Дневник Повелительницы Эмоций - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 6

Глава 6

Каждый хочет чтобы его любили.

Нужна ли любовь учителю?

А как же. Приветливые улыбки и искренний интерес вместо кислого «а, это вы, Леночка» в учительской. Выученные наизусть параграфы вместо «а вы нам ничего не задавали» в классе. Восхищение вместо равнодушия, преклонение вместо насмешек. Вот что такое любовь. Ее не бывает слишком много.

— Здравствуйте, Елена Владимировна!

— Еленочка Владимировна, дооброе утрооо!

— Вы сегодня такая красивая!

— А я выучила весь учебник до конца!

— Мы хотим ходить на факультатив по химии! Весь класс! Можно?

— Леночка, как вам к лицу этот цвет.

— Где вы покупали это платье?

— Я перепутала вас со старшеклассницей! Подумала, что какая у нас симпатичная новенькая.

А ведь совсем недавно они не знали, как ее зовут. «Эта по химии». «Химичка». Наверное, стоит сказать спасибо, что хоть предмет запомнили. Невзрачная, незаметная, ненужная. Была когда-то. Теперь все изменилось. Любовь — красная, яркая, бурная — потоки любви лились отовсюду. Управлять ими было совсем легко. Поначалу, да, это требовало концентрации и усилий. Но кто старается, у того получается — ей ли этого не знать. Эту незамысловатую истину она давно пыталась вдолбить в тупые головы учеников. Но они не были способны понять даже это. Зато любить — о да, любить — они все оказались способны. И дети, и взрослые. И отличники, и двоечники. У каждого был запас любви и восхищения, который было так легко вытащить из них и забрать себе.

— Елена Владимировна, это вам!

Перед глазами возник огромный букет из роз. Саша Черепков, 10 «В». Главный хулиган школы, состоит на учете в полиции. Теперь наивный влюбленный мальчик, который боится вздохнуть на ее уроке. А ведь совсем недавно ей приходилось стирать с доски матерные слова, написанные его рукой.

— Спасибо, Саша. Но ты понимаешь, я не могу принимать такие подарки.

Отчаяние горящей веткой вспыхнуло в бурном пламени любви. По щелчку пальцев оно разгорелось сильнее. И сильнее. И сильнее. И вот уже голубые глаза бывшего хулигана наполняются слезами. Он разворачивается… Несется по коридору, размахивая руками и рыдая как институтка.

Что за дурацкое выражение — как институтка.

Но Черепкову подходит. Он больше не гроза всей школы, а просто влюбленный истеричный мальчик.

— Елена Владимировна, можно сегодня пересдать тест?

Большие испуганные карие глаза на худеньком личике. Лика Селиванова из 9 «А». Девочка, которая на первом уроке заявила, что химия отстой, ей не сдалась и что после девятого она уходит в колледж искусств, где ее уже готовы принять. Что ж, за последние две недели Лика ни разу не взялась за карандаш и краски. Она проходила дополнительный курс по химии. И не только она.

Интересно, что скажут родители по поводу безумного увлечения химией, вспыхнувшего в этом году. Скоро собрание, там и узнаем. Весь педсовет ей вчера пели дифирамбы. На олимпиаде все призовые места у ее учеников… Дисциплина на уроках идеальная… Самые сложные ученики исправляются на глазах… В чем ваш подход, поделитесь опытом…

Уши до сих пор краснели от директорской похвалы. Если б только захотеть… Но зачем ей этот губошлеп? Пусть прячется по углам со своей Машенькой (как будто вся школа не в курсе их отношений). Ей нужен кто-нибудь получше. И она его обязательно получит. Ведь это так просто. Достаточно только выловить нужную эмоцию.

— Здравствуйте, Елена Владимировна.

Приветствие грянуло дружно, громко, как будто отрепетировано. 10 «В». Класс, который в прошлом году довел ее до больницы. Инсульт, к счастью, не подтвердился, но они заплатили за все. За разбитые очки, за кнопки на стуле, за порнографические фотографии, намертво приклеенные к доске, за кражу денег, которые она собирала на интерактивную доску… О, к 10 «В» накопился особенно длинный счет. Совсем недавно она всерьез думала увольняться из-за них. Как работать, когда каждый ученик в классе — проблема?

