Она чувствовала себя изменницей. Вот в чем беда. Сколько бы Эмили ни твердила себе, что Томас ей больше не муж, она все равно чувствовала себя изменницей.
Лучи утреннего солнца полосовали кровать, мир светотени, в котором она уютно устроилась под бордовой хлопковой простыней. Ногам на солнышке было тепло, левая ступня высовывалась из-под одеяла. Но ее туловище, ее лицо, тонущее в двух пышных подушках, нежились в приятной прохладе в тени, которая только и осталась от темноты.
Если, конечно, не считать Джо Хэйеса, мужчину, который провел эту ночь в ее постели. В постели, где они с Томасом зачали их единственное дитя, где они сделали своего маленького мальчика, которого оба любили так сильно.
Она чувствовала себя изменницей.
Эмили лежала с закрытыми глазами еще некоторое время, долгие минуты после того, как она полностью проснулась. Она не хотела знать. Не хотела думать. Просто наслаждалась ощущением свежего ветерка на лице, теплым солнышком, ласкающим ноги, и присутствием еще одного человека рядом с ней в постели. Тяжестью мужского тела.
В конце концов Эмили перевернулась на другой бок, шелестя простынями, и с облегчением обнаружила, что Джо еще спит. Она смотрела на него, смотрела, как вздымается и опадает его грудь, смотрела на его великодушное лицо, на это невинное выражение, за которым скрывалась способность, которой обладают все мужчины, – способность растоптать душу женщины безо всякого злого умысла. Вот что в них самое худшее, подумалось Эмили. Они так часто несут разорение, оставляют после себя одни руины, и все это из самых благих побуждений. Просто они думают по-другому.
Хотя, возможно, у них больше общего, чем Эмили хочется признать. Ведь оказались же они в одной постели. Джо – добрый и искренний, умный и забавный; быть может, чуточку заносчив, но в небольших дозах ей это нравится. Именно это убедило ее вчера, что грядущая ночь – самое время, чтобы довести их зарождающиеся отношения до логического конца. Но что в нем привлекло ее? Что подвигло ее начать кокетничать с ним тем вечером, когда девицы с работы вытащили ее «развеяться»?
Он был настоящим красавцем, но, казалось, не сознавал этого.
И да, он был на целых семь лет младше нее, а мужчина в этом возрасте обладает какой-то пьянящей недосягаемостью. Ну, во всяком случае, он казался недосягаемым в тот вечер, когда они познакомились. На вид.
Внезапно захваченная влечением к нему, Эмили наклонилась, соскользнувшая простыня открыла ее наготу – когда, кстати, она в последний раз спала нагишом? – и крепко поцеловала Джо в губы. В тот же миг его глаза распахнулись, и он ответил на ее поцелуи еще до того, как проснулся. Его руки поднялись и обхватили ее, и она ленивым движением завалилась на него. Его тело на мгновение напряглось, как будто спрашивало ее о намерениях. Но ей сейчас нужен был не секс, она хотела близости.
Эмили получила ее и была обрадована тем, что Джо оказался таким щедрым на это. Он страстно целовал ее, его пальцы играли ее волосами, ее груди прижимались к его груди. Потом поцелуй завершился, и любовники прижались друг к Другу носами и улыбками, и лишь после этого они отстранились друг от друга – Эмили почти упала на постель.
Внезапно с ощущением счастья она перестала чувствовать себя изменницей. У нее возникло такое чувство, что это было самое удачное ее решение за долгое-долгое время.
– Доброе утро, – сказал Джо чуть хрипловатым со сна голосом.
– Угу, – согласилась Эмили. – Доброе. Хотя если бы ты поднялся раньше меня и приготовил завтрак, оно было бы еще лучше.
– Я что, похож на кухонного мужика? – осведомился он с озорной ухмылкой.
– Ну… – протянула она игриво, и он легонько шлепнул ее по ягодице. Легонько ровно настолько, чтобы это было приятно. – О-о, – проворковала она, – повтори еще разок.
– Ну уж нет, – притворно оскорбился Джо. – Ты этого не заслуживаешь.
– Правда? – кокетливо осведомилась она.
Оба замолчали, глядя друг на друга.
– Я рад, что не ушел вчера вечером, – сказал он.
В голове у Эмили тренькнул тревожный звоночек.
