Джо Будро собирал книги еще с тех пор, как был подростком. Начал он с Яна Флеминга, а теперь, в тридцать два года, стал обладателем целой библиотеки, включавшей даже произведения Эндрю Вакса и Уолтера Мосли, пройдя таким образом длинный путь от Джеймса Бонда. Он всегда хотел стать писателем, даже продал короткий рассказ, когда учился в колледже, но ему не хватало терпения.
Вот почему он продавал книги. Конечно, он закончил Бостонский университет с отличием по специальности «английский язык». А потом занялся тем, чем всегда хотел заниматься (с тех пор, как отказался от мысли стать писателем). Он стал преподавать литературу в средней школе.
Правда, это занятие он бросил.
Джо Будро имел репутацию человека, который постоянно что-нибудь бросает. В детстве брал уроки игры на гитаре. Бросил. Играл в футбол у «Папы» Уорнера<sup>9</sup>. И это тоже бросил. Когда учился в школе, нанялся на работу в «Баскин Робинс». Вы уже знаете, что было дальше. Потом взялся писать. Его родные не сомневались, чем закончится его писательская карьера. По правде говоря, Джо уже ничего другого и не оставалось, потому что его бабушки и дедушки, дяди и тети, его родители и даже троюродные братья и сестры — все знали, что он ничего не доводит до конца.
Разумеется, это было чистой правдой.
Когда он начал преподавать в средней школе, все ждали, что со дня на день он бросит и это занятие. Первый год был просто замечательным. Ему попалась парочка трудных подростков, но по большей части все шло прекрасно. Джо обладал уверенностью и страстностью натуры, и у него имелась подруга Марта. На первом свидании Марта сказала ему, что еще маленькой девочкой она говорила, что, когда вырастет, станет учительницей и выйдет замуж за учителя. Они были созданы друг для друга. Марта тоже интересовалась не только классикой, как большинство книжных червей, но и современными писателями.
Правда, скоро с детьми стало невозможно иметь дело. То ли Джо устал от их равнодушия, то ли от них самих, то ли от всего сразу. Марта решила получить степень магистра, она хотела преподавать в колледже.
Джо бросил школу, а Марта бросила Джо. Их разговоры при луне про Филиппа Рота и Роберта Б. Паркера, Майкла Херра и Уильяма Гибсона, их любовь к Гарвардской площади и телевизионным шоу, мечты о собаке, которую они так и не купили (пса звали Рыжик), обожаемое мороженое, когда им становилось невмоготу, они ели одно на двоих, — все это больше не имело значения. Казалось, Марта с легкостью отказалась от всего, что их объединяло, так пьяница забывает, что делал вчера вечером. И все только потому, что Джо ушел из шкоды.
Не говоря уже о том, что она тут же влюбилась в Поля Уилсона, преподавателя английского.
Джо по-прежнему оставался рабски предан своей семье, хотя они потешались над его неумением объяснить причины своих поступков, над его единственной привязанностью и даже страстью. Однако с этих пор его самыми верными друзьями стали книги. Он открыл свое дело на Гарвардской площади. Именно там, где он и его бывшая подружка выпили бессчетное количество бутылок итальянского вина и пересмотрели много чудесных французских фильмов, а позже столько же ужасных американских… да, именно там он открыл собственное дело. Книжный магазин.
Джо торговал и новыми, и старыми, прочитанными и непрочитанными книгами, книгами в твердой и в мягкой обложке, торговал ужасами, рыцарскими романами, научной фантастикой и даже сомнительными произведениями, которые специалисты окрестили «мейнстрим». Но это была только художественная литература. Его занимали человеческие истории, и если что-то было ему неинтересно, он не мог это продать. Вы им за что не нашли бы у него книг про Мадонну, фотографий обнаженных красоток, альбомов по искусству или брошюр «Сделай сам». Ничего подобного.
Дело Джо процветало. Меньше чем за два года его магазин стал самым популярным на Гарвардской площади, где большим успехом, чем книжные магазины, пользовались лишь лавки, торговавшие мороженым. Кстати сказать, Джо больше не ел мороженого. Вот уже пять лет, как он открыл свое дело. Джо стал легендой в своем районе. Он был самым счастливым человеком в мире, и ему ни разу не пришло в голову все бросить.
До сегодняшнего дня.