Но проблем больше нет. Есть двадцать восемь пар глаз, которые смотрят с обожанием и восторгом. Ловят каждый жест, каждое движение брови. Готовы сделать все, что она скажет. Ну а если пока еще не готовы, то взмах руки, и сомнений больше нет, а есть только слово обожаемой учительницы.

— Так, кто сегодня отсутствует?

От привычки проводить перекличку пора было избавляться. Зачем тратить время зря? Ее уроки больше не прогуливали. Никто.

— Все на месте, — тихо сказала Ангелина Рыбакова. Та самая, что снимала на видео, как у нее загорелся реактив во время опыта. Рыбакова раздражала. Даже сейчас, когда она то краснела, то бледнела от желания понравиться любимой учительнице.

— Хорошо. К доске пойдет…

Руки подняли все. А первым Грымов, который в свое время разговаривал с ней исключительно матом и, если перевести его слова на нормативный язык, считал химию самым бесполезным предметом в программе. Сейчас Грымов зубрил день и ночь. С его скудными способностями только и оставалось, что зубрить.

— Рокотова.

Настя Рокотова была похожа на инопланетянку или топ-модель. Выпуклые, широко расставленные глаза, кожа, такая гладкая и прозрачная, что видны вены на шеке. Длинная, тонкая, кажется, дунешь — и переломится. Настя ходила на курсы в модельное агентство и посещала школу только по инерции. С ней пришлось возиться дольше всех. Она не была ни в кого влюблена, ничем в школе не интересовалась. Ее окружало плотное облако скуки, сквозь которое ничего не просачивалось. Ни досада на одноклассниц, ни злость, ни симпатия к самому красивому мальчику в классе. Ничего. Перекидывать на Рокотову чужие нити было бесполезно — они не цеплялись. Приходилось ждать, хоть искру, хоть проблеск, но свой собственный, чтобы сформировать из нее то, что нужно.

И она дождалась. Иванецкий, местный шутник и болтун, назвал ее Водяновой, и вокруг Насти тотчас вспыхнуло гранатовое облако удовольствия. Иванецкого она, конечно, презрительно отбрила, но это было неважно. Удовольствие есть удовольствие, и нужно было только прицепить его к химии. В тот день на уроке Настя впервые смотрела заинтересованно и ловила каждое слово как откровение. Дальше все было просто. Она стала частью единого организма, который был полностью предан-

— Я не готова, Елена Владимировна.

Она не готова. Да Боже ж ты мой.

— У меня вчера была съемка, я не успела.

Немного раскаяния, страха, вызов и очень мало любви. Собственная злость взвилась вулканической лавой, наотмашь хлестанула Настю. Вызов, раскаяние, любовь — все исчезло, уступив место страху. Она боялась, она не хотела. Бунт?

Что ж, пожалуйста. Пусть будет страх. Больше и больше, когда страх становится паникой, душит, выгрызает внутренности острыми зубами так, что тело и душа становятся одной сплошной раной, ноющей не от боли — от страха…

Ах, как это было увлекательно. Вытягивать нити ужаса, извлекать все новые и новые оттенки, плести из них сеть. И вот уже рот кривится в беззвучном крике, глаза теряют осмысленность, вот уже не человек перед тобой, а перепуганная протоплазма, у которой одна только цель — прекратить страдание во что бы то ни стало.

С всхлипом Настя кинулась к окну. Новая пластиковая фрамуга распахнулась быстро и легко. Тонкая фигурка взлетела на подоконник…

И вдруг наступила тишина. Такая, какой не может быть на земле. Ведь здесь никогда не бывает полностью тихо. Все равно где-то тикают часы, или гудит виброзвонок, или машины шуршат, или дворники орут. Но сейчас было абсолютно тихо. Застыло все: Настя на подоконнике, рванувший к ней Иваницкий, рот Рыбаковой, перекосившийся в крике, неестественно изогнутая рука Грымова. Цветное облако переплетенных нитей погасло, будто выключили огоньки на новогодней елке; повсюду висели серые бесформенные клочья. Они окутывали головы ребят плотным покровом, и постепенно, еле заметно, сползали все ниже и ниже. Словно густое серое тесто заполняло кабинет. Оно пухло, раздавалось вширь, вверх и вниз, и вот уже парты, стулья, шкафы — все скрылось в бесконечной непроглядной серости. Ничего не было слышно, ничего не было видно. Само ощущение того, что ты есть, терялось в сером тумане.

