Новый день начался в одиннадцать, и неплохо. Сначала Баба Саня сообщила, что Парамонова доехала благополучно. Потом я сама набрала Пятигорск, пока Зойка готовилась прогуливать Рекса. У Дока всё тоже налаживалось. Светило из высших госпитальных чинов одобрил курс лечения, и дал обнадёживающий прогноз.
С Доком всё хорошо. Его коленные чашечки срастутся, и он будет ходить. По возвращении его ожидают мои процедуры. Сразу он, конечно, не побежит, но и с костылями на всю жизнь не останется. Два месяца Док там не высидит, это ясно. Приедет раньше, конечно: не выдержит и сорвётся с места! Но, хотя бы, не в Майскую ночь.
Зойка с Рексом вышли первыми, а я задержалась внизу, поговорить с Семёновым: у него была проблема по оценке ювелирных изделий при разделе наследства. Я не нашла своих, покинув подъезд, и, прошагав до сквера, осмотрела площадь. Забеспокоившись, зашла за угол и сразу увидела Галию, не спускающую глаз со скамейки над рекой перед вторым подъездом. На ней, в компании двух ментов в штатском, сидела Юлька. Рекс, устроившийся возле её ног, бдительно осматривал окрестности и принюхиваясь к третьему, в джинсах и куртке, стоявшему перед лавочкой спиной ко мне. Я подошла ближе и узнала в нём Ивана Петренко. Он обернулся, а Галия устремилась мне навстречу.
— Дорогая, ты не беспокойся: всё под контролем! Я с самого начала здесь. Ничего ей не угрожает. Они сказали — просто поговорить… А я слежу, чтобы всё в порядке было, как обещали…
Милочка Галия! Удивительный характер! Она встретила переселение Юльки к нам с Бабой Саней не очень приветливо и наедине даже выговорила мне за неподходящую дружбу, но с самой Юлькой держалась сдержанно — вежливо и не замыкаясь. И вот — кинулась защищать, благородная ты душа…
Привет, Тина — поздоровался Ванёк, насильно выдавив улыбку на похудевшем, с признаками сильного переутомления лице: Не переживай, ничего страшного с твоей подопечной не случится. Просто нужно узнать кое-что, пока — неофициально. У неё с документами неполадки… Пусть придёт ко мне после майских праздников, я о паспорте похлопочу — ускорим по возможности, тогда и вызов оформим, как положено.
— Чего такой измученный, Ванечка? — спросила я его, подавая руку: На работе устаёшь?
— Да уж, работа такая, что вздохнуть некогда… Сплю по пять часов в сутки, а её всё прибывает. Ты не беспокойся, Тина, ничего с твоей Зойкой не случится. У неё тут защитница такая — он одобрительно покосился на Галию и снова попытался улыбнуться белыми и ровными, не хуже моих — один в один, зубами: Мы тут дело о пропаже разбираем, а она знала разыскиваемых…
Когда они ушли, Зойка помолчав, заявила: Знаешь, Тина, я, наверное, дурочку сваляла…
— О чём ты? Что, ввела следствие в заблуждение? Не бойся, Иван — свой парень, с ним можно по-доброму всё уладить. Расскажешь правду, он поймёт… Он хороший мент, и профессионал отличный.
— Нет, я не об этом. И Петренко я знаю, он с нами часто сталкивался. У него даже подружка была из наших, девчонки говорили, что он её вытащил, домой отправил, к родителям… Нет, он хороший мужик, и я не о нём…
— О чём же? — я, размахнувшись, бросаю для Рекса палку в самую гущу кустов, и он мчится за ней, слегка припадая на правую переднюю лапу. С радостью возвращается со своей добычей ко мне: Хороший Рекс, хороший. Умный. А ну, ещё разок… Искать, Рекс, искать!
— Они спрашивали про Танькиного Егора. И я рассказала, где он жил, каким был, когда и как я его видела. А теперь думаю: там нечисто было, Тина! Как я сразу не догадалась…
— Что значит «нечисто»? Криминал, что ли? Говори ясней.