– Ты хотел уйти? – спросила она, не потрудившись скрыть обиду и досаду.
– Обычно я не задерживаюсь до утра, – отозвался он как ни в чем не бывало. – Это все равно что перейти какую-то границу, когда секс превращается в нечто большее, и ты никогда не знаешь, не пожалеет ли женщина обо всем утром От этого может быть очень неловко, и иногда лучше уйти и посмотреть, как все сложится потом.
– И почему же ты не ушел? – поинтересовалась Эмили, уже лучше овладев собой.
– Разве это не очевидно? Мне не хотелось уходить. Это ничего? – с надеждой спросил Джо.
– Это гораздо лучше, чем ничего, – ответила она.
– Значит, ты не жалеешь?
Вопрос повис между ними на насколько секунд, и Эмили вдруг вспомнилось, как на школьных танцах в восьмом классе монахини расхаживали по залу, приглядывая, чтобы девочки и мальчики оставляли между собой пространство – «для Святого Духа». Она чуть не прыснула, но вовремя остановилась. Джо может неправильно это понять. Она вдруг обнаружила, что очень тщательно подбирает слова для того, что собиралась сказать.
– Эм? – повторил он, нахмурив брови, и сел на постели с поджатыми под себя ногами.
Ей нравилось, что для него все это, похоже, имело такую важность. Она так давно не была ни с каким вообще другим мужчиной, кроме Томаса, так давно вообще выбыла из этой гонки, что это приводило ее в ужас. Она вспоминала головоломные тендерные игры, в которые играла до замужества, и далеко не все из них с нежностью. С Джо все было совсем не так. Ей повезло. Пока что.
– Нет, – сказала она наконец с такой серьезностью, от которой, казалось, изменилась даже температура в комнате. – Я не жалею ни о прошлой ночи, ни о том, что ты все еще здесь. Мне… ужасно хорошо с тобой.
– Я так и слышу надвигающееся «но», – мрачно проговорил Джо.
– Но, – сказала Эмили со слабой улыбкой, – я – женщина с прошлым, понимаешь? Томас будет частью моей жизни до конца моих дней, пусть даже временами мне хочется его убить. Он был не просто моим мужем – он был еще и моим лучшим другом. И он отец моего ребенка. Он все время будет маячить на горизонте, неважно, злюсь я на него или до сих пор немножко люблю, – это состояние каждый день разное. Это не имеет к тебе никакого отношения. Эта часть моей души для тебя закрыта.
Эмили в упор посмотрела на него.
– Ну, ты не бьешь себя в грудь, не кричишь, как Тарзан, и не бежишь к двери, так что, полагаю, это добрый знак, – сказала она чуть погодя.
Однако на этот раз настал черед Джо молчать. Его глаза перескакивали с места на место, искали в ее лице что-то такое, в наличии чего она была вовсе не уверена. Потом он опустил взгляд на постель и вздохнул. Теперь солнечные лучи тянулись через всю кровать, и он повернул голову так, что его серые глаза оказались в тени. Поскреб костяшками пальцев подбородок, за ночь заросший щетиной.
Когда он наконец посмотрел на нее, Эмили на один предательский миг почувствовала, что может полюбить Джо Хэйеса, если он правильно разыграет свою карту. Предательский потому, что она никогда толком не умела играть в карты.
– Эмили, милая, послушай, – сказал Джо. – Мы сейчас находимся в первой главе нашего романа, во что бы он потом ни превратился. Что касается меня, я хочу посмотреть, в какую сторону повернет сюжет. Все, что случилось в прошлой книге, интересует меня лишь постольку, поскольку благодаря этому ты стала такой потрясающей женщиной, какой мне кажешься.
Эмили широко улыбнулась, завернулась в простыню и поднялась, оставив голого Джо лежать на постели.
– Ух ты, – сказала она, не оборачиваясь. – Я стараюсь держать себя в руках, господин преподаватель английского, но это едва ли не самая гладкая фраза из всех, что мне доводилось слышать. Впрочем, надеюсь, это не просто фраза, Джо. Понимаешь, сейчас почти весь мой мир – это Натан Рэнделл. Этот мальчик – мое сердце и душа, и мысль о том, чтобы впустить туда еще одного человека, человека, чье присутствие, скорее всего, в той или иной степени отразится на нем.
