— Тебе же не нужно одеяло, — со смешком подметила я, залезая под то самое темное мягкое одеяло. — Тебе же даже спать не нужно.
— Мне нравится спать и иметь приличный кусок одеяла! Это что, противозаконно? — его голос звучал со всем тем же смехом и добротой, которой было слишком мало на том мерзком приёме.
— Значит и ты у меня одеяло не отбирай, — осведомила его я. — Может я смертная девчонка, выпившая лишнего, но скинуть тебя с кровати я смогу.
— Я не сомневался, — он улёгся рядом со мной и случайно прикоснулся ко мне своими холодными руками, отчего я даже вскрикнула, а после рассмеялась, переворачиваясь на бок, к парню лицом. — Но я буду сопротивляться.
— Я буду бить тебя ногами, — зевнув, пробурчала я и закрыла глаза, вздыхая и чувствуя, как сон одолевает меня. Жутко хотелось уснуть и расслабиться. Хотелось наконец-то отдохнуть. — Спокойной ночи.
— Спокойной… — тихо произнёс парень и я ощутила прикосновения его холодных пальцев на своей руке, лежащей на мягкой подушке. Я не стала убирать руку, наоборот, подалась сплела с ним пальцы. Стало спокойнее и лёгкое чувство тревоги, опьянения, смущения и смятения исчезли с этим прикосновением наших рук.
Спокойной ночи, Рита…
4:20.
«…Спотыкаясь о узловатые корни вековых деревьев, я бежала по глухому жуткому лесу. С тёмно-зелёных елей свисал мох, под ногами ломались гнилые ветки и стопа утопала в мягком тёмном мхе. В груди сердце колотилось запертой в клетке птицей, руки дрожали, а с каждым метром ноги становились всё слабее и слабее. Спину жгло необъяснимой болью, а по пальцам чёрной вязью ползли слова на латинском языке, ни одно из которых не было мне понятно. В них то ли перепутались символы, то ли таких слов вовсе не существовало. Я громко дышала и выставив перед собой руки, что бы не удариться лицом о колючие еловые ветки, пробежала через арку деревьев. В какой-то миг оказалась на просторной поляне, освещённой так ярко, что заболели глаза. Справившись с болью, я всё-таки осмелилась осмотреть поляну внимательнее. В самой её середине, подобно памятнику, стояла высокая темноволосая женщина. Её чёрные идеально прямые волосы спадали до поясницы и содрогались на ветру. Рукава чёрного плаща вздымались над бледными руками, по которым ползли такие же символы, как и на моих. Я сделала пару шагов и по неясным причинам оказалась в метре от женщины. Она повернулась ко мне, взмахнув подолом тяжёлого чёрного плаща. Когда я увидела её лицо — пересохло в горле. Она была очень красива. Длинношеяя, с узким аккуратным лицом, полным правильных черт: ровный чуть вздёрнутый вверх нос, пропорциональные глаза, горящие аметистовым огнём и аккуратные алые губы, застывшие на её бледном лице. По шее, выглядывающей из-под плаща, такой же вязью, как и на руках, плелись символы. Только вот, приглядевшись, я увидела, что на ней слова были ясные и совсем не походили на причудливые анаграммы.
