- Нет. Может быть, и нет. Иногда я думаю, что очень плохо использовал вас, Валемар. Комиссар. А иногда думаю, что, возможно, я получил именно то, что хотел. Наши предшественники погубили бы полк. Такие люди, как Дакко, разложили бы его. Но мы с вами сделали его сильным, не так ли?
- Я исполнял свой долг, полковник. Как и вы.
Полковник издал звук, который, вероятно, был смехом. Я иногда забывал, что мы оба были чужими для этого полка, иномирцами. Полковник запросил назначение нового комиссара в полк вскоре после того, как сам вступил в командование. Я так и не узнал, что случилось с его предшественником. Да это было и не так уж важно. Полк принадлежал тому, кто им командует. Ему. Нам.
- Да, мы исполняли свой долг. И продолжим его исполнять, - он посмотрел на меня через край своего стакана. – Будьте осторожны, комиссар. Дакко не замедлит всадить вам нож в спину, если посчитает, что ему это сойдет с рук.
С этими неутешительными словами он отпустил меня. В первый раз мы открыто говорили о таких вещах. Были и другие вроде Дакко. Другие офицеры, которые не могли приспособиться к новому положению дел в полку. Я исполнял свой долг, как приказал полковник, и мы очищали пространство для новых офицеров. Таких, которые были бы более восприимчивы к образу мыслей полковника. Но в этот раз он впервые предупреждал меня об опасности со стороны недовольных. Тогда я понял, что он гораздо более обеспокоен, чем я предполагал сначала. Могу только догадываться, что именно поэтому он публично отчитал меня раньше.
Потом я подумал, не видит ли полковник то же, что и я. Может быть, так он пытается сказать мне, что знает о происходящем, но его положение не позволяет ему действовать? Что он одобряет мои действия? Я надеялся, что это так. С его помощью будет легче спасти полк.
Конечно, я взял с собой штык из коллекции. Он хорошо послужил мне в моем расследовании, и я привык к нему. Как и я, это было оружие простое и функциональное. Послушное и смертоносное. Кроме того, его было легко спрятать.
Капитан прислал мне солдата по имени Гомес. Высокий и мускулистый, он возвышался надо мной. Он едва говорил, лишь поприветствовав меня.
Я знал имя Гомеса лишь потому, что был уверен – он убил другого солдата за карточной игрой, хотя я не нашел явных доказательств. Такое преступление наказывалось смертью, и Гомес знал это, поэтому он хорошо постарался замести следы.
Я часто думал, какими средствами капитан убедил его пойти. Возможно, деньгами. Для громил вроде Гомеса часто этого бывает достаточно. Как бы то ни было, когда я увидел его, то сразу понял, что он непременно попытается меня убить.
Мы шли по траншеям, пробираясь к внешним, самым отдаленным позициям. Там они уже начали превращаться в труднопроходимые овраги, полные бурлящей грязи, в которой тонули разбитые бункеры. Земля была мягкой и неровной, и не раз нам приходилось ждать, пока она перестанет двигаться, прежде чем мы могли идти дальше. Воздух был полон испарений, воняющих горячей грязью и чем-то непонятным. Мне пришлось надеть респиратор и пару толстых перчаток. Несмотря на эту защиту, я чувствовал жар, исходящий от деформировавшихся стен покинутых траншей.
По пути мы видели, как они изменялись. Стены траншей принимали новую форму, дно поднималось или уходило еще глубже, унося нас в одно мгновение вниз, в следующее снова наверх.
Мы пробирались по жидкой слякоти, доходившей до колен, и спотыкались на засохшей грязи. Гейзеры пара вырывались в воздух, когда грязевой суп приходил в движение, и не раз я, оглядываясь назад, терял из виду Гомеса. Но он всегда появлялся снова, шагая по моему следу с неторопливой решимостью.
