свободно и легко раскинув одеянья,
белее облаков лежат на глади вод,
оставив прыть, она все медленней течет,
деревьям, и траве, и зернам золотым
даруя благодать течением своим.
Она несет расцвет весны в плаще зеленом
смарагдовым полям и шелковистым склонам,
где ветер вечно льнет к пшенице и цветам,
как ласковый жених к любимым льнет устам,
от радости дрожа, где в солнечной теплице
прохладный виноград меж листьями таится,
соперничая, там плоды его висят
прозрачней, чем янтарь, чернее, чем агат,
день ото дня круглясь, очищенные зноем,
пока не брызнет сок сверкающим настоем,
и, в чанах вспенившись, не хлынут через край
шафрановый мускат и розовый токай,
хрустальным золотом, в котором бьется свет,
червонным, пламенным - дороже в мире нет!
как будто в глубине кровавого рубина
играют блики солнц иль отсветы камина.
Она равно живит и василек, и мак,
и клевер на лугу, и каждый в поле злак,
мерцающий прибой колосьев, что на нивах
в алтарном свете дня стоят у вод сонливых;
как канделябры - строй стеблей тучноленивых,
что станут жертвами, чьим ласковым теплом
уже сейчас вовсю поют серпы кругом
над праздником земли, над пышным урожаем
о том, сколь он велик, богат, неподражаем,
беременный зерном, и сладким изможденьем,
и счастьем бытия, и вечным возрожденьем!
До срока в семенах таится древний зов,
которым пробужден земли живой покров.
Из комьев налитых, из тьмы и неги сонной,
пропитанной дождем и оплодотворенной,
все рвется в высоту и жадно ищет света,
и тянется к нему, как чистый звук кларнета,
и, выйдя наконец из полузабытья,
вновь познает и боль, и радость бытия.
О мирная река, великая река,
ленива по-людски средь глины и песка,
что в берегах идет и в камышах шуршит,
что обняла поля и больше не спешит,
в полуденных лучах желтея, как самшит,
и в полуночный час, луною осиянна,
как в раковине, гул и шепот океана
несет на гребне волн, чей голос в тишине
является свежо, как голос друга, мне,