Никогда не имею привычки отмахиваться от своей интуиции: научена горьким опытом. Если предстоящая затея мне заранее не симпатична, значит, жди неприятностей. Однажды, в четвёртом классе, нет, уже в пятом почти, мы летом отдыхали в пионерлагере. И поехали на озеро Боровое, в трёх километрах от нас. Мне страшно не хотелось ехать. Даже перспектива начистить вручную две здоровенные кастрюли картошки на обед, не казалась совсем противной, но меня уговорила подружка Лилька Мельман, которая без моей защиты старалась никуда не ходить. На кухне остались обгоревшие на солнце до волдырей близнецы Хасан и Хусан, а мы поехали.
Сначала на обратном пути поломался наш старый автобус и замаячила угроза опоздать к обеду. Все решили идти пешком. Я выступила против и выслушала огромное количество самых невообразимых характеристик. Мы всё-таки пошли, оставив с шофёром самых мелких, вместе с сердечницей Марьей Петровной. Нас повёл Сашка Ваганов, детдомовский, из первого отряда. По дороге все шутили и дурачились, пугали меня волками, медведями и убийцами, хохотали, а я злилась и не отпускала от себя Лильку ни на шаг.
Где-то на полпути мы набрели на пасеку и старый седой дед, по виду — настоящий волшебник из сказки, узнав, что мы детдомовские, выставил нам здоровенную чашку мёда в сотах, целый тазик. У него не оказалось ни хлеба, ни молока, ничего… кроме мёда. Мы обожрались до полного счастья, ели так, что за ушами трещало. Съели тазик, потом ещё и ещё. Дед нас предупреждал, что соты надо выплёвывать, но где там! Так, прямо с воском и схавали, наверное, по килограмму на брата. Уже к ужину наш лагерь превратился в лазарет. Мне никогда не было так плохо, но я выжила. Промаялась в изоляторе три дня, потом полтора месяца болела желтухой, но выжила.
Лилька умерла от заворота кишок и перитонита. И Сашка Ваганов тоже умер, здоровый красивый парень, гордость детдома, всеобщий защитник и друг. У него оказалась аллергия на сопутствующие мёду ингредиенты. Говорят, что добрый дед тронулся умом, простаивая возле сельской больнички дни и ночи…
До сих пор терпеть не могу мёда. И никогда его не ем. И всегда верю своему шестому чувству.
Когда в субботу мне позвонила Нина Сергеевна и стала говорить о нашем с Маринкой и Даном походе в ресторан, я сразу подумала, что это мероприятие мне не по душе. Нина Сергеевна щебетала о ресторане как о решённом деле, давала мне множество советов и рекомендаций, и я не стала ей сообщать, что для меня это новость, что я никуда с Маринкой не собиралась и хотела весь вечер тихо и мирно колупаться за рабочим столом.
После матери позвонила, от соседей, Маринка и долго умоляла, просила прощения, называла «миленькой», «лучшей на свете Тиночкой»… Вот, интересно, в какое место можно послать сначала жену, а потом дочь начальника налоговой полиции без риска оказаться там самой вместе со своим дорогим шефом, да и со всем Изумрудом в придачу? У Дана я даже не стала спрашивать, сговаривался ли он с Маринкой, или его тоже надурили, как маму с папой. Судя по голосу — невинен как агнец.
— Хорошо, Дан, к восьми я буду готова. Если опоздаешь — ничего страшного. Я подожду.
— Тина! — забеспокоился он. — Что-то не так? Ты сердишься?
— Нет, тебе показалось. Всё так. Ну, пока! Увидимся позже.
Всё «так». Так, как обычно, вернее, как уже бывало. В тот период моей жизни, который я называю «Годом Наседки». Вообще-то, это было гораздо больше чем год… Под орлиным оком мадам Ивиной я, бывало, и неслась и кудахтала. Тёплый семейный очаг, престижная работа, успех и благополучие. Дурной марафон по зоопарку светской жизни! И крутилась, и вертелась, и угождала. Наишачила две диссертации — не свои, нахапала прорву жизненных благ — не себе, разлила море заботы и привязанности — в пустоту. «Жить, чтобы есть, это так банально, лапочка! Есть, чтобы жить — вот достойный девиз мудрого и стремящегося к гармонии человека». Очень неплохо, кстати, ела за мой счёт и хлебосольно угощала «людей своего круга».
