В этот момент в сухоньком старичке перед ним что-то неуловимо изменилось. Тень скользнула по морщинистому лицу, преломив свет, а в этой тени пряталось существо несоразмерное той маске, что оно носило. Как в Кинговском «Оно».
— Кто ты? — не струсил Матфей.
— Фью, — махнул рукой Егорушка, возвращая себе клоунский лик, — скучный вопрос. Да и ответствовал я уже тебе.
— Ты не человек! — уверенно покачал головой Матфей.
— А ты чаго, ксенофоб?! — картинно возмутился Егорушка. — Ну, не человек я, да. Теперь пойдешь к своим собратьям с вопросом: «Вы знаете Руса?»
Но Матфей не слушал шутовскую отповедь Егорушки. Обрывки их диалогов и детали встреч всплывали в памяти. Все пазлы складывались в одно. Это как в игре, если соберешь достаточно улик и вовремя все сопоставишь, откроется новый уровень. Вот он и открылся.
— Я сейчас вспомнил твою байку про бездомного Бога и выверт с Адамом и Евой. Бездомный Бог — это ты? — медленно выдавил Матфей, интуитивно уже чувствуя, что попал в самую точку.
Старикан хитро подмигнул.
— Ну, вот и сам дошел до чего-то, — одобрительно прокряхтел он, садясь в позу лотоса, Матфей же остался стоять, скрестив руки на груди. — Приятно же быть догадливым.
— Охренеть да, бро? Я тоже, когда услыхал, как они с Варей перетирают эту тему, прям офигел! — автоматной очередью застрочила восторженная скороговорка Сидора из кармана.
— Вы знали?! — возмутился Матфей, вспоминая намеки Вари. — Ну ладно она, — он посмотрел на девушку, которая сосредоточенно пыталась собрать волосы в косу, и, казалось, вовсе не слушает их разговор, — но вот то, что ты, Сидор, в тряпочку молчал — это капец! Там, где не надо треплешься — не заткнешь, а там, где надо — молчишь, как гнида.
— Да ты только очухался! И даже не вспомнил обо мне, кстати! — возмутился Сидор. — Когда бы я успел?! Всему свое время, бро.
И Матфей к своему стыду понял, что друг прав. Что в этой ситуации не ему предъявлять претензии.
— Догадливым человеку быть приятней, чем знающим, — встрял Егорушка.
— Да откуда тебе знать, что нам приятно, а что нет?! Ты не человек!
— Я по вам не одну диссертацию защитил за эти тысячелетия, молодой человек, — ехидно выделив конец фразы, заметил Егорушка.
— Плевать, не считово! — прорычал Матфей. Голос разума предостерегал, что хамить Богу нельзя, но, когда Матфей слушал предостережения? — Если ты не чувствуешь как человек, если у тебя нет опыта переживаний всех тех бед, которые ты обрушил на людей, то ты в нас ни черта не смыслишь.
— Я обрушил беды?! — как будто взаправду задетый за больную мозоль, вскрикнул Егорушка, подрываясь на ноги. — Да типун тебе на язык?! Я вообще в ваши дела не лез никогда! Вечно вы на меня все валите, пора бы уже самим брать за себя ответственность!
— Ответственность? Что ты знаешь про ответственность?! — Матфей подошел к Богу почти вплотную и процедил. — Разве ты не в ответе за тех, кого создал, за своих детей?! Нам нужна помощь и поддержка, а не вечное осуждение. Ты бросил нас!
— А вот и нет, не создавал я вас. С чего бы мне брать на себя такой труд и создавать нахалов вроде тебя? У меня и причиндалов таких нет, чтобы людей мастерить!
Глаза у Егорушки были черные, затягивали в себя, поглощая свет.
Матфей на какое-то мгновение потерялся в этой тьме. Ноги сделали несколько шагов назад. Очнулся он, спиной ощутив теплую, живую стену. Удивленно заморгал.
Егорушка продолжал преспокойненько стоять напротив, уставившись на свои руки.
Бог, который отбрехивается от собственных творений. Вот это уже за гранью всего. А если он не врет, то какой же он тогда Бог?
— И кто же тогда? Кто наш Бог? — прошептал он.
— Ты же анархист, Матюша, выступаешь за абсолютную свободу, — с издевочкой усмехнулся старик. — Зачем же ты жаждешь, чтобы над вами был Бог?
— Потому что мы всего только дети, заблудившиеся, потерянные дети. Нам бы указать путь — тогда бы мы имели силы найти дом и повзрослеть, — покачал головой Матфей.
— Да, дети, все мы чьи-то дети… — старик задумчиво пожевал губами, — трагедия некоторых детей в том, что им никогда не повзрослеть в глазах своих родителей, а для родителей трагедия, что дети взрослеют незаметно. Лучшее, что может сделать родитель — вовремя отпустить, дать свободу. Иначе ребенок отберет её сам, а если не отберет, то погибнут оба.
— Очень нравоучительно, — скривился Матфей, он устал стоять и медленно стал скатываться по стене, как ни странно, ему казалось, что эта стена придает ему силы, и что если он от нее отлипнет, то сломается. — Значит, вы такой добренький и типа отпустили нас?
— Нет, я из тех незрячих, у кого свободу пришлось отбирать, — вновь усаживаясь в позу лотоса, признался Бог. Матфей насмешливо подумал, что всякие там йоги сейчас бы заценили любимую позу Бога. — Я совсем такой же самолюб, как и ты. Ты вот друга своего в кармане таскаешь, а ведь он уже готов уйти и ему с тобой совсем не по пути. Он уже давно горит, но ты занят собой. Он тебе нужен, и ты не видишь, что это мучает его.
— Вы переводите стрелки. Я знаю этот прием — это называется софистика, — процедил Матфей.
Старикан ошибался, если думал, что он поведется на эту чушь с Сидором. Сидору в любом случае лучше в его кармане, чем в аду.
— Нет, я лишь даю тебе подсказку, мальчик, — Матфею показалось, что старик похлопал его по плечу, но этого не могло быть — он сидел слишком далеко.
— Почему нельзя просто сказать правду? — примирительно вздохнул Матфей.
— А ты готов услышать правду? Ты даже самую очевидную правду под своим носом отторгаешь, — заметил Бог. — Разве не лучше, чтобы ты думал, задавал мне правильные вопросы, размышлял, созревал и готовил свою собственную правду, чем отжимать мою?
— А разве сейчас в аду, когда нас нагоняет толпа зомби, все это имеет значение? Какая разница: моя, ваша — истина одна.
— Ой, ли? — захихикал Егорушка.
Матфей начинал опять кипеть — терпения на упертого деда не хватало. Он как будто пытался напиться из решета.
Когда Матфею было лет двенадцать отец жестко ударился в религию, и каждый раз в случае непослушания грозил сыну Божиим судом.
Суд Бога ничуть не пугал Матфея, даже наоборот — он мечтал оказаться на этом процессе. Он представлял, как предстанет перед Богом и в ответ на его мелкие обвинения — вынесет ему приговор: «И спросит Бог — Никем не ставший, Зачем ты жил? Что смех твой значит? Я утешал рабов уставших, — отвечу я. И Бог заплачет»[1].
Но вот он, Бог, перед Матфеем, и Матфей, как и прежде, не видит в нем своего Бога. Но и вынести этому старику приговор Матфею оказалось не по силам. Потому что Бог как абстракция и символ — это одно, а Бог, как чужеродное сознание — совсем другое.
Слишком много неизвестных в этой истории. Все как будто наизнанку. Чтобы вывернуть, нужно знать направление. Матфей же явно смотрел не туда.
Вспомнив свои сны, он решил сменить вектор и спросить про изгнание из рая и Хаос. Но старика уже рядом не было. Бог опять куда-то девался, вместо него рядом стояла Варя.
— Куда он опять испарился?!
— Его дети просят у него совета, — пожала плечами Варя. — Да и утомил ты его. Он сказал, что ты слишком туго соображаешь и для начала тебе нужно разобраться в себе, а уже потом пытаться постичь кого-то другого.
Эти упреки выжившего из ума Бога из уст Вари звучали очень обидно. Матфей раздраженно хмыкнул и, не удержавшись, зло спросил:
— Тебя это вообще не трогает? Хотя ты, наверное, все и так знаешь? Ты можешь мне внятно объяснить, что к чему?!
Варя неопределенно пожала плечами и присела рядом.
— Я знаю лишь то, что ничего не знаю.
— Но явно больше меня, — заметил Матфей.
— Это не делает меня счастливей. Мне отмерена истина, но я не буду взваливать на тебя её бремя.
— Варя, я чувствую себя слепым котенком, — доверчиво признался он, — брошенным в ров к голодным собакам. Знания — это еще и сила.
— Ты не котенок, Матфей, — уверенно прошептала она. — Ты ястреб. Мне ли резать твои крылья?
Она была очень близко. Матфей и не заметил, как так вышло, что она оказалась так близко. От этой близости дух захватило, и мысли тонули в теплом вакууме. Какие у нее удивительные глаза. От их цвета пахло сиренью. В её словах звучала завораживающая поэзия и нежность весны. Очень красиво, хоть и чушь, но Матфея опять расперло от собственной значимости. Хотелось попробовать эти слова на вкус, он уже наклонился, уже почти коснулся её слов, почувствовал их мягкость.
Отрезвила мысль, что Сидор сидит в кармане и все это слышит, и теперь будет, как минимум полвека издеваться над его ястребиными крыльями.
— Хаос, что это? Расскажи мне, — попросил он, отстраняясь.
Девушка побледнела и опустила глаза. Она поднялась и неожиданно выпалила:
— Я видела семью чертей. Хочешь посмотреть? Их детишки такие милые и играться любят.
Матфей аж поперхнулся от такого предложения.
— Что?! — только и сумел выдавить он.
В кармане хихикнул Сидор. Матфей мысленно поблагодарил друга, что он заржал своевременно, хоть раз в жизни проявив тактичность.
— Тебя, кстати, пока ты дрых, черти тащили, а перед тем, как ты проснулся — испугались зомбаков и удрали, — сообщил он. — Я б позырил на детишек.
— Как будто демонов с их рожами не хватает, — буркнул Матфей, все же поднимаясь и шагая вслед за Варей.
Девушка завела его в небольшую пещеру с подсвеченными стенами из красной глины. Он осмотрелся, но никого не заметил.
— Тут никого?
— Немного терпения — им нужно привыкнуть к нам.
Долго ждать не пришлось, скоро из норы на них уставились четыре пары любопытных глаз.
— Мы вас не обидим, — пообещала Варя.
Матфею хотелось бы, чтобы обещала она только за себя.
Сначала высунулись четыре пятачка, то ли хрюкнув, то ли проблеяв нечто, что Матфей расценил как дружелюбное приветствие, и на свет вылезли странные зверюшки, смахивающие на собак, козлов и свиней одновременно.
— Ты можешь подойти ближе, — предложила Варя, уже вовсю наглаживая самого мелкого чертика, — не бойся, они совсем не такие, как сказано в писании.
Матфей и так заметил, что они не по канону, но, тем не менее, страх засел на уровне генов, так просто не выбить. Однако выглядеть трусом не хотелось, поэтому он все же, пересилив себя, подошел поближе.
Варя стала играть с чертями в салочки. Лицо ее раскраснелось, она звонко смеялась и иногда вскрикивала. Волосы выбились из косы. Матфей невольно залюбовался ей, вовлекаясь в игру и подхватывая её беззаботную веселость.
***
Меч со свистом рассекал воздух кромсая плоть. Она с чавканьем падала на пепелище. Руки дрожали, пот и кровь заливали лицо. Демоны или то, что когда-то было демонами взяли их с драконом в плотное кольцо, которое быстро сжималось в смертельную удавку.
— Что же вы творите, братья?! — пытался достучаться до обезумевших демонов Люцифер.
Как в дурном сне. Сеча была кровавая и бессмысленная. Под ним горы изрубленных, но не поверженных. Он карабкался вверх по еще живым останкам. С копошащейся горы трупов было видно, как пал дракон. Полчище падших облепили его со всех сторон и как койоты стали грызть его тело. Дракон выл и бился отчаянно и яростно. А потом вдруг затих, и лишь жадное чавканье оглушало звенящую пустоту, образовавшуюся в душе.
— Предатели!!! — взревел Люцифер.
Ярость и боль придавали сил. Он снова и снова поднимал меч. Единственное оружие во всем мире, что способно уничтожать бессмертных. Он рубил своих братьев, тех, кто когда-то, доверившись ему, добровольно покинули Эдемос. Тех, кто хранил ему верность долгие тысячелетия. Тех, кого любил всем сердцем.
— За что?! — рыдал он.
С каждым ударом он убивал что-то в себе. А они все шли и шли. Полные пустоты и безразличия ко всему. Ими двигали лишь голод и жадность. Шли, молча, шли, чтобы разорвать и пожрать его. Как разорвали и пожрали до этого дракона. А ведь Драк предупреждал — некого было спасать, они все уже давно мертвы. Его упрямство сгубило последнего дракона.
