Я укладываю Дана в спальне, вглядываясь в бескровное и похудевшее, сразу обрезавшееся лицо. Дышит он с трудом, с хрипами, но ровно. На боку — грелка со льдом (менять каждые шесть часов!). Есть несколько ссадин и синяков, мелкие порезы на лбу, под самыми волосами. Более глубокие повреждения — на внутренней стороне левой руки — это об арматуру сиденья.
Если бы не повязка и втянутые бледные щёки, он бы смотрелся как древнерусский воин — богатырь, уснувший после тяжёлой битвы: золотая голова с сомкнутыми ресницами, сильные плечи, крепкая мускулистая грудь, руки крупные, но благородной формы, поверх одеяла. Господи, как я хочу надеяться, что эта красота останется живой!
Самвел наотрез отказался брать деньги («С Маго разбирайтесь!») и похвалил мою голубовато-зелёную спальню.
— Хорошо, спокойно. Мебель красивая. А можно квартиру посмотреть? Галия так нахваливала, и Васо тоже…
Гостиная в красно-коричневых тонах с кожаным уголком и финской стенкой привела его в восторг, а сиренево-серый кабинет — в почтение, и я пообещала парню помочь с дизайном его квартиры. Он стал интересоваться кухней, кладовками, лестницей, и только тогда я догадалась, что все его эстетические изыскания просто предлог. Маго наказал проверить весь дом на «предмет безопасности», как говорит Иван Петренко, и Самвел добросовестно осмотрел каждый уголок.
— Тина! Закрывайтесь, мы поехали…
Я быстренько помылась, переоделась и расставила на тумбочке коробочки, бутылочки, порошки и облатки, всученные мне при отъезде медсестрой Митрофанова. Дан лежал неподвижно, только иногда вздрагивали ресницы и немного хрипело в груди. Я прилегла рядом в халате, накинув на себя плед, и взяла его за руку. Если зашевелится — услышу и во сне. От Дана пахло больницей и ещё чем-то знакомым, сладко-острым. Травой.
Когда они его помыли? Руки чистые, а были в крови… Может, просто оттёрли… настойкой пустырника… Почему пустырника?.. Он же успокаивает нервы… Ах, да пахнет, как из стакана, который мне всучивала эта медсестра… Что же они, такой настойкой больных моют? Может, это календула какая-нибудь? У неё, кажется хороший противовоспалительный эффект… Запах знакомый… где-то слышала… нет, видела… осязала… В косметическом, что ли?.. Знакомый… запах…
В одиннадцать часов я сменила Дану лёд в грелке. Он тихо застонал, позвал меня по имени и снова забылся. Лоб был прохладный, а пульс в норме. Грудь поднималась в равномерных вдохах, выдох — с той же знакомой хрипотцой. Я снова заснула и проспала до пяти часов, уже в темноте осторожно освободила руку, дотянулась до настольной лампы.
Дан открыл глаза, невидяще уставился в потолок.
— Тина… Я снова был там. Там теперь ещё холодней… Очень холодно.
— Тебе холодно? Ты замёрз, Дан? Это лёд, грелка со льдом. Я принесу ещё одно одеяло. Как ты себя чувствуешь, милый? Тебе больно?
— Да, немного… Совсем немного. Это ты, Тина? Тина… это ты! Я уже не верил, что увижу тебя… Как же там холодно!
— Где «там», Дан? Тебе что-то снилось? — я беру его руку в свои, осторожно поглаживаю подрагивающие пальцы. Отвожу прядь волос, упавшую на лоб.
Его взгляд становится уже более ясным, перемещаясь по потолку и стенам, по кровати, ко мне.
— Так, пустое… Ты в порядке, Тина? Ты хорошо себя чувствуешь?
— Да, я в норме. Даже не обращалась к врачу. Что со мной может случиться? Несколько незначительных царапин… Ты меня спас. Ты помнишь, Дан, нас сбили на дороге за городом. Потом приехал Маго… Ты помнишь?
— Я помню. Да я хорошо всё помню. Тина! Алексо… он у тебя?
— Ты говоришь о кресте? Почему ты говоришь «Алексо», Дан? Что такое «Алексо»?
— Его имя.
— Разве у крестов бывают имена? — я знаю, что бывают, но просто хочу слышать голос Дана, убедиться, что он в ясном сознании и поэтому — в относительной безопасности.
— У таких — бывают. Он особенный… и… очень древний.
— Да я знаю, ты говорил. Что значит «Алексо»? С какого это языка?
— С древнегреческого. Алексо значит «очищающий».