Желание иметь семью делает людей идиотами и лучшим местом романа-эпопеи «Жизнь и смерть семьи Ивиных» стал эпилог, а вернее, монолог, полностью непечатный из-за обилия виртуозных идиоматических оборотов. Воспоминания о нём до сих пор согревают моё хулиганское сердце.
Ну, всё, о радостном — достаточно! Пора готовиться к празднику. Хоть бы Палас загорелся что ли! Вот это был бы праздник. Приезжаем — а там головешки. Ну-ну, мечтать не вредно! И что же мы оденем…
Ближе к вечеру я успокоилась и занялась своим внешним видом. Помыла и высушила волосы, приладила шиньон, выбрала платье. Люблю одеваться так, чтобы не бросаться в глаза и при этом выглядеть элегантно. Серое платье от ЛеМонти сидело хорошо, правда, цвет можно бы и поглуше, этот слишком выделяет мою «интересную бледность». Но нездоровой я сегодня не выгляжу, потому что хорошо выспалась. Будем считать, что это аристократическая белизна кожи — успокоила себя я и подкрасилась чуть ярче обычного.
На шею решила надеть гривну. Светлое серебро с бирюзой хорошо сочетались с платьем, а глаза заметно позеленели. Я сделала зеркалу лицо томной дурочки и засмеялась.
— С кошачьей желтизной, значит? Ну, Лев Борисыч, поэт вы наш…
Дан с Маринкой подъехали без десяти восемь и я не успела выйти в подъезд. Пришлось пригласить их в дом. Мне не хотелось, чтобы Дан привыкал ко мне настолько сильно, но Маринке срочно понадобилось полюбоваться на себя, а он, конечно, охотно согласился посмотреть «как я живу». Выехали в восемь и до «Паласа» добирались дольше обычного. Мокрый снег подмерзал на асфальте в скользкий лёд, машины ехали медленно.
В зале было многолюдно и Маринка, в новом сногсшибательном туалете, сразу привлекла к себе десятки восхищённых взглядов, в том числе — и не отечественных. За себя я не волновалась. Иностранцы были, в основном, англичане, а у них такого добра и дома навалом. Их интересует «рашен экзотик». Я, после долгого изучения, привлекаю, обычно, французов или итальянцев. Первые предполагают за хорошим вкусом тонкую натуру, а итальянцев просто подогревает свой собственный спортивный интерес. Правда, через несколько столиков от нас шумно веселилась компания смуглых восточных мужчин, но у них были свои дамы.
Мы сделали заказ, посидели, потом поболтали с Артуром. Он здесь не то компаньон, не то коммерческий директор и работает по вечерам. Пела его сестра, Лара, и это было хорошо. Она мне нравится. Умеет владеть своим небольшим, но красивым голосом и манеры у неё вполне приличные, без всяких претензий непонятой звезды. В ней вообще было что-то такое, что я могла бы с ней подружиться, но муж у неё как раз с претензиями и дебил, каких мало. Поэтому я с ней только раскланиваюсь.
Артур неровно дышит к Маринке с самого конкурса «Мисс Город» и заливался соловьём, пытаясь ей угодить. Ничего серьёзного тут, конечно, не получится, девочка метит повыше, но выслушала она его благосклонно, очень мило и очень звонко-мелодично посмеялась над шутками, приняла цветы. Пообещала танец, с детской непосредственностью проверив, как на это реагируют окружающие. Окружающие реагировали во все глаза и я настроилась на то, что вечер будет суетливым, но вполне сносным. Девочка повеселится, мальчик посмотрит и запомнит, «лучшая на свете Тиночка» порадуется за молодёжь.
Презентация французской кухни началась с закусок и я решила, что они неплохие. Лягушек не подавали, сырые шампиньоны в каком-то особом соусе я не доела, но нашла достаточно терпимыми. Дан с Маринкой попробовали устриц и сказали: ничего особенного, но я предпочла салат. Чёрная икра по вкусу не отличалась от русской. Маринка потащила Дана танцевать, а я закурила, оглядывая зал. Не люблю Палас. Много шума, много людей, нет интима, всё на виду. Обилие случайных лиц, зареченских братков и проституток.
Из глубины зала мне помахал рукой Маго. Когда-то он оказал мне услугу, теперь мы дружим. Я всегда беру себе его заказы по «минимуму», а он без очереди и проволочек обслуживает мой рено не говоря уже об образцовой защите нашего салона его парнями. Минут через пять он подошёл меня пригласить.