Люцифер выдохся. Меч стал неподъемно тяжелым. Дыхания не хватало. Умереть в сражении не страшно, но умереть сраженным горько и обидно. Не так он представлял себе свой конец — не от зубов и когтей падших братьев. Скорее, он думал, что его сразит копье Михаила, или воля отца остановит сердце.
Кто-то ухватил и дернул его за ногу. Он потерял равновесие и кубарем скатился с горы трупов. Сверху на него навалились демоны, погребая под собой.
— Вот и конец, — прошептал он, продолжая, тем не менее, что есть силы махать мечем.
Пыхнуло жаром. Запах горелой плоти прошиб до слез. Он стал задыхаться под грудой загоревшихся тел. Но кто-то сверху откопал его и, выдернув из опаленной толпы, потащил куда-то, похлопывая по дымящейся спине. Он в шоке пробежал с километр. Пока к нему не вернулась осознанность. Знакомый голос с облегчением выдохнул:
— Ты все-таки пришел?! Я уже было отчаялся!
Люцифер остановился и посмотрел в сетчатые, зеленые глаза. Только у одного демона на всем свете есть такие глаза. У того самого, что он оставил здесь за главного, пока был на Земле. Вспышка радости при виде живого и разумного брата, сменилась недоверием и гневом.
— Вельзевул, — вскрикнул он и, схватив его за плечи, требовательно спросил: — Что здесь творится?!
— Потом! Надо уходить!
Вельзевул нетерпеливо дернулся из хватки Люцифера, но тот не отпустил, лишь крепче сжав пальцы. Неизвестно куда его собираются завести, вдруг это все одна сплошная ловушка?
— Я никуда с тобой не пойду, предатель! — процедил он.
Вельзевул отшатнулся, как от удара. Закрыл глаза и, качнувшись с пятки на носок, неожиданно согласился:
— Ладно, значит, они тебя загрызут, и ты станешь таким же. И все было зря.
— Что все?
— Надежда на спасение. Это все, что у нас осталось. Не будет тебя — не будет и надежды. Значит, мы надеялись зря. А это невыносимо, Люций.
— Ты, верно, ждешь, что я поверю тебе? После всего, что я только что увидел, я должен поверить, что это не твоих рук дела?
— Я уже давно ничего от тебя не жду, братец, — раздраженно парировал Вельзевул, то и дело поглядывая ему за спину. — Я только надеялся, что ты не пропил на Земле остатки здравого смысла, и выберешь более подходящее время и место для выяснения отношений.
Люцифер скрипнул зубами. Никогда прежде Вельзевул не говорил с ним в таком тоне. Никогда в его голосе не звучало столько неприязни. А еще он не смотрел ему в лицо и порядком трусил. Причина была либо в том, что он действительно врет, либо… Люцифер оглянулся себе за спину, куда неотрывно таращился Вельзевул. …Либо в том, что к ним стремительно приближались полуобгоревшие демоны. Еще пару реплик, и они договорятся до того, чтобы стать закуской.
Огненное шоу, устроенное Вельзевулом, ненадолго задержало взбесившихся демонов. Трудно обуздать ярость, Люциферу всегда было трудно себя контролировать. Но деваться некуда, пришлось усилием воли подавить гнев и заключить временное перемирие.
— Ладно! Бежим! Поговорим позже.
Они ныряли из пещеры в пещеру. О существовании многих Люцифер и не догадывался. Раньше все ходили прямыми маршрутами, а теперь точно крысы — по потайным норам.
Вельзевул затащил его в очередную пещеру. Здесь было тесно, и они сразу уперлись в тупик.
Люцифер вопросительно глянул на Вельзевула. Тот без слов открыл замаскированный люк. Лаз был небольшим, если ползти, то только на карачках, но ползти им, судя по всему, и не придется. Люцифер заметил рельсы и приделанные к ним две доски на колесиках.
— Позаимствовали идею у людей, — сухо сообщил Вельзевул, устраиваясь на доску. — Главное держись крепче, и закрой за нами люк.
Люцифер, захлопнул тяжелую дверь. Они оказались в кромешной тьме. Он на ощупь умастился на доске. И доски стремительно влетели в трубу. Люцифер пару раз катался на аттракционах, здесь был примерно тот же принцип — спуск на большой скорости под углом почти в девяносто градусов. Только без всяких там ремней безопасности и удобств для слабаков — так что зад очень скоро превращался в отбивную.
