На математичку они налетели, когда спускались по лестнице. Она быстро поднималась, не отрывая глаз от телефона (а им вечно приказывают телефоны спрятать), не видела никого и ничего. Можно было аккуратно прокрасться мимо, она бы не заметила. Но привычка оказалась сильнее.
— Здрасьте! — машинально сказала Лера.
Горелов обернулся на нее, постучал пальцем по лбу.
Математичка вскинула глаза.
— Смирнова! Войцеховская! Литвинова! — Она удивлялась и ничего не подозревала. Пока не подозревали. — Почему вы не в классе? Тимур?
— Там кабинет затопило, Ириниванна, — торопливо проговорил он. — Мы к завхозу.
Как у него это получалось? Если бы Лера сочинила что-нибудь в этом духе, математичка ни за что бы не поверила. Но от Горелова шли волны такой неотразимой, спокойной уверенности, что Ирина Ивановна растерялась.
— Как это? Батареи, наверное, прорвало… А остальные где?
— Прибираются! Ведра ищут. Там же с потолка льет!
— Ребята, подож-
Но они уже бежали по лестнице дальше. Завтра им непременно влетит. Но кого сейчас волновало, что будет завтра?
Они вихрем пролетели мимо охранника, который только и успел, что поднять голову от сборника сканвордов. Спрыгнули с крыльца, побежали к воротам. Напротив школы стоял длинный дом с арками, ведущими во внутренний двор. Ученики часто бегали туда на переменах, курить, потому что из школьных окон было не разглядеть, что происходит в арке.
Там они остановились. Лера привалилась к холодной стене, исчерканной мелом. Если постараться, можно было разглядеть остатки уравнения любви. Вперемешку с матом.
— Кабинет затопило! — расхохоталась Войцеховская. — Горелов, ничего умнее не мог придумать?
— Ирина нас убьет, — вздохнула Литвинова.
— Тогда ей придется встать в очередь, — пробормотала Лера.
Горелов засмеялся.
— Тебе нужны проблемы с учителями — нахмурилась Литвинова — У меня по алгебре четыре сорок пять, а после такого она мне пятерку не поставит!
— Это точно сейчас неважно, Ксю.
— Вообще-то да… Прости…
Литвинова взяла Горелова под руку. Повисла на нем безвольной испуганной тряпочкой. Он не отстранялся, не возмущался. Но с ним все ясно — когда девчонка вроде Литвиновой обращает на тебя внимание, остается только замереть от восхищения. Но она то что делает? Уже забыла Антона?
— Давай, Горелов, колись, — нетерпеливо сказала Войцеховская. — Что нам надо делать? Я не собираюсь торчать весь день в этой подворотне.
— Ты хочешь здесь разговаривать? Как бы не пять минут…
— Ну пошли к тебе.
— Тимур далеко живет. — Литвинова наконец отпустила его руку. — До него час добираться.
— Ко мне нельзя, — отрезала Войцеховская.
— Я живу рядом, — сказала Лера. — Можно ко мне.
От собственной смелости стало трудно дышать. Она никогда не приглашала одноклассников домой. День рождения в первом классе, когда из пяти девочек к ней в гости пришла только одна, не считается.
— Ксю тоже недалеко живет, — быстро сказал Горелов.
Литвинова покачала головой.
— Папа сегодня работает дома. Задолбает вопросами.
— Пошли уже куда-нибудь! — Войцеховская терла покрасневшие руки. — Холодно!
Лера шла впереди, показывая дорогу и очень надеясь, что обида не пламенеет над ней как флаг на митинге. У Литвиновой, конечно, лучше. Она живет в крутом элитном доме, а не обычной девятиэтажке. Она наверняка нравится Горелову (разве может быть иначе), и теперь, когда ее бросил Антон, у него есть реальный шанс. Логично, что он рвется в гости к Литвиновой, а не к ней. И обижаться глупо.