— Тина, пойдём. Не могу видеть, как такая женщина сидит, когда звучит музыка.
Маго предпочитает ярких блондинок со стервозными манерами и пышными формами, по крайней мере, я его с такими вижу в увеселительных местах. Может, ему надоели покорные лица горянок, может он считает, что открытое ухаживание позволительно только с женщинами, которые имеют независимый характер, не знаю, но на Маринку он не обращает особого внимания, и она на это злится. Она вообще с особой ревностью реагирует на все знаки внимания, оказанные мне, а не ей. Но сегодня его почтительно-восхищённый поклон девочку удовлетворяет. Покорённых и так достаточно, а они с Даном — прекрасная пара. Тем более я — не во вкусе Маго, меня пригласили из вежливости. Мне это безразлично, потому что Маго — прекрасный танцор — ловкий и бережный.
Мы с обоюдным удовольствием «прошлись» по площадке. Пьяных было ещё мало, никто не толкался и не пялился. Я вернулась к столику и нам подали горячее. Я поела с аппетитом, Дан тоже. Маринку без конца приглашали и она успела только «поклевать». От успеха она ещё больше похорошела, разрумянилась и выглядела настоящей звездой. Будет о чём пошушукаться с Ленкой.
Сладкое я оставила на Маринкино усмотрение и она по-детски увлечённо принялась расспрашивать официанта, а я вышла в туалет. При повороте с лестницы меня ощутимо-таки толкнули и я, извинившись, оглянулась. Сразу узнала Рыжую из Курятника, которая старалась привлечь внимание Дана.
— Ходи потише, швабра! Отъедятся, а потом на телеге не объедешь! — нахально заявила она мне, жарко выдохнув в плечо.
Вес у меня, вернее всего, такой же, как и у неё, труженицы, а вот рост сантиметров на пять повыше, но я не спорю. Было бы о чём… Безразлично скользнув взглядом по золотым шортикам, обтягивающим аппетитный задок, прохожу мимо. Рыжая что-то шипит вслед, но я уже закрываю за собой дверь. Когда я, подкрасившись, выхожу в фойе, меня ожидают на лестнице несколько разряженных девиц, со скучающим видом подпирающих стену с сигаретами в зубах. Вот тебе и сюрприз!
Я слышу озноб, пробегающий по затылку, и успокаиваю участившееся дыхание. Предварительный обзор позиции не обещает ничего хорошего.
Наверное, Совка новеньких набрал, он любит частую смену состава. Вот эту чёрную, я уже видела, тоже в Курятнике. Крепкая девочка, и взгляд у неё недобрый. Да и остальные… Особенно вон та, с пустыми глазами пакостливой козы и толстой шеей. На все восемьдесят кг с лишним потянет. И командующий в этом войске, наверное, она. А чёрная — начальник штаба или комиссар. Комиссар, конечно, улыбочка выдаёт.
Я остановилась у двери, прикидывая расстановку сил. Пятерых было многовато… Или четверых: одна, сильно навеселе, не в счёт. Её прихватили за компанию, пинать лежачего. Одну такую женщину, простую домохозяйку, мне приходилось однажды видеть: чёрноё лицо, выбитые зубы, разорванные мочки ушей и переломанные пальцы, комкающие лохмотья одежды на плечах. Ей тогда досталось не по полной программе: мы возвращались из гостей и спугнули юных воительниц. Я, скинув туфли, неслась за ними до самой остановки, но не догнала. С животом за автобусом не побегаешь…
Самая опасная — Коза… И Рыжая с Чёрной. Спортивные девочки. Но не орать же «караул!» И хоть бы кто прошёл! Раньше двери «Мы» и «Жо» были рядом, а теперь вторая закрыта… Если бы я пошла с Маринкой, всё бы обошлось. За ней бы кто-нибудь увязался, зажигалку поднести. Но разве её от десерта оторвёшь?
