Близнецы (стихи) - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 2

ПРЕЕМСТВЕННОСТЬ

ПЕРО

Судьба дала мне часть крылаперо, но я в ином скелетедавным-давно уже былас крылом на этой же планете.Меня ко сну вела звезда,а утро, над листвой пылая,выталкивало из гнезда,когда пернатою была я.Дубравы сделались лысей,исчезли древние поверья,но стая реющих гусейеще мои носила перья.И перья дикие неслись вдаль,над горами и долами…Потом они спустились вниз,чтоб шевелиться над столамипевцов, чиновников и девнадолго прикрепиться к домуи, до отказа проскрипев,всё передать перу иному.Перо (прильнувшее к ребру)незнатного происхожденьязлатому вечному перудает чудесное рожденье.

КАМЕЯ

Душа моя отмечена пороком,но с ней должна идти я до конца.Она всегда стояла к жизни бокоми видела лишь часть ее лица.Жизнь полностью рассматривать не смея,я вижу только профиль бытия.У матери моей была камея,такая ж однобокая, как я.Камея спит, застыв в тугой оправе,она от всех отвернута лицом.Но жизнь свою винить она не вправе,что та ее оправила кольцом.Кольцо своей чертою золотоючерты камеи украшает, ноуста ее покрыты немотоюи выйти из кольца ей не дано.

ВОДОЛАЗ

Родители забыли положитьв дорогу мне стремление к кипенью.Я медленно, я смирно стала жить,умея отдаваться только пенью.О сердце, над которым голованеустранимой тяжестью нависла!Произношу я прежние слова,но все они полны иного смыслаон стал отчетлив, как весенний день,а между тем осенний на пороге:срывает ветр последних листьев сень,и листья с хрустом ходят по дороге…Я плохо вижу то, что в вышине(высь для меня на глубину похожа),но подготовлена я к тишинеподводного нетронутого ложа.Не увлекаясь ни добром, ни злом,совместно жесткой будучи и хрупкой,я от всего отделена стекломс одной необходимой сердцу трубкой.Лист осени летит, желтит окнополет нередко вызван высыханьем…В стекле своем спускаюсь я на днос искусственным, как водолаз, дыханьем.Родители старались положитьв дорогу мне живую волю к бденью.Но наяву я не пыталась жить,имея тягу только к сновиденью.

CЕСТРЫ БРОНТЭ

О времени не спрашивай счастливых,несчастным памятники приготовь:дай мрамору из золота курсивыи ангелам дай каменную бровь.Легко сгорает оболочка тела,внутри которой угольный костер.От близких труб деревня закоптела,но черный крест над ней еще остер.Эмилия, о дикий сок лаванды,о лилия, о мертвый соловей!Таясь от всех ты уносила в ландыизбыток тщетной гордости твоей.Живут грехи былого поколенья:порок детей восходит к их отцам.Но дух cтрадания для окрыленьядает перо заклеванным cердцам.И вот Шарлотта с грузной головоюпером гусиным вскрыла бедный кров,где три сестры во мгле внимали воюнеумолимых северных ветров.Перо она на редкость крепко держит: cтроенье из неправильных костей,к несчастью, в тесноте своей содержитпритушенный огонь больших страстей.Скрыв страсти под непрочной оболочкой,держу и я чернильный край крыла.Дочь лекаря, я пасторскою дочкойодной из Бронтэ — некогда была.Увы, для нас в конце, как и в начале,преграда счастью — внутренний наш суд.Но вдохновенье, знание печалии время — неудачников спасут.

ЗЕМЛЯ

Невольно ослабляя напряженьераспластанного в воздухе крыла,подвластна птица силе притяженья,как в косном этом мире все тела.Но хрупкий ком, садящийся на кровы,на разные поющий голоса,сбирающий крупицы у подковы,опять уносится под небеса.И перьями приподнятая птицабез трепета висит на высоте,откуда человеческие лицачуть видимы, как гвозди на кресте.А человек, уставший от полета,от содроганий вечного пера,обычно ищет теплого оплотагораздо ниже горного ребра,гораздо ближе к чавкающим недрамгостеприимной низменной землизащитницы незыблемой и щедрой,которой в горе жаждут корабли.

КУЗНЕЦ

Лишь кость чиновника сидитнад беспросветными листами,а кровь его в окно глядитна осень с красными кустами.Пусть куст — как пламень за стеклом,как камень — долг, трудов виновник…C люстриновым своим крыломпохож на ворона чиновник.Он гнет над знаками скелетбез воли, без негодованья,но кровь его — лелеет следот прошлого существованья.Была чернильница пуста,гусиные летали перья,и возле зелени листагуляли дикость и доверье.Там, c ярким жаром пред лицом,он был в нездешнем освещеньион был цыганским кузнецомв предшествующем воплощеньи.

УХО

Судьба, ужель ошиблась ты,родив меня не музыкантом?C высоким лбом, c широкимбантом ушла б я в нотные листы…Бетховен не был мне отцом,но даст, быть может, мне наследствок усовершенствованью средствоглухое ухо пред концом.Пред смертью, тягостно дышаи чуя над ушами крышу,ужель тебя я не услышу,о музыка, моя душа?

