В понедельник Маринка не пришла в «Изумруд». А со вторника у нас уже работал Ильяс из «Алмаза». Он начинал как чеканщик, а не ювелир, но хватает всё на лету и толк из него будет. В «Алмазе» не делают сложной работы, только ремонт и скупка, разве что Соломон Ильич иногда берёт заказы. Он всё переманивает меня к себе, соблазняя высокими заработками, но оценка и перепродажа это скучно, кроме того, мне и здесь очень хорошо.
Теперь мы «увели» у Полонского Ильяса и Лев Борисыч, кажется, снова не в чести. Но его это ничуть не волнует. Его тёмное кареглазое лицо с чёрными дугами бровей под седой шапкой волос кажется вполне довольным жизнью. А с коллегой он помирится, — никаких сомнений. Ильяс, несмотря на молодость, выглядит вполне зрелым мужчиной, ростом почти под два метра. Теперь на их с Витькой фоне все остальные смотрятся подростками: и шеф, и мы с Ашотом.
Ильяс часто улыбается. Я почему-то, боялась, что теперь они с Ашотом «заиграют» нас восточными мелодиями, один — меланхоличными, а второй — огневыми, но, как оказалось, зря. Ильяс любит хорошую западную эстраду, и первое, что мы услышали в его четверг вместо новомодных Маринкиных хитов — это группу «Квин».
Ещё меня немного беспокоило, как они сойдутся с Даном: Ильяс наполовину чеченец. Однако ничего страшного не произошло. Постояли друг против друга два верзилы, один с золотистой, другой с антрацитовой шевелюрой под неусыпным наблюдением третьего, с каштановой «площадкой», померили друг друга глазами на вполне приветливых физиономиях, и Витька сказал про крест. Ильяс попросил разрешения взглянуть, Дан согласился. Наш новичок пришёл в восторг.
— Тина, какая ты искусница. Такая великолепная работа, никогда не догадаешься, что здесь вообще кто-то прикасался… Кажется, только из музея. Я таким мастером стану не скоро.
— Главное, что станешь, Ильяс. Захочешь и станешь. А лет через пять, глядишь, я снова на приёмку сяду — успокоила его я, отметая усмешку на Витькиной физиономии зверской гримасой. Исподтишка показала ему кулак и получила в ответ игривую «козу» в бок.
— Никогда! — откликнулся со своего стула Лев Борисыч: Через пять лет это уж, точно, будет только моё место, почётное. А вам, молодым — дорога.
Теперь, без Маринки, Дан заходил чаще и я к этому привыкла. Кое-кто из близкого окружения уже называл его «моим мальчиком», но, пока, без многозначительных намёков. Только Витька, временами, потихоньку подмигивал мне, играя чертячьми раскосыми глазами. Когда и Васо сообщил мне, что «мой мальчик» приобрёл на его глазах новый мобильник в «Интеграле», я встретила эту первую ласточку вполне спокойно. Кажется, это меня пытаются взять измором, а не наоборот. Ну что же, поживём-увидим.
Маринка устроилась в «Алмаз» вместо Ильяса, «чтобы быть поближе к дому». Я не видела, как она забирала свои вещи. Просто после обеда опустел целый угол в бытовке, да на столике перед зеркалом исчезли баночки и тюбики с косметикой. Из стола в приёмной понемногу улетучился тяжёлый пряный запах «Исфахана». Ильяс любит аромат мяты.
Вечером мы с Галией затеяли генеральную уборку к Новому Году. Время ещё было, но мне хотелось размяться, забыть обо всех своих болячках и неудачах. В прошлом году нам помогала Маринка, правда, чисто символически, в этом — заявился Дан и вызвался перемыть все полы. Я отправила Галию домой, и понаблюдала, как он управляется со шваброй. Парень это дело знал, и выходило у него не хуже моего. Я ушла на кухню, а когда вернулась, он уже расстелил ковры и собирался в душ.