— Понятно. Очень красивое имя. Хорошее имя, подходящее. — я стараюсь касаться его во время разговора, поправляю одеяло, передвигаю руку на грудь: Ты как, Дан? Как твоё самочувствие? Не проголодался?
— Нет… тошнит — он с усилием сглатывает, облизывая пересохшие губы: Только пить.
Я принесла из бара бутылку в холодной испарине.
— «Нарзан» пойдёт? Только она ледяная…
— Как раз хорошо, ледяную и надо.
Он, не отрываясь, выпил стакан воды и сразу начал подниматься с постели, прихватывая рукой одеяло над желудком… Я сбегала за тазиком. Дана вырвало тёмной жижей со сгустками крови. Сильно запахло травой.
— Дан, что ты ел? Мы же вместе ужинали…
— Это не ужин. Это… это лекарство, Тина. Ты не видела, чем меня поили?
— Меня к тебе не пустили, Дан. Доктор сказал, что тебе ввели физраствор, глюкозу и сделали укол, наверно, болеутоляющий. Больше мне ничего не сообщали.
Он несколько минут полежал с закрытыми глазами, бессильно откинувшись на подушку: Неважно, Тина… теперь это уже не имеет значения. Можно ещё глоток? Прости, это так неприятно…
— О чём ты говоришь, Дан! Я уже успела с тобой распрощаться! О чём ты! Да я готова… такая ерунда это всё!
Дан осторожно выпил глоток, прислушался к себе, выпил ещё, и его снова вырвало.
— Прости… прости, Тина.
— Перестань, Дан. Даже не думай об этом! Тебе, наверно, вкололи наркотик. После наркоза всегда тошнит.
— Тогда лучше не пить. Потерплю…
— Ну, глоток-то можно, пей, пожалуйста — глядя на то, как он жуёт изнутри свой сухой бледный рот, попросила я и он послушно отпил, откинулся на подушку.
— Это был не Док, Тина?
— Митрофан. Дока нет в городе. Завтра я ему позвоню. Или лучше сейчас?
— Не нужно, всё нормально. Лучше завтра… — Дан взял меня за руку и попросил: Побудь рядом. Просто посиди, пожалуйста.
Спустя время, он снова заснул, а я связалась со Львом Борисычем, чтобы отпроситься. Шеф пообещал в случае запарки прислать мне работу на дом. Потом я разыскала Маго. Он завёл со мной спор насчёт денег, но уступил.
— Девятку мы отбуксировали, Тина. Кузов всмятку, но всё остальное цело. Быстренько оденем и снова побежит, вот увидишь.
— Спасибо, Маго. Я твоя должница.
— Опять ты за своё… Что ты за женщина, Тина! — возмущается Маго: Не даёшь пошиковать в твою честь. Твоя независимость слишком бьёт по самолюбию!
— Ну, прости! Угостишь меня шашлыками когда-нибудь, вот и шиканёшь! Зато мне так спокойнее, Маго. Мне расслабляться нельзя, обнищаю.
— Обнищаешь!.. Издеваетесь, леди! Ваши заработки в «Изумруде» вполне даже ничего, как я надеюсь.
— Потому и «ничего», что долги отдавать надо. Волка ноги кормят…
Внезапно в трубке что-то зашипело, щёлкнуло и я услышала знакомый голос с металлическим оттенком.
— Это Тина? — уверенно и даже властно спросил рогатый любитель групповой клубнички.
— Да, это я. Что вам нужно?
— Вчера вы получили от нас последнее предупреждение. Очень жаль, что оно не стало более эффективным. Ваш голубок, кажется, покалечен, но вполне жив? Теперь вы согласны выполнить наш особый заказ?
Маго на своём конце провода, наверно, обалдел… Потому что голос его, обычно мягкий и низкий, приобрёл звонкость и резкое звучание горской речи.
— Слушай, заказчик! Ты откуда взялся такой предупредительный? Да я тебя из под земли достану, ястреб ты мой… И заставлю скушать всё, что ты производишь собственными кишками. Очень эффективно это выйдет, поверь!
Рогатый немедленно бросил трубку и телефон отключился. Спустя минуту, я уже уговаривала Маго дождаться утреннего «не телефонного» разговора. Мне очень не хотелось посвящать его в проблемы, с которыми я надеялась хоть немного разобраться сама. Теперь придётся. Вот такая новая задача…
С утра Дана снова вырвало и он, отдышавшись, перебрал лекарственные запасы на тумбочке. Открывал склянки и нюхал их, морщился или задумывался. Высыпал на ладонь порошки, некоторые пробовал на вкус. Один состав поспешно стряхнул прямо в коробку и даже вытер руки.
— Что это, Дан, ты не знаешь? Вот этот раствор мне предлагали выпить… Это настойка пустырника?
