40686.fb2 Боги минувших времен: стихотворения - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 5

Боги минувших времен: стихотворения - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 5

СЛАВЯНСКИЕ БОГИ(1936)

Предисловие

Мифология всех почти народов и стран обязана своим существованием не только жрецам, но художникам и поэтам. Все они зачастую не сходились в своих откровениях о числе божеств, их происхождении, именах, любимых занятиях, взаимоотношениях, внешнем виде и атрибутах.

К сожалению, до нас дошло слишком мало достоверных сведений о древней религии славянских племен, вследствие чего желавшим брать из этой области темы для своих стихотворений российским поэтам случалось и случается порою впадать в ошибки и воспевать весьма сомнительного происхождения богов и богинь.

Это тем более грустно потому, что почти все славянские божества, не упомянутые средневековыми летописцами, а отчасти даже и упомянутые ими, взяты в настоящее время учеными под сомнение. Часть их признана вовсе не существовавшей, а части приписывается чужеземное происхождение (хотя как в эллинской, так и в германской мифологиях существовали бессмертные, заимствованные у соседних народов).

Скудные, а порою и спорные, остатки этой когда-то довольно богатой художественными и поэтическими образами мифологии и послужили материалом для попытки моей частично воскресить эти образы. По мере сил и по большей части не от меня зависевших возможностей я пытался восстановить, по имевшимся в моем распоряжении осколкам, божественные лики славянского пантеона и дать некоторым из них возможность мелькнуть перед читателем на фоне сонета.

Конечно, книга моя далеко не исчерпывает весь пандемониум славянских племен. Для тех, кто хотел бы тем же делом заняться, остается много материала и работы.

От души желаю, чтобы более сведущие и талантливые, нежели я, стихотворцы пошли к той же цели и по тому же пути — художественного восстановления ликов славянских божеств. В своей собственной работе я шел по следам безвременно умершего в 1895 году талантливого поэта П. Д. Бутурлина, написавшего несколько хороших сонетов на темы из славянской мифологии.

Ал. Кондратьев

Сварог [2]

Над небом и землей и адом властелин,С повязкой на устах и на очах златою,Стою в безмолвии. Не жди. Не удостоюЯ прорицанием. Мне наших десятин,Елея, петухов – не нужно. Я одинИз сонмища богов даров не жду. СтруеюКурений жреческих и тихою мольбоюДовольствуюсь. Сварог уж длинный ряд годинНе смотрит на грехи людские. Пусть другиеКарают вас. А мне наскучило карать,Давать вам знаменья, благословлять на рать…Земля постыла мне. Люблю небес круги я.В них плаваю, блажен, и не хочу взирать,Как корчатся тела закланные нагие.

Волос I

Я — волос, «скотий бог» [3], но не всегда земнымБлеющих пестрых стад считался я владыкой.В дни юности моей престол небес великий,Как солнце блещущий и светлый, был моим.Я мир земле дарил; я богом был благим.Боролся я с Зимой, колдуньей бледноликой,И сшиб ее рога [4]. При мне охотник дикий,Став пахарем, надел ярмо быкам младым.Кровавых жертв при мне не знали под луной.Довольный молоком и колосом не сжатым [5],Я всем равно внимал: и слабым, и богатым.Но вот пришел Перун из тучи грозовой,Ударил молнией, и, свергнут младшим братомС престола и небес, влачу я жребий свой.

Волос II

Я – Волос [6], бог певцов и покровитель стад.Все мне принадлежит, что волосом одето.В дни светло-знойные, когда богиня ЛетоИ Дажбог благостно Земле тепло дарят,Я вместе с тварью всей лучам небесным рад,Целящим горести. Их ласкою согрета,Поет свирель моя. Увы, не жду ответаОт той, что прежде мне дарила жгучий взгляд.Я позабыт давно, но сам забыть не в силах.Лежу на холмике, ничком, к земле припав;Пью аромат цветов и благовонных трав;Мечтаю в сумраке о ласках Лета милых,И песен отзвукам русалочьих унылыхЯ внемлю, от реки летящим из дубрав.

Перун

Я – князь богов, Перун. Престол мой выше туч;Далеко молнией разит моя десница;Грохочет по небу, сверкая, колесница,Когда я мчусь на ней, ужасен и могуч…Люблю листву дубов, люблю гремучий ключ;Кабан [7] мне посвящен как зверь, орел – как птица.Имею много жен. Из дочерей — ЗарницаМоя любимая… От синеморских кручДо балтских хладных вод лежит моя держава,От скал Биармии до царственных Карпат.Повсюду властвую и насаждаю право;Везде мои дубы священные шумят;Везде приемлю дань, и, после войн, кровавыйЗаколотых мне жертв впиваю аромат…

Мокошь [8]

Я – Мокошь, Палия, Паликопа, Моланья.Мне служат в Пятницу. Перунова женаЯ Матерью громов и молний названа.Мои увенчаны короной изваянья,Дубовою листвой расшиты одеянья,И с мужем трон делю на небе я одна.К своим соперницам презрения полна,Гляжу я на Зарю и Лето без вниманья.Смущается Земля от блеска глаз моих,И звезды прячутся в небесные чертоги.С почтеньем предо мной склоняются все боги.Сам грозный мой супруг всегда со мною тих.А люди молят нив не трогать спелых их,С тревогой тайною на лик мой глядя строгий.