Подул сильный ветер и её тяжёлый плащ взмыл ввысь, открывая её тело, что было покрыто чёрными массивными доспехами. Они были сделаны из неведомого материала, блестящего жутким металлическим блеском. По чёрному металлу тянулись белые символы, сплетённый в единое длинное слово, которое нельзя было прочитать, да и не видела я его чётко. Она согнулась ко мне и её фиолетовые глаза засияли, подобно глазам Мирославы или Аннабель. Алые от природы губы скривились в злой усмешке. Ноги подкосились и я попятилась назад, падая на пятую точку. Женщина слышно усмехнулась, а после её губы приоткрылись, как если бы она хотела что-то сказать. И она сказала:
— Ребёнок предан железу, но ни разу не прошёл испытание огнём, — её голос впился в уши иголками. Он будто врезался в меня, впился в подкорки мозга. Я уже слышала этот голос! Слышала когда-то очень-очень давно. Слышала его во сне и как отголосок где-то в голове. Я слышала неразборчивое бормотание, высказывания на потрясающем латыни, мычание и стоны. Я смотрела на неё, прикусив язык и пыталась вспомнить все случаи, когда я слышала этот голос. И почему-то мне было очень знакомо её лицо, эти аметистовые глаза и жуткая улыбка. Будто… Будто я видела её уголком глаз каждый раз, когда посматривала в сторону. Она была как призрак, который мутно проявлялся в памяти. — Чары слабеют, дитя! Огонь грядёт…
Я собиралась задать вопрос, но язык будто сковало цепями. Я могла лишь думать о том, кто эта женщина, причём тут огонь и железо, почему мне так страшно от её голоса…»
Я проснулась и подскочила, не сразу понимая, что нахожусь не у себя в комнате и сплю не в свой постели. Я закрыла лицо руками и попыталась восстановить дыхание. Страх ледяными лапами окутал меня и впивался иголочками в кожу, заставляя кровь стыть, а сердце трястись, как бешеное. В какой-то момент я почувствовала не ледяную, не горячую руку на своём бедре и заглотнув воздуха, взглянула в сторону. В комнате было достаточно светло. Солнце постепенно вставало над городом, забираясь первыми лучами в окна. Макс смотрел на меня испуганными глазами и кажется, тёмная жилка на его лбу содрогалась. Одеяло лежала на нём по пояс, открывая рельефный торс и чёрную поросль от пупка, что скрывалась под одеялом. Его сонный вид успокоил меня и я облегчённо вздохнула, опять падая на подушки, пододвигаясь ближе к нему. Его рука согнулась над моей головой и через пару секунд он снова накручивал мои спутанные кудри на пальцы.
— У тебя так сердце колотится, что оглохнуть можно, — его голос был хриплым и сонным. Голубые глаза чуть приоткрыты, чёрные ресницы дрожали. Волосы рассыпались по подушке и спутались, бледное лицо впервые за всё время выглядело расслабленным и спокойнее, чем когда-либо ещё. — Плохой сон?
— Если можно так это назвать, — я вздохнула и откинув руку на подушку, случайно коснулась его кожи пальцами и прикрыла глаза, не слышно вздыхая. Прохлада приятно впилась в пальцы малюсенькими иголочками, а его нежные потягивания моих волос заставляли дрожать. Но тут вдруг парень поднялся с постели, ловко скинув с нас обеих одеяло и направился к шкафу, светя накаченным задом. Что ж, назову это добрым утром. Я перевернулась на бок и подложив под голову руку, наблюдала за тем, на он натягивает на себя футболку, как та прилегает к мускулистому телу, как забавно он залазит в чёрные джинсы, припрыгивая на одной ноге. В этот момент я считала его максимум двадцатилетним пареньком, нежели пятисотлетним вампиром. Пусть был он ужасно бледный, но выглядел по современному красиво, с растрёпанными волосами, еле заметными посинениями под глазами, смахивая тем самым на не спящего сутками подростка. Да ещё и его не идеальная комната, закиданная книгами и одеждой.
— Вставай, — повернувшись ко мне, сказал парень, кивая головой в сторону двери. — Покажу кое-что.
— Склеп, где хранишь чучела всех красоток, которые стреляли у тебя рубашки? — я закатала большие рукава клетчатой рубашки и соскочила с постели, пробежалась босиком по паркету и оказавшись у двери, попрыгала на месте, пытаясь разогреться.