Принцип обычного лифта, адаптированного под адовы реалии. Они провалились на несколько кругов ниже — отсюда было рукой подать до центра. Люцифер, ступив на твердую почву, разминал затекшие и отбитые конечности, стараясь не выдавать желания блевануть.
— Кто придумал? — нарочито безразлично спросил он.
— Мы с Белиалом, — ответил Вельзевул, тоже не отказывая себе в удовольствии потянуться. — Неплохо держишься — обычно демонов выворачивает.
— Это хорошая идея, — потирая ушибленный зад, все же признал Люцифер. — Правда, комфорт у людей тоже можно было бы позаимствовать.
— Я голосовал: «за», — усмехнулся Вельзевул, — но для многих — это было уже чересчур по-человечески. Боялись, что такими темпами мы дойдем до того, что начнем сношаться с земными бабами.
Люцифер пропустил мимо ушей едкий намек. Сил не осталось — он едва поспевал за Вельзевулом.
В относительной безопасности адреналиновый кураж прошел, и оказалось, что огонь не делал особой разницы между ним и взбесившимися демонами. Его поджарило не меньше, чем остальных. Липкий от крови и пота, с горящими волдырями по всему телу, Люцифер был на пределе своих возможностей. Даже ускоренная регенерация не облегчала положение. Упасть замертво не давала только гордость.
Поэтому когда показался пар от горячих источников с целебными свойствами, Люцифер, не раздумывая, направился туда. В прежние времена здесь отдыхали сотни демонов, а ныне — никого.
Вода жгла нещадно, с него будто живьем сдирали кожу и наращивали новую. Но вместе с тем вода была теплой, благостной, она бодрила и возвращала силы.
Вельзевул, вопреки ожиданиям, возражать и читать нотации не стал. Наоборот, вслед за Люцифером молча скинул одежду и зашел в воду.
Вымывшись, они вылезли на сушу. И долго обсыхали, тупо глядя на пар из воды. В этот момент Люцифер впервые понял, как сильно соскучился по брату. Говорить не хотелось, вообще ничего не хотелось, а надо было.
— И что дальше? — спросил Люцифер, пытаясь отстирать рубашку, методом возюканья её туда-сюда по воде — получалось не очень хорошо.
— Вкратце, — задумчиво сообщил Вельзевул, поднимаясь и натягивая на себя одежду. — Мы сейчас вернемся за остальными, и ты выведешь нас на Землю.
Когда Люцифер шел по разоренному пепелищу, он так и планировал — найти выживших и вывести их наружу, но сейчас эта идея показалась ему подозрительной. После того, как демоны окажутся на земле, пути назад не будет — наступит апокалипсис, как сказано в писании. Люцифер же не относился к группе демонов, какими были тот же Вельзевул и Белиал — мечтающих о том, чтобы очистить землю от всего человечества. Он никогда не хотел генерального сражения и победы в нём — его ненависть так далеко не заходила.
— Ты всегда был слишком фанатичен Вельзевул, — застегивая на себе мокрую рубашку, выговорил брату свои подозрения Люцифер. — Думаешь, я стану помогать тебе устроить апокалипсис? Откуда мне знать, что ты не заодно с этими предателями? Что это не твоих рук дела?! Ты должен был править в моё отсутствие! Ты должен был сохранять здесь порядок! Я отдал тебе всю власть! И что я вижу?!
Мокрая рубашка неприятно липла к коже. Люцифер, вытащив меч из ножен, стал очищать его от крови.
— Я ничего тебе не должен! Или ты забыл, как ты передал мне свои полномочия?! — с издевкой, делая акцент на «передачу полномочий», прошипел Вельзевул. От ярости из горла вместе со словами вырывалось мушиное жужжание. Он подошел к Люциферу почти вплотную и с ненавистью продолжил. — Напоминаю: я тащу тебя с очередной попойки в баре, где ты, как всегда, упился до свинства, а ты вероломно сбросил меня в ад со словами: «Так для всех будет лучше!»! И закрыл гребаные врата! Это все! Занавес! Ты пропал больше чем на сто лет!
— И ты настолько разобиделся, что решил мне отомстить?! — Люцифер держал меч у самого горла разъяренного Вельзевула. — Что мешает убить тебя прямо сейчас?!
— Ничего не мешает, — холодно ответил Вельзевул, в нем не было страха, лишь горечь. — Вот только это не изменит того, что это все твоя вина. И перекинуть её на меня тебе не удастся, даже если ты меня сто раз убьешь.
