— Это чудовище белое, беду принесет. Не правильный он, не Бог его дал, не Бог, — тихо ночью шипела она мужу. — Нельзя их в деревне оставлять, нельзя чтоб известно про срам её стало. А если увидят его, то дом спалят, ей-Богу, спалят.
— Так что делать-то, — вторил ей муж.
— Кабы раньше узнала, извела бы. Да что об этом сейчас говорить-то.
Баба помолчала. Муж рядом лежал, да вздыхал тяжело.
— Мы их бабке Поле отдадим. По тихому перевезем и делу конец. У мирян, не замужней родить, не срам.
Баба завошкалась, рада была своим мыслям.
— И что, крестить даже не будем? — испуганно зачистил мужик.
— Здесь не будем. Как ты себе это вообще представляешь. Молчи лежи!
Мальчика назвали Беловуком. Не местное, странное имя, но Весея уперлась и не сдвинуть.
Через неделю роженицу с младенцем свезли к мирянам.
Бабка Поля была дальняя родственница матери Весеи. О родстве этом вспоминали редко, когда это было выгодно одной из сторон.
Бабка Поля была любитель выпить. Пила аккуратно, по деревне не шаталась в таком виде, от того многие и не знали о её пристрастие. Выпьет и спит, как убивая, ни чем её в этом состоянии не поднять.
Весея устроилась хорошо. Бабка ей комнату выделила, в ней она с младенчиком своим и жила.
Первый год мать от Беловука не отходила. Бабка только и удивлялась. Всегда чистенький, накормленный, всегда улыбался мальчишка.
Волосики беленькие наросли, реснички, да бровки. Хорошенький, как молочком умытый.
А потом раз посидев с бабкой, второй и сама того не поняв, Весея полюбила эти задушевные посиделки с горячительным.
Деньги водились всегда. Родители, хоть и избавились от дочери с внуком, но поддерживали их финансово. А где денежки и беленькая, там и компания.
Постепенно дом их стал наполнятся случайными людьми. Сидели по долгу, шумно и весело. Мужики менялись часто, некоторые задерживались на какое-то время. Весея многих согревала в своей постели.
Так продолжалось очень долго.
Беловук сначала пугался громких посетителей, но со временем привык. Веселые, разгоряченные тетки часто тискали его, угощали вкусностями.
Со временем посиделки изменились. Не стало веселья, легкости. На их смену пришли злые мрачные лица, громкая ругань, а иногда и драки.
Беловуку казалось, даже лампочки в их доме стали светить не так ярко.
Весея перестала следить за ребёнком, перестала следить за собой. Медленно превращалась в какую-то унылую, дурно пахнувшую развалину.
От табачного дыма резало глаза. Нестерпимо воняло какой-то кислятиной. Было темно.
Весея плавала в дурмане, то откроет глаза, то опять нырнёт в забытье.
Рядом с ней кто-то лежал. Она не знала кто и это её не сильно волновало. Только дайте поспать. Невыносимо хотелось спать.
Тело, лежавшие рядом, пошевелилось, перекатилось на край и, скрипнув старыми пружинами, встало.
Весея не хотела этого слышать. Она хотела накрыть голову подушкой, но пощупав рукой по дивану не нашла её.
Только дайте поспать. Невыносимо хотелось спать.
Заскрипели половицы.
Тело остановилось в дверном проеме. Его качало.
Весея медленно закрыла глаза, медленно открыла.
Тело продолжало качаться в проеме двери.
Глаза медленно закрылись-открылись.
Тело облокотилось о косяк.
Глаза закрылись-открылись.
Дверной проем был пуст.
Весея отвернулась к стене.
Только дайте поспать. Невыносимо хотелось спать.
Её разбудили какие-то звуки. Точно мычит кто-то.
Она любила пасти коров. Тихо на лугу было, тепло. Пахло травами. Весея всегда спала на лугу, ругала её мать, но её всегда морило.
Весея улыбнулась.
Возня какая-то, шорох, тихая ругань и мычание, вновь вырвали её из забытья.
Дом редко молчал. Даже глубокой ночью он жил, окутанный спиртными парами и шорохами.
Весея на секунду замерла. Её одурманенный разум встрепенулся, отрезвляя хозяйку.
Впервые ей не понравились эти звуки. Впервые вызвали они тошнотворные ощущения. Впервые, за всю её жизнь, разум очистился, мысли заработали по-здоровому, быстро, четко.
Весей посмотрела на кровать Беловука.
Кровать была пуста.
Она часто пустовала. Мальчик, когда мать спала не одна уходил в зал.