«Это не была Элиана…»
«Но она была такой настоящей…»
«Это не она. Не она. Не она».
Кожа сдиралась под ногтями моих аугметических пальцев. Боль была искуплением, но этой боли было недостаточно.
«Оно было похоже на нее из-за моих воспоминаний о ней. Оно взяло ее из моего разума. Это мой грех, не ее. Ее здесь не было».
Мальвейль пытался заставить меня бояться ее. Пытался разлучить нас. Я должен был видеть в этом надежду. Это нападение должно было придать мне решимости. Оно означало, что я был угрозой, что я действительно мог сделать что-то для Элианы.
И оно почти сработало. Когда я пытался думать об Элиане, все, что я мог представить — как ее тело превращается в бесформенную массу голодной плоти, обволакивавшей меня. Лишь чувство стыда не позволило мне окончательно поддаться ужасу. Мальвейль перестарался. В отчаянии, охватившем меня, был осколок надежды. Я пылал от презрения к себе. Я хотел предать свое тело пламени, очистить свой грех и свою слабость, обратить в пепел мерзость, которой я стал. Я был уверен, что именно этого и хотел Мальвейль. Но моя ненависть к себе не позволила мне окончательно утонуть в кошмаре.
Я должен быть наказан за этот грех. Не она.
Я все еще верил в нее. В то, что смогу спасти ее. Более чем когда-либо, ее спасение станет моим. Единственный способ, которым я смогу смыть с себя этот позор — исполнить мою клятву ей.
Моя левая рука дрожала. Боль пронзала ее от запястья до плеча. Рука превратилась в массу ран, синяков и крови. Мои бедра тоже кровоточили. Мое тело было осквернено. Я думал, что никогда уже не смогу очистить его. Моя душа тоже была изранена.
Но не убита. Война еще не закончена. Я не сдамся. Я сумею победить этот дом.
Я оставался в своей комнате, наблюдая из окна, пока не увидел, как Катрин и Зандер вышли из дома. Я не мог встречаться с ними сейчас. Я не мог доверять им. Я не мог доверять себе. Если они настоящие, то Ривас предупредит их, чтобы они ушли из Мальвейля, и тогда, милостью Императора, они будут в безопасности.
«Как Адрианна? Как Тервин?»
Если они самозванцы, я не хочу иметь дела с их ложью.
Ривас сдержит свое обещание. В этом я не сомневался. Он придет сегодня, и мы сразимся с Мальвейлем. А тем временем я подготовлю поле боя, насколько смогу.
Я оделся, словно собираясь идти на заседание Совета. Длинный мундир губернатора скрыл кровь, просачивавшуюся сквозь мою рубашку. Когда я спустился в вестибюль, там меня ждал Карофф.
— Мне распорядиться, чтобы Белзек отвезла вас к Залу Совета, мой лорд? — спросил он.
— Нет, — сказал я. — Сегодня мне не понадобится ее служба. И твоя тоже. Я хочу остаться один. Все остальные должны покинуть дом.
— До вечера, мой лорд?
— До моих дальнейших распоряжений. Никто не должен входить в Мальвейль, пока я не прикажу.
Старый управляющий нахмурился и обеспокоенно посмотрел на меня.
— Со всем уважением, мой лорд, и с глубокими извинениями, но я очень прошу вас пересмотреть это решение.
— Твои опасения приняты во внимание, Карофф, но мое решение окончательное. Такова моя воля. Пожалуйста, распорядись, чтобы это было выполнено немедленно.
Он не двинулся с места. Должно быть, ему было очень нелегко сопротивляться привычке к немедленному повиновению.
— Я не выполнил бы свой долг перед вами, мой лорд, если бы настоятельно не просил вас передумать. Дело в том, что… — он не сразу подобрал слова, — я полагаю, вам опасно оставаться здесь.
— Я знаю, — тихо сказал я. — Именно поэтому я хочу, чтобы ты и все остальные ушли из дома.
— Мой лорд, пожалуйста, не требуйте этого от меня. Я видел, что ожидает на этом пути. Я не хочу потерять еще одного лорда Штрока.