– Это не фраза, Эм, – уверенно сказал Джо. – И тебе решать, какая часть наших отношений будет проходить на глазах у Натана, если он вообще будет о них знать. Ты разыгрываешь эту игру.
– Что ж, если ты ставишь вопрос таким образом…
Эмили не договорила и развернулась к нему. Простыня полетела на пол, и она предстала перед ним в солнечном свете, обнаженная, захваченная чувственностью этого мига. Такой раздетой, такой уязвимой она не стояла ни перед кем уже долгие годы. Ее переполняли страх и свобода. И она упивалась ими.
Эмили сделала два шага вперед и прыгнула на кровать, принялась подскакивать и смеяться, возясь с Джо. Он целовал ее, ласкал ее лицо, и они занимались любовью до тех пор, пока завтракать не стало слишком поздно, а обедать – слишком рано.
В воскресенье утром, после завтрака, Натан убежал на двор играть в большой песочнице – этот сюрприз отец сделал ему к его приезду несколько недель назад. Песочница была в форме дракона. Точнее, она являла собой большую пластмассовую версию Смычка, тощего хлопотливого дракона из «Обманного леса», который, словно громадный сверчок, извлекал мелодию из своих крыльев, потирая ими друг о друга.
Смычок был желто-зеленый, с темными крыльями и ярко-оранжевой чешуей на брюшке. Но у Смычка-песочницы не было оранжевого брюшка. На месте брюшка у него была здоровая дырка, наполненная песком Пластмассовый дракон лежал, на спинке, распластав малюсенькие крылышки, а Натан Рэнделл играл в его наполненном песком пузике.
Томас смотрел на сына из окна над раковиной, моя посуду после завтрака. Утром все было в порядке, ни намека на кошмары прошедшей ночи. Мальчик ни разу не заговаривал о Дичке, и все же Томас не мог отделаться от ощущения, что в душе Натана что-то происходит.
Может быть, этим кошмаром подсознание Натана пыталось избавиться от Дичка. За ненадобностью в таком воображаемом друге, или что-то в этом роде. Томасу хотелось в это верить – это изрядно облегчило бы его собственную совесть. Но ему показалось странным, что Натан не завел об этом разговор. Прошлой ночью он был перепуган, просто в ужасе, и Томас не мог его винить. Надо же такому присниться – Дичка… в общем, убили. В приступе легкомыслия он мог бы списать этот сон на то, что мальчик слишком много смотрит телевизор, но дело не только в этом.
Сестра Маргарет права. Не надо им было уходить от доктора Моррисси. Казалось, он вполне спокойно пережил их развод, и врач то же самое сказала. Но Эмили и Томас так хотели этому верить! Его сын – замечательный, здоровый, смешной маленький мальчик, наделенный живым воображением. Учитывая все то, что могло пойти не так во время и после беременности, то, сколько подводных камней нужно избежать в течение первых нескольких лет жизни, им очень повезло.
Очень посчастливилось.
А потом из-за того, что они больше не могли жить друг с другом, Томас и Эмили разрушили эту идиллию. Томасу даже помыслить об этом было тошно, но с прошлой ночи он никак не мог заглушить голосок, который твердил, что они с Эмили в некотором роде испортили Натану жизнь.
Возможно, навсегда.
Навсегда – это страшно долго.
Внезапно он понял, что едва не плачет.
«Господи, – подумал он. – А ну-ка возьми себя в руки».
Люди каждый день разводятся. И в большинстве случаев дети у них вырастают счастливыми и здоровыми. Может быть, они что-то и теряют, но некоторые вещи – ссоры, враждебность, родительские крики – не такая уж и большая потеря.
«Наверное, это мне пора к психологу», – сказал он себе.
Мысль была невеселой, но никуда от нее не денешься. Как не денешься и от чувства вины, которую всколыхнул кошмар Натана. Несмотря на боль и гнев, которые могло породить это решение – все равно что разворошить пчелиный улей, – Томас решил поговорить с Эмили о психологе, когда вечером завезет к ней Натана.
Он домывал последнюю тарелку, когда зазвонил телефон.
– Слушаю.
– Привет, это Франческа.
– В воскресенье? – осведомился Томас. – Кто умер?
– Никто не умер. Я знаю, что сегодня выходной, но дело важное, – ответила она. – Вчера вечером мне позвонил Хорхе с «Фокса» по поводу моего не слишком тонкого намека на художественную экранизацию «Обманного леса».