Он даже не открывал книгу, лежавшую в запертом ящике за кассой. Но он видел обложку и видел выражение лица своего кузена. И ему сразу расхотелось заглядывать в книгу. Он всегда говорил, что не желает иметь в своем магазине ничего, кроме художественной литературы, и очень неохотно сделал исключение. Этот тип был его кузеном по матери, и он не мог ему отказать. Нет, он не хотел открывать эту книгу. Впервые за эти годы Джо подумал, что стоит бросить книготорговлю.
Благодарение Богу, что есть дети. Именно они его спасли. Самое большое удовольствие Джо получал, когда продавал книги детям, видимо, он испытывал чувство вины из-за того, что ушел из школы. Особенно ему нравилось продавать книги подросткам, ведь с ними бывает так трудно. Им Джо с огромным наслаждением рекомендовал что-нибудь, помогал отыскать то, что требовалось, оформлял заказы, если у него не было необходимого.
Сегодня в магазин зашел мальчик. Прежде Джо никогда его не видел. Ребенок лет двенадцати, у него были светлые, песочного цвета волосы и голубые глаза Он был похож на американского мальчишку прошлых лет, этакий герой легенд. Впрочем, на самом деле он был американским подростком большого города в рваных голубых джинсах, в высоких ботинках, в черной футболке. В носу у него было маленькое колечко, а под мышкой он держал скейтборд.
Впрочем, для Джо было не важно, как он одет.
Важно было, что он сказал.
— У вас есть книги про Джеймса Бонда?
Джо всегда был циником, он одним взглядом рассмотрел мальчишку: ни тебе «извините», ни даже «эй, мистер». Просто вопрос.
— Конечно, — ответил Джо. — Последний Джон Гарднер стоит на полке про шпионаж.
Мальчик нахмурился, словно Джо был полным идиотом, ну или вроде того.
— Нет, не то. Я хочу старые книги. Те, по которым сделаны фильмы с Коннери. Все остальное — чушь. У вас есть «Золотой палец»?
Теперь Джо улыбался. И уже ругал себя, что собирался бросить магазин.
«Одиннадцать часов, и все в порядке!»
Именно это захотелось выкрикнуть Меган, когда она вскочила с кровати. Она пережила самую длинную в жизни ночь, и за окном наступил еще один холодный, сумрачный зимний день.
«Возможно, Питеру будет от этого немного легче», — подумала Меган.
«Бедный Питер».
Она понимала, что думать так — чистое безумие, но ничего не могла с собой поделать. Она думала и думала об этом и не могла остановиться. Проснувшись, она лежала в постели, размышляя о том, что с ней произошло. Он — не человек. Он — существо из легенды. Но он здесь, и он реален… он спит у нее на диване.
И ей это нравилось.
Ей было больно, и вряд ли она смогла бы объяснить почему. Пройдет мною времени, прежде чем она сможет смириться со смертью Дженет, и не только с самой смертью, а с тем, как она умерла, Вокруг нее происходили необычные, противоестественные вещи, но от этого Меган чувствовала себя свободнее, чем когда-либо, и могла принять любую правду.
Правда. Правда состояла в том, что она любила Дженет больше, чем кого-либо, и ей было наплевать, кто про это знает. Они занимались любовью и были друг для друга чем-то большим, чем просто любовницами. И Питер помог ей осознать это. Она поняла сегодня, что всю жизнь, сколько себя подшила, ждала, что с ней случится нечто особенное, яростное и невероятное и она сможет отдаться этому всей страстностью своей натуры, которую берегла, как девственность для брачного ложа. И теперь, когда ей представилась такая возможность, Меган испытывала настоящий восторг.
В этом тоже повинен Питер.
Правда состояла в том, что она и Питер, и ее новые друзья — полицейский Тед и доктор Маркопулос — оказались в опасности и могут погибнуть. По приказу католической церкви за ними гоняется безумец. А ведь она выросла в католической семье. Наверное, они близки к каким-то тайнам церкви, могут открыть какие-то ее секреты. Только вот святым отцам, вероятно, не нравится, что правда может выплыть наружу… тогда как Меган просто наслаждалась открытиями, которые сделала сегодня.
Правда состояла в том, что в страшилках, которые она читала, есть доля истины, что все ее знания про церковь — ложь. Впрочем, уже в школе Меган поняла, что церковь пропитана лицемерием и притворством Это произошло тогда, когда она случайно застала свою исключительно правильную и набожную мать с вибратором между ног. Это произошло всего лишь за год до того, как ее родителей убили. Впрочем., сейчас с ней произошло нечто совершенно другое. Питер не сказал, что Бога нет.