Но логика помогала мало. Все равно было до слез обидно, что даже сейчас, когда за ними по пятам идет чудовище, она ненужная, неинтересная, балласт, случайный пассажир. По идее ее даже не должно быть сейчас с ними. И еще зачем-то тащит их к себе домой, куда они совсем не хотят идти.
— Кладовка какая-то, а не комната…
— Я не знала, что она играет на гитаре…
— Девчонки, вообще-то дверь открыта. Лера наверняка нас слышит.
Лера возилась на кухне. Заваривала чай, доставала чашки, вазочку для печенья. Вежливость Горелова раздражала больше, чем грубость Войцеховской. Лучше бы честно признался, что комната Леры — отстой и что у Литвиновой было бы круче.
— Где у тебя туалет? — На кухне словно фея возникла Литвинова.
— Дальше по коридору, последняя дверь.
Звякнула гитарная струна.
— Гитару не трогать, — прошипела Лера себе под нос, торопливо складывая на поднос чашки и печенье. Одна чашка, конечно, упала. Печенье, конечно, просыпалось. Куда-то делся сахар, а чайных ложечек было только три. Ей явно не помешали бы курсы по приему гостей…
С трудом удерживая громоздкий поднос Лера вышла в коридор. Дверь в комнату Германа была нараспашку.
— Ой, — послышался голос Литвиновой, — а где все?
— Моя комната с другой стороны, напротив, — громко сказала Лера.
Литвинова вышла в коридор.
— Сорри. У вас все тут какое-то одинаковое.
— Какое есть, — процедила Лера.
Но Литвинова, похоже, даже не заметила, что обидела ее.
— Помочь? — Из Лериной комнаты выглянул Горелов. Он разговаривал с Лерой, а смотрел на Литвинову.
— Держи! — Лера ткнула ему в руки поднос, он едва успел его подхватить. Чашки угрожающе звякнули, но устояли.
Горелов подождал, пока Литвинова войдет в комнату. Интересно, он со всеми такой джентльмен или только с красавицами? Лера захлопнула дверь в комнату Германа. На душе было погано. Зачем она только всех притащила сюда? Они не друзья, и никогда ими не станут. А поговорить можно было и в школьной столовке.
Когда она вернулась в комнату, Войцеховская сидела в кресле, вскинув ноги на подлокотник. Рядом с ней лежало блюдце, полное печенья.
— Ненавижу черный чай, — объявила она. — А кофе есть?
— Кофе нет.
Литвинова с чашкой сидела на диване и делала вид, что пьет. Ну это понятно — феи питаются солнечным светом, печенье не для них. Лера опустилась на свое любимое место, на пол в углу под окном, где лежал мистер Трот, мягкая самодельная черепаха. Горелов выдвинул компьютерный стул на середину комнаты, сел, опираясь руками на спинку. Он молчал. Вокруг него виднелось замешательство, и немного тревоги, и что-то тщательно скрываемое, очень похожее на влюбленность. Разглядеть ее было непросто. Во всем, в его словах, взглядах, эмоциях чувствовалась твердая воля. Разноцветные нити эмоций, которые у других текли свободным сильным, плохо управляемым потоком, у Горелова были как солдаты на плацу: ровные, четкие, построенные в шеренги.
— Хозяйка может существовать в двух мирах одновременно, в своем и в нашем.
Лера вздрогнула и пришла в себя. Пока она тут изучает Горелова, он рассказывает о том, как им выжить. А это гораздо, гораздо важнее.
— В своем мире Она ничего не видит и не слышит, но она чувствует. Вас. Точнее, бурю эмоций, которую вы устраиваете. Она хочет до вас добраться. Но в ее мире это невозможно. Там Она не может причинить вам вред-
— Да неужели? Тебя просто там не было.
Лера обхватила покрепче мистера Трота. Войцеховская права. Хозяйка сумела напугать их до обморока. И неизвестно еще, что бы случилось, если бы они не вырубились.