– Ну? – спросил Томас, уже взволнованный. Франческа никогда не занималась работой на выходных – это шло вразрез с одним из ее основных правил. Плохие новости подождали бы до понедельника, так что новость должна была быть очень, очень хорошей.
– Как ты отнесешься к тому, чтобы слетать в Лос-Анджелес? – спросила она.
«Лос-Анджелес? Только не сейчас, – подумал он. – Не выйдет. Сперва Натан».
– Когда?
– Завтра в десять пятнадцать, вылет из «Кеннеди», – уверенно ответила Франческа. – Я уже взяла нам билеты.
– Постой-постой, – сказал Томас. – Чего ради? Они заинтересовались, или мы летим закинуть удочки?
Франческа вздохнула, ее радостный щебет сменился почти укоризненным тоном.
– Им по душе идея о том, чтобы сделать художественную экранизацию «Обманного леса», Ти-Джей, – сказала Франческа, и он в кои-то веки не поправил ее, молча дожидаясь «но». – Но… их нужно поуговаривать. У Хорхе просто не хватает воображения представить, как будут выглядеть живьем кое-какие из наиболее фантастических моментов.
Теперь настала очередь Тома вздыхать, и сделал он это громко и закатил глаза.
– Это ведь все полноценное фэнтези, Фрэнки, – рявкнул он. – Они что, хотят сделать из них всех людей, только загримировать кое-как?
Ответа не было.
– Нет уж, – сказал Томас. – Или все, или ничего.
– Черт побери, Томас, сколько лет прошло, прежде чем возникли хотя бы мысли о том, чтобы снимать живьем «Властелина Колец»? Мир, который ты придумал, полон немыслимых вещей, – сказала она. – Не наседай на Хорхе слишком сильно. Они хотят взяться за это, но ты должен предоставить им некоторую свободу действий.
– К черту свободу действий, – отрезал Томас – Я никому ничего не должен. Просто спроси их, смотрели они «Бесконечную историю» или нет, и напомни, что этому фильму сто лет в обед. Эти люди что, совсем не следят за новинками в их собственной индустрии?
– Послушай, им ведь понравилась идея, правда? – сказала Франческа. – Нужно только убедить их в том, что ее можно осуществить, показать им твое видение всего этого. И Хорхе действительно говорил по делу, честное слово. Ну взять, к примеру, хотя бы ту сцену, где Боб Долгозуб нападает на мистера Тилибома в краю Колокольчиков и Свистулек, или где шакал Фонарь берет в плен лесных стражей, чтобы напасть на Обманный лес. И как, скажи на милость, снять это так, чтобы вышло правдоподобно?
Томас молчал. Примеры были хорошие, ничего не скажешь. Создать убедительного мистера Тилибома – задача непростая. Этот малый, в сущности, не что иное, как большой цветной колокольчик с руками, ногами и лицом, чей звон соответствует его настроению. А край Колокольчиков и Свистулек, отдаленная часть Обманного леса, откуда он родом, точно потребует применения определенного вида мультипликации. Но компьютерная мультипликация с этим справится. ИЛМ, «Пиксел» и «Диджитал Домейн» и не с таким справлялись.
– Выйдет дорого, но это их забота, – сказал Томас скорее себе, чем Франческе.
– Не только, – возразила она. – Послушай, не хочешь лететь – не надо, но это же была твоя идея.
И снова он не ответил. В мозгу у него крутилась сцена, в которой злой шакал Фонарь, тощее и поджарое существо, смахивающее на собаку, стоял на задних лапах со зловещей хэллоуинской тыквой вместо головы и гипнотизировал лесных стражей, команду отважных ходячих деревьев, чтобы они напали на Султанчика, Хохотуна и всех остальных.
Даже с текущим уровнем технического развития снять это будет нелегко.
На миг его одолело искушение отказаться. «Обманный лес» был его детищем, и он как мог старался оберечь этот мир и его героев. Большую их часть он впервые придумал, когда был еще в возрасте Натана, и его воображение подарило ему целую параллельную вселенную, которую можно исследовать, нечто, что стоило всей остальной жизни.