— Выбрось её, Тина! В мусор… Всё это ерунда, дрянь! Правильно, что не стала пить… Не сочти за труд, вынеси из дома… Видеть не могу, тошнит. Таблетки оставь, а остальное — на помойку.
Я сделала, как он сказал. На улице снова было сыро, под ногами снежно-грязная мешка, ветер перемежался с дождиком, и я успела продрогнуть, пока вернулась в дом. Док не отвечал.
Маго приехал очень рано и долго выпытывал у меня подробности «неприличного заказа», наконец, забрал дьвольскую кассету и отбыл в сопровождении троих подтянутых востроглазых мальчиков. Называть их боевиками у меня язык не поворачивается. Даже если Маго и крутой, это ничего общего не имеет с бандитскими организациями. Он из хорошей родовитой семьи, и его окружение — скорее упразднённая когда-то социализмом кавказская «семья», в которой Маго — старший.
Он «уважает уголовный кодекс» и старается жить с ним в ладу, говоря, что плохой закон лучше, чем вообще никакого. И, по-моему, он прав. Наша взаимная симпатия не становится близкой дружбой только потому, что святость кавказских законов для него, судя по всему, вообще незыблема и неприкосновенна. А согласно им, «курица не птица, жена — не человек». Преувеличенный и не совсем точный художественный образ, конечно, но вполне убедительный. А я — не курица, я сама себе закон.
В обед Витька с Ильясом привезли мне работу и долго, «по-шпионски», оглядывали со всех сторон. Я специально двигалась поживее, чтобы они убедились, что у меня всё на месте и ничего не болит, а потом накормила их до отвала. Они уехали успокоенные и разморённые едой. К вечеру Дан, невзирая на все мои возражения, встал, и, цепляя стену плечом, добрёл до туалета. Его снова рвало. Телефон Дока не отвечал.
Ночью Дан закричал и я примчалась к нему как ошпаренная. Он сидел в кровати, держась за грудь, потом отдышался.
— Прости, Тина! Я тебя испугал… Досталось тебе со мной — у него прерывалось дыхание, а в голосе слышалась мука, от которой у меня на спине выступил холодный пот.
— Ничего, ложись… Ты хочешь пить? — как можно более спокойно и уверенно спросила я, скрывая противную и мелкую внутреннюю дрожь.
— Да, немного… Не уходи… Пожалуйста!
Я взяла его за руку и снова прилегла с краю. Он опять уснул, уткнувшись лицом в мою ладонь.
Наутро я, не выдержав, позвонила в администрацию больницы. Мне сказали, что Док взял ещё неделю за свой счёт и до Нового Года не приедет.
Вот гадство! К Митрофану я Дана не хочу везти. Пока, по крайней мере… Но его состояние всё равно может быть опасным, а без специалиста… Я же не знаю, что у него внутри, хотя внешне он смотрится как будто получше, чем вчера… Нет, надо врача… Ещё один день и буду искать… Только бы всё наладилось!
Всё наладилось. Дан поправлялся быстрей, чем я ожидала. Стал понемногу есть, прогуливался в райке и вечером садился возле моего рабочего стола. Работа у меня была тонкая, но не сложная, дело шло быстро.
Мы вдвоём съездили в Скворечник на моём рено и забрали его вещи. Ехать за новой курткой я всё же не рискнула, но Володя из того же Скворечника привёз их десятка два «на любой цвет и вкус», прямо ко мне домой и Дан сам выбрал, что ему понравилось: куртку, ботинки, а заодно и новый свитер взамен испорченного, пру маек. Дока я уже не ждала, но у меня появилась неплохая идея, которой я поделилась с Даном.
— Мы можем обратиться к твоим санаторным врачам или они не разбираются ни в чём, кроме ванн, гимнастик и массажей?
— Там же военные врачи, многие из них разбираются во всём. При необходимости сумеют даже вырезать аппендицит, принять роды, или что угодно сделать, если припечёт. Больные-то сложные, наготове надо быть всегда.
— Давай подлечимся у них, в частном порядке. Я буду отвозить тебя с утра, а вечером забирать. Они тебя быстро подправят.
— Лучше бы я отвозил тебя на работу, а потом забирал — вздохнул Дан, присаживаясь возле меня в кресло, тесно придвинутое к рабочему столу. Рассеянно покрутил в пальцах витое старинное колечко, с протёршейся насквозь от времени частью узора: Так мне было бы спокойней.
— Дан, это что? Мужское самолюбие, да? Боишься, что тебя примут за альфонса.