— Тина, это может быть, тоже секта… — Зойка смотрит на меня широко раскрытыми глазами и в них плещется страх: У Егора там клуб был, он на Серова, недалеко от Сорок третьего квартала, старый спортзал снимал. Всякие снаряды, тренажёры, спортплощадка… Но его дружки частенько собирались вечерами и шумели как оглашенные: что-то пели и хором орали. И ещё Танька иногда в синяках от него возвращалась, замученная. Она же специалисткой широкого профиля была, её Совка частенько к садистам посылал. Может её там по кругу пускали…
— А что там за район? — я забираю у Рекса палку и, потрепав его по морде, кидаю на землю маленький твёрдый мячик: Поиграй сам, Рекс… Один поиграй… Иди сам, Рекс, один. Всё хорошо, милый. Иди!
— Частный сектор: домики, пара магазинов, заправка на отшибе, заброшенная школа, медпункт крошечный. Ещё развалины церкви рядом с клубом, старинное кладбище… — добросовестно перечисляет Зойка: Это бывшая деревня, она недавно в черту города вошла. Далеко и добираться тяжело. Автобус один — «тройка», ходит редко. Я, обычно, на такси за Танькой приезжала. Она, бывало, сама не могла… на колёсах сидела, колоться начала… — Зойка прерывается, уставившись на Рекса.
— Что, Совка машину не давал?
Дождешься от него… от жлоба…. Я всегда старалась на автобус успеть, но получалось когда как… До угла Серова доезжала, а там пешком. Иногда… — Зойка бросает на меня опасливый взгляд и продолжает: Иногда подвозил кто-нибудь…
Я молчу и она продолжает: Этот клуб назывался «Белая раса», я повязки у них на головах видела. И парни в нём почти все были русые… Ещё одинаковые наколки на плече: щит с буквами «БР» и два перекрещенных меча.
— Спортивные мальчики-то, крепкие? Сколько их? И почему ты решила, что они — секта? Нам только ещё одной секты для полного счастья не хватает…
— Качки все, десятка три, не меньше… И нет там уже никого… Клуб сгорел, хозяин пропал. Это его менты ищут. Они меня про Егорку спрашивали. И про Таньку… Я сказала, что не видела её с тех пор, как нас клиенты возле Паласа подцепили, избили и кинули… Я, вроде, слиняла и к больнице прибилась, а её потеряла… А Егора она найти пыталась, но он как в воду канул… Исчез и всё, и дружки его разбежались… Про них тоже спрашивали, а я и не помню их толком… разве что, в лицо кого-нибудь узнаю…
— Давно это было? — спрашиваю я, стараясь затушить внутреннюю боль и горечь, обжигающую гортань.
— В конце ноября. Тогда ещё передача по местному ТВ была, помнишь? Ну, про вандализм в спортзалах… Про то, что один за другим два спортзала сгорели и это не случайность… Сначала в Сарае, а потом — на Серова.
— Не помню… Я телевизор не смотрю… Ты же знаешь… — отвечаю я и Зойка замолкает, не смея продолжать разговор. Я догадалась — и она это знает…
Вернее всего, спортивный клуб «Белая раса» готовил для Хорса боевиков. Подвозивший Зойку Дан, ездил на Серова для того, чтобы узнать о них побольше, подготовиться и лишить секту её боевой мощи. Тридцать здоровых натренированных парней — это очень опасно. Да ещё неизвестно, сколько их было в предыдущем, тоже сгоревшем клубе. Вот откуда он являлся в Изумруд таким усталым и измученным… Теперь угрозы с этой стороны нет: можно не сомневаться, что он всё довёл до конца…
Мы проводим остаток прогулки молча, сопровождаемые бдительными взглядами мальчиков Васо. Мне не хочется узнавать у Зойки, кто из оравы, напавшей на меня в Паласе был Танькой. Таньки уже нет. Пусть её имя пока останется для меня безликим воспоминанием. Я спрошу о ней после Майской ночи. Потом, всё потом…
А почему я так уверена, что в Майскую ночь всё у нас получится? А если нет, тогда что? Нет уж, не каркать! Их и без нас добьют, найдётся, кому! Письма я приготовила… Голову мы этой сволочи, всё равно, оторвём. И никаких личных пристрастий, Тина, девочка! Митрофан подождёт… Смотри шире! Главная цель — Хорс, и те пятеро, что маячили с ним в Курятнике. Они — цвет, ядро! Все остальные знают только детали, каждый — свою часть работы. Без головы ноги и руки много не натворят, хоть и постараются. С ними справится Маго… Но мне всё равно нужно выжить. Я попробую, если смогу…
Вернувшись, я отправилась к Бабе Сане. Она сидела в кресле у окна, откинувшись на спинку. Лицо отрешённое и сосредоточенное. Возможно, думала о том же…
— Баба Саня, к тебе можно?