Но ему страстно хотелось увидеть, как его герои оживают, ведь буквы на бумаге и мультипликация – это совсем не то. И потом, ему надо думать о Натане не только сейчас, но и вообще. Не говоря уж о том, что половина его работы на сегодняшний день заключалась в том, чтобы стоимость «Обманного леса» как интеллектуальной собственности не уменьшалась и в будущем. Это еще больше подогреет интерес к его книгам.
– Встретимся в аэропорту, – сказал он наконец неохотно, ощущая, как чувство вины клубится вокруг, засасывая его. Более неудачного момента придумать было нельзя, но ему так этого хотелось. И, что более важно, это нужно было сделать – ради будущего.
Это ведь и ради Натана тоже, разве не так?
– Правда? – спросила Франческа, которая явно готовилась к более долгим препирательствам – Отлично! Я отправлю Хорхе письмо по электронной почте, предупрежу, чтобы ждал нас. Я действительно считаю, что это выведет тебя на новый уровень, Томас.
Он выглянул из окна над раковиной, Франческа продолжала говорить. Натан, очевидно, ушел куда-то из песочницы, хотя ему неоднократно повторяли, чтобы он играл там, где отец его видит. В пять лет он неплохо выполнял то, что велено.
Но разум подчас уводит детей в неведомые дали, а ноги, похоже, всегда уносят их следом.
Франческа завела что-то относительно того, что «Обманный лес» плавно превращается из мимолетного модного поветрия в непреходящую классику, но Томас ее уже не слушал. Он подошел к стеклянной раздвижной двери и оглядел двор. Натан как сквозь землю провалился.
Его не было.
– Фрэнки, мне надо идти, – сказал он оцепенело. – Утром увидимся.
– Что? А, конечно. Мне тоже надо идти. Моя сестра устраивает…
Наверное, она продолжала говорить и дальше, но Томас положил трубку переносного телефона и открыл дверь, встревоженный уже не на шутку. Сердце у него бешено частило, колотилось о грудную клетку, и он обнаружил, что ему не хватает воздуха. Это не поддавалось никакой логике. Никаким доводам рассудка.
Никакой страх не сравнится со страхом потерять ребенка. Ничто в целом мире, такой он первобытный и не рассуждающий. «Нельзя понять по-настоящему, что такое любовь, пока сам не влюбишься, – как-то раз сказал он Эмили. – И нельзя понять по-настоящему, что такое страх, пока у тебя нет детей».
Натан может быть где угодно, Томас понимал это. Хотя ему миллион раз говорили, чтобы он не уходил далеко, он мог забрести куда-нибудь. Мысли у ребятишек частенько блуждают, а ноги следуют за ними. Это вполне естественно. Но в крошечном темном закоулке его сознания – закоулке, где уже всколыхнулось чувство вины и страх за Натана, – нарисовалась картина – картина того, как незнакомец хватает Натана и уносит его прочь.
Как Натан выбегает за мячиком на проезжую часть – под колеса мчащегося грузовика.
Это было нелепо, и он отделался от этой картины и не признался бы даже себе самому, что видел ее, но в его сознании промелькнуло видение мертвого Натана.
– Натан! – закричал он, пока еще не поддаваясь панике. Никто не уловил бы ее в его голосе. Разве что тот, кто очень хорошо его знал. Он выскочил на веранду, огляделся по сторонам и одним махом преодолел четыре ступеньки крыльца.
– Натан! – позвал он снова. Наверное, мальчик просто за углом дома, сказал он себе. Ни к чему носиться с вытаращенными глазами и орать, как дурак, на потеху соседям.
– Натан! – крикнул он еще раз, уже почти с отчаянием.
Его нога поехала по траве. Поскользнулась на чем-то. Томас на ходу обтер подошву о траву, решив, что на дворе у него снова побывала какая-нибудь соседская собака. Его взгляд случайно упал на землю, и он увидел, что вступил не в собачью кучку, а в чей-то грязный след. Грязь? Или что-то вроде глины, подумал Томас, принимая во внимание странный цвет и консистенцию этого…
– Натан! – крикнул он опять, на этот раз уже не беспокоясь о том, что выглядит по-дурацки. Грязные следы тянулись от рощицы за домом и исчезали за углом – лишь затем, чтобы вновь появиться и вернуться обратно в рощицу. – О господи, Натан!
