Чейз
Я не знаю, сколько прошло времени для меня, может, минуты… секунды, но я стою на пирсе рядом с Куинн, ее мысли удушающие. Нас окружают большие черные скалы, холодный ветер с пляжа треплет ее волосы вокруг лица. Сейчас ее капюшон снят, и я могу заглянуть в ее глаза. Я не могу заставить ее повернуться ко мне. Я знаю, что она меня чувствует, но я не в состоянии сделать что-то, чтобы она меня увидела.
Под нами расстилаются, как она думает, ответы, бесконечные воды… бесконечная серость… бесконечная красота, для нее, для нас, навечно.
Эта вода… она хочет верить в то, что эта мутная рифленая поверхность подарит ей свободу.
«Здесь может быть Чейз, потерявшийся в переходах между двумя горизонтами».
Я смотрю на Куинн. Волны бьются о скалы, до наших ног долетают брызги океана. Ее лицо мокрое от слез, из-за чего я ощущаю, будто по моим венам растекается яд.
— Мне не нужна такая жизнь. Мне не нужно все это… мне нужен ты, Чейз. Я хочу, чтобы эта боль прошла, — всхлипывает Куинн. Она закрывает лицо ладонями и прислоняется к скале, свернувшись в калачик, крепко обхватывая руками свое трясущееся тело. — Я не могу справиться с этим. Ты мне так сильно нужен.
Я жду, когда она подумает о той ночи и о том, что делала с Ганнером, но она этого не делает, и я не знаю, вдруг это намеренно. Я не смог увидеть, что видели на экранах своих телефонов все, кто стоял в коридоре. Очевидно одно: то, что произошло между ними, было достаточно плохим, чтобы они оба договорились никогда не рассказывать об этом. Мел или мне. Но о чем? Все, что я могу, это утопать в смятении и боли, которую она ощущает, и в ее мыслях о том, чтобы покончить со своей жизнью. Как получилось, что все резко пришло к этому?
Ее боль пульсирует в моей груди, затрудняя дыхание. Я пытаюсь сдерживать разрывающие меня изнутри рыдания. Это так отличается от ощущений, когда я плакал раньше, потому что сейчас это не приносит облегчения. Я не получаю никакого освобождения.
Опускаясь на колени рядом с ней, я хочу отдать ей все, что только могу. Но правда в том, что я сам нуждаюсь в ней, и это как бы, не знаю, эгоистично, да, но, может… может, таким образом, мы наконец-то сможем снова быть вместе.
В тот момент, когда я сажусь рядом с ней, меня накрывает ее скорбь, и я перестаю что-либо видеть, в каком-то смысле, я практически ослеплен. Ее тело переполнено горем, рыдания такие сильные, что почти беззвучны.
— Это единственный выход, Чейз. Я не могу жить без тебя, и после всего этого, больше ничто не сможет разлучить нас, — говорит Куинн, а затем, покачиваясь, встает. Еще одна волна врезается в скалу, намочив ее одетые в джинсы ноги, она делает еще один шаг и прыгает.
Как только она ударяется об воду, я больше не знаю, о чем она думает, и пытаюсь услышать ее мысли, но не слышу ничего, кроме своего имени. Волны обрушиваются на нее, течение тут же затягивает вниз.
На одну долю секунды я снова задумываюсь над тем, что, может, сейчас это наш шанс. Может, может… хорошо, что все так произошло, и мы снова сможем быть вместе.
— Нет! Сейчас, Чейз, ты должен слушаться меня! — кричит отец, тут же оказавшись рядом со мной, и указывая на воду, где находится Куинн. На мгновение я отшатываюсь от его злости, в шоке от того, что он так расстроен из-за всего этого. — Этого не должно произойти. Ты должен остановить ее.
Но… это могло бы означать, что… мы снова будем вместе.
Отец хватает меня за руку, разворачивая лицом к себе.
— Сейчас, ты должен спасти ее. Ты не можешь позволить этому произойти.
Я знаю, что должен остановить ее — я чувствую это — но эгоистичная часть меня хочет позволить ей сделать это. Я хочу снова быть с ней.
— Нет! — снова кричит отец, ярость в его голосе настолько сильна, что меня пробирает до костей, внутри меня все вибрирует. — Ты не понимаешь. Вы не сможете быть вместе, если она умрет вот так. Она добровольно прыгнула в воду, желая покончить с собой. Это разорвет вашу связь навсегда. Это будет концом для вас обоих.
Что он имеет в виду?
И потом я вижу, о чем он говорит. Это единственное правило сильных душ, которому они должны следовать. Единственное правило, нарушив которое, ты все разрушишь.
Я думаю — хоть и не уверен в этом — что видел это раньше. Воспоминания о том, что мы больше не вместе, что с ней у меня больше нет связи, практически парализуют меня. Если бы мое сердце билось, это были бы тяжелые, приносящие боль, удары. Я не могу позволить произойти этому. Восемнадцати лет недостаточно для этой жизни. Нам нужен еще один шанс.
— Каждая душа должна следовать правилам. Это не сложно. Ты можешь показаться смертному, когда это необходимо. Можешь увидеть прошлое, прикоснуться к нему, но будущее, — отец качает головой, — это бесконечное время и пространство. Ты не можешь изменить предначертанное. Если Куинн умрет вот так, совершив самоубийство, то изменит свою судьбу. Это разрушит связь, которая была дарована вам обоим, и вы оба перестанете существовать в какой-либо форме.
Не раздумывая, я прыгаю. Я не могу потерять нас и нашу связь.
Умерев, люди исчезают. Они сливаются с пустотой. Становятся ничем.
Я отказываюсь позволить ей исчезнуть.
— Плыви, Куинн! — кричу я, когда ее сбивает волной, унося все дальше. — Плыви, черт возьми!
Она двигает своими руками, ее глаза открыты и смотрят на меня, вода вот-вот заполнит ее легкие. Я могу видеть шок в ее глазах. Сейчас она видит меня.
— Ты не можешь это сделать! — кричу я ей. — Плыви. Ради меня… просто плыви. Борись!
Она не знает, что это может стать для нас полным концом. Она не может увидеть те жизни, которые мы прожили вместе, и от чего она отказывается… но я могу. Я знаю, то, что она совершила, это ошибка, и я должен заставить ее понять это, как-нибудь, каким-то образом.
Куинн вдыхает, и это приводит к тому, что она глотает соленую воду океана, и начинает паниковать.
«Это он. Я знала это, — думает Куинн. — Чейз здесь. Если я умру, мы сможем всегда быть вместе».
И она представляет это, прекрасную жизнь, где мы всегда вместе, но прямо сейчас это не та реальность, которой суждено быть. Я должен вытащить ее на поверхность, похоже, это единственное, что я могу сделать.
Она опускает руки, отдавая себя течению.
— Нет! — снова кричу я, и Куинн открывает глаза и смотрит на меня, шокированная яростью в моем голосе, ее сердце стучит в груди, как отбойный молоток.
— Если ты умрешь вот так, Куинн, мы больше никогда не сможем быть вместе, — говорю я ей. — Борись за нас!
И тогда это происходит. В ее глазах вспыхивает понимание, осознание того, кем мы могли бы быть. Не в этой жизни, конечно, но в нашей следующей, и последующих за ней. Она протягивает ко мне руки, чтобы найти помощь. Но Куинн не может ухватиться ни за что, кроме воды — призрака того, чем я являюсь.
Я вспоминаю слова отца: «Это разорвет вашу связь навсегда. Это будет концом для вас обоих».
— Нет, — кричу я Куинн, рыдая, отказываясь позволить ей сдаться, мечтая об одном шансе, который бы мог ее спасти. Я бы отдал все на свете, лишь бы она жила. Больше никогда ее не видеть, больше никогда не прикасаться к ней, больше никогда не заниматься с ней любовью — отдал бы все наши будущие жизни вместе, только чтобы она могла жить.
— Пожалуйста, — молю я в отчаянии.
С диким взглядом в глазах, она еще раз тянется ко мне, и в этот раз хватается за мою руку. Сквозь меня волнами прокатывается шок, как только ее рука ослабевает. Куинн почти без сознания, ее глаза закрываются. Я понимаю, что не могу позволить этому произойти.
Схватив ее за руку, я начинаю работать ногами, по-настоящему ощущая, как вода давит на меня, причиняет мне боль.
Я сделал свой выбор, чтобы спасти ее.
Возвращение к ее дому занимает несколько минут, но в течение этого времени Куинн находится в полной прострации и шоке. Я помогаю ей зайти в комнату и дойти до кровати, на которую она падает.
Несколько часов, до самой ночи, Куинн спит, вся покрытая грязью и песком. Ей снимся мы и то, как мы расстались. Она лежит рядом со мной, ее влажные волосы прилипли к покрасневшим щекам и разметались по подушке и одеялу.
Пока я лежу рядом с ней, время от времени она тихо плачет, что приводит к еще большему потоку слез. Я в растерянности, не знаю, как ее утешить. По большей части, я просто сижу около нее, кажется, это наилучший вариант.
Каждая слезинка, стекающая по ее щеке, для меня как нож в сердце. В основном, потому, что все, что чувствует она, испытываю и я. Когда она, наконец, проваливается в глубокий сон, ее слезы не останавливаются.
Я думал, для меня ужаснее всего были воспоминания Куинн на моих похоронах. Так было до того, как я спас ее от утопления.
Глядя на ее беспокойный сон, я испытываю физическую боль.
Ясная ночь, мы вдвоем на пляже, дождь, ветер, все так же, как тогда, будто повторяется.
— Я хотела, чтобы ты прислушивался ко мне, — говорит она мне. — Но ты меня не слышал.
Я слышу ее слова, будто это происходит сейчас, потому что ей это снится. За этим больно наблюдать, но с водоворотом ее эмоций, это трудно не прочувствовать. Я задыхаюсь от страданий, как выброшенная на берег рыба.
Я просто не смогу перенести повторения той ночи. О, нет, этого и так было достаточно, но как сильная душа, мне необходимо прочувствовать все то, что чувствовала той ночью она. Пройти через это в первый раз было ужасно, и я ни в коем случае не хочу переживать это снова.
— Просто услышь, что я говорю, Чейз.
— О, думаю, что уловил суть всего этого, — фыркаю я. Из-за раздражения на нее, в моем голосе явно отсутствует должное уважение. Я смотрю вдаль, будто не слышу ее, но я слышу. Я слышу все, что она говорит. — Ты хочешь порвать со мной, — говорю я и подношу к губам бутылку пива. — Но чего я не могу понять, это причины. Возможно, потому, что ты не назвала мне ни одной.
— Я не хочу быть с тобой.
И в этот момент мне хочется, чтобы ее воспоминания и сон прекратились, но они продолжаются, и каждое последующее все больше приводит меня в замешательство. Больше всего ранит та разрушающая часть, когда я, наконец, могу прочувствовать, что именно она чувствовала той ночью. Она соврала мне. Здесь так много эмоций и воспоминаний, что их трудно расшифровать, понять, откуда они берут начало и из-за чего продолжаются.
А потом все становится более ясным: наша ссора, все детали настолько четкие, будто я вижу ту ночь ее глазами и ощущаю каждый укол в сердце, который чувствовала она.
Я выпускаю злой смешок, качая головой.
— Ага, ты продолжаешь повторять это, Куинн, но это не причина. Причиной было бы, если бы ты полюбила кого-то другого. Или разлюбила меня… но не то, что ты не хочешь быть со мной. Так какая из них? Ты меня больше не любишь? — я отбрасываю бутылку, слушая, как она разбивается о бревно, выброшенное из воды на берег. Я не жду ее ответа, прежде чем снова взорваться. — Твою мать. Что все это значит? Ты понимаешь, как я себя чувствую! Ты просто… почему ты не можешь просто назвать мне причину? — подойдя ближе, так, что она ощущает касание моей грудной клетки, я хватаю ее, притягивая к себе. — Зачем ты это делаешь?
— Я сказала, Чейз, я не хочу быть с тобой! — кричит она в ответ, отпихивая меня от себя. — Я не могу продолжать быть с тобой, а потом в итоге остаться одной, размышляя о том, какое место я занимаю в твоей жизни. Это ты оставил меня, помнишь? После выпуска ты собираешься уехать отсюда. И ты действительно видишь меня уезжающей вместе с тобой?
После этих слов в моей груди все тяжелеет, она знает, что я пытаюсь сдержать свою злость. Мое дыхание становится прерывистым.
— Знаешь, в этом и есть чертова проблема, Куинн, — мой голос надломился, но она даже не осмеливается посмотреть на меня, понимая, что я, наконец-то, чувствую всю тяжесть нашего разрыва. — Как ты вообще можешь сомневаться в том, что я хочу, чтобы ты уехала со мной? — я поднимаю руки, сбрасывая бейсболку. — Как именно наглядно я должен это показать?
Если бы я мог плакать, если бы мои слезы все еще могли вытекать из глаз, я определенно точно знаю, что сейчас они катились бы ручьями по моим щекам. Ее воспоминание слишком реалистичное и четкое. Но у меня больше нет слез, только невыносимая боль, будто кто-то поджег мое тело.
— Если мы останемся вместе, чем, только честно, ты думаешь это все закончится для нас? — она тянется к еще одной бутылке пива в моей куртке и забирает ее. — Думаю, тебе хватит.
Мое лицо искажается от боли из-за ее слов, того, что она предполагает для нас, не из-за пива.
— Ты не можешь знать, как бы все у нас сложилось, потому что ты даже не готова дать мне шанс. Ты приняла решение, что для нас все кончено, — я забираю бутылку назад. Подняв руку, стираю ладонью с глаз слезы. — Не тебе решать, когда мне будет достаточно. Ты не можешь вести себя так, будто переживаешь, когда даже не можешь сказать, чего ждешь от меня.
— Я больше ничего от тебя не жду.
— Ох, избавь меня от этого дерьма! — я быстро сдаюсь. Я никогда обычно так не поступаю, но не в этот раз. — Ты не замечала того, что было прямо перед тобой. Я! Я прямо здесь!
Она смотрит мне в глаза.
— Ты слеп в том, что находится прямо перед тобой.
А потом мой мир переворачивается с ног на голову, потому что, наконец, я понимаю ту причину, по которой она порвала со мной. Пронзающая меня боль ранит сильно и быстро. Мое сердце тяжелеет на сотню килограммов и с быстрым стуком будто падает в живот.
Ее сознание тонет во вспышках воспоминаний той ночи, когда ее жизнь была разрушена, той ночи, когда она переспала с моим лучшим другом.
ЧТО?
О, Господи!
Это уже слишком. Я не хочу это видеть.
Я пытаюсь не смотреть на это, закрываю глаза, отворачиваюсь, но оно не прекращается. Моя связь с Куинн слишком сильна. У меня нет другого выбора, кроме как сидеть здесь и переживать ту ночь, независимо от того, что я чувствую при этом. Ее боль — это моя боль.
— Я не могу увидеть то, что ты мне не показываешь, — говорю я ей, в моей груди все дрожит. — Я ждал этого от тебя. До того, как уехать в лагерь, я ждал, что ты мне скажешь не уезжать. Попросишь меня остаться. А потом, когда уехал, я ждал, что ты, по крайней мере, позвонишь мне. Чтобы сказать, что думаешь обо мне. Я ждал, что ты хотя бы раз позвонишь мне!
— И что дальше? Сказать тебе, что я тебя люблю, и ты должен вернуться домой? Променял бы ты свое спортивное будущее на девушку из глубинки, которая никогда ничего не добьется? Неужели не видишь, я не хочу быть такой девушкой!
— Ты никогда не была такой девушкой! Ты была моей девушкой! Я не понимаю, откуда все это.
— Независимо от того, кто я есть, Чейз, я больше не буду этим человеком. Тем, кто удерживает тебя от реального шанса выбраться отсюда. Больше не буду.
— Так кто ты теперь? — я опускаю голову, когда понимаю, что бы я ни сказал, это не поменяет ее мнение. Она уже приняла решение.
Куинн с силой натягивает на ладонь рукав толстовки и вытирает им щеки. Сейчас я понимаю, это ее не убедило.
На короткий миг наши взгляды встречаются, но этого хватает, чтобы дать ей понять, как сильно это ранит меня, как сильно я хочу, чтобы все это оказалось ложью, и чтобы она не говорила мне о том, что все кончено. Наша любовь настоящая, и я всегда буду настаивать на этом. И это что-то да значит.
— Давай просто скажем, что все кончено, и будем двигаться дальше, — ее глаза покраснели от слез и холодного ночного воздуха. Она переминается с ноги на ногу, обхватывая себя руками.
— Как давно ты это решила? — она ничего не отвечает. — Когда ты решила все закончить? Тогда, когда я уехал?
— Просто остановись, Чейз. Здесь больше не о чем говорить. Просто оставь все как есть, ладно?
Ее слова снова выводят меня из себя.
— В этом ты ошиблась. За это, — я возбужденно машу рукой между нами, — стоит бороться! Меня это не устраивает! Меня не устраивает то, что ты расстаешься со мной из-за чего-то такого тупого. Ты меня любишь. Я это знаю!
Во мне вновь поднимается злость, когда она вздыхает.
— Боже, Куинн, ты ведешь себя так, будто думаешь, что я не чувствую к тебе ничего. Будто меня не должно волновать, что ты решила со мной расстаться, тогда как я все еще тебя люблю. Ты меня слышишь?.. Я ВСЕ ЕЩЕ люблю тебя. Думаешь, у меня есть выбор… но у меня его нет. У меня нет ни единого выбора в этом! Я люблю тебя. Я не могу просто взять и отпустить тебя, — я бью себя кулаком в грудь в область сердца. — Оно, черт возьми, не позволяет мне сделать это!
— Почему? — ее голос становится робким.
— Почему что? — мой голос смягчается, но все еще напряжен.
— Почему ты любишь меня?
Я полностью застигнут врасплох ее вопросом, потому что, если ей приходится спрашивать об этом, значит, в течение этих лет я хреново показывал ей, как много она значит для меня. Мои слезы и ее тоже беспомощно стекают по нашим щекам, и я с трудом говорю слова, которые, похоже, выходят из самых глубин.
— Ты этого не чувствуешь, нет?
— Чейз…
— Не надо, Куинн. Просто не надо, пожалуйста, — я протягиваю руки и резко притягиваю ее ближе. — Я не могу смотреть на тебя и не помнить о том, что у нас есть.
Она начинает еще сильнее плакать, практически навзрыд, и делает от меня шаг назад.
— Я люблю тебя. Люблю. Но не могу так больше.
Я молча киваю, потому что в этот момент до меня, наконец-то, доходит: что бы я ни сказал, она все равно уйдет от меня.
Нас окружает ночной ветер. Я делаю шаг ближе к ней, моя злость не ослабевает.
— С чего это ты вдруг решила, что нам нужно расстаться? Потому что ты уже встречаешься с кем-то другим у меня за спиной? — мое лицо мокрое от слез, и это отстойно, потому что я не из тех парней, кому плакать привычно. Но это Куинн, и я не могу остановиться. Она была частью моей жизни с тех пор, как мне было пять. Я любил ее так долго, что не помню ни одного мгновения своей жизни, когда в ней не было ее. — Просто скажи мне правду, и покончим с этим! Перестань мне врать!
— Я встречаюсь с Дином Раеном, — признается она шепотом. Но она понимает, что я ее услышал.
— Что? Ты надо мной смеешься? Боже, Куинн! Он просто попользуется тобой и все. Ты разобьешь свое сердце, и меня не будет рядом, чтобы собрать осколки. Если ты сделаешь это, то я пас.
В то время я думал, что наше расставание было жестким. Сейчас же, слово «жестко» даже близко не описывает, что я почувствовал, когда понял, что Куинн не только врала мне о причине нашего разрыва, но и скрывала настоящую причину — то, что она переспала прошлым летом с Ганнером.
Ганнер.
Мой чертов лучший друг.
В то время парень ее лучшей подруги.
Я выдыхаю.
И вдыхаю.
И даже если мне это и не нужно, это единственное, что, как я думаю, может помочь мне успокоиться.
Но это не срабатывает.
Я знаю, что мне следует помогать ей, но я настолько ошарашен увиденным и услышанным, что даже не знаю, как реагировать на это.
Свет в ее комнате тускнеет и начинает мигать, вместе со злостью, пульсирующей во мне, в голове стоит гул. Дышать становится слишком тяжело, и хоть я и понимаю, что не могу задохнуться, такое чувство, что сейчас происходит именно это. Я в ярости, что они поступили так со мной, и разрываюсь на части, потому что люблю ее и не хочу злиться на нее. Сердце говорит мне защищать ее, но меня так чертовски сильно злит то, что я вижу.
Я стою рядом с Куинн и наблюдаю за ней, моя злость настолько сильна, что во всем доме вырубается свет, и становится темно.
Куинн это не мешает, она продолжает спать, оставаясь в неведении о том, что творится в мире вокруг нее.