Дома я посвободнее в выборе одежды, и только для незапланированных визитов завела себе пару огромных респектабельных халатов, махровый и атласный. Один из них я и вручила Дану, и он отправился в душевую, на ходу стаскивая майку. Мой взгляд он, конечно, почувствовал, потому что чуть замедлил шаг, но не вздрогнул и не оглянулся.
Мальчику здорово досталось, это точно! Выглядит так страшно, что мороз по коже… Весь правый бок штопан-перештопан и некоторые шрамы ещё не успели побледнеть. Как же он выжил? Действительно, заговорённый. Да уж, «пусть сами не лезут!», чего тут ещё скажешь?
После душа мы выпили пива, а потом Дан засобирался к себе. Было заметно, что ему хочется остаться, но просить он не стал, и я облегчённо вздохнула. Когда мне не спится, я брожу по ночам в чём попало. И вообще, мой дом — моя крепость!
Погода перед Новым годом стояла терпимая: днём подтаивало, а к вечеру схватывалось морозцем, но сплошного гололёда пока не наблюдалось: просто твёрдый ноздреватый наст. Иногда я даже выходила и, к радости нашей детворы, скользила с ними по накатанным ледяным дорожкам возле парка. Васо, а иногда и новобрачные Семёновы присоединялись к нам и тогда веселья хватало всему дому!
Разбегаться перед замёрзшей среди снега проталиной, а потом, балансируя руками, прокатиться по её выглаженной сотнями ног поверхности, приучил меня, много лет назад, отец. Зимой мы с ним часто прогуливались после работы. Я дожидалась его во дворе и радостно летела навстречу. Он подхватывал меня с разбега: ловкий, сильный, такой красивый, что женщины замирали, встретившись с ним взглядом, и мы отправлялись в угол двора под голыми клёнами поваляться в снегу.
Если к нам выходила мама, ей тоже немного доставалось, но она была зябкой и быстро прекращала всю снежную возню. Потом мы катались на укатанном тротуаре и она ревниво, но молча, отмечала каждый женский взгляд в папину сторону. Он был очень хорош собой: светловолосый, голубоглазый, с сияющей улыбкой ровных белоснежных зубов и крутыми пепельными бровями, сросшимися на высокой переносице. Отец был так любовно заботлив и внимателен к нам, что мамина ревность, вернее всего, не имела серьёзных оснований. Я не знаю, правильно ли это моё предположение. И уже не узнаю. Никогда.
Я обычно умею угадать опасность. Интуиция — это то, что развивается независимо от других способностей и талантов, и я сразу поверила своему похолодевшему затылку, когда заметила огни сзади, на пустой дороге. Да, мы, кажется, покатались! Мой маленький невинный каприз собирается вылиться в большое приключение. Иногда я самопроизвольно притягиваю к себе неприятности…
Машин было две и они имели к нам самое непосредственное отношение. Одна попыталась обогнать нашу девятку. Я только успела ощутить знакомое покалывание между лопатками, а она уже начинала прижимать нас к хлипкому бордюру над рекой.
— Дан! Это что, твои знакомые?
— Нет… Не знаю! Тина, будь внимательна, пожалуйста! Держись крепче…
Дан резко затормозил и попытался развернуться с ходу, но у него ничего не вышло. Наши преследователи чуть проскочили по шоссе дальше, и, пока мы, потеряв драгоценное время, направлялись назад к городу, тоже стали разворачиваться.
Влипли! До города километров тридцать, шоссе пустое, а справа — поле.
— На поле не сворачивай, Дан, ни в коем случае! Там есть оросительные борозды, мы в них застрянем.
— Знаю… Не волнуйся. Тина, трубка… Звони! Господи, воля твоя!.. Ах ты гад…
Чуть погодя, он отпустил пару непечатных выражений, и прибавил газу. Я схватилась за мобильник. Кому позвонить? Время — второй час ночи, суббота… Только Маго!
Он ответил почти сразу и я, не теряя времени, быстро изложила основную суть.
— Сейчас, Тина… Продержитесь хоть минут пятнадцать-двадцать, не давайте себя зажать. Уже едем…
Двадцать минут… Легко сказать! Ну какого чёрта, я вдруг «разгулялась»? И почему не поехали на моём рено? Девятка против мерсов как синица у ворон под ногами. Правда, водила Дан куда более искусный, чем я!
