полная лопата снега не стала и сваливаем снег в сугроб»
Так, считай, и повторял, пока всю поляну не вычистили. Где-нибудь, да отложится, так рассудил Макар.
Мальчишка устал. Раскраснелся весь, шапку на затылок закинул. Дышит глубоко, полно.
Макар не останавливал его, только в начале сказал, чтоб силы свои рассчитывал. Устал — отдохни. Так нет, упорно мальчишка снег таскал. Без передышки. «Ну и пущай, с денёк поломает мышцу, потом легче будет. Это его передыхать научит» — так рассудил Макар.
После мыльню затопили.
— Я тут, рядом постою. Подожду тебя. Раздевайся и мыться иди, — сказал Макар, выходя на улицу.
Пущай один раздевается, в мыльню идёт, кто ж его знает, может ещё застесняется. Хотя, что стесняться-то? Всё у всех одинаково.
Макар и вправду боялся его одного оставить в мыльне.
Сначала тихо было. Будто там и нет никого. Макар даже откровенно прислушиваться стал, тишина напрягала. Потом вода заплескалась, звякнул таз. Моется, значит, ну и, Бог ему в помощь.
В таком возрасте Макар с отцом мылся. В деревне до лет пяти мамки своих чад мыли, после строгое ограничение было — мальчиков отцы мыли, матери-девчат.