Желчь прихлынула к горлу, его чуть не вырвало. Глаза у него щипало, они слезились – ужас и отчаяние пытались вырваться наружу. Томас сдерживал их. Он ведь разумный человек, он не поддастся приступу помешательства только из-за того, что какой-нибудь местный подросток или случайный прохожий сначала потоптался в грязной луже, а потом прошлепал по его лужайке.
Но перед его мысленным взором… эти картины.
Он завернул за угол, одолевая страх, и чуть не упал, когда увидел Натана. Его охватило облегчение, он едва не зарыдал от радости при виде того, как мальчик вытягивает ноги, чтобы точь-в-точь попасть в грязные следы, вымазывая кроссовки странной вязкой глиной. Вид у него был такой, будто он идет по канату.
Затем облегчение уступило место гневу, и Томас сердито устремился вперед.
– Натан! – прикрикнул он, и на этот раз мальчик отреагировал – возможно, на строгие нотки в отцовском голосе. Он обернулся на зов, потерял равновесие и растянулся на траве.
– Да что с тобой такое? – рявкнул Томас. – Ты не слышал, что я тебя зову? Ты что, оглох? Господи, как же ты меня напугал!
Томас пожалел о своих словах, едва они сорвались с языка. Этот повышенный голос, этот обвинительный тон обидели Натана. Он почувствовал это по тому, как мальчик сначала заморгал, потом начал крутить головой в поисках, куда бы спрятать глаза. Этого Томас хотел меньше всего. Еще одна рана, еще одно пятно на невинности его сына, которое Томас будет искупать до конца своих дней.
– Я… – Он запнулся и, опустившись на колени, сжал худенькие плечики Натана. – Прости, дружище, но папа же велел тебе не уходить со двора, когда меня нет поблизости. Я тебя звал-звал, а ты не откликался, и я испугался. Я так испугался за тебя.
Натан все еще прятал от него глаза; он всегда терпеть не мог смотреть на родителей, когда те сердились.
– Прости, папа, – сказал он негромко. – Я не нарочно.
– Все хорошо, Натан, – сказал Томас дрожащим от избытка чувств голосом. – Просто я люблю тебя и не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Пожалуйста, не ходи туда, где мне тебя не видно, ладно?
– Ладно.
Натан кивнул, потом перевернулся на четвереньки, поднялся и снова двинулся по следу.
– Ты видел кого-нибудь там, во дворе? – спросил Томас, снова встревоженный очевидным доказательством вторжения чужака.
– Я не видел его, папа, но он смотрел в окно, – ответил Натан, не оборачиваясь. – Если бы я увидел его, я бы побежал и нашел тебя. Только ты можешь прогнать его.
Томас похолодел, несмотря на солнце на небе. Сколько раз по ночам ему чудился какой-то шум, и он выскакивал из постели, которую делил с Эмили, чтобы обыскать дом. Он постоянно был начеку, оберегая свою семью. Разумеется, в доме никогда никого не оказывалось. Просто звуки дома, какие каждый слышал. Но страх, что что-то случится по-настоящему… эти картины в его голове…
– То есть как это – смотрел в окно? – спросил Томас. – Если ты не видел его, откуда ты знаешь?
Натан рассмеялся смехом маленького мальчика.
– Глупый ты, папа, – сказал он. – В окно вон той комнаты, где телевизор, – добавил он и махнул рукой в ту сторону, куда вели следы.
Томас быстро подошел к окну, перед которым заканчивались грязные следы. На подоконнике было несколько пчел, и это показалось ему странным Они просто кружили, то взлетая, то вновь приземляясь. Странно, что они роились вот так, в одном месте.
На стекле тоже была грязь, там, где незваный гость прижимался липким ртом. Нос Глаза Пчелы, копошащиеся на отпечатке лица, липкие черты, глядящие на Томаса Рэнделла.
Он узнал это лицо. И потом, были еще слова, которые сказал ему Натан: «Только ты можешь прогнать его».
Это, конечно, не грязь. Теперь он чувствовал это, должен был почуять сразу, как только вышел на улицу. Пчелы любят его. Арахисовое масло.
Это было лицо генерала Арахисовое Масло.
Что, разумеется, было решительно невозможно. Но это не значило, что его страх, сама опасность, не был настоящим. Томас подхватил Натана на руки и потащил в дом. Они приведут себя в порядок и отправятся в парк или в торговый центр до того времени, когда пора будет везти его к матери.
