Чейз
Прошла неделя с момента аварии и четыре дня с тех пор, как Куинн смогла увидеть меня в своей комнате. Мои похороны сегодня, и я стою здесь, наблюдая за всеми, пока они прибывают на службу.
Самая странная часть из всего этого — смотреть на фотографию, которую они поставили рядом с могилой, ту, на которой во время бейсбольной игры я занимаю позицию, присев вниз. Мне нравится это фото. Оно отражает то, каким я был. Что я нахожу странным, так это видеть свое имя под ней.
По всей видимости, в день, когда хоронят мое тело, я — популярный парень. Должен сказать, я весьма впечатлен таким количеством людей.
Как только начинаются похороны, взгляды всех присутствующих фокусируются на пасторе Уэйне.
На моих похоронах они говорят приятные слова обо мне, такие как: я был идеальным сыном, внуком, племянником и другом. Даже Тейлор, она говорит обо мне так, будто я был идеальным бойфрендом, в то время как я отчетливо помню, что в последний наш вечер мы ругались.
Интересно, думают ли они так же?
Или моя смерть заставила их забыть о том, что я был обычным человеком и совершал свои собственные ошибки?
Был ли я таким, как они говорили обо мне?
Ну да, я довольно крутой, или был таким, но почему они говорят обо мне так, будто я был лучше, чем кто-либо другой? Неужели смерть освобождает меня от всех недостатков, которые были у меня при жизни?
Я, определенно, не был идеальным. По факту, с этими людьми я хотя бы раз вел себя как придурок, и у меня был вспыльчивый характер. Возьмем, к примеру, Джейдена. Он плачет, но однажды я врезал ему по лицу. Я не помню, за что, но разве мог он забыть о том, что я не всегда был с ним милым?
Ганнер произносит речь, что для меня не является сюрпризом, потому что он всегда в этом хорош. Что удивляет меня, так это испытываемые им эмоции. Он был, вне всякого сомнения, моим лучшим другом, но я не ожидал от него, что он будет говорить обо мне, будто я был святым.
— Я не очень хорош в этом, — начинает он, что неправда. Но, может, это означает, что он не очень хорош в произношении надгробной речи о своем лучшем друге. Сомневаюсь, что и я смог бы быть в этом хорош. — Я даже не уверен, что есть такие слова, которые смогут отразить, что именно Чейз значил для всех нас. Он был тем парнем, рядом с которым хотел находиться каждый, очень решительным и просто клевым. В школе всегда есть такой парень, которого все знают и любят, таким и был Чейз Паркер.
Во время выступления Ганнера, я разворачиваюсь, чтобы понаблюдать за Куинн, и не могу не почувствовать себя побежденным после многочисленных неудачных попыток заставить ее снова меня увидеть. За последние несколько дней я испробовал все, от прыжков на ней до криков ей в лицо. Ничего не работает. Если бы кто-нибудь увидел меня тогда, то подумал бы, что я совершенно спятил, пытаясь заставить ее увидеть меня. И я уверен, что сейчас отец усмехается именно по тому поводу.
Я не понимаю, что произошло. Почему она смогла увидеть меня один раз, но больше не может? Я знаю, что она чувствует меня. Своим теплом, прикоснувшись к ней, я могу сделать ее щеки алыми, и, что более важно, я все еще могу слышать ее мысли, но она не может меня видеть или слышать то, что я пытаюсь ей сказать. Это ужасно раздражает.
Почему она не может меня увидеть?
— Ты должен быть терпеливым, сын. Дай ей время, — говорит мне отец, стоя рядом со мной, пока мы наблюдаем за толпой людей, пялящихся на мою могилу. Как раздражает меня то, что Куинн не может меня сейчас увидеть, также меня сводит с ума и то, что отец просто появляется из ниоткуда и становится рядом со мной.