— Дан, слева… Тормози!
Когда уходить стало некуда, он всё же свернул в поле. Лететь в реку с откоса шестиметровой высоты, конечно, было бы хуже, но пахота даже подмёрзшая, замедляла ход. Мы ещё немного попетляли, но задний мерс поддал нам «леща», и мы всё-таки попали в чёртову борозду. Когда девятку стало переворачивать, Дан бросил руль и, распластав меня по сиденью, навалился сверху, намертво вцепившись в железные края рамы руками. Когда успел? — подумала я и мы перевернулись через голову, пару раз — боком, а потом ещё юзом проехались на крыше. Рук он так и не разжал и мне пришлось бить его по пальцам, чтобы вытащить наружу.
— Дан, всё! Всё кончилось, они уезжают!.. Ты слышишь меня? — кричала я: Всё! Очнись, Дан!
При свете почти полной луны я хорошо видела его лицо с закрытыми глазами. Мерсы уже скрылись за пригорком, а со стороны пригородного посёлка неслось с полдесятка сигналящих на все лады ярких огней.
— Дан, очнись! Всё кончилось, скоро будет помощь. Дан, прошу тебя, держись! — у меня сорвался голос и появилась противная ватная слабость во всём теле.
Голова у него моталась из стороны в сторону, в углу рта показалась кровь. Потом тонкой струйкой полилась на подбеленную инеем мёрзлую траву.
— Господи, Боже! Дан, не умирай! Только не умирай… Сейчас подъедет Маго и всё будет хорошо! Мы отвезём тебя в больницу и найдём помощь! Тебе обязательно помогут, потерпи! Ты же такой крепкий и сильный, ты умеешь выживать, Дан, миленький! — причитала я, с ужасом вспоминая его незаживший бок: Ну, соберись, сделай над собой усилие! Умоляю, помоги мне тебя спасти! Я тебя вытащу и поставлю на ноги! И всё у нас будет, обещаю: всё, что ты захочешь! Обещаю тебе, милый, хороший мой! Клянусь! Дан, очнись! Ну, пожалуйста, открой глаза!
Он открыл глаза и даже при бледном лунном свете они были непередаваемо глубокими и синими.
— Тина, прошу тебя… Алексо…
— Вот так… Всё хорошо, мальчик, всё хорошо… Милый, всё хорошо! Не напрягайся! И не разговаривай, береги силы. Не беспокойся ни о чём, помощь уже близко!
— Алексо, Тина… Возьми его.
— Что ты хочешь, Дан? Сейчас… Вот так… Не поднимай голову. Просто поверни… Видишь, это Маго. Они нас быстренько отвезут к Доку. Он-то тебя поставит на ноги, он такой… Самое главное, — продержаться сейчас. Тебе ведь не привыкать, Дан, ты сильный…
— Забери его, Тина. — Кровь у него изо рта пошла сильнее и я опустила его голову на свои колени. Дан полез окровавленной рукой за ворот, вытянул цепочку: Забери.
Я послушно сняла крест, стараясь не тревожить его резкими движениями.
— Надень, и никогда не снимай… Тина, скорее… Ради Господа Бога, надень его на себя!
Я сделала, как он хотел и переждала, пока он отдышится. Кровотечение не слабело.
— Дан, продержись! Несколько машин, ослепляя нас фарами, двинулись к нам прямо по полю.
— Тина, не оставляй меня с ними… Не доверяй никому. И если что…
— О чём ты говоришь, Дан! Даже не смей! — я уже была готова снова кричать, но только немножко, с мольбой, повысила голос: не говори так, прошу тебя!
Он немного прибавил настойчивости в свой тон: Если что, адрес в паспорте, под обложкой. Там найдут… кого нужно. Сделай всё, как тебе скажут, Тина! Не упускай никакой мелочи… — он стал задыхаться, несколько раз с трудом сглотнул.
— Молчи. Лежи и молчи, прошу тебя. Всё будет хорошо…
— Тина, ты мне правду сказала?