— Я совершенно точно могу сказать, — произнес он, — я могу гарантировать его существование.
И Меган отправилась спать.
Меган много думала над этими словами. Где бы Он ни был, Он был не в церкви. Да, конечно, Питер сказал, что они столкнулись всего лишь с сектой, но тут’ же добавил, что она существует с тех пор, как родилось христианство. Следовательно, вполне может быть, что и Папа, и все остальные священники, которые тут ни при чем, верны постулатам церкви. С другой стороны, вполне возможно, что эти-то ребята, эта секта имеет огромное влияние в вопросах символов веры. Это может многое объяснить. Например, почему церковь до сих пор ведет себя так же, как и в Средние века.
Разумеется, мелкое лицемерие, неприятие произведений искусства, музыки, фильмов — все это ничто по сравнению с настоящим злом. С настоящим злом с большой буквы. На протяжении стольких веков они твердят об опасности, предупреждают, стараются оградить, учат нас, как избежать зла и как с ним справиться. Они делают это так, будто хорошо с ним знакомы, с настоящим злом. Выходит, они действительно с ним знакомы.
Одиннадцать часов, и все плохо. Происходит столько событий, а она бессильна воздействовать на них. Впрочем, смешно было бы думать, что все будет иначе. Столько людей уже погибло.
Меган вздрогнула. Она еще не до конца осознала, что случилось с Дженет. Она все видела, видела слишком близко. Однако здравый смысл все подсказывал ей, что это всего лишь страшный сон. Не получалось. Она постоянно возвращалась к мысли о том, как именно Джордж «позаботится» о теле Дженет, устроив дело так, чтобы ее можно было похоронить. Вероятно, он справится, он же патологоанатом.
Она достала свою одежду: джинсы, мужскую рубашку и хлопчатобумажный джемпер. Посмотрев на часы, она поняла, что снова ошиблась.
Одиннадцати еще не было.
Она взяла одежду и на цыпочках прошла в душ милю спавшего Питера. Оделась и вернулась в гостиную. Питер все еще спал. Меган решила, что его пора будить.
Она несколько минут стояла и просто смотрела на него.
Его лицо было таким спокойным, что трудно было вообразить, какой могучей силой он располагает. Она поверила каждому его слову и чувствовала, что их влечет друг к другу. Смешно. Меган твердила себе, что должна испытывать страх или отвращение, но этих чувств у нее не было. Она была очарована.
Меган взглянула на часы. Теперь действительно пора его будить. Она наклонилась, думая тронуть за плечо. Но прежде чем она к нему прикоснулась, он так резко сел на диване, что они чуть не ударились лбами.
— Одиннадцать, — совершенно проснувшись, ровным голосом заявил он.
— Ты меня испугал!
— Извини. У меня хорошо развито чувство времени.
— Это называется хорошо? Хотела бы я, чтобы мои часы шли так же точно.
— Пора за работу.
Меган хотела было открыть занавески.
— Эй, подожди, Дай мне пару минут, ладно?
И все стало ясно. Все, о чем он рассказывал. Страдание, попытки привыкнуть к новой жизни и, наконец, победа над веками слепой веры. Поняла боль победы, смелость, необходимую, чтобы сделать первый шаг и проверить свои теории. Для таких экспериментов морских свинок использовать было невозможно.
— Скажи, когда будешь готов, — проговорила наконец Меган.
Ей бы так хотелось, чтобы в этом коротком предложении Питер услышал все, что она собиралась ему сказать.
Она не хотела заглядывать в холодильник, зная, что Маркопулос положил туда для Питера Впрочем, она ни секунды не сомневалась, что, если потребуется, пойдет туда и своими руками даст Питеру то, что там лежит.
Неожиданно Меган поняла, что ее привлекают не опасность, не сила его личности, не истории, в которых он участвовал и о которых никогда никому не рассказывал. Она восхищалась этим существом… нет, мужчиной. Меган восхищалась Питером Октавианом. Он уже преодолел множество непреодолимых или почти непреодолимых препятствий. Она надеялась, что удача и настойчивость его не оставят.