Стрибог [9]

На острокрылого огромного стрижаПохожий издали, стрелой пронзаю тучи;Над скалами лечу, кружася и визжа,Я — ветров буйных князь и дед, Стрибог могучий.Заслышав голос мой, слова молитв, дрожа,Стремится славянин шептать на всякий случай.Повсюду власть моя, и где ее межа, —Не ведает никто — ни сам Перун гремучий.Мы оба сватались когда-то вместе с нимЗа Солнца дочерей, красавиц светлокосых,И оба слышали отказ сладкоголосых,Влюбленных в Месяца царевен. И как дымРазвеялась любовь к богиням молодым,На утренней заре купающимся в росах…

Лето [10]

Я – Лето, Солнца мать. Когда-то ночи тьмуРассеяв, родила я в небеса Дажбога.Прекраснее, чем он, нет и не будет бога,И всю мою любовь я отдала ему…Сын лучезарный мой, высоко в теремуЯ у окна Сиду. В душе моей тревога.Опасна и трудна лежит твоя дорога.Но ты придешь ко мне, и нежно обнимуУсталого, как мать умеет лишь обнять;Отмою жаркий пот прохладною водою,Все тело оботру ширинкой расписною,Дам пить и накормлю, и уложу в кровать.Ты мне поведаешь, что видел над землею,И стану с гордостью словам твоим внимать.

Марена-Соперница

Сверкает искрами мой величавый трон.У ступеней его стоят толпою слуги,Мороза демоны и бесы снежной вьюги,И рабски в очи мне глядят со всех сторон.Но взор мой высоко на небо устремлен.Бровей нахмуренных почти сомкнулись дуги.Тоскует вещее в мучительном недуге…Горит загадочно звездами небосклон.Их тайну разгадать сумею я. «С алмазомМагическим подай мне скипетр мой, Студит [11] !» –«Вот он, Великая!» Припавши к камню глазом,Я вижу сквозь него, что высота таит:У Лета колыбель средь терема стоит,И девы звездные пред ней склонились разом…

Лад-Хлад [12]

Нет, я не пастушок с свирелью и в лаптяхИ не вздыхатель я смиренный и покорный.Под властною моей десницей необорнойЗемля смиряется, богинь объемлет страх,И сам Перун при мне, укрывшись в небесах,Не смеет рокотать из тучи сизо-черной.Один Стрибог лишь спор бесплодный, хоть упорный,Со мной за власть ведет. Пять месяцев в снегахС Мареной царственной я трон делю алмазный.Дрожат передо мной толпою безобразнойБураны бледные, морозки и Пурга.Но час и мой придет. Дыхание врагаПочуяв, кроюсь в лес тропою непролазной…И тают под конем Дажбоговым снега.

Лада [13] – Ладу

Грозный витязь [14], яростный и дикий,Ты меня от спящего ДажбогаВ даль унес и охраняешь строго,Невзирая на мольбы и крики.У тебя, могучего владыки,В пышном терему всего есть много.Но грущу средь твоего чертога,Лад холодный мой и многоликий…Скоро буду матерью, и сына,Или двух, на золотой кроватиПринесу. Но от твоих объятийИли нет — не в власти господинаМоего узнать… Певцов дружинаБудет петь: «Ой, Лелю Ладо мати!»…

Пробуждение Ярила [15]

Стрибожьи вороны из-за моря несутС живой и мертвой водою два кувшина [16].На потемневший труп Земли скорбящей сынаПосланцы вылили тот и другой сосуд.Под влагою небес все раны зарастут.Сон смертный отлетел от тела исполина.Растаяли снега, и сочная яринаИз вспаханной земли поднялась там и тут.Ярило ожил вдруг. Его дыханья парВ весеннем воздухе колеблется нагретом…Очнулся юный бог. Мечтает он, как летомДыханьем этим он зажжет страстей пожар.Заслышал пение… — И парнем разодетымВмешался в хоровод людских счастливых пар.

Земля I

Земля прекрасная, любовница богов;Для каждого из них меняешь ты наряды.Лишь пробудят тебя весной Дажбога взгляды,Ты сбрасываешь свой белеющий покровИ ризой в зелени пестреющих цветовПленяешь божий взор. Веленьям властным ЛадыПокорная, любви вкушаешь все отрадыС небесным юношей. Но вот из облаковЗлатобородый царь свой лик покажет смелыйИ страсти молнией нежданно опалит,И для Перуна ты приемлешь новый вид —Убранства желтые, как нивы колос спелый.А там зима идет, и стан твой вновь обвитДля князя сумрака одеждой снежно-белой.