Мы шли по полям мертвецов. Жар и ядовитые вещества жутко искажали останки, придавая им странный и пугающий вид – в бурлящей грязи росли костяные цветы, тянувшие к огненным небесам свои лепестки, словно покрытые глазурью из костного мозга. Колючие заросли из шлака и костей свисали со стен траншей на нашем пути, будто тяжелый занавес, и несколько раз нам приходилось прорубать путь сквозь них. Жар становился все сильнее, и я страшно потел в своей шинели. Я знал, что и Гомес, должно быть, страдает не меньше, но он ничего не сказал.
Гомес попытается убить меня. Я знал это так же твердо, как свое имя. И одно это давало мне все необходимые оправдания для того, что я намеревался сделать. Как минимум это оправдывало мое дальнейшее расследование, что бы там ни говорил полковник.
Вражеские позиции были отнюдь не близко. Я воображал, что они видны из наших траншей невооруженным глазом, но в действительности мы не могли видеть их. За туманом, испарениями и грязью они были лишь размытой линией где-то на горизонте. Нам понадобилось почти три дня, чтобы приблизиться и разглядеть их передовые позиции, и даже тогда там мало что можно было увидеть. Лишь траншеи и импровизированные укрепления, очень похожие на наши.
Увидев их в первый раз, я невольно подумал, вдруг они – это наши. Вы понимаете, что я имею в виду. Бюрократия Империума огромна и медлительна, и могут происходить ошибки. Так полки могут получить приказ захватить мир, который уже захвачен, и никакие протесты не убедят высоких начальников, что это ошибка. Они видят только цифры, а не людей. В этом и разница между ними и такими людьми как полковник.
И когда эти еретические мысли мелькнули на краю моего сознания, я подумал, может быть, поэтому полковник в последнее время казался таким усталым и нерешительным. Может быть, он знал – а он почти наверняка должен был знать – что нам противостоят не ксеносы и не предатели, а такие же слуги Бога-Императора. Возможно, поэтому он так не хотел наступать. Возможно, он надеялся, что эта ошибка будет замечена его начальниками, прежде чем станет слишком поздно.
Но, конечно, такие мысли смешны. Да, люди склонны ошибаться, но Бог-Император никогда не ошибается. И Он не направил бы нас на этот адский мир, если бы мы не были нужны здесь. Я полагал, что мы были направлены сюда по важной причине. Что я здесь по важной причине. И я был прав.
За эти три дня я хорошо узнал Гомеса. Не лично, но такие люди, как он, для меня вроде открытой книги. Он был свирепым громилой – скорее всего бандитом до службы в полку. Это объясняло его кровожадную сущность. Но он был хитер. Он прятал от меня свои глаза. Никогда не смотрел на меня прямо. Я не мог выявить у него синие глаза, как ни пытался. Каждый раз, когда я смотрел на него, он отворачивался.
Как бы то ни было, наконец я понял, что придется рискнуть. Ничего не говоря Гомесу, я достал дальномер – еще один предмет из моей коллекции. Он был старым и тяжелым. Вскоре после моего прибытия в полк мне пришлось казнить одного из полковых артиллеристов за напрасную трату боеприпасов. Тогда мы отражали наступление противника, но это не оправдание для такого расточительства.
Я пробрался по грязи, поднявшись на низкий склон на краю заброшенной траншеи, за разбитыми брустверами и старыми проволочными заграждениями, и навел дальномер на вражеские укрепления. Но даже с ним я ничего не увидел. Иногда я думаю об этом моменте. Я надеялся увидеть что-то – хоть что-нибудь. Увидеть, кто стоит за этими пушками. Но я видел лишь туман, пар и грязь.
И тогда Гомес напал на меня, как я и ожидал.
Он подкрался так тихо, что если бы я не был готов, то не заметил бы его, пока не стало бы слишком поздно. Капитан хорошо выбрал, какого убийцу подослать ко мне. Мою шею мгновенно захлестнула удавка. Но прежде чем Гомес уперся коленом мне в спину, я метнулся в сторону и скатился по склону обратно на дно траншеи. Он явно этого не ожидал и потерял равновесие. Издав приглушенный вскрик, он полетел за мной в траншею. Прежде чем он успел вскочить на ноги, я выхватил штык и нанес удар.