— Ну конечно, зачем спрашивать. Садись, девочка.
— Вид у тебя не слишком радостный… Устала? Или спала плохо?
— Ничего, пройдёт. А ты как?
— Спала, как слон, часов семь, наверное — соврала я, честно глядя ей в глаза: Давно так не отсыпалась. Твои травы подействовали. Да и набегалась за день… Баба Саня, кто такой прикидыш? Ты мне не рассказывала.
— Не рассказывала… Не думала, что они у нас ещё есть. Такая редкость в наших краях почти не водится.
— Что за редкость? Это колдун?
— Нет. Прикидыш — это человек, который перенял повадки зверя, в подавляющем большинстве, — хищника, прикинулся им.
— Значит, это человек. Не нечисть?
— Человек. Но… зверь. Человек без души: у него нет совести, жалости, страхов, сомнений. И морали тоже нет, одни инстинкты. Он кровожаден, поэтому выбрал себе личину хищника. Живёт в стае, или приручает отдельного зверя, и учится у него повадкам. А потом становится таким же…
— Зачем ему это?
— Он жесток по натуре, для него убить — праздник. По людским понятиям, посягать на человеческую жизнь — грех. А зверь — это зверь. Он не имеет таких установок.
— Маньяк, что ли? — спрашиваю я, прижимая её тёплую ладонь к своей щеке. Баба Саня ласково гладит мою кожу, поправляет волосы и, наклонившись, поочерёдно целует в брови.
— Не всякий маньяк хочет и умеет прикинуться, дорогая. Отдать человеческую душу непросто.
— Значит, он её дьяволу отдаёт?
— Так принято считать. Но проданная дьяволу душа остаётся в человеке до самого конца. А у прикинутого… Считается, что её совсем нет, девочка. Ни божье, ни чёртово, на него не действуют. Его не возьмёшь ни святой водой, ни магией.
— И пуля его не берёт?
— Берёт, но не так, как обычного человека. Я видела прикидыша, расстрелянного в упор. Залп из трёх ружей, и он упал. Но, ни одна пуля не попала в сердце, он их отклонил. Я не знаю, как. А через два дня он сбежал из тюремной больницы, убив врачей и охрану. Пробился через несколько постов и три забора.
— Тот самый старик, про которого ты рассказывала? Ты же говорила, что он колдун.
— Он тогда не был колдуном. Это случилось позже. Прикинутых редко берут в обучение: туго доходит, да и опасно. Приручить его невозможно, он на заговоры не реагирует. Прикажет себе, что он волк, или медведь, или… ворон, и всё, закрылся. Зачем колдуну такого учить? Послушным он не будет, а хозяина может задрать. А для этого нашлась знахарка, очень старая. Из ума выжила, что ли… Сил нет, магия есть, смерть не приходит… Ну и выучила. Не очень способный оказался, но кое-что одолел.
А незадолго до этого, целый посёлок на куски порвал, и ушёл с кучей золота. Волк напал, — так говорили… Его солдаты подстрелили уже через месяц, в деревне, над трупами старателей застали… Подстрелили, а добить не смогли. Меня слушать не стали, сдали участковому…
— А ты уже знала, что это не человек… Но как-то с ним можно справиться?