— Это покажу как-нибудь в другой раз, — он улыбнулся и кивнул, быстро оказался передо мной и открыл дверь, пропуская меня вперёд. — Надеюсь, ты не околеешь…
— Ты всю ночь тырил у меня тепло, как видишь, я ещё не покрылась инеем, — я усмехнулась ему и дала понять, что в курсе наших любезных объятий во сне, ибо нельзя спать и не чувствовать, как тебя обнимает «глыба льда». Макс ничего мне не ответил, а только усмехнулся, быстро шагаю по тёмному коридору. В доме было ужасно тихо, видимо, все ещё спали или делали вид, что спят. Это же вампиры. Парень шёл впереди, а я почти бежала позади, стараясь разогреться после вылазки из-под тёплого одеяла. Мы поднялись на третий этаж, прогулялись по широким тёмным коридорам поместья и в скорее настигли узкую лестницу, ведущую на крышу. Макс забрался по ней первым и ловко открыл люк наверх. В коридор пробрался свет от восходящего солнца. Когда парень взобрался на крышу, я последовала за ним, аккуратно ступая на неотшлифованные доски и содрогаясь от каждого скрипа старенькой лестницы. Видимо, ею очень давно не пользовались. Взобравшись вверх, я вылезла на черепичный участок большой крыши, в четырёх местах которой возвышались острые шпили. Макс сидел на гладком козырьке, упиравшись ногами в уголки черепицы. Восходящее солнце обдало его золотом и он не казался таким бледным. Его волосы заблестели, глаза казались ярче, становились похожими на небо, которое вдалеке опалило солнце. Такое же безгранично голубое и яркое. Я аккуратно ступила босыми ногами на гладкий козырёк и балансируя, добралась до парня и селя с ним рядом. Подняв глаза на небо, я застыла, уставившись на прекраснейший вид. Отсюда, с крыши поместья, было отлично видно восходящее солнце, крышу академии, многоэтажные дома в центре и верхушки елей и сосен в лесах вокруг города. Я совсем не чувствовала холода от восторга, от детской радости, которая наполнила меня. Последний раз я встречала рассвет с отцом, когда мы сидели в архиве гильдии и болтали обо всём. Это было чем-то настолько потрясающим, что этот момент, это воспоминание запомнилось мне до мельчащих подробностей. Помниться тогда у папы была сломана рука и его не допускали к работе, поэтому он сидел со мной и рассказывал всякие истории, обучал латыни и пересказывал сюжеты древних книг, цитируя некоторые моменты. А теперь… Всё было фактически так же. Я точно запомню этот момент навсегда. Его голубой блеск в глазах и улыбку уголками губ, растрепанный сонный вид и его взгляд на мне. Спокойный, добрый. Без льда в глазах, без странного желания то ли укусить меня, то ли ещё чего. Я улыбнулась ему в ответ и восторженно вздохнула, убирая волосы на одну сторону. Парень осмотрел меня, изучая глазами мою шею и плечи.
— Как же красиво… — прошептала я, рассматривая горизонт, изобилующий яркими красками восходящего сентябрьского солнца. — Так бы и смотрела не это всегда…
— Мне тебя огорчить или оставить приятные впечатления о моменте? — он усмехнулся, склонив голову и всё так же продолжая меня рассматривать своими ярко-голубыми глазами.
— Ты однозначно сказал бы, что «всегда» — это слишком долго и в конечном итоге мне надоест. Но заметь, сейчас ты сидишь тут со мной и тоже смотришь на восходящее солнце! — я улыбнулась и повернулась к нему, взглянув в его глаза, неотрывно на меня смотрящие.
— Кто сказал, что я смотрю на солнце? — он улыбнулся нежно и красиво, опустив руки на козырёк и сжав на нём пальцы.
— Можно спросить? — я пододвинулась ближе. Продолжая собирать волосы на одной стороне, часто их поглаживая и стягивая на один бок.
— Давай.
— Мирослава сказала, что помогала тебе с отцом. Что она имела ввиду? — парень моментально изменился в лице. В нём была и растерянность, и злость, и возмущение, и страх. Он приоткрыл рот, что бы что-то сказать, но потом закрыл и отвёл от меня глаза, нервно вздыхая.
