Но я не двигался. Лишь повторившийся стук заставил меня прийти в движение. Очень медленно я повернулся и, шатаясь, направился к двери. Глупые, едва сформировавшиеся мысли кружились в моем разуме.
«Я измазан в крови. Надо отмыться. Они увидят и догадаются. Что если это Штаваак?»
«Какая разница».
Ничего не имело значения. Больше ничего. К чему прятаться? Я заслужил осуждение. Сейчас я буду рад любому человеку. Это будет воистину милость.
Я открыл дверь, и обнаружил, что на пороге стоит Вет Монфор.
Она была одна. Должно быть, она оставила машину и водителя у ворот поместья.
Я понял, что еще способен удивляться. Я был так изумлен, что отреагировал на ее появление с яростью, словно еще вел бой.
— Что вы здесь делаете? — спросил я.
Она смерила меня долгим оценивающим взглядом, не проявив никакого удивления. Она вообще не проявила никаких эмоций.
— Вы сделали это, не так ли? — спросила она.
— Что сделал? — бессмысленные автоматические рефлексы требовали от меня быть готовым сражаться. Моя реакция была болезненно абсурдной. Я стоял здесь, измазанный в крови моих детей.
«Цепной меч в библиотеке. Это близко. Монфор не может двигаться быстро. Я могу убить ее, и она ничего не расскажет. Я могу…»
Это побуждение погасло, исчезнув в тумане отчаяния.
Я не нападу на нее. И Вет Монфор знала это.
— Что сделал? — повторила она, но без насмешки. Она не выглядела удовлетворенной. Ее голос звучал холодно и странно устало. — Ваше преступление. Это всегда преступление.
Я шагнул назад от двери.
— Вы желаете посмотреть на это лично? — спросил я с горечью. — Заходите. Почему бы вам не насладиться вашей победой?
— Я никогда не перешагну этот порог, — ответила она. — Думаю, что теперь и вы тоже.
— Что вы имеете в виду?
— Вы можете покинуть дом? — она шагнула назад. — Можете выйти ко мне на улицу?
Я не сразу понял, о чем она говорит. Как будто сама мысль о пространстве за стенами Мальвейля стала странной для меня. Я попытался сделать как она сказала, и выйти за порог. Но сделать шаг вперед оказалось для меня не легче, чем взлететь.
Из дыхательной трубки Монфор вырвался вздох.
— Значит, это воистину свершилось, — сказала она. В ее монотонном голосе слышалось некое облегчение. — С вами покончено. Солус в безопасности.
Абсурдность ее заявления разожгла во мне тлеющие угли гнева.
— Солус никогда не будет в безопасности, пока ваш род не уничтожен, — сказал я.
— Вы ошибаетесь. Монфоры — стражи Солуса. Мы давно защищаем его от Штроков и той скверны, что вы выпустили.
— Вы защищаете Солус от нас?
— Вы удивлены, как это может быть? Но кто из нас обагрен кровью своих жертв? Кровью ваших детей, если я правильно понимаю.
Я не сказал ничего.
Она кивнула.
— Я так и думала. И да, мы стоим на защите Солуса. Я скажу больше. Мы и есть защита Солуса. Только Монфоры оказались достаточно сильны, чтобы делать то, что необходимо. Дисциплина, даже в разврате — наше оружие против Штроков. Так мы сопротивляемся. Мы знаем, как далеко мы можем зайти, — она указала на порог. — Я знаю, какую линию не стоит переходить.
— Почему вы не сдали нас Инквизиции? — устало спросил я.
— Мы уже пытались. Инквизиция не помнит этого, но мы помним. Монфоры — единственные, кто это помнит. Мальвейль правит через молчание, но мы помним. Даже вас мы будем помнить.
— Значит, вы могли бы остановить это?
— Нет. Мы не можем остановить Мальвейль. Все, что мы можем сделать — пытаться сдержать худшее. Мы и здесь знаем, где остановиться. Мы знаем, что лучше не стоять на пути того, что нельзя победить.
— Вы трусы.
— Мы не глупцы, — она ядовито улыбнулась. — Не поймите меня неправильно. Мне нравится моя жизнь. Я не хочу ее терять.
Все это уже не имело значения. Мне было все равно. Пусть она выжмет из Солуса хоть все его богатства. Я больше не мог понять важность потерь, что несли другие.
— И кто придет за мной теперь? Штаваак?
— Никто не придет. Никто не войдет в Мальвейль, пока вы не сотретесь из памяти. Штаваак тоже забудет вас. Я думаю, что в своих снах он, возможно, понимает больше, чем знает. Или, по крайней мере, понимает достаточно, чтобы не пытаться понять больше, чем нужно. Нет, за вами придет лишь ваша судьба. Я позволю дому пожрать вас, и мы будем надеяться, что его аппетит удовлетворен, и какое-то время все будет спокойно. Пока не придет следующий лорд-губернатор Штрок из другой ветви вашей семьи. Всегда будет еще один Штрок, и мы всегда должны оставаться наготове.
Она повернулась, чтобы уйти, потом остановилась.
— Вам будет приятно узнать, что вы добились своей цели? Некоторые из моих союзников превзошли предел в своей жадности, и я не сдержала их. Нельзя позволять Солусу уклоняться от исполнения долга перед Империумом. Это будет исправлено.
— Нет, — сказал я. — Теперь мне это безразлично.
— Не думала, что это будет вам безразлично. Что ж, прощайте, лорд-губернатор Штрок. Я рада видеть вас уничтоженным.
Монфор ушла, стуча тростью по земле. Она больше не оглянулась. Я смотрел ей вслед, пока она не скрылась за поворотом дороги. Она — последний человек, которого я вижу.
Дверь медленно закрылась, и когда она захлопнулась, щелчок замка был окончательным.
И тогда стали раздаваться шепоты, произносившие мое имя, звавшие меня к моей последней задаче.
Голосов было много. И среди них был голос Элианы. Я не знал других голосов, но чувствовал связь с ними. Они были человеческими, и я ощущал, что нас связывает кровь и скорбь.
«Почитай тишину», говорили голоса. «Повинуйся тишине».