«Сколько их ты уже потерял?». Эта мысль поразила меня, вызвав подозрительность. "Не одного Леонеля? Сколько же ты здесь служишь управляющим? Я видел тебя ночью. Или ты ходил по этим залам с самого начала? Ты всегда притворялся, что служишь нам, а был верен лишь Мальвейлю?"
— Я делаю то, что велит долг, — сказал я более твердым голосом. — И от тебя ожидаю того же.
— Во имя этого долга я остаюсь здесь, мой лорд.
Я шагнул к нему.
— Уходи, — сказал я. — Немедленно. Или я буду знать, что ты не тот, за кого себя выдаешь.
Он увидел угрозу насилия в моих глазах и попятился.
— Да, мой лорд.
Я бы выхватил свой меч, если бы он был при мне. Нежелание Кароффа уходить насторожило меня. Я оставался в вестибюле, наблюдая, как слуги уходят, пока не убедился, что все они вышли из дома. После этого я последовал за ними на улицу, чтобы пронаблюдать, как они уходят. Они шли по подъездной аллее и были совсем не похожи на призраков. Они были четко видны в дневном свете, в них не было никакой расплывчатости. Впервые за много дней небо было ясным, и скупые солнечные лучи освещали земли Мальвейля. Все линии окружающего мира казались твердыми — и хрупкими. Нельзя было доверять даже тому, что являлось реальным. Его прочность была иллюзорной, его стабильность — лишь временной.
Слуги, кажется, не были призраками. Кажется. Я не мог доверять никому, кто был связан с этим домом. Подождав, пока последние слуги скроются из вида, я вернулся в дом и запер двери.
В своей комнате я взял дневник Элианы, и принес его в библиотеку. Осталось дочитать лишь несколько его страниц, но они были заполнены настолько неразборчивыми безумными каракулями, что на расшифровку последних мыслей Элианы могли уйти многие часы. Однако эта задача казалась мне необходимой частью подготовки к бою. Если на этих страницах можно было найти хоть один намек на природу скверны Мальвейля, я должен был его найти. Я боялся того, что ждало меня в конце дневника. Я боялся этого преддверия к самоубийству Элианы. Но моим долгом было дочитать его до конца.
Я сел у окна и начал вылавливать последние слова моей жены из дебрей безумия.
Я в последний раз обошла Мальвейль. Мне было приказано это сделать? Может быть. Я не знаю. Теперь я не знаю, какие из моих мыслей действительно мои.
Писать мелкими буквами. Эти слишком большие. Писать их вполовину меньше. Еще вполовину. Теперь так? Да. Ужать мысли насколько возможно. Может быть, тогда они будут моими.
Моими ради чего?
Мое наследие. Да. Оно еще есть у меня. Я все же нечто большее, чем лишь приток в реке проклятия Штроков.
Я ходила по Мальвейлю. Я видела. Я снова была в Старой Башне. О, я действительно видела.
Я хочу, чтобы ты прочитал это, Мейсон. Я надеюсь, что ты это прочитаешь. Я хочу кое-что рассказать тебе. Ты думаешь, что так много знаешь о долге. Ты считаешь, что есть разница между долгом и рабством? Я уверена, ты так считаешь. Может быть, и есть. Разница между рабом и дураком.
Что насчет судьбы? Ты любил говорить о предназначении Штроков. Их предназначение — их долг. Их долг — их предназначение. Пустые слова и пустые мысли. Лишь жесты. Бессмысленно.
Все бессмысленно.
Нельзя было бросать меня там, где все пусты, где в действительности их нет, и меня нет тоже. Наша плоть скрывает пустоту, и то лишь ненадолго.
Вот что я скажу насчет судьбы, Мейсон. Я знаю, ты читаешь это. Судьба бессмысленна. В этом ее значение. Она уничтожает все надежды и мечты. Ибо они — проклятия, которым мы подвергаем себя, чтобы страдать, пока они горят.
Все бессмысленно. Все тщетно.