Зазвонил телефон. Она не могла больше смотреть на него и потому взяла трубку. Звонил Тед, С хорошими новостями.
Отец Лиам Малкеррин не слишком любил день. Солнце не вызывало у него улыбки, а от одной мысли о лете он приходил в ярость: бесконечные дни и лишь подобие ночей, жара, которая обжигает даже самую холодную душу… В общем, он ненавидел лето.
Даже сейчас, зимой, в Новой Англии, где небо затянуто тучами, обещавшими снег, где приятно пронзительный ветер свободно разгуливал по пустынным улицам — до ленча еще оставалось время, — он не был доволен, ведь все еще был день. Завтра он вернется в Рим, там будет намного теплее, и сейчас он на мгновение пожалел, что не может остаться в Бостоне и завершить свою работу. Впрочем, он знал, что это невозможно. В конце концов, здесь он родился. Конечно, с тех пор прошло гораздо больше времени, чем могло показаться, взгляни кто-нибудь на его лицо. Он знал, что появился на свет ночью. Холодной зимней ночью, в канун Нового года.
Лиам Малкеррин никогда не любил день. Никогда.
Он вошел в отель «Парк-Плаза». Казалось, этому молодому человеку чуть больше двадцати. Разумеется, он был похож на Лиама, но на того Лиама, которому было двадцать три года: типичный ирландец, в глазах которого всегда светится улыбка Он подошел к конторке, девушка, которая за ней сидела, посмотрела на него. Она улыбнулась и чуть приподняла голову, приветствуя его, затем заметила его воротничок и немного смутилась. Он читал ее, как открытую книгу. Ему было легко выглядеть на этот возраст.
— Прошу прощения, мисс, — сказал он с ирландским акцентом, — вы не подскажете, в каком номере остановился мой друг? Его преосвященство кардинал Анри Жискар?
— Конечно, святой отец.
Девушка улыбнулась, произнося слова «святой отец» немного кокетливо: все смотрели по телевизору «Поющие в терновнике».
— Комната номер шестьсот двадцать четыре, — ответила девушка, заглянув в компьютер.
— Большое вам спасибо. А как вас зовут, милая?
— Кэнди<sup>10</sup>.
— Ясно. Как же иначе?
Малкеррин кивнул и отвернулся.
«Пора убирать акцент», — решил он.
Внешность менять он не стал.
У двери в номер шестьсот двадцать четыре он на мгновение задержался, пробормотал короткое заклинание и уверенно повернул ручку по часовой стрелке. Он произнес последнее слово заклинания и толкнул дверь, улыбаясь от предвкушения удовольствия, которое получит, заставив вероотступника открыть ему местонахождение книги. Это займет много времени, потому что этого ему очень хочется.
Малкеррин закрыл за собой дверь. Но ни вопросов, ни беспокойства, ни страха, которые он так ждал, не последовало. Отца Жискара в номере не было.
Он ушел.
— Нет… — пробормотал Малкеррин.
Он сбросил лампу с комода, ее керамическая подставка разбилась вдребезги, и осколки разлетелись по ковру. Это в его планы не входило. Он не рассчитывал на осложнения. Впрочем, дураком Малкеррин не был. Он понимал сейчас, что предвкушение удовольствия затуманило его сознание, и он не удосужился проверить, на месте ли Жискар.
И вот его нет.
Впрочем, может быть, еще не поздно.
Малкеррин взял телефонную трубку и набрал номер.
— Алло, — сказал он. — Кэнди?
— Нет, извините. Кто это?
— А, здравствуйте. Отец Флэнэган. Я должен встретиться с отцом Жискаром Кэнди мне очень помогла, и я подумал, что это она, но…
— Извините, святой отец. Кэнди обслуживает номера. Она заменяла меня, у меня был перерыв. Меня зовут Лайза. Чем могу вам помочь?
Лиама охватило раздражение. Он не сомневался, что от Кэнди он мог узнать все, что ему требовалось. Эту девушку он не знал. Впрочем, это не важно: там, где человек был бы бессилен, ему поможет колдовство. Он сказал Лайзе, что кардинал лег вздремнуть и что ему нужно забрать почту кардинала и узнать, были ли какие-нибудь звонки.
— Извините, святой отец, но я действительно не могу…
Малкеррин тихо произнес несколько слов на каком-то языке, Лайза их не поняла.
— Все, что передавали кардиналу, у меня здесь, — проговорила она.