— О чём? Что всё будет хорошо? Конечно… Да! Всё будет хорошо! Всё обойдётся, ты только потерпи. Иначе и быть не может!
— Что всё будет… Что у нас с тобой всё будет… Только не оставляй… Тина! Не оставляй.
Он был без памяти всю дорогу, и я не помню, о чём молилась, держа его руку в своих. Ехали так быстро, как только могли. Мы резко затормозили у дальнего края поликлиники и я только спросила, почему не в Скорую.
— Там сегодня никого толкового. Док уехал, ты же не забыла об этом, Тина?
— Хорошо, Маго, делай, как знаешь. — Я забыла. А видеть Маго встревоженным, мне непривычно и тяжело.
Это как будто уменьшает шансы на надежду. Весь мир может сойти с ума, но для того, чтобы он уцелел, некоторые в нём должны оставаться прежними. Наверное, Маго — один из таких людей.
Доктор Митрофанов, упитанный, с поредевшими сальными волосами серого цвета и плоским лицом, мне не понравился, но я знала от Дока, что он неплохой врач — травматолог. Меня не пустили в процедурный кабинет и медсестра, тоже довольно несимпатичная, с обесцвеченной перекисью химией, предложила обработать мои раны в коридоре за деревянной перегородкой. Я отказалась. Мелкие порезы на лбу, несколько царапин и синяков — это пустяки. Она усадила нас с Маго на диван в физкабинете и пообещала кофе.
Я долгих полчаса рассказывала Маго о подробностях аварии, отвечала на его вопросы о мерседесах, а потом вышла в коридор. Сидеть и ждать там, у меня не хватало терпения. Я примостилась на жестком стуле у входа в процедурку и попыталась выполнить несколько дыхательных упражнений, успокаивающих нервы.
Господи, Господи… Хоть бы всё обошлось. Лишь бы повреждения не оказались слишком тяжёлыми. Если он умрёт, я никогда себе этого не прощу! Это всё из-за меня… Из-за меня он остался в городе, ради моего каприза поехал кататься! Когда нас стало швырять по полю, он прикрыл меня своим израненным телом… Оберегал мои помятые рёбра. Ну почему, почему он не влюбился в Маринку? Спокойно бы сидел с ней сейчас где-нибудь в ресторанчике…
Молчаливая и сосредоточенная медсестра прошла мимо, с салфетками и ватой, пропитанными кровью, потом вернулась. Я уже топталась у двери, пытаясь не очень настырно заглядывать ей в глаза.
— Ну что, девушка? Как он?
— Пока ничего определённого сказать нельзя… У него сильный ушиб, серьёзных повреждений, кажется, нет…
— Слава Богу! Господи, слава Богу!
— … Но ушиб осложнён бывшим ранением. — продолжала она недовольным голосом: Когда у человека нет половины правого лёгкого и селезёнки, всё может быть. Возможны любые, самые неожиданные осложнения.
— И что? Что нужно делать?
— Доктор ещё не пришёл к окончательному выводу. Вы бледная, как полотно, у вас голова не кружится? Дать вам успокоительное?
— Нет, спасибо. Я неплохо себя чувствую. У меня ничего не кружится и не болит.
Вот привязалась… Чего ей моя голова, когда я ей вся не нравлюсь? Не нравлюсь и она даже не старается скрывать это. Неприятная особа. Господи, да о чём же я думаю…
— Можно мне на него взглянуть?
— Вы сейчас ему ничем не поможете. Доктор вводит лекарство, потом сделаем рентген… чтобы быть абсолютно уверенным…
— А это возможно? Быть уверенным?
Она ещё раз окинула взглядом мою заляпанную грязью рваную куртку, ободранные руки, остановила глаза на моём подбородке. Мне показалось или на её лице что-то мелькнуло… насмешка, издёвка…
— Ещё рано спешить с прогнозами. Но надежда всегда есть… Должна быть. Так вы, в самом деле, не хотите принять лекарство? Я могу дать вам что-нибудь полегче… не медикаментозное, настойку пустырника, например…
Я постаралась уговорить Маго ехать домой и хотела вызвать Витьку или Ашота, но он меня упросил не делать этого, пообещав оставить своих парней с Самвелом во главе. Самвел — родственник, приютивший на первое время Сако с Галиёй, когда они только приехали в город. Он сделал для них всё, что мог: лучшего выбора для меня нет. Мы с Маго вышли и вместе покурили у входа.