Его огромные руки вцепились в мои, пытаясь отжать клинок, оказавшийся между нами. Я ударил с такой силой, что отбросил его назад, и он врезался в остатки разрушенного убежища. Я слышал, как он ругается, но смотрел только в его глаза. Они не были синими. Я не знал, что это значит. И все-таки он пытался убить меня.
Я сильнее, чем выгляжу. Гомес явно думал, что я окажусь легкой добычей. Мы боролись в обвалившейся траншее, почти по колено в грязи. Я не хотел использовать свой пистолет. Вспышка выстрела, любой звук – все это могло привлечь внимание противника. Кроме того, мне нужны были ответы. И Гомес мог дать их.
Я ударил его коленом в живот. Он охнул и согнулся, пытаясь заставить меня потерять равновесие. Грязь позади него вдруг разошлась, и он осел в нее. Я надавил всей тяжестью на штык, вгоняя Гомеса глубже в грязь. Его глаза испуганно расширились, когда из стены траншеи на нас посыпались кости и обломки феррокрита.
Это секундное отвлечение было всё, что мне нужно. На мгновение его хватка ослабела, и я, резко рванув, освободил руки. Сразу же я резанул штыком по его животу под краем бронежилета, и шагнул назад. Гомес скорчился, схватившись за живот. Грязь уже засасывала его, и он отчаянно бился, пытаясь вырваться, между его пальцами пузырилась кровь. Но его глаза все еще были карими.
Я поднял штык и направил на него.
- Покушение на убийство офицера карается смертной казнью. Казнить тебя здесь или после трибунала?
Он простонал:
- Сволочь…
- Да. Почему ты пытался убить меня?
Он продолжал биться, пытаясь вырваться из затягивающей его грязи. И почти вырвался, но я ударил его ногой, вгоняя назад в растекающуюся стену траншеи. Он издал придушенный вопль. Одной рукой я схватил его за плечо, а другой приставил штык к его глотке. Я был уверен, что он не попытается задушить меня, иначе его кишки вывалятся наружу.
- От такой раны ты можешь умирать долго. Возможно, несколько часов. Или смерть может быть быстрой. Выбор за тобой.
- Мне заплатили… - прохрипел он.
- Кто?
Он злобно посмотрел на меня. Я быстро потянулся к его животу и выхватил что-то мокрое и мягкое из-под его ослабевших рук. Он завизжал как свинья, когда я сжал кусок его потрохов, который лопнул в моей руке, разбрызгивая жидкость в грязь.
- Говори, - приказал я.
Он не мог говорить из-за боли. Но я и так знал. Я вытер штык о его рукав и положил обратно в карман шинели, после чего вытер руку о его грудь.
- Плохая сделка. Не только ты поплатишься жизнью.
Я подобрал свой и его вещмешки. Напрасная трата предметов снабжения есть грех перед Богом-Императором.
- П-подожди… - простонал он, схватив меня за полу шинели. – Убей…
- Я уже убил тебя. А Бог-Император заберет тебя, когда на то будет Его воля.
Я оставил его там, увязшего в медленно поднимавшейся грязи. Уходя, я не оглядывался назад. Я не чувствовал никакого сожаления по поводу его смерти. Он пытался убить комиссара. Кара была справедливой.
Когда пушки снова замолчали, я начал долгий путь обратно. Когда через несколько дней я добрался до наших позиций, часовые на постах отреагировали на мое появление не так быстро, как было положено. Я подумывал казнить и их, но воздержался. Потом будет достаточно времени наказать их.
Я был не удивлен, увидев, что капитан ждет меня. Хотя он был удивлен, увидев меня живым.
- Гомес? – спросил он, не глядя на меня.
- Несчастный случай. Он утонул в «супе».