Земля II

Пусть этот истукан тяжел и неуклюж,Но ты почти его, о путник чужестранный!Я – Мать-Сыра-Земля. Ко мне стрелой багрянойИз тучи вспыхнувшей Перун слетал, как муж.Покинутая им на время зимних стуж,Я в сон погружена. Покров мой белотканныйТревожит лишь Троян [17] рукою нежеланной.Бог этот издавна мне и не мил и чуж,И жуткой страсть его мне кажется во сне…Под ласкою Дажбога я открываю очи;Люблю его, и прочь летят виденья ночи…Но краток наш союз. Передаю Весне,Любимой дочери, – любимца. Дажбог с нейНедолго счастлив. Их союз еще короче.

Троян

Земля, ты солгала! Ужели лишь во сне,Без чувства и без сил, лишенная сознанья,Ты делишь страсть мою, и на мои желанья,Холодная, ничем не отвечаешь мне?!Нет! В ночи летние, со мной наедине,Еще горячая от Солнцева лобзанья,О, Ненасытная, какие ты признанья,Смотря в лицо мое, шептала в тишине!Кто не пускал меня, когда уж все живоеВставало ото сна?! И око огневое,Дажбогово, меня завидев над тобой,Сверкнуло яростью… Тут ухо восковое [18]Мое растаяло, и, не решась на бой,Я со стыдом с небес бежал, как вор ночной.

Светлый витязь [19]

Белый конь по снеговым полянам,Где не ступит, там земля видна.Пробуждать природу ото снаЕдет витязь под плащом багряным.Всюду чтится по славянским странамСветлый бог. Рука его сильна,И Марену копием онаПоразит, одетую туманом.Золота червонного перчаткиКрепко держат конскую узду.Под венцом трясутся на ходуЖемчуга подвесок в беспорядке.Кто ты, бог, стремящийся для схваткиПо снегам и тающему льду?

Марена [20] – Дажбогу

— О, светлый юноша, мой враг прекрасный, я,Поверь, не в бой вступать — любить тебя готова.Сойди ко мне с коня — пусть снежная дуброваПриют нам неги будет, Дажбог. Я – твоя.Брось наземь этот щит и острие копьяВ грудь белую мою не направляй сурово.Меня нельзя убить… Уйду, но знай, что сноваВернусь, твой нежный лик в душе моей тая…Но, ах, найду ль в живых тебя я, возвратясь?!Растратив юный пыл с Землею, а КупалойПокинут для других, обманутый, усталый,Ты в сердце радость жить утратишь, милый князь,И, завернув лицо в свой плащ багряно-алый,Уснешь навек, увы, со мной не примирясь!

Сон Лета

Дворцы богов таит заоблачная высь,А в том, что краше всех, за прялкой золотоюЦарица Лето спит, и, к ней влетев толпою,Сны в пестрый хоровод, кружась, переплелись,На бело-розовый свой локоть опершись,С улыбкой сонной зрит богиня: над волноюНа колеснице сын летит и красотоюПленяет водных дев. Те взорами впилисьВ Дажбога светлого и пеною морскоюСо смехом брызжут вверх в честь юного царя,К себе его зовут, но он через моря,Через леса спешит небесною стезеюИ правит на закат, где ждет его с тоскою,От всех скрываемой, прекрасная Заря.

Дзевана [21]

Царицы Лета дочь, прекрасная, как мать,Но строже, чем она, я — Летница-Дзевана.В сени священных рощ люблю среди туманаВечернего мольбам невинных дев внимать [22] .Люблю охотиться и кровью обагрятьСтрелу пернатую из светлого колчана.Мной нанесенная не заживает рана.То боги ведают, и мне убор мой смятьИз них не смел никто. Дажбогова сестра,Пока он на небе, я гуслям сладкоструннымВ чертогах матери внимаю от утраДо ночи сумрака. А там — моя пора.Брожу среди лесов, облита светом луннымИ косы завязав узлом сереброрунным.

Похищение Весны [23]

Кто только ни желал назвать моей своей,Кто ни ловил меня, любовь, любовь мне предлагая!Ах, не ко всем богам равно была строга я!..Ярило и Дажбог… Не помню, кто милей.Но счастья моего не много было дней.Однажды с девами земным, вся нагая,На берегу реки резвилась я. Пылая,Большой костер горел из хвороста и пней…В честь Солнца и Воды был праздник. Друг за другомСкакали девушки через огонь. ПодругамЯ крикнула: «Бегу! Глядите на меня!»И прыгнула. Но тут внезапно бог огня,Меня схватив, унес. Очнулась я с испугомЦарицей недр земных, где глаз не знает дня.

Жалоба Земли [24]

Не знаю никого, кто б в горе мне помог.О, дочь любимая, прекраснейшая, где ты?!Забавы прерваны и песни не допеты!Едва вкусившую от сладостных тревог,Тебя, злосчастную, в подземный свой чертог,Объятый тишиной и сумраком одетый,Унес из области цветущей светлой этойНа ложе брачное коварный Чернобог!..Где Нега, та страна, в которой он живет?!Я днем и при луне врата в нее искала…Пусть недоступно ты, о царство Припекала, —Укрытый от живых в тебя найду я вход!Мне сам Перун клялся, что меньше чем чрез годВесна воротится, смеяся, как бывало.

Плач Лады

Над погибшим божичем ