В больницу Лера наотрез отказалась ехать. Из-за какого синяка сидеть в травмпункте, отвечать на дурацкие вопросы, тратить время?
— Со мной все в порядке. Все в полном порядке, — повторяла она снова и снова в ответ на тревожные расспросы Тамариной.
Тамарина колебалась. В больницу ей жутко не хотелось. Она боялась, она переживала — наверняка думала о журналистах. Ух как им понравится новость о том, что мэр города сбила школьницу. Но чувство долга не молчало, заставляло делать то, что нужно. А нужно было везти пострадавшую девочку в больницу и скорее.
— Не поеду я ни в какую больницу, — снова сказала Лера. — Ну хотите, я попрыгаю на одной ноге?
Она прыгнула через сугроб, задела его ботинком, свалилась на колени. Тамарина рассмеялась.
— Верю. Хотя прыгаешь ты не очень. Но все равно просто так я вас не отпущу.
Над ней заискрило коралловое облачко радостного предвкушения.
— С меня мороженое. Или пицца. Или что хотите.
Втроем они с комфортом разместились на заднем сиденье мерседеса Тамариной. Места там хватило бы и на четверых. Белый кожаный салон, стереосистема такая, что Another one bites the dust до костей пробирает. Через люк в потолке видно, как с серого неба валится снег. Не машина — мечта.
— Может, вы нас просто домой подбросите? — спросила Литвинова/
Войцеховская энергично'двинула ее локтем. Лера в кои-то веки была с ней согласна. Есть и правда хотелось, а еда, которую хочет им купить Тамарина, точно будет аппетитнее, чем вчерашний суп в холодильнике дома.
Кафе с таинственным названием «Ночь Джоконды» было втиснуто унылой буквой Т между косметическим бутиком и ювелирным магазином. Официант бросился к Тамариной, едва она переступила порог. Здесь ее явно знали и очень уважали. Могущество ее власти распространялось и на них. Им тоже улыбались официанты, на них смотрели посетители. Их проводили к лучшему столику — у единственного окна во всю стену, с мягкими диванчиками.
В последний раз Лера была в кафе на день рождения Федора. В качестве приложения к Герману. Они весь вечер проговорили о своих компьютерных играх, а Лера разбиралась с неаппетитным салатом и куском торта, от которого попахивало скисшими сливками.
Здесь не было ни старого салата, ни тухлых сливок. Пицца на пышном тесте, пузырящийся сыр и ингредиенты с названиями, которые Лера и выговорить не могла. Креветки плавали в море зеленого салата, кофейный напиток (не проболтаться бы маме, которая не поощряет кофе), пирожные, похожие на замок индийского набоба… За Леру заказала Тамарина, потому что Лера, увидев цены в меню, решила, что она совсем не голодна и уж точно совсем не так нахальна. Но Тамарина только рассмеялась.
— Не стесняйся. В конце концов, я должна тебе моральную компенсацию. Поверь, мне пришлось бы заплатить гораздо больше в суде.
Она подмигнула Лере и придвинула к себе меню.
После третьего куска пиццы с халапеньо, от которого все полыхало во рту, Лера была готова попадать под машину каждый день, если за рулем будеть сидеть кто-то вроде Тамариной.
Оказалось, что мама Литвиновой и Тамарина были знакомы. Кто бы сомневался. Был ли в городе кто-нибудь важные и знаменитый, кого не знала бы мама Литвиновой?
Войцеховская уселась рядом с Тамариной и смотрела ей в рот. Вот какой она может быть… Тихой, примерной, заискивающей. Она очень хотела понравиться Тамариной и так искрилась подобострастием, что больно было смотреть.
— Мы тоже участвуем в вашем конкурсе, Александра Даниловна. Наш директор хочет выиграть.
— Он у вас такой инициативный, — улыбнулась Тамарина. — Не очень вас достает?
Они засмеялись.
— Еще как достает, — кивнула Лера.
— Он хочет, чтобы только отличники снимали ролики для конкурса, — сказала Войцеховская.
— А вот это полное свинство.
Они снова рассмеялись.
— Надеюсь, вы этого не допустите.
— Ни за что! — Войцеховская стукнула кулаком по столу. — Мы хотим выиграть конкурс.
— Я буду болеть за вашу школу.
— Вообще-то это нечестно, — сказала Лера.
— Почему?
— Вы же судья!
— Я всего лишь организатор. И спонсор. Так что не волнуйся, Лера. Я имею право болеть за кого угодно. А в вашей школе я проработала целых полгода. Поэтому она мне особенно дорога.
— Тогда приходите на праздничный концерт. На следующей неделе нашей школе восемьдесят лет, — сказала Войцеховская.
— Да, я знаю. Дмитрий Александрович прислал мне приглашение… Как только огласили результаты выборов.
И они опять захохотали.
Все, что говорила Тамарина, почему-то звучало смешно. С ней было очень легко. Сорок восемь минут в кафе, и Лере казалось, что она знает Тамарину всю жизнь. Она была супер. Ни с кем из взрослых (да и ровесников, чего уж там говорить) не было так интересно. Она разговаривала с ними как с ровней, без снисходительно-покровительственного тона, которым разговаривали учителя (когда не орали). Тамарина была настоящая. И очень красивая. Даже Литвинова была не такая красивая по сравнению с ней. А еще она здорово смеялась. Рядом с ней все казалось простым и решаемым.
Разобраться с одноклассниками, которые снимают твоего брата на видео и выбрасывают учебники в унитаз?
Легко.
Решить вопрос с семестровой двойкой по литературе?
Элементарно.
Вернуть браслет чудовищу из древней легенды?
Раз плюнуть.
Точно!
— Александра Даниловна, а вы можете нам еще помочь? — выпалила Лера.
Тамарина, которая вкладывала банковскую карточку в меню, улыбнулась и кивнула так, что сережки — треугольная в правом ухе и круглая в левом — энергично закачались.
— Просите, чего хотите. У меня сегодня хорошее настроение.
— Миллион долларов! — выпалила Войцеховская.
— Не настолько хорошее, — засмеялась Тамарина.
— Мы ищем одного человека, — сказала Лера. — Учительницу, которая раньше у нас работала. В школе нам дали адрес, но оказалось, что это сьемная квартира. И там она больше не живет.
— А нам очень надо ее найти, — поддержала Литвинова.
— Ничего не обещаю, но попробую. Как зовут вашу учительницу? — спросила Тамарина, поднимая телефон к уху.
Один звонок, и через девять минут настоящий адрес Коржиной был записан в телефоне Леры.
— Только подбросить вас туда не смогу, — сказала Тамарина. — Надо ехать на совещание.
Они распрощались с ней на ступеньках кафе. Легкой пружинящей походкой Тамарина сбежала вниз, села в свой мерседес. Через минуту он скрылся в потоке транспорта.
— Круто, — вздохнула Войцеховская. — Как же нам повезло, что она сбила Смирнову.
И Лера второй раз в жизни согласилась с ней.
О том, что в их городе есть Кроличий переулок, не знал никто. Ни Лера, ни Войцеховская, ни Литвинова. Маленькая улочка, всего несколько домов на самой окраине. Старые, двух-трехэтажные, с высокими окнами и облупленными стенами. Не дома, а мерзкие бородавки на белоснежном снегу. Пара кондиционеров и пластиковые рамы, встречающиеся то там, то тут, выглядели инородно, неестественно. Неудивительно, что Коржина снимала квартиру в другом месте. Удивительно, что она сюда вернулась.
— Вторая квартира на первом этаже, — сказала Войцеховская, показывая на нужный дом. — Идем.
На подъезде не было ни кодового замка, ни домофона. Только тугая деревянная дверь, которую пришлось дергать втроем. Внутри было очень много места. Слишком много. Высоченный потолок, лестница с коваными перилами. Ступеньки были выщерблены во многих местах. Подниматься надо было осторожно. Лера оступилась, ударилась бедром о перила. Ойкнула. Эхо гулко разнесло ее голос по всему подъезду.
— Тише ты! — прикрикнула Войцеховская, но, несмотря на суровый тон, Лера видела — Войцеховской страшно.