— Там Она ничего не может вам сделать, — повторил Горелов. — Поэтому Она рвется в наш мир. Единственный для нее способ попасть сюда — это вселиться в человека. Сейчас где-то там…
Он махнул рукой в сторону окна.
— Неизвестно где есть человек, в котором сидит Хозяйка. Ее персональный транспорт. И домик. С его помощью Она и добирается до новой жертвы.
— Как обычный человек? Совсем обычный? — Войцеховская хмурилась. — Значит, если мы вычислим, в ком сидит Хозяйка, можно нанять киллера, он грохнет этого человека-
— Не получится.
— Где мы будем искать киллера, Надь? Мы же не в кино, — сказала Литвинова. — И вообще, ты реально собираешься кого-то убивать?
— Ни один киллер не справится с Хозяйкой, — сказал Горелов. — Человек, которого она выбирает, меняется. Его нельзя убить, ему нельзя навредить. Хозяйка его бережет, наделяет способностями.
— А этот человек… он знает, что в нем живет Хозяйка?
— Или она, — добавила Лера. — Это может быть женщина?
— Может, — кивнул Горелов. — Они влияют друг на друга. Хозяйка и этот человек. Становятся единым целым. Это происходит не сразу, постепенно. Но да, человек в курсе, что становится монстром. И ему это нравится.
— А ты откуда знаешь?
— По крайней мере, неизвестно, чтобы кто-то попытался от нее избавиться. Наверное, классно. Чувствовать себя всемогущим, не таким, как все. А потом становится слишком поздно. Хозяйка изменила все. И уже непонятно, где кончается один монстр и начинается другой.
Мистер Трот жалобно крякнул в руках Леры. Она с трудом расцепила пальцы. То, о чем говорил Горелов… пугало не меньше Хозяйки.
— Что я хочу сказать? — Он невесело улыбнулся. — Что нам точно не стоит рассчитывать на киллера.
— Лучше скажи, на что стоит рассчитывать.
— На дневник. На тетрадку, с которой все началось. Там заключено знание, как повелевать эмоциями. И туда можно заключить Хозяйку.
— Как?
— Мы вроде колдовать пока не умеем…
— Очень просто. Нужно дотронутся до Хозяйки этим дневником. Коснуться, кинуть в нее. Как угодно. И она будет заперта внутри. Единственной проблемой будет, куда его спрятать. Чтобы никто не нашел этот дневник, не прочитал и не выпустил Хозяйку.
— Если это так просто, почему никто этого не сделал? — прошептала Лера. — Эта учительница… Елена Владимировна… Она могла спастись, раз это так просто.
— Когда на тебя охотится Хозяйка, ты не можешь ничего сделать. Даже просто кинуть в нее тетрадь.
— Господи, ну попросила бы кого-нибудь! — взорвалась Войцеховская. — Я тебе не верю, Горелов. Ты сочиняешь. Ты сам ничего не знаешь и нам гонишь всякую туфту.
— Нельзя взять и попросить кого-нибудь.
И снова Лера позавидовала терпению и выдержке Горелова. Он не стал орать, беситься, оскорблять Войцеховскую. Он спокойно объяснял, и от того его словам хотелось доверять, что бы там они ни говорили.
— Только повелительница эмоций может поймать Хозяйку. Потому что она ее видит, а обычный человек нет. Я не увижу Хозяйку. А вы увидите. Теперь понятно? Нельзя одновременно и защищаться от Хозяйки, и нападать на нее. Для этого нужны как минимум две повелительницы. А такого никогда не было. Поэтому никто не мог с ней справиться.
— А нас трое, — медленно сказала Литвинова.