Рыжая не выдержала и стала спускаться ко мне по ступеням. Правильно, я бы вверх и не пошла, не совсем дура…
— Слушай, старушка, нехорошо получается. О вечном пора подумать, а ты хвостом вертишь. Оставила бы мальчика…
Дальше началось живописное, не совсем цензурное, о моих внешних и внутренних достоинствах. Не очень верно, но почти остроумно, хотя можно бы и позабористее, с включением нормальных слов. Она резко подняла руку к виску и я сделала ошибку. Шагнула ей навстречу, открывая спину. Чёрная тут же подскочила сзади, хватая меня за волосы. Я мотнула головой и резко оттолкнулась локтём, оставив свой платиновый шиньон в её руке.
— У-о-о-у! Моё колье! Украла, сука! — пропела Рыжая, дёргая мою гривну и разрывая цепочку, поцарапавшую шею.
Вот этого и не следовало делать, девочка… Эта гривна — моя дипломная работа, она мне дорога как память! И лицо той женщины…
Я молча оттолкнула Рыжую ударом в плечо и вернулась в туалет. Всё! Никаких разговоров не будет! Вы меня утомили, девочки! Я должна развеяться и отдохнуть душой…
Сначала мне стало холодно, потом обдало жаром от лопаток и до колен, сердце застучало чаще и подскочило к горлу. Забытое тёмное чувство ярости ударило в голову и я стала продираться через него, напрягая и расслабляя веки. Спокойствие, вот только спокойствие… Девочки, вы просчитались!
Вы ошиблись и ваша ошибка вам недёшево обойдётся. У проституток хорошая школа, что и говорить! Вы получили обучение на чердаках и в подвалах, на улице и под кулаками буйных клиентов. Вы прошли естественный отбор… но вы никогда не знали уральского детдомовского детства. Для полной победы вам надо меня убить! А вот этого у вас никогда не получится…
Они кинулись за мной гурьбой и пьяная белёсая сразу заклинила дверь ручкой от швабры. Я отступила к свободной стене, отметив, что Коза примостилась слева от меня, а Чёрная — справа. Рыжая подошла без опаски, вольно, с моей гривной в руке.
— А теперь серёжки, бабуля! Про мальчика потом поговорим…
Я взяла её за уши и крепко впечатала свой лоб в улыбающееся личико. Её хорошенький носик хрустнул и она, закричав, уронив гривну, схватилась за него, приседая на месте. Я откинула её ногой и одновременно заехала Козе в глаза пальцами. Чёрная успела врезать мне под рёбра и я, глотая воздух мелкими порциями, снова отбила её локтем. Хорошо попала, удачно: прямо над желудком, но главное — Коза.
Лыжный спорт не забывается надолго! Сколько лет, сколько зим… Теперь ногой! Ноги у меня крепкие и меткие! Уже не обращая внимания на боль от ударов, я подрубила Козу под колени и схватила за хомут-воротник, потрясла, чтобы вся её тяжесть пришлась на горло. Коза захрипела, несколько раз дёрнулась и рухнула на кафель мешком, обдирая мне каблуками ноги.
Четвёртая из девиц разозлила меня окончательно, когда крепко припечатала в висок. Я ухватила её за волосы и с размаха уложила лицом на своё колено.
Бешенство уже разливалось во мне горячей волной, сдерживаться становилось всё трудней. Я плохо сознавала, где я, что делаю, что у меня болит и зачем всё это.
Ну за что? Почему? Почему я не могу пожить спокойно? Почему всё время что-то не даёт мне просто тихо и спокойно жить? Убить! Убить к чёрту… Нет, не убить… нельзя убить. Покалечить… как ту женщину. Тем более, есть за что!
Белесая кинулась к двери, которая уже трещала от ударов снаружи, но я её не тронула. Пнула несколько раз Козу под дых, а Чёрную простучала лбом в стену и она перестала сопротивляться. Я ненавидела этот ухоженный узкий туалет, его кафельные стены, чистенькое зеркало, кусочек мыла на окровавленном полу… Я не люблю крови… кровь должна греть тело, а не пачкать пол.
— Зачем? — Я подняла голову Рыжей, схватив за мягкие, совсем не рыжие на ощупь волосы. — Зачем это надо, кому?
Она, зажимая разбитый нос левой рукой, другой попыталась расцарапать мне лицо, но попала в плечо и выдрав клок волос у виска, впилась ногтями в платье и в кожу. Я саданула ей коленкой в бок и подтянула к унитазу, несколько раз успела окунуть лицом в воду, когда Дан схватил меня в охапку и оттащил назад. Ещё несколько минут я, очень плохо соображая, билась в его руках, пытаясь плюнуть в красную физиономию Совки.