— Э…

То ли вздох, то ли стон застрял в сером облаке. Стоило, наверное, набрать побольше воздуха и крикнуть, но кричать не хотелось. Наоборот, хотелось поглубже зарыться в туман, спрятаться, исчезнуть вместе со всеми.

Потому что где-то там, в неведомой тишине, вдруг открылись серебряные глаза, которые смотрели прямо на нее.

Федор перехватил их в холле первого этажа, когда они только сняли куртки.

— Вы видели? Это же просто чума! Первоеместогарантировано!

Он был сам на себя не похож. Глаза горят, слова выскакивают из рта так быстро, что спотыкаются друг о друга. Несмотря на свой рост и размеры, Федор всегда был тихим, застенчивым на грани придурошности. Герман и не стал бы дружить ни с кем громким и вызывающим. Но сейчас Федор захлебывался от восторга, а Герман, наоборот, насторожился и испугался.

— Что мы должны были видеть?

— Ну вы даете! Вся школа в курсе, уже сто лайков, ни у кого столько нет! — Не замечая ничего вокруг, Федор что-то набирал в своем телефоне. — У Мерца только двадцать два, так что он в пролете.

— Федь, ты о чем? — Лера протянула руку, чтобы щелкнуть пальцами у него перед носом. И вовремя убрала ее за спину. Еще не хватало быть как Войцеховская.

— Видимо, он про городской конкурс видеороликов, — отчеканил Герман.

— Точно, — кивнул Федор. — Смотрите!

Он протянул Лере свой телефон. На школьном сайте последним был загружен ролик пользователя Мюмла. Лера нажала на треугольник.

Сначала появилось здание школы крупным планом.

— Наша школа.

Закадровый голос был обработан, и узнать его было невозможно.

— Место, куда тысяча людей от семи до восемнадцати лет каждый день приходят, чтобы учиться… дружить… познавать себя… искать свою дорогу в жизни…

Длинные пустые коридоры — должно быть, ролик снимали во время урока.

— Тадам!

От неожиданно громкой темы из Космической одиссеи Лера чуть не выронила телефон.

— Самое отстойное место на земле.

Илона Маратовна беззвучно орет под We don't need your edication.

— Место, где унижают.

Баскетбольный мяч с грохотом врезается в стену спортзала.

— Где могут в любой момент ударить.

Дверь кабинета отлетает в стену…

Лицо Димы, искаженное от гнева…

Рюкзак переворачивают вверх дном, на парту валятся учебники, тетради, пенал, ручки, ключи, бутылка газировки, яблоко…

— Где нигде нет безопасности и уважения к другому человеку.

Герман бьется в истерике на детской площадке.

— Где мы должны терпеть невменяемых одноклассников.

Кусок льда с неестественно медленной скоростью летит прямо в камеру.

— Где мы рискуем жизнью каждую минуту.

Лед замирает в паре сантиметров от камеры.

Лера нажала на паузу и быстро закрыла видео. Руки дрожали. Она сунула телефон обратно Федору.

— Что в этом особенного? — спокойно спросил Герман. — Ничем не примечательное видео. Музыкальное сопровождение могли бы подобрать более оригинальное и выразительное.

Он почти ее обманул. Если бы не нити обиды, которые потянулись от него, Лера решила бы, что Герману как обычно все равно.

Она сжала его руку и прошептала еле слышно:

— Я с этим разберусь, Гер…

— Но правда классно? Вы досмотрите до конца, это шедевр! Никто не знает, кто такая Мюмла, из нашего она класса или нет, но стопудово, кто-то из старших. Малышам такое не снять, — продолжал Федор с идиотской усмешкой.

Сейчас он был похож на большого щенка, добродушного и очень глупого. Восхищение било из него сверкающим фонтаном. Что было ему совсем несвойственно и очень странно.

— А Иванов прав. Это стоит посмотреть до конца, — сказал кто-то за спиной.

Лера обернулась. На скамейке сидел Горелов и зашнуровывал кроссовку.

— Оно мне надо? Тратить время на трэш…

— Уже сто пятнадцать лайков, — пробормотал Федор, не сводя сияющих глаз со своего телефона. — Сто шестнадцать.

