Я подошла к двери и позвала Кароффа. Он не пришел. Я заглянула в обеденный зал, пытаясь найти кого-то из слуг. Я слышала, как они работали в доме. Я хотела, чтобы кто-то был со мной. Я надеялась, что это придаст мне сил выйти из дома.
Я не могла найти их. Их далекие голоса были ложью. Я не верю, что слуги действительно здесь. Они тоже покинули меня. Они лишь притворяются, что по-прежнему здесь.
Я одна. Наверное, в действительности, я всегда была одна.
Я открыла дверь и встала на пороге. Я не могла идти дальше. Я попыталась поднять ногу и сделать хотя бы один шаг. Но не смогла. Словно адамантиевые цепи удерживали меня на месте.
День был ветреным. Мертвые деревья у дома раскачивались, словно кивая мне. Они будто издевались надо мной.
Среди деревьев и внизу на холме были видны силуэты. Они были смутными, едва различимыми. Те, что среди деревьев, не двигались, скрываясь за стволами. Они смотрели на меня. Они были серыми и пустыми. Их глаза были темными, но если бы я подошла достаточно близко, чтобы посмотреть в их глаза, то смотрела бы в глазницы пустых черепов. Они были лишь пустыми оболочками, были здесь, но не здесь, ходячая ложь, как и слуги в доме.
Или, может быть, нет. Возможно, они были более реальны. Возможно, они и были правдой. Слуги лишь хотели, чтобы я думала, будто они в доме.
Силуэты на дороге к дому было труднее разглядеть. Они бесцельно двигались туда-сюда, туда-сюда. Они были здесь в ловушке, как и я.
Ветер становился сильнее. Мне хотелось вернуться в дом. Дом победил. Я сдалась. Я больше не хотела видеть эти силуэты.
Мальвейль не отпустил меня. Он преподал мне урок. Я должна была быть наказана за свое непослушание. Я до ужаса боялась в завываниях ветра услышать голос. Мне нужно было закрыть дверь, прежде чем ветер начал говорить.
Я не могла зажать уши. Я не могла закрыть глаза.
Краем глаза я заметила движение. Я смотрела прямо вперед. Я не должна была поворачивать голову. Я не должна была видеть.
Ветер обрел голос. Он дул из-под земли. Из открытых пастей шахт. Они были гигантскими ртами чего-то чудовищно огромного.
Я услышала первые ноты ужасного хора.
Я завопила. Завопила, чтобы заглушить эти голоса. Я не могла их заглушить, но Мальвейль, наверное, был удовлетворен моим ужасом. Он отпустил меня, и наконец я смогла зажмурить глаза, и смогла снова двигаться. Я бросилась в дом и захлопнула дверь.
Какое-то время я стояла, дрожа, в вестибюле. Голоса скреблись в дверь. Когда я пошла в обеденный зал, они последовали за мной, пытаясь прорваться в окна. Оконные рамы задрожали от их силы, и ужасный хор пел где-то на грани моего слуха. Если бы кто-то был со мной, то слышал бы лишь завывания ветра.
Но со мной никого не было. Никого и никогда.
Я бродила по дому, бесцельно, как те силуэты на холме. Когда я слышала голоса пустых оболочек, притворявшихся слугами, то спешила уйти в другую сторону. Я была сыта по горло иллюзиями и смертельно напугана.
Я шла по комнатам, полным хлама. После всей проделанной работы ни одна груда мусора, казалось, не стала меньше с тех пор, как я впервые пришла в дом.
Конечно, они не стали меньше. Все это было лишь иллюзией.
Но теперь было и нечто иное. Теперь, когда я останавливалась у кучи хлама, я легко находила записи и дневники прежних обитателей дома. Я была пленницей, как и они. Для меня здесь больше не было тайн.
Нет. Это не так. В Мальвейле всегда будут тайны. И сколько бы откровений я не нашла, сколько бы секретов не узнала, еще больше их останется тайной. Я читаю дневники и письма, все эти записи отчаявшихся людей, которые я нашла. Я больше не пытаюсь написать историю семьи. Я живу в ее проклятье. Но я читаю, ибо что еще мне остается делать?
