Чейз
Признаюсь, мне потребовалось какое-то время, чтобы принять тот факт, что Куинн спала с моим лучшим другом. Но, как напомнил мне отец, мое внимание сейчас должно быть сфокусировано только на ней. Не имеет значения, что она сделала или не сделала, важно то, что происходит сейчас, важно, чтобы она поверила в меня, в то, что моя любовь настоящая, что это должно было случиться.
— Вот как… — приподнявшись на коленях, я склоняю голову и крепко зажмуриваю глаза. Она думает, что знает, что это такое, но даже не представляет. Мне нужно показать ей. Если она сможет почувствовать меня вот так, тогда, возможно, сможет поверить мне. Я дотрагиваюсь до ее щеки, пальцам потирая разгоряченную кожу.
У нее путаются мысли, тут же всплывают воспоминания о нашем общем прошлом: первый поцелуй, тот последний раз в моей спальне, наше касание губ в ночь аварии… все они поглощают нас обоих, проходят сквозь меня, как электрический разряд.
Этого достаточно. Я прижимаюсь губами к ее губам раньше, чем она успевает сказать хоть слово. Я не могу больше ждать. Она может не верить тому, что я сказал, но я уверен, если смогу заставить прочувствовать это, то стану на один шаг ближе к тому, чтобы заставить ее понять меня.
От неожиданности ее тело напрягается, а сердце ускоряет свой ритм. Я не могу объяснить ей это, черт, да я даже сам себя до конца не понимаю, как у меня получается делать это. Но не важно, что поспособствовало этому, я принимаю это, потому что этот поцелуй для меня все.
Здесь нет вопросов, что мне нужно делать. Я знаю. Мне нужно сделать так, чтобы этот поцелуй был длиною в жизнь.
Она должна чувствовать его вечно.
В течение следующих нескольких секунд, когда мои губы касаются ее, я полностью растворяюсь в ощущениях, которые проходят сквозь меня. Я думал, нет, предполагал, что не смогу снова чувствовать что-то на физическом уровне, по крайней мере, не в этой жизни, но я чувствую. В эту секунду я очень даже хорошо все осознаю. То, какая она на вкус, то, как ее губы вжимаются в мои, все это, включая физическую реакцию, которая у меня появилась. Я вообще не понимаю, как это произошло, но все это очень даже реально.
Куинн целует меня в ответ, мягко прижимаясь своими губами к моим, когда я втягиваю ее губу в свой рот. Следующие несколько секунд мы оба пытаемся вложить в этот поцелуй все свои накопившиеся эмоции. Я прекрасно осознаю, что это может быть последний раз, когда я могу что-то ей дать, поэтому собираюсь убедиться, что она получила все, в чем нуждается.
Ее язык скользит сквозь мои приоткрытые губы, из моей груди выходит такой глубокий рев, который я сам не могу объяснить. Когда наши языки встречаются, мое тело сотрясается, будто сквозь меня пробегает заряд тока, и, естественно, лампа рядом с кроватью Куинн начинает мигать.
Ощущения ошеломляющие, и какая-то часть меня хочет проверить, насколько далеко я смогу зайти. Я не понимаю, почему у меня сейчас проявилась физическая реакция, какая была раньше, когда я был жив, но это дает мне надежду на то, что смогу продвинуться дальше.
Так же быстро, как эта мысль возникает в моей голове, что-то внутри меня говорит мне «нет», это дар. По какой-то причине мне была подарена возможность прикасаться и чувствовать Куинн, и я, определенно, не хочу испытывать свою судьбу.
Куинн, кажется, полностью потерялась в нашем поцелуе. Она обвила руки вокруг моей шеи, пытается прижаться ближе ко мне, а затем соскальзывает с края кровати, чтобы забраться ко мне на колени.
Н-да, мне семнадцать лет, и во мне все еще бушуют гормоны.
Ее дыхание все еще учащенное, когда мы, наконец, разрываем поцелуй. Риз стучит в ее дверь, но не открывает ее.
К счастью, я додумался закрыть ее прошлой ночью после того, как принес сюда Куинн. Все, что знает Риз, это что Куинн заперлась здесь, потому что хочет побыть одна.
— Я уезжаю на работу, Куинн, — говорит Риз через дверь. — Напиши, если тебе что-то понадобится. Эм возвращается поздно вечером, поэтому я хочу забрать его с пристани, и я вернусь, когда будет довольно поздно.
Услышав стук в дверь и голос Риз, Куинн отпрыгивает назад, тяжело дыша, и быстро садится на край кровати.