— Разв тебе не интересно, Смирнова? — Горелов подошел ближе. — Всю школу бомбит от этого видоса, а ты не хочешь посмотреть?

Он был спокоен и как будто ждал чего-то, но Лера не была до конца уверена. Нити ожидания были слишком тонкими, невыразительными. Может, он ждет начала урока. Или Антона. Или…

— Глупо делать что-то лишь потому, что большинство находит это интересным, — сказал Герман.

— Глупо этого не делать, — резко сказал Горелов. — Можно упустить важную информацию.

Герман не мог упустить такой повод порассуждать. Под его размеренную болтовню Лера быстро нашла ролик Мюмлы на своем телефоне. Уже сто двадцать восемь лайков. Она промотала начало, включила.

До конца ролика оставалось пять минут. Так мало, когда с утра хочется поспать, а мама говорит, что через пять минут вставать. Но Мюмла за пять минут очернила всю школу. В столовой тараканы, в компьютерном классе сломанное оборудование, стулья рассыпаются под учениками, стекла из окон выпадают на головы бедных школьников. Зубрилки-отличницы ревут, чтобы заработать хорошие оценки (Аринэ), мажорки с помощью влиятельных родителей командуют директором (Литвинова, ее мама и Дима на фоне литвиновского Мерседеса), слабаки дают взятки, чтобы получить зачет (Тарусов вручает Скакалке роскошный букет). Досталось всем. Или почти всем. Кого-то в этом ролике точно не было. Войцеховской. Задорина. И еще Антона…

— Это Войцеховская, — сказала Лера уверенно.

Все сразу встало на свои места. Войцеховская помешана на видео, вечно таскается с телефоном, мечтает о славе и ненавидит всех. Она снимала Германа на площадке. Не надо быть Шерлоком Холмсом, чтобы догадаться, кто такая Мюмла.

— Я тоже так думаю, — сказал Горелов.

— Сволочь…

Он усмехнулся.

— Смешно? — вскинулась Лера. — Ты тоже в восторге от этой гадости, как остальные? Лайкнуть не забыл?

Горелов даже не разозлился. Он был по-прежнему спокоен и по-прежнему чего-то ждал.

— Я не в восторге. Тупой мерзкий ролик. Но тут другое интересно. Почему из-за него вся школа сходит с ума?

— Сто лайков — это еще не вся школа.

— Окей. Пусть не вся. Пока. Но все наши. Целый класс.

Над Гореловым по-прежнему не было ни удивления, ни негодования. Только ожидание. Как будто он думал, что Лера знает ответ.

— Допустим, сайт можно хакнуть, лайки накрутить. Но ты посмотри на него. — Он кивнул на Федора, который пересматривал ролик все с тем же выражением щенячьего восторга на широком лице. — Ему реально нравится. И всем остальным тоже.

Сайт можно хакнуть.

Точно.

И Войцеховская хакнула. Только не сайт. А людей.

Лера бежала по лестнице — не бежала, неслась. Врезалась в кого-то, пару малявок сшибла с ног. Вслед ей неслись возмущенные крики, ругань. Она не оборачивалась, не останавливалась, не извинялась. Она едва замечала, что творится вокруг.

Дура. Сто тысяч раз дура. Литвинова — пустяк, Войцеховская — вот главное чудовище. Вот кому хватит подлости поставить на колени всю школу. Мораль, уважение к личности — что там еще она говорила в своем чертовом ролике? — ничего для нее не значат. Войцеховская прочитала дневник. Она может то же самое, что и они с Литвиновой. Менять эмоции, направлять мысли. Феноменальная идиотка… Даже после драки с Литвиновой не вспомнила про Войцеховскую. Да про нее надо было думать сразу, как только увидела нити в первый раз!

Скрежеща зубами, Лера прыгала через две ступеньки. Понятно, почему. Она была так занята своими новыми волшебными возможностями, что башка полностью отключилась. Валерия Смирнова, повелительница эмоций! Еще и правила себе выдумала, курица несчастная. Любовь не трогать, чужую волю уважать. Вот бы посмеялась Войцеховская, если бы узнала. Для нее нет никаких правил. Только одно — собственная выгода.