Дом выглядел угрюмым, угрожающим. Черные двери квартир подсматривали за ними сквозь неплотно закрытые веки, ступеньки грозили в любой момент провалиться под ногами, зеленые стены пугали темными подозрительными подтеками… Все было ловушкой. Все кричало об опасности.
— Давайте положим браслет на коврик, позвоним и уйдем, — шепотом сказала Литвинова.
— Масенькая Ксюсечка боися? — усмехнулась Войцеховская и долбанула рюкзаком по перилам. Грохот понесся до верхнего этажа.
— Дура.
— Зато я не бухаюсь в обморок, если вокруг нет евроремонта.
— Заткнитесь! — сказала Лера.
Их злость мешала слышать. А ведь стоит только замолчать, застыть на месте, и можно будет уловить, что думает, чувствует, переживает этот старый дом. Полный идиотизм. Дома не могут думать или переживать. Но где-то здесь были эмоции. Очень сильные. Очень… страшные.
Лера поежилась.
— Чего? Ты что-то чувствуешь? — прошептала Литвинова.
— А ты что чувствуешь?
— Жуткое местечко, девки, — сказала Войцеховская. — А я была уверена, что мой хаус самый отстойный дом в городе.
— Давайте сделаем все быстрей и пойдем отсюда, — пробормотала Лера.
Дверь второй квартиры ничем не отличалась от других. Такая же черная, потрепанная временем и жильцами. За ней, скорее всего, обычная квартира, где живет учительница химии Коржина Елена Владимировна. И нет ни одной разумной причины бояться до дрожи в коленках.
— Позвоните кто-нибудь, — сказала Литвинова.
— Не надо. — Лера показала на дверь. — Здесь открыто.
Крохотная щелка между черным деревом и зеленой штукатуркой. Чья-то забывчивость? Или приоткрытая пасть в ожидании добычи?
Лера протянула руку, чтобы постучать.
— Девчонки… Подождите… — Литвинова говорила так тихо, что Лера едва узнала ее голос. — Надо еще кое-кто вернуть… Не только браслет.
Она сосредоточенно рылась в рюкзаке.
— Свистнула что-то, принцесса? — хохотнула Войцеховская. — А говорила, что в завязке…
Войцеховская не удивлялась — она злорадствовала. Литвинова не оскорблялась — ей было стыдно.
— Вы вообще о чем? — нахмурилась Лера.
— Тебя не касается! — Литвинова наконец нашла то, что искала. — Вот. Держи.
Она сунула Лере непрозрачную пластиковую папку.
— Дай сюда!
Войцеховская выхватила у Леры папку, открыла ее и вытащила тетрадь в искрящейся черной обложке.
— Да чтоб тебя! — Она разжала руки, и тетрадь плюхнулась на грязный пол.
— Зачем ты ее взяла? — прошептала Лера.
— Я хотела показать папе…
Войцеховская хмыкнула.
— И чего? Показала?
Литвинова молчала.
— Это из-за тебя за нами тащится Хозяйка! Плевать ей на браслет. Ей эта штука нужна! — Войцеховская пнула тетрадь носком ботинка. — Какая ж ты дура, Ксю. Еще хуже Смирновой.
— Ты самая умная, ага. — Лера наклонилась и быстро подняла тетрадку. Обложка все так же приятно грела, но держать ее в руках было страшно. Как будто в любой момент оттуда могло выпрыгнуть чудовище.
— Ты тоже взяла браслет!
— Так это браслет!
— Ну и что! Я же не знала, что это такое! Думала, просто исторический документ…
— Вот лучше не думай в следующий раз! У тебя фигово получается!
— Все! Заткнитесь! — рявкнула Лера. — Спасибо, Ксю.
Литвинова, вся в красных пятнах, с причудливым узором из раздражения и раскаяния над головой, удивилась.
— За что?
— За то, что отдала дневник. Теперь давайте уже сделаем это!
Лера постучала в косяк и приоткрыла дверь еще сильнее.
— Эй, есть тут кто-нибудь? Елена Владимировна?! Мы из школы!
Тишина.