— Господи, какая чушь… — он даже попытался засмеяться: Тина, меня никогда в жизни никто не примет за альфонса… разве что какой-нибудь идиот… Мне просто было бы гораздо спокойнее, если бы ты не ездила одна.
— Ну тогда и успокойся! Это уже не проблема! Я чувствую, что теперь меня неусыпно будут охранять все, кому не лень: Маго, Витька, Ашот… Васо, если захочет и вообще тьма-тьмущая спасателей-энтузиастов… А через неделю-полторы явится ещё и Док. Не думай об этом! Я и моя безопасность в полном порядке.
После лечения военным хирургом Марковым, молодым, энергичным и очень старательным, Дан обрёл близкий к обычному цвет лица, стал живее и уверенней в движениях. Он хорошо спал и мне стало чуть спокойнее. Чтобы не дёргаться от переживаний, я решила готовиться к предстоящим праздникам.
Я обычно не наряжаю ёлки на Новый Год. После многолетних хождений вокруг худосочной детдомовской «красавицы» и многодневных общежитских бдений, этот праздник из принципа, стал для меня сугубо личным. Я справляю его одна. Наотрез отказываюсь от всех хлебосольных предложений, праздную до десяти с нашими в мастерской или где-нибудь ещё, а потом еду домой, в покой, уют и тишину. Иногда, под настроение, украшаю напольную вазу и кашпо пахучими еловыми ветками, иногда выпиваю шампанского или готовлю роскошный ужин, но всегда одна. В этот вечер мне хорошо одной и вполне хватает для компании себя самой.
Особых приготовлений не делалось и на этот раз. Я купила шампанское, фрукты, немного рыбы и сыра для Дана — он перестал есть мясо, приготовила друзьям подарки. Последняя неделя перед Новым Годом снова была холодной и относительно опрятной. Редкий снежок слегка присыпал подмёрзшую грязь, и это смотрелось если не вполне празднично, то хотя бы пристойно. Всё налаживалось, вопреки моим неясным тревожным предчувствиям и я радовалась этому, как кратковременной передышке между боями.
Новогодний вечер в Курятнике оказался не таким суматошным, как я опасалась. Мы обменялись подарками, расцеловались, потом выпили шампанского и немного «поговорили за жизнь». Год оказался удачным для нашего АО на заказы, клиентуру и, естественно, прибыль. Лев Борисыч объявил о премии, сообщение было принято с должным воодушевлением, за это выпили ещё. Пошли танцевать и Витька, оттоптав мне ноги, перекинулся к соседям из сберкассы, где было много женщин, а мужчины не отличались таким фонтаном непобедимого обаяния как он. Витька с шиком и блеском запрыгал среди них петушком-соблазнителем, и я, подняв над головой правую руку, многозначительно потыкала пальцем другой в то место, где носят обручальное кольцо. Предатель заметно поутих и вернулся на своё место.
Ильяс привёл с собой невесту, очень хорошенькую и смуглую. Она краснела и без конца делала попытки спрятаться за его широкой спиной, стеснялась, если её принимались угощать. Когда заиграли «Лезгинку», мы по кивку Ильяса, дружно и почти насильно вытолкнули её с нашим шефом в круг, потому что зрелище обещало быть совершенно потрясающим. Лев Борисыч выдаёт этот танец так, что настоящие лезгины воют от восторга, и девочка это скоро поняла.
Они поплыли по площадке, как лебеди, строго, грациозно, потом темп стал убыстряться, и наш деликатный, скромный, худенький Лев Борисыч стал прямо на наших глазах страстным, неутомимым и изобретательно-бесшабашным джигитом. Он уговаривал, интриговал, убеждал и даже угрожал своей белой птице, а она с гордой непреклонностью отклоняла его могучие объятья и только чуть-чуть, самую малость, кокетничала…
В восхищённом гаме и выкриках окружившей площадку толпы я взглянула на прекрасное сияющее лицо Ашота, и на мгновение возненавидела весь мир за то, что он не может так же просто, не стесняясь, выйти в круг. Ашот тоже бесподобно танцует лезгинку, но здесь не согласится даже на «медляк». Жизнь порой, бывает самой настоящей сукой!
Потом к нашему столику подошёл Васо с подарками. На этот раз в мою честь пели «Драгоценную женщину», и мы с Даном пошли танцевать. Я скорее угадала, чем почувствовала, как он украдкой целует мои волосы, и подняла на него глаза. Лицо у него было виноватое и счастливое, а взгляд затуманенный.
— Забылся… прости.
— Ничего…
Немного погодя он снова забылся, и я не стала ему мешать. Я всегда помню свои обещания и стараюсь их выполнять. Новый Год мы с ним встретили в моей постели.