Сегодня первой была литература. Дверь в кабинет была открыта, значит, Ларисы там еще не было. Она всегда закрывала за собой дверь. Задыхаясь, Лера влетела в класс. Зацепилась карманом кофты за дверную ручку, краешком сознания отметила характерный треск. Плевать. Тяжелый рюкзак давил на плечи, мешал. Его надо было бросить в раздевалке с Германом. Но у нее не было лишней секунды даже для такого простого действия. Нужно было что-то предпринять, и как можно скорее.

Лера остановилась в дверях, жадно глотая воздух ртом. В классе было потрясающе красиво. Все пространство искрилось обожанием и восхищением. Одноклассники — их было много, наверное, весь класс — сидели за партами и что-то делали в своих телефонах. Что делали? Одно и то же. Лайкали, репостили, писали комменты, смотрели снова и снова дурацкое видео Мюмлы, накручивая число просмотров.

Войцеховская хорошо знала, чего хочет.

Она сидела на Ларисином столе, сложив по-турецки ноги в грязных гриндерсах. Ее руки — настоящие — были широко расставлены, в правой она держала длинный карандаш и размахивала им словно дирижер. Этим хаотичным, издевательским движениям подчинялась невидимая сила, извлекавшая из ребят восхищение до последней крупицы. Никто из них не стал бы голосовать за ролик по доброй воле. Он унижал не только Германа, не только учителей. Он унижал их всех. Но доброй воли не осталось ни у кого. Мечта Войцеховской — повелевать всеми, а не группкой уродов — сбывалась на глазах.

Но это ненадолго.

Стоя у входной двери, Лера потянулась к Войцеховской. Не руками, а руками, нетерпеливо расталкивая розовые и красные нити. Схватила ее крепко за тонкое призрачное запястье и сжала так, что реальная косточка хрупнула бы. Но здесь не было косточки, а был дым, туман, призрак, что-то, что не могло существовать.

Рука Войцеховской дернулась, расплылась, просочилась сквозь пальцы Леры. Но Лера была готова. Она выцепила крепкую, графитовую нить ненависти из своих эмоций, накинула на руки Войцеховской, скрутила их в один миг, а остаток черного жгута швырнула в пространство. Он вспыхнул как уголек и с шипением растворился в красно-розовом облаке восторгов, словно таблетка в стакане воды. Но не зря. Он и подействовал как таблетка. Отрезвляющие частички черноты проникали в одного, второго, третьего. Фальшивая любовь лопалась на глазах. Тарусов оторвал недоумевающий взгляд от телефона. Голицын громко выругался. Растерянно заморгала Аринэ.

Войцеховская больше не дирижировала. Она смотрела на Леру. Шок, паника, страх, отвращение, злость. Не ожидала, Наденька?

— Сюрприз, да? — хмыкнула Лера.

— Какого хрена, Смирнова??? Откуда ты…

— Оттуда, откуда же и ты.

— Но у тебя не было файла с дневником! Это Литвинова? Она тебе скинула?

— Неа.

— Ты сперла дневник? Мы же договорились ничего не трогать! Ты первая говорила-

— Я взломала твой аккаунт вконтакте.

Это было полуправдой. Но звучало эффектнее, чем «Герман взломал».

— Убьюююю!

Войцеховская кинулась на Леру. Она была быстрой и сильной. Но Лера увидела ее намерение еще до того, как она сдвинулась с места. Всего-то нужно было вовремя шагнуть в сторону и поставить подножку. Войцеховская полетела головой в дверной проем и врезалась в живот Литвиновой.

— Эй!

Литвинова ударилась спиной о стену. Войцеховская отпрыгнула от нее.

— Смирнова взломала мой контакт и прочитала дневник!

— Я знаю, — спокойно сказала Литвинова. — И не надо так орать. На нас все смотрят.

Лера вздрогнула. Одноклассники смотрели на них раскрыв рты. Бесплатное кино. Не совсем понятное, но очень увлекательное.

— А ну пошли все!

Два взмаха невидимых рук Войцеховской, и ребята послушно вернулись к своим телефонам, источая облака обожания и восторга.

— Заканчивай с этим!

Быстрым взмахом руки Литвинова разогнала плотное красное облако рядом с собой. Войцеховская хищно усмехнулась.

— Тебя не спросила!

Она зачерпнула розовые нити, собирая их в единое целое. Лера ухватила черную неприязнь, швырнула ее в Войцеховскую, но та отбила ее розовым комком. Литвинова рассеяла еще одно облако, превратив любовь в скуку.

