А с террасы чайханы летели вслед ей похотливые возгласы, визги, улюлюканье. Зульфизар задыхалась, ноги еле держали ее, пот заливал глаза, она ничего не видела перед собой, но в ушах все еще звучали отвратительные, мерзкие, непристойные слова, и иногда ей казалось, что земля разверзнется сейчас у нее под ногами и поглотит ее.
Сердце билось в горле, нечем было дышать, и все мужские лица, которые приближались к ней сегодня с угрозами и руганью, вдруг соединились в одну жуткую кабанью харю с клыками, придвинулись...
Зульфизар схватила ладонями лицо, ноги ее подкосились, и, обессилев, она зашаталась, прислонилась к забору и сползла на землю. Сознание покинуло ее.
...Кто-то схватил ее за плечо. Зульфизар открыла глаза.
Какая-то костлявая старуха, откинув паранджу, трясла ее за плечо, зловонно дыша беззубым ртом и крючковатым носом.
- Позорница, скопище пороков! - шамкая, шепелявила старуха. - Не видать бы мне никогда твоего оголенного лица, бесстыдница, блудница! Ты будешь мучаться за это в аду до скончания веков!
Зульфизар оглянулась. На улице никого не было. Бешенство полыхнуло у нее в груди. Еще и эта развалина будет учить ее? Ну УЖ нет!
Вскочив на ноги, Зульфизар оттолкнула старуху от себя.
- А ты что прячешь от людей, старая карга! - закричала она. - У тебя же помойная яма вместо лица!.. Буду, буду ходить без паранджи! Назло всем вам буду!.. Тысячу раз буду!.. Чтоб тебе сгнить, чтоб тебе истлеть под своим чачваном, под твоими вонючими тряпками! Пусть тебя дважды завернут в паранджу вместо савана, когда понесут к могиле!
Старуха в немом изумлении только открывала и закрывала беззубый рот. Потом бросилась к Зульфизар, вцепилась в ее платье, рванула на себя...
Зульфизар вырвалась, толкнула старуху изо всех сил.
- Убивают! Спасите!.. - заголосила старуха, падая на землю.
И Зульфизар, закрывая руками разорванное на груди платье, снова побежала.
На крик из ворот дома на перекрестке вышел старик. Увидев бегущую мимо молодую женщину с открытым лицом, в разорванном платье, он удивленно подался было назад, но тут же злоба исказила его лицо. Старик быстро наклонился, поднял с земли камень...
Актеры Самаркандского городского театра репетировали в медресе Шердор на площади Регистан новую пьесу Хамзы Ниязи. Двор медресе, превращенный в зрительный зал, был густо заставлен скамейками. Стоявший около противоположной от входа стены высокий деревянный помост служил сценой. Репетировался эпизод, в котором происходило разоблачение махинаций служителей религии.
Автор пьесы, он же главный режиссер театра и постановщик нового спектакля, сидел в последнем ряду. Работа актеров ему нравилась.
- Очень хорошо, - сказал Хамза, вставая, когда были произнесены последние реплики, - уже гораздо лучше, чем вчера...
Если не устали, пройдемся еще раз. Но только не надо клеймить муллу как разбойника с большой дороги. Мулла не разбойник, он хуже... Он обманывает надежды людей, обещая им избавление от земных страданий на том свете, хотя заранее знает, что никакого избавления не будет. В этом его главная, абсолютная вина перед верующими. Он призывает их терпеть, быть покорными перед баями, а сам в это время обогащается, откровенно присваивая деньги, пожертвованные на мечеть. Его ловят, но это мелкое, относительное преступление муллы комично на фоне его главного преступления, которым является проповедуемый им под видом религии откровенный обман человека... Поэтому эпизод надо играть мягко, без нажима и, может быть, даже вежливо... Нужно не осуждать муллу за воровство, а смеяться над тем, что крупный мошенник, привыкший обманывать веками безнаказанно, попался на мелком воровстве. Но главное состоит в том, чтобы это комическое отношение к служителю религии возникало бы у зрителя, ибо смех - самый страшный судья. Смех сильнее гнева...
Вы поняли меня?.. Все готовы?.. Начинайте!
Хамза сел на свое место на скамейку в последнем ряду. Если бы сейчас на него посмотрел человек, который видел его несколько лет назад... ну, скажем, в последние годы гражданской войны, например тогда, когда стоял Хамза над дымящимися развалинами мавзолея святого Али в Шахимардане, то такой человек, несомненно, отметил бы большие перемены в облике нашего героя, и в первую очередь - в его лице.