— Я не думаю, что тебе стоит об этом знать… — он покряхтел и сжал руки в кулаки, отчего по запястью и предплечью потянулись синие вены. Он был голоден, однозначно. Карс выглядел и раздражённым и растерянным одновременно. Его глаза метались, а губы дрожали. У меня бешено застучало сердце: что он такого сделал?
— Я у тебя как что не спрошу, так мне ничего знать не следует, — я развела руками, фыркая. Макс поднял на меня глаза и на его лице заиграли желваки, суставы выделялись из-под кожи в сжатых кулаках. — Как я смогу уживаться с тобой, если ничего не буду знать.
— Чёрт, Слава… — он прикусил губу и зло выдохнул. — Обычно о таких секретах узнают, когда между людьми возникает нерушимое доверие. Об этом даже не знает Кай, Римма или моя мать. Как-то не правильно доверить это тебе.
— Ты либо сам мне скажешь, либо я узнаю самостоятельно, — я надула губы. — Под самостоятельностью имею ввиду, что я либо тебя достану каким-нибудь косвенным способом, либо начну пилить мозг Мирославе, правда это маловероятно, но я попробую.
— Любопытство, Кросс, очень плохая черта! — отметил Макс, покачав головой. Я закатила глаза в его привычной манере. — О Господи!
— Что я сделала такого, что ты вспомнил о Всевышнем? — я усмехнулась и наклонила голову в сторону, что бы внимательнее и ближе рассмотреть его лицо.
— Просто ты всем своим видом заставляешь меня проболтаться о тайне, за знание которой меня поджарят на костре, — он прикрыл глаза и тут мне стало ясно, что следующим будет именно рассказ о совершенном, иначе бы он не стал так поджигать мой интерес. — Дракула не пропал. Я вместе с Мирославой убил его.
— Чё?! — я вытаращила глаза и подавилась слюной. Закашлялась и громко вздыхала, сквозь слёзы смотря на парня, который наблюдал за мной и с потрясением, и с сожалением одновременно. — Ты убил собственного отца?
— Ну да, — он более менее спокойно пожал плечами. — Проткнул его мечом и похоронил у чёрта на рогах. Конечно, без Славы тут не обошлось, мой отец был очень сильным вампиром. Но поскольку Мирослава нейтрал, то с ней он совладать не смог. Начнёшь меня осуждать и читать морали о любви к родителям — я тебя стукну.
— Ну-у, учитывая твои рассказы об отце, у меня как-то нет желания говорить тебе о любви к родителям. Мать вас бросала, отец не уделял внимания, потом вовсе обзавёлся второй женой и новой дочерью. Но… — я перевела взгляд на показавшееся из-за горизонта полукруглое солнце, играющее лучами на верхушках деревьев и крышах православных церквей. — Не убивать же их за это.
— Думаешь — это была главная причина? — Макс сморщился. — Если бы это было мотивом убийства, я мог бы перебить всех близких и далёких родственников под одинаковым предлогом: они меня не любили. В нашем мире случаи любви исключительны. Аннабель любила Дракулу, Дракула любил власть. Агата любила своих дочерей, а те по своей глупости полюбили меня. Князь Фрау любил свою магию, но та свела его с ума. Великая Лореаль любила своих созданий, но они заперли её в междумирье. Но никто не кинулся убивать из-за того, что на их чувства не ответили взаимностью.
— Тогда из-за чего же ты убил собственного отца? Легендарного вампира и короля? Это же по сути государственная измена! — я внимательно на него смотрела, стараясь даже не моргать. Горло пересохло от волнения и нетерпения узнать правду. Не помню, чтобы раньше меня так сильно распирало от любопытства, видимо сейчас случай исключительный. Тайна исчезновения короля вампиров была так проста, что становится стыдно за бредовые теории охотников прошлого и настоящего.