— Старики говорят, что прикидышу надо стрелять в голову, и тело потом лучше сжечь. Прикинутый колдун вдвойне опасен… Если они возьмут себе прикидыша, Тина, он свободно зайдёт в наш дом. Алексо на него не действует — вздохнула Баба Саня: А если его посвятят, он обведёт вокруг пальца любую охрану.
— Его ещё никто не посвящал. Да, может, его и нет совсем. А узнать его как-то можно?
— Почти нет. От того, что я видела, за версту несло звериным духом, остальное — как обычно: старик, да старик… Слышала, что у них бывают уши, заросшие шерстью или третье веко развито, как у животных, особые глаза… Но кто знает, где здесь правда, а где вымысел! Видимо, всё зависит от того, кем он прикинулся.
— А тот был кем?
— Сычом. Он был сычом, по ночам свои дела творил.
— Он мог обернуться совой?
— Никто живой не может никем обернуться, Тина. Это невозможно. Можно, с помощью магии, внушить окружающим, что ты сова. Или волк, или кто-нибудь ещё. Кроме того, прикинутый колдун умеет убедить другого, что волк — третий, которого следует убить.
— Так вот откуда… повреждения на Алексо — высказываю догадку я.
— Да… Но Сыч мёртв, Тина, его больше нет. Алексо… он успел перед взрывом… А больше о прикидышах ничего неизвестно. За последние двести лет ни одного случая. Был в Швеции, по слухам, очень давно.
— А немецкие вервольфы?
— Это вообще средневековые легенды. В архивах Братии о них несколько абзацев, ничего существенного.
— Знаешь, что, Баба Саня! — убеждённо заявляю я: Давай не будем умирать раньше смерти! Ну их всех! Майская ночь ещё не состоялась. И так, как это задумал Хорс, она не пройдёт, это я тебе обещаю. Может, никакого посвящения совсем не будет. Сколько можно от всего шарахаться? Сейчас я еду в Изумруд, сообщить про Змейный и ещё кое-что обсудить. А потом на стрельбы. Поедешь со мной? Или ты выстрелов боишься?
— Бог с тобой, Тина. С чего бы это? У нас четверо военных в семье было, и стрельбы наслушалась, и пороха понюхала.
— Ну, вот и поехали! Свежим воздухом подышишь, развеешься.
— А удобно это?
— Чего неудобного? Должна же ты порадоваться моим успехам! И проверить, гожусь ли я в Защитники.
— Ты уже Защитник, Тина… Хорошо, давай поедем. Заезжай за мной, когда из Бытсервиса возвращаться будешь. Перекусишь заодно, а то совсем исхудала…
Зойка ревела в три ручья, как пятилетняя. Кажется, ничего уже не оставалось, только отшлёпать её хорошенько и поставить в угол.
— Не останусь! Нет, не останусь! Нет! Нет! Нет! Тина-а-а! Тиночка-а-а! Прошу тебя, пожалуйста, не оставляй меня-я-я! Я не буду тебе мешать. Я никому не буду мешать. Ну, Тина-а-а! Ты не имеешь права, ты не можешь так со мной поступить! Тина-а-а!
В конце концов, я ухватила её за шиворот и потащила в ванную, чтобы сунуть головой под кран. Она повизжала, наглоталась воды, и замолчала.
— Ну почему, Тина! Почему? — голос у неё уже спокойней.
— Только не начинай снова, Зойка! Давай без истерик! Скоро все соберутся. Мы ведь не на прогулку идём, нервы у всех на пределе, без твоих страданий.
— Тина, миленькая! — снова заканючила она: Пожалуйста, оставь Бабу Саню. Она уже старенькая. И слабее, чем я. Почему ты её не оставишь?
— Потому что она знает необходимые молитвы, а ты — нет. И она не старенькая. Она пожилая и опытная.
— А почему нельзя пойти всем вместе?
— А Рекс здесь дверь в щепки разгрызёт? И соберёт всю охрану Васо возле нашей пустой квартиры! Кроме того, кто будет отвечать по телефону, Доку, например? Или Маго, если он позвонит? Кто будет изображать здесь жизнь, включать свет, шуметь водой, двигать портьеры? Ты хочешь, чтобы Док отправил Юрку угнать самолёт? Он запросто может, если телефон будет молчать! Прилетят и сядут на пятачке…
— Ума у них не хватит!