Хамза постарел. Седые брови грустно нависали над ушедшими в глубину глазами. Заострились скулы, запали виски, будто сдавленные чем-то... Две резкие вертикали были врублены между бровями печально и необратимо... Суровый резец времени безжалостно сделал свое дело. Печать судьбы лежала на лице неизгладимо, неуступчиво, жестко. Обвисли усы... Но высокий, выпуклый лоб все еще высвечивал энергию, одухотворенность, ум. А черный пламень в глазах метался неукротимой волей, непреклонной готовностью совершить еще не совершенное.
...На сцену вышла актриса, исполнявшая главную роль.
"Почему я дал ей такое имя - Мастура?" - подумал Хамза.
И в памяти вдруг всплыло далекое видение... Коканд, пригород Айдин-булак, большая лагманная... или шашлычная... Во дворе около кухни стоит большая крытая тентом повозка, вроде цыганской кибитки. Возле повозки, расстелив прямо на земле ковер, сидит грузная пожилая женщина с грубыми чертами лица и крикливым голосом, одетая в какое-то необъятное по своей ширине черное платье, на шее болтаются в несколько рядов красные бусы, на голове такой же красный тюрбан - ни дать ни взять старая индюшка... А к ней жмутся три девушки - молоденькие, тоненькие, стройные, с точеными кукольными лицами, в одинаковых светло-желтых жакетках. Ну, прямо три только что вылупившихся цыпленка, а не девушки... Лагманщик приносит огромное дымящееся блюдо с мантами, и старая "индюшка" как коршун набрасывается на них, хватает двумя руками, запихивает в рот, жадно жует, икает, давится, масло течет по ее жирному двойному подбородку, а девушки-"цыплята", взяв по одному манту, сидят на ковре, изящно изогнувшись, жеманятся, кокетливо откусывают маленькие кусочки своими ровными перламутровыми зубами, словно робко, по одному клюют зернышки, вылетающие из-под яростно разгребающей землю возле хлебного амбара курицы... Никто вроде бы не видит всю эту компанию (лагманщик не в счет он слуга), и они едят, откинув паранджи, обмениваются своими женскими новостями, непрерывно прихорашиваются,.поправляют косы, щебечут, звенят монистами, вытирают пальчики кружевными платочками. (Хамзу никто не замечает, он сидит за деревом в углу двора, его не видно, а он видит все.) Старую "индюшку" зовут Мастура-апа, она старшая жена не то Эргаша, не то Кара-Каплана и занимается тем же промыслом, что и они, - поставляет хорошеньких девушек богатым заказчикам. Как только услышит, что в какой-нибудь бедной семье появилась красавица дочь на выданье, так тут же появляется, задабривает родителей подарками, прельщает девушку нарядами, украшениями, обещает выдать замуж за человека с деньгами, а пока берет на воспитание в свой дом, то есть попросту покупает, уплатив родителям не то чтобы калым, а просто хорошую сумму, полукалым, так как настоящей-то свадьбы пока нету, а дочь взяли добрые люди просто из милости... В доме у себя Мастура-апа учит своих "воспитанниц" танцам, пению, искусствухорошо одеваться, всегда быть привлекательной для мужчин...
И вот наступает пора, и "сироту" показывают клиенту, как правило какому-нибудь богатому старику, которому надоели старшие жены и захотелось потешить себя молодой красотой. Если сделка состоялась, "жених" платит приемной "матери", Мастуре, настоящий калым - и все расходы по "воспитанию" возмещены... А не находится жених сразу, "сироту" сажают в крытую тентом повозку и возят до поры до времени по разным тоям, байрамам и прочим праздникам и пиршествам, где хозяева щедро платят "доброй" тетушке Мастуре за песни и танцы ее "артисток"
(чем не передвижной театр?), а там, глядишь, кто-нибудь из пьяных гостей влюбится и пошлет сватов. И опять никто не в убытке, калымные денежки снова поделены поровну, все довольны, девушка пристроена... или продана?.. А-а, какая разница, как это теперь называется, все в этой жизни продается и покупается...
Куда же они едут сейчас, на какой той везет Мастура этих трех желтых цыплят? Какие стервятники сегодня будут наслаждаться их песнями и танцами?.. Хамза наблюдал за "передвижным театром" и вдруг заметил, что в повозке за шелковой занавеской сидит еще одна девушка, не принимавшая участия в общей трапезе... Насытившаяся Мастура, лениво обмахиваясь веером, что-то крикнула ей, показывая на блюдо, в котором еще оставалось несколько мантов. Девушка отодвинула занавеску и, отказываясь от еды, покачала головой.
Мастура, побагровев от гнева, приказала ей вылезти из повозки. Девушка спустилась на землю. Она не была похожа на трех остальных "артисток". На ней было красное яркое платье, черный жакет, украшенный вышитыми золотыми цветами, короткие голубые шаровары с розовыми тесемками. Выглядела она гораздо моложе своих подруг. "Ребенок, - подумал Хамза, - совсем еще ребенок, лет пятнадцать... шестнадцать..."