— Да. Вас даже не двое. И это круто. Это абсолютное, невероятное везение. Слишком много источников пищи для Хозяйки. Она привыкла идти четко к одной цели, не отвлекаться. Поэтому она растеряется. Затормозит. Этого хватит. Мы успеем. Хозяйка очень быстро передвигается, но нам хватит даже секунды. То есть вам хватит. Теперь вы меня понимаете? У нас действительно есть шанс разобраться с ней раз и навсегда.
Теперь Лера понимала. И хотя им еще предстояло все это сделать, ей стало капельку легче.
— Мы заманим Хозяйку в ловушку, — продолжал Горелов. — Найдем тихое безлюдное место, чтобы не было случайных прохожих. Чтобы мы точно знали, что человек, который первым к нам придет — это тот, кто нам нужен. Мы все подготовим. Положим дневник на видное место, чтобы вы могли легко его взять. Вы приманите Хозяйку… И все.
— Как мы ее приманим? — нахмурилась Литвинова.
— Ты чем слушала, Ксю? — фыркнула Войцеховская. — Он же говорил. Хозяйка чувствует, когда мы меняем эмоции.
— Да, — кивнул Горелов. — Теперь она знает про вас, поэтому быстро прибежит. Вы справитесь, девчонки.
Литвинова улыбнулась и стала еще красивее, чем была.
Лера изо всех сил надавила несчастному мистеру Троту на нос.
— Алле, народ, вы ничего не забыли? У нас нет дневника!
Но они забыли. Улыбка Литвиновой тут же исчезла. Войцеховская ругнулась.
— Если бы ты, курица, не уронила его-
— Да не нужен вам дневник! — перебил Горелов. — То есть нужен. Но необязательно тот. Вы можете легко сделать его сами. Вы же повелительницы эмоций. Вы можете писать свою историю. Ваш дневник будет обладать теми же свойствами.
Это было так просто и логично. Так правильно. Лера выпустила наконец несчастного мистера Трота и засмеялась. Войцеховская запихала в рот последнее печенье. Литвинова захлопала.
— Тим, ты гений!
— Это не я. Это мой отец. Он часто говорил, что было здорово, если бы была не одна повелительница. А мне просто повезло встретить вас.
— Это нам с тобой повезло, — пробормотала Лера так, чтобы ее никто не услышал.
Потом они перешли на кухню и выпили еще чаю с печеньем. Даже Войцеховская, которая чай ненавидела. Даже Литвинова, которая заботилась о фигуре. Это было почти круто. Как будто они были друзьями по-настоящему. Конечно, если б Лера могла выбирать, она бы предпочла, чтобы за этим столом сидел кто-нибудь другой. Соня Ильченко. Аринэ. Антон… Но даже сейчас было неплохо. Почти.
— Можно поехать ко мне на дачу, — предложила Литвинова. — Там никого нет, забор три метра. Никаких случайных прохожих.
— Поехали, — кивнула Войцеховская. — Когда?
— Чем быстрее, тем лучше, — сказала Лера.
— Что, прямо сейчас? Я не могу, — Войцеховская отвернулась и глухо пробормотала. — Мне к пяти надо домой, с мелкими сидеть…
— У тебя же сестра в седьмом классе.
— Ага. А кроме нее еще два брата в детском саду.
Войцеховская — нянька для малышей? Кажется, мир сошел с ума.
— Ты нянчишься с младшими?
— А что в этом такого? — с вызовом спросила Войцеховская. — Ты нянчишься с большим!
Лера опустила глаза. Парировать было нечем.
— Тогда давайте завтра, — пробормотала она.
— По вторникам туда к нам приезжает уборщица — сказала Литвинова.
— Зачем?
— Мало ли. Вдруг мы захотим приехать. У мамы так бывает. Раз, и сорвались. Давайте лучше в выходные. Школу не придется прогуливать.
— Нет, ждать нельзя. Лера права, — сказал Горелов. Было так странно слышать свое имя от одноклассника. Не «Смирнова» или «эй, ну». А имя. — Надо как можно скорее. Со школой потом разберемся.