— Я не хотел плясать под его дудку, — Макс сгорбился. — Он разрушал наш мир, спускал его в тартарары. Довёл Серафиму, отчего та ушла в самоволку, собрав маленький отряд зеленоглазых вампиров. Вечно пререкался с Фрау, отчего его нейтралы зло на нас глядели, а иногда порой отрывали тому-другому головы от неправильного взгляда в их адрес. Ещё и тёрки с Агатой, а с ней в принципе шутить было нельзя. Она была старшей из древних, но её не допустили к верховенству над вампирами, потому что она была женщиной, да и баловалась запретной магией. Ещё уход Аннабель сыграл свою роль. Когда ушла мать, Дракула не сразу заметил, он был слишком занят Анжелин и её продвижением в совет при короле. Но когда заметил — ошалел. Начал орать на всех, швырять в стены посуду и периодически бить Римму. Помнится, бил он её толстыми розгами по спине за каждую её ошибку. Я думаю, так он вымещал своё горе за то, что женщина, которая посвятила ему жизнь, променяв семью на любовь — ушла от него. Но после начался полный трындец. Он расторгнул соглашение с охотниками, напав на тогдашнюю главу гильдии, под невменяемым предлогом. Начал цапаться с ведьмами и оборотнями. Всё дошло до того, что он просто начал пить в неизмеримых количествах и забавляться с полукровками, при этом отстаивая свои права на трон в пьяном бреду. Анжелин была слишком глупа, что бы взяться за дело, а к остальным кланам доверия уже как такового не было. Тогда-то я и взял это дело в свои руки. Слава мне помогла провернуть убийство и выдать всё это за исчезновение, спереть всё на древних ведьм или типа того. Правда и после этого меня к власти не допустили, слишком молод.
— Знаешь, что я тебе на это скажу? — я слегка поморщилась и тяжело вздохнула, откидывая голову назад. — Охренеть можно от ваших законов! Серьёзно! Древнейшая вампирша не допускается, потому что родилась женщиной, кровный наследник слишком молод. Что за бредятина? Кто это всё придумал, чёрт побери?
— Я и сам не знаю, — он пожал плечами и усмехнулся. — Я-то думал начнёшь меня осуждать…
— За что? — я улыбнулась. — За то что пытался спасти свой народ? Думаю, так поступил бы любой человек, который видел всю картину целиком. Я не считаю это истинно правильным, но и не осуждаю. Он заслужил, но он всё-таки твой отец. Ты сделал то, что сделал. И никто не должен тебя за это осуждать. В особенности я — простая семнадцатилетняя смертная.
— Я думаю «простая» тут слово лишнее, — Макс откинул голову назад и вдохнул по глубже. Солнце поднялось и уже освещало весь город. — Школу ты сегодня прогуляешь.
— Подумаешь, — я пожала плечами. — Если я пропущу одну тему по алгебре — мой мир не рухнет.
— Слышала бы тебя наша учительница, — Макс сдерживал смех. — Ты бы выучила весь учебник на зубок, думаю.
— Сомневаюсь, что она бы заставила меня зубрить учебник, — я поглядела на брюнета, склонив голову. — У меня слишком одарённый сосед по парте, который вполне сможет подтянуть меня по алгебре.
— Я хреновый учитель, — честно признался Карс. — Но за одно занятие буду брать не меньше ста долларов.
— Ты теперь математическая проститутка? — я засмеялась, откидывая надоедливые спутанные кудри назад.
— Не хочешь высчитать со мной парочку логарифмов на заднем сиденье машины? — он забавно дёрнул бровями и в тот же миг мы рассмеялись во весь голос, явно потревожив весь дом и улицу. Я сквозь смех смотрела на него и поражалась тому, как же просто мы разговариваем. Без смущение, которое раньше окатывало меня, без его странных искорок в глазах, от которых и жутко, и приятно. Он впервые казался самым обычным и добрым парнем, способным отпускать не самые остроумные шуточки, аля комик с экрана телевизора. Это было просто и… это было потрясающе.