— Спасибо тебе, Маго. Ты приехал вовремя и опять выручил меня. Даже не знаю, как тебя благодарить…
— Тина, я не успел вовремя. Не могу себе простить… Хорошо, что этот парень сумел тебя сберечь… он настоящий мужчина, молодец. А этих гонщиков я найду, не сомневайся. Будь поосторожнее, у тебя что-то полоса плохая пошла. Береги себя, ты у нас одна такая…
— Какая «такая», Маго?
— Особенная и… Да ты лучше у этого парня спроси, он хорошо скажет. А я… не умею.
Он уехал. Я немного привела себя в порядок, умылась в туалете, пригладила волосы, оттёрла грязь с одежды. Наконец вышел врач.
— Ну, что, доктор? Он… жив? Он будет жить? Как его дела?
— Он спит… А вы очень бледны. Как вы себя чувствуете? — он пытается взять моё запястье, но я отмахиваюсь, отступив на шаг.
— Хорошо, доктор! Со мной всё в порядке. Голова не кружится и не болит, царапины пустяковые, ушибов нет… Доктор, как он?
— Пока всё стабильно. Кровопотеря у него небольшая, и я ввёл физраствор и глюкозу. Ушиб значительный, надо понаблюдать. И, разумеется, полный покой. Полнейший. Вечером я скажу вам точнее.
Вечером… Сейчас только раннее утро… «Не оставляй меня с ними, Тина». С кем «с ними»?.. Завтра воскресенье… нет, уже сегодня. В понедельник вернётся Док… Должен вернуться.
— Я хочу его забрать, доктор?
— Забрать? Как забрать? — неожиданно живо встрепенулся сонный и не слишком расторопный на вид доктор: Милая моя, я ведь ни в чём не уверен… У него может подняться температура, открыться внутреннее кровотечение. Мало ли что…
Чего он так засуетился? — думаю я про себя: Глаза забегали… Я же всё равно хорошо заплачу. Может, боится Маго? Губы облизнул, волнуется. А губы — как мокрые голодные пиявки, бледно-красные. При таких-то глазках… Чем он мне не нравится? Говорит, вроде, по делу, действительно, всё может случиться… Тошно мне его слушать, вот что! Я ему не верю!
— Я забираю Дана. Он не может здесь остаться.
— Вы понимаете, какую ответственность на себя берёте? Больному нужен профессиональный уход… Наблюдение… — назойливо гудит мне в ухо доктор Митрофанов: Как хотите, а я больше ни за что не отвечаю!
И так не отвечал! Больной-то левый, чего же так нервничать? И сколько разочарования… Ничего, настойка пустырника, она и врачам на пользу… — с неожиданной злостью думается мне и я продолжаю: Где он, доктор? Куда нам пройти? Самвел, ребята, пошли… Носилки у вас, конечно, можно занять, я надеюсь?
Мы переносим уснувшего, бледного и неподвижного Дана в кадиллак, примостив носилки прямо на сиденья. Самвел вручает Митрофанову пачку зелёных и мы трогаемся с места.
Полтысячи или около того… Завтра же отдам Маго, Самвел ни за что не возьмёт. А доктор очень и очень чем-то недоволен. И сестрица подскочила. Интересно, что это она ему так настойчиво пытается внушить? Чем они разочарованы? Денег достаточно, даже не сомневаюсь. Маго не любит недоплачивать…
Как же я на такое решилась, сумасшедшая? А если ему станет хуже? Я просто авантюристка, не всегда соображающая, что творю! Господи! Если ты есть, спаси его! Не дай ему покинуть этот мир! Мир не должен терять самых лучших! И я тоже уже устала их терять!