— Тогда в среду.
Они договорились встретиться в девять на вокзале. Родителям ничего не говорить, просто пойти в школу утром как обычно. Объяснения можно будет придумать потом, если им повезет. А если нет… Тогда точно никого не будет волновать их прогулы.
Они уже собрались домой и надевали куртки, когда замок входной двери заскрежетал и провернулся.
Герман!
Лера глянула на часы у зеркала. Без пятнадцати четыре. Как она могла настолько отвлечься, чтобы забыть про время?
— Твоя мама? — тихо спросил Горелов.
Лера мотнула головой. Лучше бы мама. Она поругалась бы из-за прогулянных уроков, но это такая ерунда. Мама была единицей известной, предсказуемой и потому нестрашной. А вот что сделает Герман, обнаружив дома толпу одноклассников, Лера никак не могла представить. Как минимум не обрадуется.
— Ты прогуляла алгебру, геометрию и английский, — мирно сказал Герман, как только возник на пороге.
— Я в курсе, Гер.
— Мы вместе прогуляли, — сказал Горелов.
Глаза Германа остекленели. Он увидел их только сейчас, поняла Лера, когда Горелов заговорил. Войцеховская — сидит на корточках, завязывает шнурки. Литвинова — у зеркала, застегивает шубку.
— Привет. — Литвинова помахала Герману. Наверное, первый раз в жизни.
— Что вы здесь делаете?
— Уходим, — процедила Войцеховская. Она могла сколько угодно корчить свирепую рожу. Лера четко видела: ей не по себе. Как и Литвиновой. Один Горелов по-прежнему контролировал себя, был спокоен и вежлив. Но он, в конце концов, учился в их классе только с сентября и не слышал ни одной истерики Германа.
— Отойди, Гера, — сказала Лера. — Им надо выйти.
Он посторонился, пропуская Войцеховскую. Его лицо было невозмутимо, но в настроении ярко сверкнула неприязнь.
— Пока. — Мимо прошла Литвинова.
Герман стоял, вытянувшись в струнку как часовой у Букингемского дворца, примерно с таким же выражением лица. Но от него к Литвиновой потянулись четкие, хоть и тонкие, розовые нити.
Так вот почему он не стал выступать. Потому что он обрадовался… Герман влюбился в Литвинову? Не может быть. Герману плевать на девчонок… Или нет? Он слегка повернулся, провожая ее глазами. Лера оперлась на обувную тумбочку, пытаясь обрести душевное равновесие. Какое сильное потрясение — обнаружить, что твой брат все же похож на человека.
Герман все-таки закричал, но, к счастью, когда все уже ушли, а Лера закрывала входную дверь.
— ГДЕ МОЙ ГЕЛИОТРОП?
— Говори нормально. Понятия не имею.
— Ты заходила в мою комнату? Ты трогала мою коллекцию?
— Мне что, делать нечего?
— Тогда кто заходил? В моих кварцах не хватает гелиотропа!
— Кому он нужен, Гера?
— Надо звонить в полицию. Здесь был вор.
— Не было здесь никого.
Кроме Литвиновой, которая заблудилась в коридоре. Но зачем ей — да и кому нибудь вообще в целом мире — нужен геле… гери… тьфу, этот камень Германа?
— Тогда где мой гелиотроп?
— Может, ты его куда-нибудь положил…
Но это было нереально. Герман никогда ничего не терял.
— Я звоню в полицию. — Он достал телефон.
— Давай сначала позвоним маме. Может, это она-
Идея с полицией была не очень. Никто не поедет искать его камень, Герман разозлится… да уж. Но нужно было потянуть время. Если Германа отвлечь и заболтать, был небольшой шанс, что он забудет про потерю.
— Мама не может знать, ее не было тут. А вот наши одноклассники-
— Думаешь, Литвиновой нужен твой камень?
