Никому не открываясь, несколько дней носил ибн Ямин свою боль в себе. Ни одного слова упрека не сказал он своим домашним. Он знал, что помыслы его чисты и благородны, и это придавало ему силы.
Но однажды, спустя неделю после разговора в доме хазрата, к ним зашел Завки. Поэт пришел поговорить с Хамзой, но того не было дома. Хозяин посадил гостя пить чай. Слово за слово, и ибн Ямин все рассказал Завки, как говорится, открыл ему душу.
Завки долго молчал.
Пришел Хамза. Забежал на несколько минут к Аксинье и сыну, а потом сел пить чай с мужчинами.
- Вот, сынок, оказывается, я должен проклясть тебя, - сказал ибн Ямин после долгой паузы. - Так говорят хазрат и Камол-кази... Не знаю, чем уж мы не угодили богу. Посылает на нас напасть за напастью.
Хамза опустил пиалу.
- Я догадывался об этом, отец, и давно хотел поговорить с вами. Ждал, когда вы начнете первый.
- Видите, Убайдулла, какой у меня чуткий и послушный сын, - грустно улыбнулся ибн Ямин.
- Отец, - горячо заговорил Хамза, - я никогда не позволю, чтобы из-за меня в вашу жизнь на старости лет вмешивался этот паук Миян Кудрат и выживший из ума Камол-кази!
- Чем нуждаться в справедливом казн, лучше самому себе быть судьей, сказал Завки.
- Вы правы, учитель, - согласился Хамза. - Мы сами должны найти выход и оставить в дураках всю эту свору.
- Не знаю, сынок, не знаю, - покачал головой ибн Ямин. - Это очень хитрые люди.
- Если я на время уйду из дому, то дом и двор ваш от этого не опустеют... Но зато хазрат поостынет в своем гневе, а к вам вернется ваше прежнее положение среди народа, больные снова начнут посещать вас, будут приходить родственники... Вы только не думайте, что я на самом деле хочу уйти из дома. Надеюсь, вы понимаете это.
- В словах Хамзы есть большая доля истины, - поддержал ученика Завки.
- Я уже много думал обо всем этом, - сказал Хамза, - и не один думал. Одному разобраться трудно.
- Кто же помогал тебе думать, сынок?
- Дядя вашей невестки. Он относится к нашим семейным делам, как к своим собственным. Он же наш родственник...
- Степан Петрович - человек мудрый, - кивнул Завки, - потому что живет трудом своих рук. К его советам нельзя не прислушиваться.
- Что же посоветовал тебе дядя моей невестки? - спросил ибн Ямин.
- Он считает, что я должен совершить паломничество в Мекку, - сказал Хамза.
- В Мекку?! - обрадовался лекарь Хаким. - Наш русский родственник хочет, чтобы ты увидел могилу Магомеда? Но ведь он же, насколько я понял, человек совсем не религиозный...
- Почему? - возразил Хамза. - Степан соблюдает посты, на православную пасху всегда поминает родителей.
- Это чужая религия...
- Атаджан, дорогой отец... Я не хочу вас ни в чем убеждать, но каждая религия, как бы она ни называлась, призывает человека верить в хорошее. И в этом все религии сходятся... Что вы думаете об этом, учитель?
- Я прежде всего думаю вот о чем... Хотелось ли вам когданибудь раньше совершить паломничество в Мекку?
- Конечно, хотелось. Как каждому мусульманину...
- В Мекку, Хамза, нужно идти, отвечая только очень сильному религиозному чувству. Иначе вы будете наказаны. Мекка - это самое святое, что есть у мусульманина.
Хамза опустил голову. Долго думал о чем-то. Потом твердо взглянул на Завки.
- Я вас понял, учитель. Спасибо.
- Когда Хамза был совсем маленький, - радостно улыбался ибн Ямин, - он совершил вместе со мной паломничество в Шахимардан и получил благословение святого Али...
- Кстати, из рук того же Мияна Кудрата, - усмехнулся Хамза. - А теперь он требует моего изгнания... Как все быстро меняется вокруг нас! Даже при жизни одного человека мир успевает перевернуться...
- Сынок, если ты побываешь в Мекке, - вытер ибн Ямин набежавшую слезу, - счастливее твоего отца не будет человека на свете.
- Но для этого, ата, вы должны выполнить одно условие.
- Какое же?
- Вы должны проклясть меня...
- Что?! - изменился в лице ибн Ямин. - Что ты сказал?!
- Вы должны будете проклясть меня, отец...
- Хватит! Перестань! Я и так из-за тебя хлебнул в жизни горя... Где ты видел мусульманина, который мог бы выгнать из дома невинного сына?
- Хош, успокойтесь, атаджан... Ложитесь на одеяло. Вот вам еще одна подушка... Отдохните. Не надо нервничать и изводить себя. Давайте соберемся с мыслями, подумаем вместе. Вы же сами всегда говорили мне, что в минуты гнева разум отказывается служить нам...
Ибн Ямин успокоился. Хамза сел рядом с ним, а Убайдулла Завки отметил про себя, что за то время, пока они не виделись, его ученик сильно изменился - стал сдержанным, проницательным, обходительным. Это был уже совсем не тот человек, который в зале военного собрания в присутствии полицмейстера Медынского обличал малопочтенного дельца от журналистики Каримбая.
- Отец, - спросил Хамза, - вы любите моего сына и своего внука Гияса?
- О, Гияс! - Старик прослезился. - Гиясджан, верблюжонок мой!... Как он похож на тебя в детстве...
- А дочь свою, Ачахон, любите?
- Кто же не любит своих детей?
- Тогда почему же вы не хотите избавить их от обед, которые могут обрушиться на них? Ведь это же в ваших руках... Все мы смертны, эта, придет время - аллах призовет вас, и вы тоже, увы, отдав свою душу всевышнему, избавитесь от всех земных мук... Но после этого все мучения, упреки, несчастья, унижения и оскорбления обрушатся на голову вашего внука Гияса, а ваш будущий зять, муж Ачахон, будет жить с дочерью человека, проклятого, "лишенного веры", "отверженного" и тоже будет растить "отпрысков шайтана"... Будут ли их приглашать, ваших внуков, на свадьбы и торжества, будут ли допускать в мечети, брать у них дочерей и отдавать им своих? Нет, ничего этого не будет, если стервятники Мияна Кудрата обрушат на вас свои проклятия...
- Так зачем же ты хочешь обрушить эти проклятия на себя?! - закричал ибн Ямин, задохнувшись от гнева и еще многих других неизреченных, но уже непереносимых чувств, хлынувших водопадом, упавших скалой на его сердце.
- Я ваш сын, я моложе, я все выдержу! - воскликнул Хамза. - Я не могу допустить, чтобы эти шакалы превращали людей в свою добычу... Я не позволю хазрату и его окружению судить моего отца... Я должен принять этот удар на себя...
Завки не отрываясь смотрел на Хамзу, на его искаженное судорогой внутренней боли лицо. Он был поражен глубиной переживаемой Хамзой страсти.
Хамза положил руки себе на горло.