Потом у меня заболело сразу всё тело и я успела отметить в зеркале своё лицо — бледное до синевы, с горящими глазами и растрёпанными волосами. Остальное тоже было «не в порядке» — оторванный рукав и исцарапанное до крови плечо, клочья колготок, свисающие с ободранных ног, которые еле-еле прикрывали остатки подола.
Так же нельзя! Господи! На что же я похожа? Леди так себя не ведут. У леди не бывает таких ног. И таких лиц — тоже. Да, была леди, и вся вышла… Да что же я… Спокойствие, вот только спокойствие… Не смешно! Больно! Снова рёбра… И как же это больно…
Окончательно я пришла в себя в кабинете Артура, на диване. Дан осторожно поглаживал меня по руке и прижимал к моему левому виску салфетку со льдом. Перепуганная Маринка, стиснув на груди мою гривну, собиралась снова плакать. Сбоку от телефона подошёл Артур.
— Тина, ты как? Сейчас будет врач.
— Убила? — Голос был сухой, царапающий гортань.
— Что? Ты не поднимайся, не двигайся. У тебя может быть сотрясение.
Напугал! Мои сотрясения можно в Книгу Гиннеса записывать.
— Я её убила?
— Нет, нет, что ты! Все живы… Ну и отделала же ты их, Тина! Не ожидал, честное слово, не ожидал. Да ты у нас…
Кроме изумления у него в лице есть ещё что-то неуловимое, интерес, что ли, который мне не нравится и я оглядываю себя.
Всё в порядке, прикрыли. Одеяльце, правда, сомнительной свежести, зато беспорядок в одежде не виден, всё как надо. А прочее…
Я медленно вытягиваю руки, распрямляю ноги и шевелю всеми пальцами. Сломанных нет, только на руках ободраны костяшки. А рёбра всё-таки треснули, потому что дышать больно.
— Не надо мне никакого врача. Я хочу домой — отталкивая от себя стакан с водой, заявляю я.
— Да ты не волнуйся, Тина, — успокаивает Артур: Я Доку позвонил. Это Док приедет.
Док бывший главный хирург. После травмы он больше не может делать операции и поэтому работает на станции переливания крови. Но полставки хирурга у него осталось, потому что диагноста лучше, чем он, в городе нет, хотя основной источник его заработка — «левые» больные. Это, естественно, знают не все, но я знаю. Сегодня «левой буду я». Никакая милиция здесь не появится.
Теперь я злюсь на себя. На кой чёрт был нужен этот бой до победного конца? Злость хороший анальгетик, зато плохой советчик. Теперь вся эта история обрастёт такими слухами, что моей хорошей репутации приснится полный гвоздец! Я прикидываю реакцию нашего Дома Быта, соседей, псевдо-родственников и так далее, и тошно становится до бесконечности.
— Тогда пусть Док приедет ко мне домой. Не хочу никаких осмотров, особенно здесь. И вообще со мной всё в порядке. Пусть мне принесут пальто. А у Дока и так сегодня пациенток хватит!
— Ещё чего! — возмущается Артур: — Совка пусть свой товар где-нибудь в другом месте лечит-ремонтирует! Набрал подкрепление… Божился, гад, что обучены хорошим манерам.
— Новенькие, значит? Я так и подумала — я всё же отпиваю глоток воды и бросаю короткий взгляд на края стакана. Крови нет, значит — просто трещины.
— Всего месяц поработали. Пустил на свою голову… Но это же бизнес, Тина! Ты понимаешь, что это от меня не зависит. Мне сказали — я их впустил.
— А кто тебя винит, Артур? Успокойся. Меня это вообще не касается. Я случайно оказалась в неподходящем месте в неподходящее время, вот и всё.
— Да ты только скажи Маго, и от всей этой своры здесь даже воспоминаний не останется.
— А что, они у Маго под крышей? — от неожиданности я даже забываю про боль.
— Да что ты, Тина! Маго не пачкается, — в голосе Артура появляются нотки уважения и гордости: Ни девочек, ни наркоты за ним нет, ты же знаешь. Ну, водка, машины, ещё кое-что, только не это… Он даже охрану и то, им никогда не даёт. Да он из Совки сегодня чуть котлету не сделал. Зареченские отбили, увезли всех. А если ты скажешь — он его из-под земли достанет.