Потом он отходит от меня, чтобы встать рядом с мамой, и этот образ — как они вдвоем стоят рядом друг с другом, и отец обнимает маму — я уверен, навсегда запечатлится в моей памяти. Любовь, ощущение покоя, в котором она нуждается, чтобы начать исцеляться, — все это он дает ей в этот момент, и это так пленительно. Когда я был младше, я знал, что они любили друг друга, но никогда не осознавал масштабы вечной любви. Теперь я это понимаю.
Несмотря на то, что этого никто не видит, он помогает ей пройти через это. Существует такая боль, которая не сравниться ни с чем в этом мире. Ни с чем.
И сейчас мои родители оплакивают потерю своего сына.
Наклонившись, отец целует маму в висок, когда она дрожит от переполняющей ее скорби.
Я немного узнал о том, почему являюсь сильной душой и в чем мое предназначение. Я понимаю бескорыстную любовь, и это только потому, что все это я испытываю к Куинн. Конечно, я все еще чувствую злость и негодование, но все это проявляется в форме энергии. Наверное, поэтому я могу приглушать свет и заставлять его мигать, когда расстроен.
Куинн и я — одно целое. Я это чувствую, я это знаю, и это невероятно мощное чувство. В ней есть частичка меня, и наоборот. Вот почему я все еще ощущаю ее боль.
С безнадежностью во взгляде она смотрит на землю, а я наблюдаю за Куинн. Она стоит рядом с моей мамой, и моя грудь сжимается от тяжести, и одновременно с этим все мое тело пронзает острая боль. Когда они начинают опускать гроб в землю, она поднимает руку ко рту и всхлипывает, проглатывая рыдания.
Мое сердце обливается кровью от понимания того, что это разрывает ее на части. Я падаю на колени и хватаясь за грудь от боли, которая проходит сквозь меня. Это боль, причиной которой стало то, что я покинул Куинн.
— Пожалуйста, детка, позволь мне поддержать тебя. Просто скажи это вслух, скажи, что нуждаешься во мне, — прошу я ее, молясь о том, что смогу предложить ей что-то взамен.
Я все еще могу слышать ее мысли, и они ранят не меньше.
«Я не хочу быть здесь», — думает Куинн про себя, крепко сжимая в руках зонт. Это первый раз за последний год, когда я вижу ее в платье. Несмотря на то, что она прекрасна, ее мысли мне не нравятся. — «Все эти люди пытаются найти успокоение, прощаясь. Как я могу найти успокоение, наблюдая за тем, как они опускают гроб с Чейзом в землю? Нет. Последнее, чего я хочу, это успокоения. Боль. Вот, что я чувствую. Я хочу боли. Я заслужила боль. По крайней мере, с болью я ощущаю хоть что-то».
Ее глаза наполнены слезами, и когда она моргает, они стекают по ее алым щекам вниз, прямо к страдающему сердцу. Я хочу забрать ее боль. Я — ее вторая половинка, и должен быть способен забрать ее страдания.
На моих похоронах этим прохладным весенним утром сотни присутствующих, и хотя большинство моих друзей держат себя в руках, кто-то плачет, другие с каменными лицами смотрят в землю, пока моя мама беззвучно рыдает. Отец ни разу не покинул место возле нее, и я знаю, что она его чувствует. Я вижу румянец на ее щеках, когда он находится рядом, и этот румянец дарит ей он.
Это самая странная часть во всем этом. Так же, как и отца тянет к маме, так и я не могу покинуть Куинн. Моя душа, или тело, или чем бы, черт возьми, это ни было, следует за ней повсюду, как потерянный щенок.
Куинн стоит позади моей мамы, в окружении Риз и Мелинды, которая крепко сжимает ее руку. Куинн игнорирует взгляды и шепот, и когда мама замечает ее, то притягивает к своему боку в защитном жесте.
Тяжело игнорировать тот факт, что большинство находящихся здесь людей винят в аварии Куинн. Я могу прочесть это в их осуждающих взглядах. Она не может быть виновной в событиях той ночи, мы не могли на это повлиять. Но когда умирает кто-то такой молодой, как я, все ищут вину в чем-то или ком-то. Это как признание того, что с ними такого произойти просто не может. Они не хотят верить в то, что без каких-то настоящих объяснений, кроме тех, что это была авария, кто-то за месяц до своего совершеннолетия ушел, прежде чем получил шанс осуществить свои мечты.