И вдруг одна страшная, жуткая, ужасная мысль как бритвой полоснула по памяти и по сердцу сидевшего на скамейке в последнем ряду главного режиссера Самаркандского городского театра... Да ведь это же была Зульфизар!.. Да, да, тогда там, в Коканде, из арбы Мастуры спустилась на землю в своем красном платье и голубых шароварах с розовыми тесемками Зульфизар! Тогда она еще не была ни младшей женой Ахмад-ахуна, ни любовницей Садыкджана-байваччи, тогда ее, наверное, просто возили по праздникам и пирам как исполнительницу песен и танцев.
Воспоминание это как гром поразило Хамзу. Почему же все эти годы, когда Зульфизар стала его женой, он ни разу не вспомнил о том дне? В какой глубокий и темный подвал памяти уползло оно, это воспоминание? Почему, даже начав писать пьесу, он, Хамза, никогда не вспоминал тот день?
Стыдно было? Тяжело? Нет, это не так. В жизни Зульфизар были и другие дни, вызывать которые в памяти было бы еще тяжелее... Так в чем же дело? Почему?
Он перестал все слышать, видеть и понимать вокруг себя.
Голоса актеров на сцене погасли. Занавес прошлого закрыл собой настоящее. Память огромным черным камнем навалилась на сердце.
Значит, были в его жизни потом более страшные события, которые заставили забыть, что его теперешняя жена фактически начала свою артистическую карьеру в публичном доме на колесах? Значит, жизнь его была настолько тяжелой, что, даже встретившись с Зульфизар и женившись на ней, он не смог вытащить все это из-под глыб и осколков времени, заваливших, засыпавших его память?
Да, в суровые и трудные годы пришлось жить, если забывалось даже такое. Камнепад истории был слишком обильным.
Судьба пролегла через извергающиеся кратеры бытия. И всетаки она не была погребена под раскаленной лавой огненных лет, все-таки она дышала грозовым воздухом гор и вулканов, а не испарениями болот.
Но Зульфизар... Бедная Зульфизар! Сколько пришлось вытерпеть ей!.. Она вынуждена была улыбаться и петь перед хищными, похотливыми баями, сидевшими за своими праздными дастарханами. И каждая ее нежная улыбка, каждое грациозное движение ее стройной фигуры наполняли деньгами кошелек сводни Мастуры. Колокольчик ее волшебного голоса звенел золотом в карманах Эргаша и Кара-Каплана.
Бедная девочка! Все мечты и надежды ее молодости были растоптаны, не упев расцвести. Зеленый росток ее целомудрия, не ставший даже цветком, вдавили в землю каблуком пьяного байского сапога. Она не увидела своего девичества и своей юности - они были обесчещены, проданы, опоганены. Она была безответной пленницей Мастуры, жила маленьким жалким цыпленком в рабстве у старой "индюшки", ее учили фальшивым чувствам, ложным движениям души, искусственным радостям.
Эх, если бы можно было остановить время и крутануть землю в обратную сторону, в самые первые дни ранней молодости Зульфизар, когда она еще не попала в чугунные лапы Мастуры!
И если бы ему, Хамзе, удалось оказаться рядом с Зульфизар на заре ее юности! Он бы избавил ее от всех слез, мучений и оскорблений, которые довелось ей вынести, он вернул бы ей вольную безмятежность начала жизни...
Но увы! Земля тяжела. Еще никому не удавалось заставить ее вращаться в другую сторону, а время неостановимо даже для добрых дел - их надо успевать совершать в свой час. Судьба дается человеку сразу набело. Даже бог, наверное, не может заменить измятый черновик первой половины жизни чистым, ровным и гладким листом бумаги для второй ее половины.
...Что-то произошло на сцене. Все замолчали. Хамза поднял голову актеры, выйдя вперед, испуганно и молча смотрели на что-то за его спиной.
Хамза оглянулся - через двор медресе от входного портала медленно шла Зульфизар. Волосы ее были растрепаны, платье разорвано... Невидяще смотрела она перед собой широко открытыми, остановившимися глазами.
Хамза вскочил... Она была не занята сегодня на репетиции.
Значит, опять вышла в город с открытым лицом одна...
А Зульфизар, сделав еще два шага и не дойдя до скамеек, пошатнулась и рухнула на землю.
Хамза первым оказался около нее. Опустился на колени, приподнял голову жены.
Зульфизар открыла глаза.
- Где?! - сдавленным голосом почти выкрикнул Хамза.