— Зато у тебя его много, чтобы мне нервы мотать. Я, что, железная, что ли? Всё, хватит! Быстро умывайся и приводи себя в порядок. Некогда нюни распускать!
Она, поскуливая, отправляется наверх. Оборачивается, и тянет дрожащим голосом: Никогда тебе не забуду, Тина!
— Ты бы лучше вспоминала, что по телефону надо врать, попугайка! «Никогда не забуду!» — против воли усмехаюсь я.
Я бы её взяла, будь у меня выбор. Однако здесь тоже может случиться что угодно. Особенно если мы проиграем. Но Баба Саня сможет меня заменить там, а Зойка — нет.
Господи! Господи, Боже! Я теперь знаю, что самое тяжёлое на свете. Самое страшное… Отвечать за других, вовлекая их в свою орбиту. Оставлять…
Алексо заметно холодит грудь, и я осторожно глажу его через майку: Ничего, милый, ничего… Это пройдёт. Это так, минутное… Я уже спокойна. Пройдёт.
За оставшиеся два дня мы провернули кучу дел, начиная с личного покаяния и очищения, заканчивая проверкой и подгонкой снаряжения. У нас с Витькой были пистолеты, Ильяс раздобыл несколько гранат, и перебрал, почистил отцовский охотничий карабин. Льву Борисычу и Ашоту мы решили доверить только электрошокеры. Совершенно не воинственный, сугубо штатский человек, наш шеф мог выстрелить случайно, и попасть в самого себя. А представить Ашота, целящегося из пистолета в кого бы то ни было, ни у кого просто не хватало воображения.
Небольшую группу поддержки тоже вооружили в основном электрошокерами и мобильниками. Кроме Мадины и Бабы Сани, в неё вошли: брат Льва Борисыча, раввин, — мягкий, степенный мужчина лет сорока пяти — шофёр; стрелок — дядя Ильяса по отцу, молодой, но с мрачно-замкнутым лицом, густо заросшим бородой, и Витькин племянник, кореец-каратист.
Вечером, тридцатого, все собрались у меня. Мы уйдём через подвал и гараж, мимо Скворечника, к подготовленным машинам, и Зойка будет ждать нас до рассвета. Если не позвоним — она вызовет Маго. Мы сидим в гостиной, кто где. План Змейного острова, глубоко выступающего в реку в десяти километрах от города, с нанесёнными Ашотом пометками, изучен до мелочей. Каждый крупный камень, каждое дерево, каждая тропка, все полтора гектара земли.
Не один раз обсуждён план действий, предусмотрены все неожиданности, промахи и потери. Я собираю пустые кофейный чашки, и уношу их на кухню. Возвращаюсь и приостанавливаюсь в темноте коридора: полуосвещённая гостиная как экран. Каждый занят своим делом. Баба Саня молится возле горящей свечи под иконами. Ашот священнодействует с огнём в металлической чаше у зашторенного окна. Витька с братом сворачивают свои трещотки в свиток, а потом в кусок шёлка. Лев Борисыч и раввин напевают что-то восточно-печальное, со сложной мелодией. Ильяс со стрелком кладут поклоны на Восток.
Мы все вместе. Пять религий в одной комнате. Каждый с собственным именем Бога, но все — одно целое. Мы не можем проиграть. За нами родные, близкие, семьи, друзья и враги. Да и враги тоже: это — человеческое. Город далёк от совершенства, а у его жителей миллион свойственных им недостатков, пусть даже пороков… Но они — люди. Люди нуждаются в защите от нежити. И мы готовы их защитить. Мы все сейчас Защитники. Мы все вместе.
Мадина проходит мимо меня к брату, а за ней Зойка прижимается к моему плечу. Глаза у неё сухие и тревожные.
— Что, Тиночка, уже пора? Ну, с Богом!
— С Богом!