— Ничего я не скажу! Ещё не хватало, чтобы из-за меня свара началась. Я сама влезла в проблему, сама из неё и выбралась.
Артур снова смотрит на меня как Колумб на Америку и мне это опять не нравится.
— Знаешь, Тина, никогда не понимал, почему Маго тебя уважает. Как мужчину, уважает, правда.
— Теперь понял? — не сдержалась я.
— Теперь понял, — соглашается Артур и переводит разговор на менее щекотливую тему: А зареченским он наказ дал. Лечение, платье, тебе всё оплатят, по полной программе, не беспокойся.
— Ещё чего! Только сутенёрских денег мне и не хватало! Нет уж, спасибо! И Маго пусть не вмешивается. Это моё дело, частное, если хочешь. Я уже во всём сама разобралась. Всё что надо получила, всё что смогла, отдала.
— Ты только не волнуйся, Тина. Нет, так нет, сама и скажешь Маго. — Артур снова становится услужливым администратором, заботливо пекущемся об удобствах клиентов.
— Тиночка, — вмешивается в наш разговор Маринка, глядя на меня покрасневшими испуганными глазами: — Тебе больно? Тебе очень больно, Тина?
— Нет, всё нормально. Успокойся, я не собираюсь умирать. Смотри сама не упади, садись-ка лучше. Артур, дай ей стул, чтобы не дай Бог, не свалилась…
Но Маринка старается быть поближе и усаживается рядом со мной на узкий диван, потеснив Дана: Что им надо было, Тина? Почему они к тебе пристали? А я-то, глупая, видела, как они все выходили из зала, но даже не подумала… — она нервно передёргивается и снова вытирает глаза. — Чем ты им не понравилась?
Мне не по себе их близости, тесно и неудобно. Очень хочется оказаться одной и помолчать, но даже мечтать об этом сейчас глупо и нереально. Нужно просто немного потерпеть…
— По-моему, им очень понравился Дан. Рыжей. И кто-то из них решил, что именно я стою на пути её счастья.
У Дана вырывается удивлённый возглас, а лицо становится несчастным.
— Тина, прости… Прости, прошу тебя! Мне и в голову не приходило… Я даже не знаю этой девчонки. Пару раз случайно подвёз, почти не разговаривали…
Ангел да и только! Свалился как снег на голову, подкупил этой работой, заставил всколыхнуться мой тихий омут, а теперь сидит, святая простота, и лупает мохнатыми глазками. Эта драка в общем-то ерунда, а вот круги пойдут… Что свидетели разнесут по белу свету — неизвестно. Артур насмотрелся, успокоился, может, промолчит, а Маринка? А остальные?
— Подвёз разок, стал мил дружок, — ласково говорю я прямо в виноватый синий взгляд: — А через твои сокрушительные чары страдаю я, невинная слабая женщина, ни сном, ни духом не представляющая всех твоих любовных приключений. И по правде, добрый молодец, все мои морально-материальные потери на твоей совести.
— Конечно, Тина, я всё оплачу, — бормочет Дан, перепуганный моим телевизионно-сказочным речитативом.
— Оплатишь? Разве мои страдания имеют цену? Дружочек, чем можно оплатить крик души? Нет, вопль души? Только душой. Ты теперь должен посвятить себя целиком моим проблемам. Отдать мне все свои заботы, свои мысли, свои…
Я успокаивала боль и разбавляла шуткой остатки злости, говорила абы что, с неопределённым желанием допытаться, чего мальчику от меня нужно, а вдруг — да возьмёт, и все свои загадки сам разгадает. Я просто немного придуривалась, а этот ненормальный вдруг посмотрел мне в глаза и просто, прямо, очень ясно сказал:
— Я и так весь твой, Тина.
У Маринки вытянулось лицо, а Артур забыл закрыть рот. У меня зубы заныли от желания выдать что-нибудь из лексикона моего босоногого детства.
Кошмар! Вместо одной большой проблемы сразу три необъятных. Если не больше… Маринка разочарована по самое «не хочу», туалетное побоище только входит в стадию горячих новостей, и с Артуром меня не связывает никакого тёплого чувства, ради которого он хранил бы тайны моей личной жизни. Этот юный воин на красной девятке — просто бомба! Он за один месяц перевернул всё в моём существовании с ног на голову. Вот кого надо было сразу же убивать! Заколоть вилкой прямо в Курятнике!