Я не уверен, что мне делать, но знаю, мне нужно уйти от нее хоть на минутку, чтобы переварить все это. Я выхожу наружу, на улицу, иду по подъездной дорожке.
Я поднимаю руки, обхватывая заднюю часть шеи, пока смотрю вверх на черные, как смоль, облака, без единой видимой звездочки.
— Черт, я не могу в это поверить! — ору я ввысь.
— Успокойся, Чейз, — говорит мне отец, стоя рядом со мной посреди улицы, его руки спрятаны в карманах джинсов.
Успокоиться? Неа. Я далек от этого.
— Я не могу! — кричу я, наклоняясь и поднимая ближайший камень, потом бросаю его, будто это бейсбольный мяч. Он ударяется о заднее стекло ближайшей машины, разбивая его.
Хм-м-м. Впечатляет.
Начинает лаять собака, а отец качает головой.
— Что я должен делать? Я должен быть рядом с ней и помогать ей в то время, как она изменяла мне с моим лучшим другом?
— Я понимаю, ты расстроен. Понимаю, это ранит, и ты в растерянности, но у тебя есть свои обязанности. И ты их все еще не выполнил. Ты здесь ради нее. Это твое предназначение, твой выбор. Ты должен закончить это дело.
Он это серьезно?
— Как? — кричу я, отчего взрывается лампа фонаря над нами.
На нас сверху падают осколки, и отец смотрит на те, что упали на его ноги.
— Ты должен прекратить так делать. Держи свою ярость под контролем, Чейз. Я понимаю, тебе больно, правда, понимаю, но ты не можешь потерять контроль. Ты должен вернуться обратно к ней.
Он говорит, как…ну, как мой отец.
— Зачем? Чтобы увидеть что-то еще, что разбивает мне сердце? Нет, пап. Не думаю, что смогу сделать это, — я взмахиваю рукой в сторону дома. — Извини, но, может, это просто слишком тяжело. Может, они ошиблись. Не думаю, что предназначен для этого.
— Знаешь, Чейз, я помню, когда тебе было примерно три года… ты был таким крошечным, но уже тогда сам сделал свой выбор в том, что будешь играть в бейсбол. Ты едва мог поднять биту к плечу, не говоря уже о том, чтобы замахнуться ею. Мы с твоей мамой день за днем наблюдали за тем, как ты находился во дворе, практикуя свои удары до тех пор, пока, наконец, в один прекрасный день твоя решимость не окупилась, и у тебя все получилось. С того дня, сынок, ты сделал своей целью стать лучшим, и не позволял никому и ничему встать на пути к этой мечте. Помни, кто ты есть. Ты никогда не пасовал перед препятствиями. Не делай этого и теперь.
Не могу поверить, что он пытается вразумить меня.
— Серьезно, пап? — я качаю головой в неверии, что он использует эту историю, чтобы убедить меня вернуться к Куинн. — Мне было три года. Это мое сердце, и она разорвала его на части.
— Чейз, я не говорю, что это одно и то же. В тебе намного больше силы, чем ты думаешь, и ты должен это увидеть. Ты не можешь так выпускать свою злость из-под контроля. Куинн нуждается в тебе. Ты должен помочь ей. Может, в этой истории намного больше того, о чем ты знаешь. Ты видел сон, но ты уверен, что было именно это? Иногда, сны и воспоминания перемешиваются, и в результате не совсем правдивы. В них часть реальности и часть воображения.
— И что…ты хочешь сказать, что, возможно, этого не было?
— Нет, было. Я говорю о том, что там может быть что-то еще. Ты не знаешь, почему она сделала это. Позволь ей рассказать тебе, — отец вздыхает и настойчиво смотрит на меня. — Я хочу сказать, что ты уже не сможешь сбежать от этого. Твоя душа — это ее душа. Твое сердце — это ее сердце. Твои воспоминания, которые ты удерживаешь в себе, все они о Куинн.
О ней.
Сейчас это самое тяжелое для меня.
Даже здесь, за пределами ее комнаты, я чувствую это просачивающееся отчаяние, отяжеляющее ее чувство вины. Куинн чувствует, что подвела меня, но, если быть честным с самим собой, я знаю, что она этого не делала, не смогла бы… никогда.
Я опускаю голову и позволяю своему телу принять эту боль, которая плещется в ней.
Только она ее не отпускает.