— Хорошо. Увидимся позже, — быстро отвечает она. Она смотрит на меня, ее ресницы подрагивают, пока она осторожно осматривает меня с ног до головы.
— Ты почувствовала это, Куинн? Почувствовала силу этой любви? Вот как ты можешь быть уверенной во всем. Это правда. Это происходит, и мне нужно, чтобы ты верила в меня, — снова приподнявшись на коленях, я обхватываю ладонями ее лицо и пытаюсь убедить еще раз, заправляя ее волосы за уши. — Ты чувствуешь мои прикосновения… Ты знаешь, это я, — большим пальцем я потираю ее щеку. — Разве не видишь… только ты можешь меня чувствовать, только ты можешь меня видеть потому, что только ты была создана для меня.
Она закрывает глаза и кладет голову мне на плечо. Я прижимаю свою ладонь к ее груди, туда, где бьется сердце, потом тяну ее руку к своей груди.
— Ничто никогда не изменит этого.
Куинн снова плачет, но все же на ее лице мелькает мягкая улыбка.
— Ты мне веришь?
Она кивает, закрывая глаза. Я понимаю, что она растеряна, но также замечаю и надежду. Наконец, она по-настоящему начала слышать каждое слово, которое я ей говорю. Я только надеюсь, она поверит, что это правда.
— Как думаешь, есть еще другие, такие, как мы, которые просто об этом не знают? — спрашивает Куинн, откидываясь спиной на кровать и глядя в потолок.
— Думаю, да.
Я передвигаюсь, чтобы лечь рядом с ней, притягивая ее так, чтобы она могла положить голову мне на грудь. Я вижу, что она все еще уставшая, и надеюсь, что она снова уснет. Если она заснет, то будет видеть сны, а если она будет видеть сны, то я смогу показать ей, что все это значит на самом деле.
— Помнишь, в средней школе мы читали ту историю о греческих мифах? — она кивает, и я продолжаю: — Помнишь, они верили в людей, которые были созданы с четырьмя руками, четырьмя ногами и четырьмя глазами? И Зевс верил в то, что они обладают особой силой, и опасался их. Поэтому он разрубил из всех пополам и отправил на поиски другой своей половинки. Думаю, именно оттуда все это и произошло, или, по крайней мере, взяло свое начало, но я не совсем уверен. Я точно знаю, что это передается по наследству, и только в определенных семьях. Как мои родители, они оба сильные души.
Она поворачивает голову, чтобы посмотреть на меня, наши тела настолько близко друг к другу, я чувствую, будто она часть меня самого.
— И твоя мама видит твоего отца?
— Когда отец чувствует, что мама нуждается в нем, то он тут же оказывается рядом с ней в том виде, какой для этого требуется. Что самое безумное, с момента аварии я тоже вижу его.
Куинн смотрит на меня удивленно.
— Правда? А ты видишь моих родителей?
— Нет… прости. Не вижу. Я вижу только своего отца, — мне грустно говорить ей об этом.
Какое-то время она молчит, положив голову обратно мне на грудь. Затем она спрашивает меня:
— Из-за этого она до сих пор одна?
Я пожимаю плечами.
— Нет, не думаю, что дело в этом. Думаю, когда отец умер, силу, чтобы продолжать держаться, она нашла для того, чтобы вырастить меня… это было ее предназначением.
— Но сейчас ты ушел…
— Да, но ее любовь ко мне не иссякла так же, как и не пропадет ее любовь к тебе. Привязанность, которую она испытывает к тебе, всегда будет очень сильной, и она поможет ей найти силы пройти через все это. У всех сильных душ сильная эмоциональная связь со своей семьей. Мы можем быть привязанными к своим вторым половинам, но это, как связь душ одной семьи.
Пока Куинн продолжает лежать головой на моей груди, ее дыхание выравнивается, и она начинает расслабляться. Я на автомате потираю ее спину, как делал каждую ночь, когда она пробиралась в мою комнату, и постепенно она начинает проваливаться в сон.
Ее сны очаровывают меня. Я знаю, что мое время быть с ней вот так подходит к концу, но я так отчаянно хочу, чтобы она увидела это все — мою любовь, наши жизни вместе и по отдельности. Хочу напомнить ей о том, что она сильная, что она сможет продолжить жить без меня.
Мягко прикасаясь пальцами к ее волосам, через ее сон, я могу показать ей масштабы того, что есть между нами.
Она думает, что видит сон, но это не просто сон. Я использую это время, эту возможность быть рядом с ней так, как не могу, когда она бодрствует. Это единственное время, когда ее мозг полностью расслаблен и намного лучше способен поверить и понять, насколько важно, чтобы она продолжала жить.