Чего они не знают, так это того, что я осуществил свою мечту, и этой мечтой была Куинн. Это всегда будет она.
Внезапно, меня притягивают мысли Куинн обо мне, захватывая мое внимание, как и всегда. Они сфокусированы на нас и нашем общем детстве.
Стоя рядом с ней, держа руки в карманах, я улыбаюсь, согретый воспоминаниями о себе, когда, наконец-то, нашел в себе мужество пригласить ее на свидание. Когда я был младше, мне потребовалось больше времени на то, чтобы рассказать ей о том, что я чувствовал. Может быть, потому, что я нервничал из-за того, что она откажет мне, или окажется, что она не испытывает ко мне того же.
Это был конец июня. Мы шли вдвоем по песчаному берегу, из-за ветра с пляжа локоны волос били Куинн по лицу, но ее сияющая улыбка и глаза были сфокусированы на мне.
В то время она все еще восстанавливалась после потери своих родителей, мы собирались в восьмой класс, а затем и в старшую школу. Я понимал, что это значило. Парни. Большинство из них обращали внимание на мою красивую лучшую подругу, и я не собирался мириться с этим.
Но в то же время, я боялся того, что наша дружба изменится, хотя и понимал, что уже изменил ее, когда впервые ее поцеловал.
— Пойдешь гулять со мной?
Она смущенно оглядывается вокруг, а потом снова смотрит на меня.
— Мы уже гуляем, Чейз.
Я смеюсь. Я нервничаю так сильно, что едва могу выговорить слова.
— Я имею в виду… м-м… как бы вместе, как моя девушка.
Она хихикает, ее щеки краснеют, а затем она легонько целует меня в губы.
— Я думала, ты никогда не спросишь меня об этом.
Ко мне подходит отец, кладет руку мне на плечо, и я поворачиваюсь к нему, в очередной раз в поисках ответа.
— Почему я это вижу?
Он вздыхает, понимая эту знакомую боль. Она выгравирована на его лице, как на камне.
— Ты должен испытать ее боль, чтобы помочь пройти через это.
Куинн продолжает вспоминать нашу жизнь. Я улыбаюсь от одного конкретного воспоминания, потому что она думает о нашем первом сексе и о девственности, которую мы тогда потеряли.
Она думает обо всех этих простых вещах, как мое неровное дыхание на ее коже, о том, что я так крепко ее держал, что в какой-то момент она не могла вдохнуть.
Мне хочется смеяться от того, каким неуклюжим все это было.
Она вспоминает наш шепот и то, как своим жаждущим ртом я исследовал ее ключицу, то, как в ту ночь мы стали единым целым.
Я вздыхаю, когда Куинн вспоминает тот момент, когда я кончил, и она ощутила тяжесть моего тела, повсюду, сразу всего меня, а я помню ее ласковую улыбку, с которой она меня встретила, и ее раскрасневшиеся щечки.
Как быстро эти счастливые воспоминания появились, так же быстро они и исчезают, и затем Куинн она вспоминает тот день, когда порвала со мной.
— Нет, только не этот день. Пожалуйста, — умоляю я.
Я никогда не хотел вспоминать об этом дне и о тех словах, которые мы с Куинн кричали друг другу, но сейчас мне приходится делать это.
Я закрываю глаза и молю ее о том, чтобы она подумала о чем-то другом, о чем угодно, кроме этого, пока вокруг нас у всех из глаз текут слезы скорби о моей смерти. Только это все равно происходит, и ее воспоминания поглощают нас обоих.
Останови это!
Но она не останавливается.
Я борюсь с воспоминаниями, но они сменяются все быстрее и быстрее, будто Куинн тоже пытается с ними бороться, но это не в наших силах.
Если бы мое сердце было в состоянии остановиться, уверен, так бы и произошло.