— Заходим, — скомандовала Войцеховская и втолкнула Леру внутрь.
В прихожей все было гораздо симпатичнее, чем можно было ожидать. Стены, покрашенные в спокойный персиковый, на полу ковер, палка-вешалка для одежды с короткой дубленкой.
И снова никого.
— Алло, есть кто живой? — крикнула Войцеховская.
Никто не ответил. Осторожно ступая, Лера пошла по длинному узкому коридору. Вопреки ожиданиям, под ногами ничего не скрипело. Дом мог быть сколь угодно старым, но в этой квартире ремонт делали на совесть. Первой шла кухня. Никого. Только чайная чашка на столе. Дальше небольшая комната — кровать, небрежно закинутая покрывалом, шкаф с открытыми дверцами. Казалось, здесь только что кто-то был. Был и отошел, буквально на минуту. На кухню выпить чаю… или в соседнюю комнату…
Соседняя комната была в конце коридора. Поверни назад. Сейчас. Лера даже обернулась, чтобы посмотреть, кто это сказал. Но Литвинова и Войцеховская шли за ней молча, да и голос звучал не в ушах, а в голове.
Беги.
Поздно. Рука тянется в дверной ручке, девчонки дышат в спину. Не понимают, наверное, почему она медлит. А, может быть, понимают. Они тоже читали дневник. Они тоже чувствуют…
Беги.
Дверь открылась бесшумно.
А за ней была кровь.
Кровь была повсюду. На светлом полу, на стенах, на плоском телевизоре. На ковре, на письменном столе, на диване в черную клетку. На потолке. Кровь капала с люстры, которая хрустальным осьминогом раскинула щупальца над головами. Словно кто-то могучий выплеснул в комнате бочку с краской. Только это была не краска.
Пахло сладковатой гнилью, свежеразрытой землей, какими-то духами — вон, под столом валяется изящный флакон. Странно, как мелочи отпечатывались в сознании. Опрокинутый стул. Разодранный край ковра. Крупный желтый ромб на кремовых обоях, ромб в мелкую бурую крапинку. Глаз видел сначала это. И мозг сначала отмечал лишь это. Только потом, внезапно, как будто кто-то сдернул ткань, под которой прятался ужас, стало ясно, что в комнате есть кое-что еще…
Сзади закричала Литвинова. Тонко, пронзительно, как маленький ребенок. Войцеховская молчала, но Лера шеей чувствовала ее дыхание. А, может быть, это ей только казалось, потому что ее собственное дыхание — прерывистое, напряженное — заполняло сейчас мир.
Комната была вся в ошметках плоти. Лишь отдаленно в них можно было угадать части человеческого тела: несколько пальцев на торчащей косточке, половина стопы, прядь волос с кусочком свисающей кожи, похожей на ухо… Голова лежала под столом — к счастью, затылком. Спутанные темные волосы, достаточно длинные, чтобы растянуться сеткой по полу. Они шевелились — то ли от сквозняка из открытого окна, то ли из-за игры воображения, то ли потому что творилась настоящая чертовщина и голова действительно перемещалась на ножках из волос как громадный, отвратительный паук.
Комната закружилась перед глазами. Красное, бежевое, черное как стеклышки калейдоскопа — один рисунок, второй рисунок, третий… А в центре — никуда от нее не деться — голова с волосами, расползающимися как черви…
Сзади завизжали. Топот ног, хлопанье дверей. Кажется, девчонки убежали.
Лера не могла пошевелиться. Она знала, что нужно бежать. Нельзя оставаться в квартире с растерзанным трупом. Но как бежать, если у нее больше не было ни ног, ни рук? Если от нее остались одни глаза, и все, что они могли делать — это смотреть на то, как волосы мертвой женщины колышутся от сквозняка…
— Ты чего тут застряла? Полицию ждешь?
Резкий мальчишеский голос грохотнул по ушам как барабанная дробь. Лера пошатнулась. Почувствовала, что ее крепко схватили за локоть.
— Валим отсюда, Смирнова!
Медленно, постепенно вспоминая, что это такое — двигаться, Лера повернула голову…
И увидела Горелова.