— Почему сразу Литвиновой? Войцеховская-
Дзииинь. В дверь позвонили.
Наверное, мама. Лера выдохнула с облегчением. Мама умеет справляться с такими ситуациями гораздо лучше.
Но это был Горелов.
— Ваше? — Он протянул Лере непрозрачный темно-зеленый камень с красными пятнами.
— Ага.
— Я же говорил, его украли! А ты мне не верила. Я так и думал-
Лера вложила камень Герману в руку, втолкнула его в комнату и закрыла дверь. Герман продолжал бубнить, но через толстую деревянную дверь его бубнеж раздражал гораздо меньше.
— Герман очень трепетно относится к своей коллекции.
Горелов все еще топтался у порога.
— Извини, что так вышло. — Он говорил тихо, и Лера подошла ближе, чтобы слышать.
— Зачем ты его взял?
— Это не я.
Лера уловила неловкость, нахмурилась. Вспомнила, кто из них нечаянно забрел в комнату Германа.
— Литвинова?
Горелов кивнул. Неловкость в его эмоциях стала ярче.
— Зачем ей камень?
— У Ксю… одна проблема. Об этом никто не знает, я случайно узнал. Короче, она иногда берет вещи… чужие… Знаешь, в магазине, в гостях Я потому и не хотел, чтобы мы к тебе шли. Лучше бы к ней…
— Она ворует?
— Нет! То есть да. Это так выглядит со стороны. Но ей не нужны деньги или эти вещи.
— Ну еще бы…
— Я ее нечаянно увидел, когда мы сидели у меня. Она взяла одну вещь… Очень нужную… Вообщем неважно. Это типа болезни, не настоящее воровство. Но приходится быть начеку. Мало ли. Как сегодня.
— Понятно.
Злость неразумно подкатывала к горлу. Ее становилось все больше. Хорошо, что Горелов не мог увидеть, как она жужжит по всей прихожей словно сотня пчел, потревоженных Винни Пухом. С какой стати он так распинается за Литвинову?
— Но если честно, я рад, что она взяла этот камень.
— Почему?
— Потому что у меня был повод вернуться. Без всех.
Горелов прислонился к косяку и смотрел на Леру. Он шутил — а как иначе? Хорошо, если не издевался. Но чтобы узнать наверняка, надо было как минимум внимательно посмотреть на него, а Лера никак не могла заставить себя сделать это.
— Не сочиняй…
— Не буду. Нет смысла. Ты все равно видишь насквозь.
— Не всегда. Иногда не вижу.
— Конечно. Ведь ты на меня не смотришь.
После такого оставалось сделать только одно. Посмотреть.
Но увидеть эмоции, когда стоишь так близко, было непросто. Краем глаза Лера улавливала что-то розовое… Даже красное… Что-то очень нежное, восхищенное, что-то, принадлежащее не пойми кому, то ли ему, то ли ей…
Гораздо важней цветных нитей были его глаза. Такие необычные, такие яркие. И ресницы потрясающие — длинные, черные, густые. Как странно, что она раньше считала Горелова некрасивым. Но он красивый. Очень. Совершенно по-инопланетному, космически красивый.
— Лера…
— Тимур…
Его удивительные глаза… Так близко… Его губы…
— Пора обедать!
Дверь в комнату Германа хлопнула, пригвоздив Леру к месту. Они с Гореловым только что чуть не… Что за бред!
— Я не хочу обедать!
— Это необходимо.
— Я пойду, — сказал Тимур. — Пока.
— Пока.
Лера закрыла дверь под бормотание Германа о пользе правильных обедов. Сейчас она не смогла бы проглотить ни куска, даже если бы хотела есть. Сейчас она могла только одно.
Лера ушла к себе, сняла со стены гитару. Мелодия рвалась из души. Она не будет ничего записывать, запоминать, анализировать, вычеркивать и добавлять.
Она будет просто играть.