БАБУШКА

Изъяны предков достаются детям,и внучка болью бабушки больна.Любовью звали бабушку,и этим моя судьба предопределена.О бабушка, жила ты в желтом доме,где рукава сходились на спине.Остался желтый облик твой в альбоме,а рукава — ты завещала мне.Как два пути с единым назначеньем,живут во мне раздельно кровь и кость.Стремится кровь к тебе своим теченьем,но кость моя — тебе незваный гость.Лишь только ночь подходит к изголовью,два дерева меня на части рвут.Быть может, и меня зовут Любовью,но я не знаю, как меня зовут.

ЗМЕЯ

Скучает осень, влагой к нам стекая,и думаю, на осень глядя, я:душа усталых как бы мастерская,в которой память — первая швея…По садику, c оборчатым нарядом,c зонтом, гуляла бабушка моя.Уже тогда, шипя греховным ядом,к ней райская приблизилась змея.Гудели лесопильные заводы,не заглушая пенья той змеи,но не хватало бабушке свободы,чтоб выявить возможности свои.Не знаю я ни страсти душ ушедших,ни бабушкиной фабрики лесной,но желтое жилище сумасшедшихо ней напоминает мне весной.Шипением и тусклым блеском окатомительно судьбу мою двоя,свернулась в существе моем глубокоот бабушки приползшая змея.Пусть плакать не умею я глазами,пускай люблю любовью неживой,но голос мой, исполненный слезами,поет над ядовитой головой.Любовь, земным рожденная началом,скрывает свой неукротимый рост:конец любви сливается с началомсвой собственный змея кусает хвост.

БРАТ И CЕСТРА

Рассветный холодок остер.Луна бледнее перламутра.На берегу воды костерраскладываю я под утро.Но, свой огонь водой туша,я знамение вырожденьяслилась горячая душаво мне с холодной, от рожденья.Бывает жизнь и житие.Но житие обычно в ранах.И мной — земное бытие,увы, проходится в двух планах.Две разнородные струисплотились под одною кожей:струя животной жизнии поток, на облако похожий.Пожар, сжигающий дворы,и пена на пустом пароме…Два лика — брата и сестрыживут в едином костном доме.На кровлю падает луна…Который час — не знаю точно.Спроси сестру мою — она отзывчива и непорочна.Как осень — веткой золотой,как паутинной сеткой птица,она живет моей мечтойона и жертва в ней, и жрица.А брат мой — долгий взгляд в себяи диалог с самим собою,где, настоящее губя,всё прошлое выходит к бою.О брат мой, о моя сестра!я жизни придаю значенье,но жизнь над пламенем костра,как дым, уходит в отвлеченье.

ДВОЙНОЙ ОРЕХ

Идут дожди. Луна на лоне лужлежит щекой то правою, то левой.Ты наяву, душа, живешь как муж,но ты во сне всегда бываешь девой.Еще во мне твой голос не угас:должна ты петь и плакать до могилы.(В живой душе всегда пленяет нассоединенье слабости и силы.)Увы, сквозь слой домашнего стеклатебе давалась света только мнимость.Пусть в девственных лесах ты не былатебя манила их непроходимость.Там неподвижны змеи, как бревно,и там же к дубу ластится лиана.В таких лесах была давным-давнои дичью, и охотником Диана.Не ты ли, как стрела ее, остра,не ты ль, как тетива, персту покорна?Одновременно брат ты и сестра,душа моя! И жернов ты, и зерна.Тебе в удел дарован звучный гласи глаз, провиденьем вооруженный.C одною грудью, c кожей без прикрастакую жизнь уже имели жены.

КРУГОВОРОТ

Земля от солнца и дождяявляет сонмы превращений,а ты всё та же, проходяряд сложных перевоплощений.Вначале будучи струейпервичной влаги мирозданья,зеленой стала ты змеейв года библейского преданья.За пищей, травами шурша,большие корни задевая,ползла ты жадно, о душа,холодная и огневая.Имея каменный устой,в век камня ты была пещерой.В кольце арены золотойстояла ты со львом и c верой.Сгибались бедные цветыпод гнетом рыцарской подковы.Там, будучи колдуньей, тысжигала кров средневековый.А романтичные годаотметили твой стан крылатый,когда, тоскуя иногда,воздушной девою была ты…За восковым — стеклянный веквзнесет здоровые строенья,но даже новый человектебя использует — для пенья.

ТРУБА

Для неживого житияя предназначена судьбою:больших страстей не знаю яи счастья не беру я c бою.Дала мне мать свою губу,отец мой — трубку слуховую,дабы любила я трубуиграющую, духовую.Ночных страстей в тебе уж нет,ты о дневной не помнишь снеди,душа, когда закатный светна выгнутой играет меди.Напутствуемая судьбой,сопровождаемая снами,соедини мой рот с трубой,и звук и свет да будут с нами.