И тут Лиам вспомнил, что ему сказала Лайза пару минут назад.
«Обслуживание номеров».
— Спасибо, милая. Я знал, что вы поймете меня правильно. Кардинал просил меня заказать в номер бутылку вина, мы ее выпьем, когда он проснется. Пожалуйста, пришлите письма вместе с вином. Мне не придется их переписывать, и я буду очень вам признателен. И еще, пусть их принесет Кэнди, ладно?
— Конечно, святой отец, — ответила Лайза.
Выдав указания соответствующим службам, она забыла, что вообще когда-либо разговаривала с отцом Флэнаганом.
Когда Кэнди постучала в дверь, Малкеррин уже обыскал комнату несколько раз, он хотел убедиться, что ничего не упустил, например вырванные страницы книги. Он должен был обеспечить себе безопасность. Однако он ничего не нашел. Он закрыл дверь в спальню, чтобы девушка подумала, будто кардинал действительно спит, подобрал осколки лампы, принес два стакана из ванной комнаты и поставил их на телевизор.
— Кэнди?
— Да, святой отец.
Такая скромная. Такая покорная. Она вручила ему письма, и он поблагодарил ее.
— Не за что, — ответила она, улыбнувшись. — Обычно мы не приносим письма в номер, но управляющий хочет, чтобы кардинал остался доволен нашим обслуживанием.
Она волновалась, слишком радуясь его присутствию, что было несколько даже неуместно, скорее всего, она не отдавала себе в этом отчета. Девчонки из католических школ, они готовы без разговоров прыгнуть в постель симпатичного священника. С начальной школы они мечтают о порке и палке для телесных наказаний. Только вот палка эта, к несчастью для Кэнди, отправилась на покой.
Кэнди показала ему этикетку на бутылке с вином.
— Спасибо, — снова поблагодарил ее Малкеррин. — Ты не разольешь? — Он показал на стаканы.
Девушка сначала смутилась: она должна была уйти и заняться своей работой. Ей хотелось оказать ему любезность. Она улыбнулась и взяла в руки штопор.
Так, письма. От «Клермонта», фирмы, в которой работал Бенедикт, когда так не вовремя ушел из жизни. От «Нью-эйдж пресс» — ага, Жискар времени даром не терял. От кого-то по имени Джо Будро, с номером телефона.
Малкеррин взял трубку и набрал номер, Кэнди у него за спиной разливала вино. Он взглянул на нее, когда прозвучал первый гудок, и увидел, что она на него смотрит. Кэнди покраснела и отвернулась. Малкеррин понял, что он ей нравится, впрочем, она это не особенно скрывала.
— Книжный магазин, — ответил ему голос на другом конце.
— Что? — переспросил Малкеррин, в последний момент вспомнив про свой акцент.
— Книжный магазин, чего проще? Чем я могу вам помочь?
И тут Малкеррин все понял.
— А где вы находитесь?
— В самом центре Гарвардской площади, приятель. Рядом с «Клубникой» и по диагонали от магазина Гренделя.
— Спасибо.
Малкеррин повесил трубку и повернулся взглянуть на Кэнди. Она стояла почти по стойке «смирно», дожидаясь, как благовоспитанная католичка, когда ей позволят уйти.
Малкеррин подошел к ней и взял с комода один из стаканов. У него появился повод для торжества. То, что всего пару минут назад казалось ему тупиком, оказалось так просто. Там он сможет продемонстрировать — причем публично — свое искусство.
— Прошу тебя, выпей со мной.
Кэнди заметно удивилась.
— Понимаете, святой отец, я не могу. Извините. Мне нельзя пить на работе. И, вообще, пора заняться делами.
— Но я настаиваю. Пожалуйста.
Ему нужно было лишь едва слышно произнести слова и посмотреть ей в глаза. В конце концов, она именно этого и хотела. Все они этого Хотели — в глубине души.
— Раздевайся.
Прежде чем отец Лиам Малкеррин покинул отель, он изнасиловал Кэндейс Дэннигэн много раз. Винной бутылкой. Сначала целой, а потом разбитой, с острыми концами.
Но он не нарушил свою клятву хранить целомудрие.
Футбольная лига «Папы» Уорнера — лига американского футбола для мальчиков 7—15 лет. Основана в 1929 г. Названа в честь тренера Г. Уорнера.
Candy — конфетка (англ.).