— Двое на одного? — ухмыльнулась Войцеховская. — Не по-пацански, девочки.

— Твой фирменный стиль, — жестко сказала Лера.

— Вам жалко, что хомячки поставят мне пару лайков?

— Твой ролик полный отстой. Ты не сможешь победить!

— Я уже победила, Ксю. Пока ты щелкала клювом и слезки лила из-за Антона, я стала звездой школы.

Литвинова хлестанула баклажановым презрением как кнутом. Войцеховская уклонилась, перехватила кончик, сплела его с алым восторгом. Презрение превратилось в восторг, поплыло к Литвиновой, раздуваясь как капюшон кобры.

— Даже не думай! — Литвинова отпихнула от себя кобру, метнула в Войцеховскую стрелу ненависти.

Лера больше не вмешивалась. Пользуясь тем, что Войцеховская поглощена Литвиновой, она распутывала красные сети вокруг Ильченко и Кузнецова. Они сидели ближе всех к ней, так было проще. Но получалось плохо: слишком медленно, неаккуратно. Красные обрывки остались висеть, новые самостоятельные эмоции, которые принадлежали бы не ей, а ребятам, никак не хотели появляться.

Но вот Кузнецов оторвался от телефона и стал тереть глаза.

— Смирнова, ты чего?

Слабенькое удивление было едва различимо над ним, но это было хоть что-то.

Что-то тяжелое ударило Леру в спину. Учебник по литературе. Пролетел через полкласса, врезался в нее, шлепнулся на пол. Кто это? Донникова со второго ряда. Она всегда плохо относилась к Лере, но сейчас ее лицо было искажено ненавистью настолько, что больше не походило на человеческое. Густой столб ненависти бил из нее как нефть, и как нефть, пачкал все, на что попадал. Все новые лица поворачивались к Лере. Кириллов. Тимченко. Голицын. Крюкова. Аринэ. Черные щупальца тянулись к ним от Донниковой, но управляла всем Войцеховская. Она легко отбивала атаки Литвиновой, тянула любовь и лайки, и она же вливала ненависть в тех, кто сидел ближе, до кого было проще дотянуться. Одна призрачная рука, две, три, четыре… Войцеховская плела сети, точнее, они плелись сами по себе, а она… она была просто передатчиком ненависти, неисчерпаемым источником злобы.

— Что уставилась, Смирнова? Нравится моя армия?

— Отпусти их! — закричала Лера.

— Чего ты опять орешь на всю школу, Смирнова? — пробухтел за спиной голос Ларисы. — Что у вас тут происходит? Литвинова? Войцеховская?

А происходило что-то страшное. Вдруг наступила тишина, какой никогда не было и не могло быть. Мир больше не был реальным. Он был тут, без сомнения — парты, стулья, доска, шкафы, окна, пол, потолок. Одноклассники. Лариса. С этим все было в порядке. А вот с ними… Они были здесь и не здесь одновременно, отделенные стеной, которой не было, в мире, о котором никто не знал. В мире абсолютной тишины и ярких, переливающихся эмоций.

— Что за фигня… — прохрипела Войцеховская.

Черноты вокруг нее поубавилось. Чернота словно обрела самостоятельность. Она больше не зависела от Войцеховской, как от Литвиновой не зависело ее презрение, а от Леры — ее решимость. Эмоции сплетали собственный узор, красивый, странный, чужой. Они приглашали… но кого? Не их.

Чье-то дыхание… Чей-то взгляд… Лера напряглась, быстро обернулась. Никого. Здесь с ней только Войцеховская и Литвинова.

— Вы слышите? — прошептала Лера.

— Тихо…

— Заткнитесь.

— Так слышите или нет?

— Да помолчи ты.

— Сама тише.

— Оно нас сейчас услышит…

— Кто оно?

— Заткнитесь вы уже!!!

Крик Войцеховской был ужасен. Узор из разноцветных нитей заколебался. Как будто ветер подул с той стороны. Ветер не просто дул. Он стучался. Колотил в тонкую ткань из переливающихся нитей. Он хотел порвать ее, проникнуть к ним. Откуда-то Лера точно знала, что если у него получится, если для него откроется хоть крошечная лазейка сюда, для них все будет кончено.

Лера заорала. Услышала, как крик подхватили девчонки.

А потом все пропало.