Эта была правда. Вот только Люцифер не знал, как ему теперь быть с этой правдой. Он убрал меч в ножны и с болью спросил:
— Почему они предали меня?
— А почему ты их предал? — продолжая его боль, эхом откликнулся Вельзевул.
— Мне было больно, — через силу признался Люцифер, — я был слаб, и не мог больше быть вашим вождем. Я хотел как лучше, но я никогда не причинил бы вам вреда, а те демоны пытались загрызть меня живьем. Что с ними такое? Что здесь случилось, Вельзевул?!
Вельзевул покачал головой.
— Мы не знаем, — вздохнул он. — Сразу как ты закрыл врата, некоторые демоны стали меняться. Сначала никто не придавал значения, все думали, что они скорбят о твоем уходе. Но их становилось все больше, и они менялись все сильнее. Их личности будто стирали, оставив взамен пустоту и голод. Они не радовались и не грустили, ни плакали и не смеялись. А потом стали жрать все подряд — от чертей до демонов. Сначала мы пытались их спасти, потом изолировать, потом спрятаться от них. Но время работало против нас. Вскоре заражаться и гаснуть стали даже человеческие души, ад зачах. Из шестисот шестидесяти шести — нас осталось только шестьдесят пять.
— Этого не может быть! — из груди рвалось отчаяние и боль — он не мог потерять стольких братьев. — Это какой-то бред!
— Это бред?! — раздраженно жужжа выкрикнул Вельзевул. — Ты бросил нас ради дочери Евы в самый трудный час! Ты, который осуждал нашего отца за то, что он предпочел нам жалких людишек, сам поступил точно так же! Ты такой же, как и он!
— Заткнись! — взревел Люцифер.
Не помня себя от бешенство, он схватил Вельзевула за грудки и что есть силы ударил еще и еще раз. Очнувшись, отпустил, глядя на свои перепачканные золотистой кровью руки, сделалось стыдно и горько.
— Прости, — прошептал он, избегая смотреть на увечья брата, бросился отмывать руки.
— Очень по-человечески — агрессия, насилие и злоба, — смывая кровь с разбитого лица, процедил Вельзевул. — Ты даже вернулся не из любви к нам, не потому что мы в тебе нуждались! А потому, что девчонка позвала!
— Девчонка? — недоверчиво переспросил Люцифер, он уже и забыл о ней, казалось, что она причудилась ему. — Значит, она и вправду существует?
— Твоя дочь — да, существует, — разбитое лицо Вельзевула быстро восстанавливалось, но выглядело все равно паршиво. — Она здесь, и наш отец тоже. Несет какую-то ахинею про Хаос и конец света, по-моему, свихнулся окончательно, я ему не верю. Скорее всего, он с нами опять играет в свою любимую игру — угадайте мой промысел.
— Но ад был закрыт, — недоверчиво заметил Люцифер. — Как они сюда попали?
— Мальчишка притащил, — пожал плечами Вельзевул. — У него душа, как у твоей Софьи была, только намного сильнее и тёмная.
— Старый лис что-то задумал, — согласился с братом Люцифер, припоминая, что о том же намекал и Михаил. — Мальчишка, как всегда, лишь средство! А девочка, боюсь, и её он использует.
— Да, мальчишка силен, но вообще ничего не понимает — идет, как теленок на убой. Вспыльчивый, импульсивный на тебя похож. Кстати, твоей дочери он, кажется, нравится.
— Это поправимо, — напряженно заметил Люцифер. — А лучше избавь меня от своих предположений — она еще дитя.
— Не могу, — усмехнулся Вельзевул, — твоя человеческая реакция слишком показательна, и она меня веселит.
Люцифер поморщился, решив оставить это без комментариев.
— Моя до… — нет, пока не убедится он не будет её так называть, — эта девчонка — она здесь одна?
— Да, одна. Твоей Софьи с ней нет.
Люцифер отвернулся, чтобы Вельзевул не увидел глубины его разочарования. Осталось утешать себя тем, что дочь точно знает, где её мать. И вместе они непременно найдут её. Но сначала ему нужно было спасти остатки своего народа и обыграть Бога.
— Отсюда уже можно и долететь — заметил Люцифер, расправляя перепончатые крылья. Вельзевул согласно кивнул, блеснув прозрачными крылышками в свете грешных душ.
[1] И. Губерман афоризмы