«Через детей. Как же еще? Что еще у меня осталось?»
Ничего. Элиана погибла. Мои самые близкие друзья погибли. Если и была еще возможность нанести поражение Монфорам и вернуть честь Солусу, я не знал, как это возможно сделать. Впрочем, мне уже было все равно. Я снова уступил поле боя врагу. Еще одна неудача. Еще одно поражение. Еще один позор.
Я подумал, не распространялось ли влияние Мальвейля на Клострум. Дом имел власть над судьбами Штроков с тех пор, как мы поселились в нем. Может быть, он всегда управлял нами. Может быть, даже у Девриса не было выбора, и с самого рождения он был обречен на проклятье, как и все последующие поколения. А я был так далеко, не зная ничего о событиях, происходивших на Солусе. И все же меня вернули сюда, с такой фатальной неизбежностью, словно я был прикован цепями к Мальвейлю все это время.
Может быть, это дом решил, что должно случиться на Клоструме. Может быть, он был настолько могуществен.
Я не мог бороться с такой неодолимой силой.
Я должен был бежать. Перед такой непобедимой злой волей бегство казалось единственным разумным решением.
«Куда бежать? Он найдет меня повсюду на Солусе. Если он смог найти меня на Клоструме…»
Я не мог сдаться. Я признал, что Монфор удалось победить меня, потому что я больше не мог выиграть этот бой. Это было лишь отвлечение, которое Мальвейль использовал как часть своей паутины мучений, которую он создал для меня. Нужно было спасти Солус и низвергнуть Вет Монфор. Мой долг не был выполнен, даже если события, создавшие этот долг, были срежиссированы Мальвейлем. Борьба против Монфоров могла состояться лишь по ту сторону битвы с Мальвейлем, и я пока не мог представить такой перспективы.
Но я буду сражаться. Мальвейль еще не все отобрал у меня. Даже если бегство еще было бы возможно, я должен сражаться до последнего.
Еще оставались мои дети. Бегство не спасет их. А я должен их спасти. Это все, что мне оставалось.
Я продолжал шагать вперед-назад по коридору между дверями их спален. Я не знал, как сражаться. Не знал, кого спасать. Была вероятность, что если эта женщина и этот мужчина, спавшие за этими дверями, реальны, то они могут быть моими детьми. Но если нет? Если они — воплощенная ложь, тогда настоящие Катрин и Зандер были где-то здесь. Я видел их. Мальвейль удерживал их.
Я должен найти их и спасти. Это было искупление, которое мне еще оставалось. И если я умру, пытаясь это сделать, по крайней мере, это будет смерть с честью.
Но дети могут быть и способом, которым Мальвейль будет мучить меня. Он уже угрожал им. И на этом он не остановится.
И я не мог ударить первым. Я должен был ждать, пока враг нападет. Тогда я смогу нанести ответный удар. В последний раз.
Это будет конец, так или иначе. Если я проиграю, в моей душе не останется ничего, с чем мог бы играть Мальвейль.
Вперед-назад. Задерживаюсь у дверей, думаю о том, чтобы постучать, предупредить, что опасность надвигается, и мы должны бороться. Но потом отхожу прочь, охваченный злой подозрительностью.
Вперед-назад. Бесконечные часы ночи. Бесконечная тьма.
И тогда, словно я знал, что так и будет, я услышал голоса. Тонкие голоса. Голоса детей. Голос маленького мальчика, плакавшего в страхе, и маленькой девочки, которую внезапно покинули родители.
«Отец!»
Дети звали меня из коридора, ведущего в другое крыло дома. Я едва мог разглядеть их. Это были Катрин и Зандер, какими я знал их. Дети, которых я вернулся защищать. Я позвал их, но они не слышали меня. Они смотрели в другую сторону, протягивали руки и шли во тьму, в дальний конец коридора.
«Отец! Отец! Где ты?»
— Катрин! — закричал я. — Зандер!
Я бросился к ним. Но как только я начал бежать, свет померк. Фонари на стенах потускнели до слабого оранжевого света, словно затухающие угли. Тени в дальнем конце коридора превратились в абсолютную тьму. Они тянулись длинными когтистыми руками по стенам и потолку, гася свет, пытаясь схватить моих детей.
Я снова позвал детей, но они не слышали меня. Они не могли, потому что дом снова ожил. Он стонал. Он рычал. Камни говорили гулким скрежещущим шепотом. Камнебетон грохотал, словно гром. Двери в коридоре содрогались под тяжелыми ударами, едва сдерживая пытавшихся прорваться в них тварей.
— Стойте! — кричал я. — Посмотрите на меня!
Они не обернулись. Они не слышали меня, но я слышал каждое их слово. Они умоляли отца отозваться.
— Отец, я говорила, что здесь призраки! — плакала Катрин.
— Призраки! Приииизраки! — хныкал маленький Зандер, держась за пояс старшей сестры.
Двери содрогались от ударов рядом с ними. Катрин остановилась у одной двери.
— Отец? — она со страхом посмотрела на дверь. — Он может быть там, — сказала она Зандеру.
— Я не хочу туда! Я не хочу туда!
Я бросился мимо главной лестницы. Теперь я был в том же крыле дома, что и дети. Но почему-то я бежал так медленно, будто находился под водой.
— Не открывайте эту дверь! — закричал я. — Катрин! Зандер! Слушайте! Я здесь!
— Пожалуйста, не надо! — рыдал Зандер.
— Мы должны, — сказала Катрин. Она всегда была более смелой. Более сильной. Она знала, что если они не найдут меня в коридорах, значит, я должен быть за этой дверью.
Она потянулась к ручке двери.
«Трон Святой, пусть она будет заперта!»
Дверь распахнулась от одного прикосновения Катрин.
Моя дочь смотрела в дверной проем.
— Отец…? — произнесла она.
Зандер поднял взгляд.
— Это он?
Они закричали. Мои дети вопили в отчаянном, невыносимом ужасе.
Я был в двух шагах от них, когда что-то с рычанием втащило их в комнату.
Дверь захлопнулась.
— НЕТ! — завопил я.
Со всей силой моей любви к семье и ненависти к Мальвейлю, я врезался в дверь бионическим плечом и вышиб ее. Я ворвался через порог комнаты.
Я оказался в некоей палате в медицинском центре. Здесь сильно пахло дезинфицирующим средством, но не настолько сильно, чтобы полностью заглушить зловоние смерти. Это было большое помещение с множеством коек, на них лежало много маленьких силуэтов. Было тихо для места, в котором так много детей.
У постели в центре палаты стояли два человека, оба в клювастых медицинских масках, скрывавших лица. На одном была униформа медработника, другой был облачен в одеяния члена Правящего Совета.