Нечто вроде состояния фуги охватило меня. Мое сердце колотилось. Я не просто не спал. Я чувствовал себя так, будто лишился сна навсегда. Плач Элианы звал меня за собой, цепи, словно сдавившие мое сердце, требовали, чтобы я следовал за ним. С почти религиозной страстью я хотел избавить ее от страданий. Но рациональная часть моего разума, полностью бодрствующая сейчас, предупреждала меня, чтобы я не доверял тому, что слышу. Элиана не могла издавать этот звук. Может быть, и не было никакого звука. Одна половина моего разума испытывала сильное подозрение к другой половине.
Я спустился по ступенькам из моей башни в главную галерею на первом этаже и задержался, чтобы зажечь светильник на стене рядом с дверью. Плач раздавался где-то еще дальше, как будто спускаясь по главной лестнице. В коридоре никого не было.
«Прости. Я хочу пойти за тобой. Хочу удержать тебя. Но не могу. Ты не можешь быть здесь. Но я хотел бы, чтобы ты была здесь. Трон Святой, как я этого хочу».
На этот раз я не позволил себе заблудиться. Дрожащими руками я зажег другие фонари по пути в вестибюль. Я прошел мимо дверей в комнаты Катрин и Зандера, но потом вернулся. Послушав эхо рыданий в коридоре еще мгновение, я постучал в двери и позвал своих детей.
Плач прекратился. Наступила тишина. Из своей комнаты вышла Катрин, удивленная, но полностью одетая и бодрствующая. Через несколько секунд вышел и Зандер, он выглядел как будто только что проснулся. Сегодня он вернулся в Мальвейль поздно ночью, и я не слышал, как он пришел.
— Что случилось, отец? — спросила Катрин.
— Кто-нибудь из вас слышал что-то необычное сегодня ночью?
Катрин покачала головой, а Зандер сказал:
— Я спал.
— Или в любую другую ночь с тех пор, как вы здесь?
— Нет.
— Что случилось? — снова спросила Катрин.
— Возможно, ничего.
— Но, возможно, в дом кто-то проник.
— Может быть, — я так не думал. Но все же это объяснение выглядело более разумным, чем призрак. По крайней мере, я не лгал им.
— Давайте проверим, — сказала Катрин. Зандер вздохнул, но кивнул.
Я попросил их подождать и прислушаться. Но в доме была тишина.
«Почему ты не говоришь с детьми, Элиана?»
Мы обошли дом, зажигая по пути свет. На это ушло больше часа, и даже за это время мы никак не могли осмотреть все комнаты и места, где, вероятно, мог прятаться нарушитель. Наш обход был чем-то вроде соблюдения формальности. Я не думал, что мы найдем в доме какое-либо живое существо. Мои дети, наверное, считали, что мы вообще ничего не найдем, но, по крайней мере, Катрин не исключала вероятность, что в дом мог кто-то проникнуть.
Одно место мы смогли осветить лишь фонарями, которые принесли с собой — это Старая Башня. Зрелище в ней оказалось таким же странным и пугающим для Катрин и Зандера, каким оно было для меня. Сквозняк откуда-то снизу овеивал холодом наши лица. По молчаливому согласию мы лишь заглянули за дверь в башню, а потом ушли. Никто не стал бы здесь прятаться. Это было ясно, даже если мы не могли точно обосновать почему.
В доме не было никого кроме нас. Мы погасили фонари и вернулись в галерею, снова погрузив Мальвейль во мрак.
— Что ж, это было интересно, — сказал Зандер, когда мы подошли к двери его комнаты. Он пожелал нам доброй ночи и закрыл за собой дверь.
— Ты можешь описать, что ты слышал? — спросила Катрин.
— Не очень, — уклончиво сказал я. — Должно быть, это ветер разбудил меня.
Это был слабый ответ, и она это знала.
— Часто это с тобой бывает?
Это уже было похоже на начало допроса.
— Нет, — ответил я. — Лишь раз или два. Вероятно, это потому, что я сплю наверху в башне.
«Она не поверит, если ты будешь отрицать».
— Может быть, — она внимательно смотрела на меня, ее голос был уклончивым.
Мы расстались. Я направился к двери в свою башню, но не стал подниматься по ступенькам, а подождал, пока не убедился, что Катрин снова легла спать. После этого я вернулся в галерею и оставил зажженным только один фонарь, у входа в башню. Не думая о причинах, я решил, что должен погрузиться в объятия тьмы и одиночества. Я медленно шел по галерее и ждал. Я надеялся и в то же время боялся. Я двигался тихо, особенно стараясь не производить шума, когда проходил мимо двери Катрин. Я хотел, чтобы у невероятного были свидетели. Теперь я понял, что это невозможно, и не хотел свидетелей своему поведению, которое не мог просто так объяснить.