Одна из тайн — это загадочный человек, который пытается поджечь дом. Поколение за поколением губернаторы из рода Штроков видят этого поджигателя, иногда он бывает мужчиной, иногда женщиной. Пожар, который он пытается разжечь, всегда оказывается иллюзией. Он исчезает вместе с поджигателем. Губернаторы чувствуют себя обманутыми им, и никогда не могут разглядеть лицо поджигателя. Они всегда пытаются преследовать его, а он всегда убегает. И его лицо остается тайной. Если кто-то из них и смог узнать, что это за человек, они не написали об этом. По крайней мере, этого нет в том изобилии мрачных записей, которые открыл мне Мальвейль.
Довольно этих ужасных историй. Довольно мучений, насылаемых Мальвейлем. Я должна оборвать ниточки, за которые он меня дергает. Довольно всего этого. Я попытаюсь что-то сделать, чтобы спровоцировать кризис. Я подожду, пока фальшивое присутствие слуг прекратится, и тогда буду действовать.
Я не смогла.
И теперь я тоже видела поджигателя.
Я видела и другое. Худшее.
Я начала отбрасывать свое прошлое несколько дней назад. Теперь пришла пора закончить эту работу. Теперь я понимаю это лучше. Прошлое ужасно. Оно опасно для всего, что мне еще может быть дорого. Я должна похоронить его.
Но это захоронение прошлого может никогда не прекратиться. Оно не желает упокоиться, поднимается из могилы. Его голод вечен.
Перед рассветом я ответила на зов Старой Башни. Я сопротивлялась, как могла. И до конца не понимала, что сопротивляюсь. Бессознательный страх не позволял приблизиться к ней.
Но я пошла. Я спустилась туда.
Я узнала кое-что новое. Оказывается, возможно чувствовать новое предназначение, и испытывать при этом величайшее отчаяние.
Я узнала слишком много.
Я видела.
Я знаю, Мейсон. Я видела, и я знаю.
Это должно быть твоим бременем. Я больше не могу нести его.
Словно издалека я наблюдал, как машинально выполняю дневные дела. Мое тело присутствовало на совете. Мой дух был далеко, запертый в тайнике в шпиле Силлинга. А мой разум метался между ними, мучительно раздумывая о значении того, что я видел, и что может произойти дальше. Сколько еще времени пройдет, прежде чем Вет Монфор обнаружит вскрытое окно и сломанный замок на сундуке? Она догадается, что мои агенты — или я сам — были там. И она поймет, что мне известно о том, что у нее есть.
«И скоро она должна будет действовать. Я бы на ее месте действовал».
«Как действовал?»
Это была единственная причина, по которой я обращал хоть какое-то внимание на то, что происходило на заседании. Я избегал смотреть прямо на Монфор, но старался незаметно наблюдать за ее действиями и действиями ее союзников. Я пытался предугадать их намерения. Я искал знамения, которые помогли бы мне понять, когда и как разразится буря.
Но к концу заседания я знал не больше, чем в начале.
Предпринимались действия, чтобы всячески задержать подготовку отчетов о производстве сельскохозяйственной продукции. Эта сторона войны казалась теперь лишь отвлекающим маневром. Если Монфор уничтожит меня, то кампании против коррупции придет конец. Я не верил, что Зандер продолжит мою борьбу, или что Катрин побудит его бороться. Обещания, которые мы дали друг другу, теперь казались пустыми. Мне все время приходилось подавлять сомнения, что я говорю со своими настоящими детьми.
Я был уверен, что Монфор смотрит на нашу схватку таким же образом. Если она борется за сохранение своей криминальной империи, то только ради большей цели — уничтожения Штроков.
Я резко высказался против задержек, хотя едва обращал внимание на свои слова. Монфор в течение всего заседания сохраняла полное спокойствие. Она не выглядела человеком, вынужденным предпринимать опрометчивые действия.
«Я ошибался. Она наверняка узнала, что мы были там — и это ничуть ее не взволновало. Следующий ход за ней, и она это знает».
Когда заседание окончилось, я был преисполнен еще большим ужасом.
Выйдя из Зала Совета, я велел Белзек подождать, и пересек площадь, направляясь к собору. Войдя в собор, я остановился, глядя на огромный неф и величественные своды. Я был один в гигантском пространстве святого места.
«Поговори с Кальвеном. Ты должен. Нельзя больше медлить».
Но я медлил. Император не даровал мне духовной силы, чтобы найти моего друга и поговорить с ним. Я позволил страху убедить меня отложить этот разговор.