Затем можно будет кое-кому позвонить: полицейским, Франческе, а утром – издателю и редактору. Кто-то играет с ним очень нехорошую шутку. Но ему не смешно. Если у него есть какой-то ненормальный… преследователь или еще кто-нибудь, нужно попытаться выяснить, кто это может быть. По меньшей мере не помешает намекнуть полицейским, чтобы маячили возле его дома, пока он будет в Лос-Анджелесе.
– Джо, тебе пора идти, – уже в третий раз сказала Эмили.
На этот раз это была не мимолетная фраза, а распоряжение.
– Еще даже четырех нет, – заметил Джо, нахмурившись. – Натан будет дома не раньше пяти тридцати, верно? С чего такая спешка?
– Просто я… – начала она, потом закусила губу. – Зачем ты все усложняешь? Ты же сказал, что не собираешься этого делать.
– Я не хочу вторгаться в остальную твою жизнь, – сказал он, – просто мне сдается, что ты слишком зацикливаешься на этом. Небо не рухнет на землю, если мы вдруг случайно встретимся. Я не горю желанием немедленно познакомиться с твоим бывшим мужем, но не понимаю, почему ты выгоняешь меня за полтора часа до того, как он должен появиться. Ты сама говорила, что он вечно опаздывает.
Эмили сердито посмотрела на него.
– Это моя жизнь, – сказала она наконец. – Моя. Мой выбор. Я хочу, чтобы ты ушел сейчас. Если тебя это смущает, возможно, тебе вообще не стоит здесь находиться.
Джо замер, казалось, на миг даже задержал дыхание, ошеломленный горячностью в ее голосе. Зря это он, подумала она. После того, как он проявил такую широту взглядов и благородство, по крайней мере в теории, относительно того, чтобы отделить их отношения от ее «семейной» жизни, она не ожидала, что он поведет себя так эгоистично.
– Послушай, – сказала она, – мне не хочется, чтобы ты подумал, будто ты мне не нужен, или что ты для меня на последнем месте, но я должна думать сначала о Натане. Всегда.
Джо кивнул.
– Я знаю, – сказал он – и знаю, что ты, скорее всего, нервничаешь и тебе было бы куда удобнее, если бы я сейчас просто ушел. Так я и сделаю. То есть уйду. Терпеть не могу, когда меня скрывают, как будто я что-то такое, чего надо стыдиться.
– Это не так, и ты это знаешь! – обиделась Эмили.
– Да знаю я, Эм, – сказал он. – Знаю. Но наше хрупкое мужское эго время от времени тоже нужно гладить по шерстке, понимаешь?
Он подошел к ней, коснулся ее плеча, и она, подавшись к нему, крепко его обняла.
– Понимаю, – сказала она, прижимаясь к нему, приникая головой к его широкой груди. – Понимаю.
Она отстранила его с улыбкой на лице и протянула.
– А теперь давай-ка отсюда, пока я не спустила тебя с лестницы. Мне еще нужно приготовить обед, и не хватало только, чтобы ты все это время ошивался вокруг.
– Думаю, как раз этого тебе и не хватало, – в тон ей ответил Джо, – но я не стану с тобой спорить.
Он поцеловал ее, и миг спустя дверь за ним уже закрылась. Джо оставил Эмили с улыбкой на лице, но на душе у нее скребли кошки. Она знала, что очень важно, для них всех, сказать Томасу, что она с кем-то встречается. Эмили подозревала: в глубине души Томас до сих пор не верит, что все кончено, тешит себя надеждой на их воссоединение.
Но этому не бывать. Новый мужчина в ее жизни, возможно, как раз то, что нужно Томасу – в конечном счете. Нужно им обоим, чтобы продолжить жить.
Как это отразится на Натане – это уже совсем другой вопрос. Эмили не собиралась сообщать Натану о Джо прямо сейчас, пока она не уверена, что он останется в их жизни надолго. Но Томасу сказать нужно. Последние несколько лет были для них нелегкими, но она все еще была глубоко неравнодушна к бывшему мужу. Он заслуживает того, чтобы услышать эту новость от нее самой, пока кто-нибудь еще не сообщил ему, что ее видели с другим мужчиной.
Да, нужно ему сказать.
Но от одной мысли об этом разговоре у нее начинала раскалываться голова.