Плач начался снова, когда я дошел до большой лестницы. И на этот раз я не сопротивлялся его зову. Я спустился и последовал за звуком в библиотеку. И когда я вошел туда, то увидел Элиану. Она сидела у окна, склонившись и закрывая руками лицо. Тусклые лучи Люктуса падали на нее, но их свет будто не освещал ее. Она была мерцающе-бледной, серое воплощение скорби.
Порыв ветра ударил в окно, резкий и внезапный, словно крик. Я вздрогнул и оглянулся. Деревья на улице задрожали, будто в страхе, и снова затихли.
— Элиана, — позвал я. Она встала с кресла, и я увидел, как она прошла через другой выход из библиотеки. Она исчезла, пройдя сквозь закрытую дверь.
Я последовал за ней.
Сначала Элиана оставалась далеко от меня, она виднелась за следующим углом или в дальнем конце коридора. Потом она начала заходить в комнаты, которые Леонель наполнил своим безумием. Она тихо останавливалась перед грудами хлама и смотрела на них с тоской и отчаянием. Ее рыдания превратились в сдавленные стоны. Я тогда тоже останавливался, боясь, что если подойду ближе, то она исчезнет.
Но пока я держался на некотором расстоянии от нее, она оставалась передо мной. Она была такой, как я помнил ее, только призрачно-серой. Движения ее были медленными и грациозными, словно она была под водой. Она была в той самой ночной рубашкой, в которой я видел ее призрак в Мальвейле в первый раз. Тогда я думал, что это сон. Но сейчас было иначе. Мир вокруг меня был вполне реальным. Я не спал, и до болезненности осознавал это.
Я смотрел на нее, и боль разрывала мою грудь. Я не понимал ничего, но принял без сомнений, что вижу мою умершую жену, и что ее терзает какое-то горе.
— Элиана…
Мой сдавленный шепот был едва слышен за ее рыданиями.
Она не задерживалась надолго ни в одной комнате. Она двигалась между кучами старых вещей, словно пытаясь разгадать некую скрытую тайну, и после шла дальше. Я следовал за ней.
С каждой новой комнатой ее страдания были заметны все сильнее, и я кричал, звал ее, умолял позволить мне утешить ее. Она не отвечала, и словно стала двигаться быстрее. В ее плаче звучало отчаяние. Казалось, она искала что-то очень важное, что не могла найти при жизни, и смерть будто была готова настигнуть ее снова.
Мы дошли до Старой Башни. Элиана остановилась перед дверью. Она склонила голову, ее тело содрогалось от рыданий, а руки сжались в кулаки. Потом она прошла сквозь закрытую дверь. Я бросился вперед и схватил за железное кольцо двери. Но прежде чем я успел открыть ее, из башни раздался вопль Элианы. Долгий, пронзительный, это был крик ужаса и отчаяния. Он звучал громче, и громче, и громче, пока я тоже не начал кричать.
Внезапно крик оборвался, словно обрубленный клинком.
Наступила тишина. Я знал, что искать Элиану уже бессмысленно. Она исчезла. Я прислонился к двери, соскользнул на пол и сжался в комок. Настала моя очередь плакать.
Следующим вечером я посетил церковную службу в Соборе Беспощадной Веры. Мне необходимо было укрепить свою веру. Я сидел в отдельной губернаторской ложе, рядом с Адрианной Вейсс. Ложа находилась у одной из огромных колонн у пересечения поперечного нефа собора, ниже уровня кардинальской кафедры. Там лорд-губернатор был на виду и при этом сохранял некую толику уединения. Все прихожане могли видеть меня, но никто, кроме Адрианны, не мог меня слышать.
Мы с ней поговорили перед началом службы, но мой разум был занят иными мыслями. Я едва осознавал, что говорил, продолжая смотреть на алтарь. Башня из мрамора и обсидиана возвышалась над приделом собора на шестьдесят футов. Огромный череп из золота и бронзы взирал с ее вершины на прихожан, расправив крылья под стрельчатыми арками. Это зрелище напоминало о Суде Небесном, о том, что Император видел все. Он защищал верующих, но согрешить перед Ним означало навлечь Его праведный гнев и кару.
Хотя я нуждался в поддержке и помощи Имперского Кредо, я не знал, в какой форме эта помощь может быть выражена. Мне нужно было знать, что делать. Но я не хотел услышать ответ, означавший, что Элиана исчезла навсегда.
— Мейсон, — мягко сказала Вейсс.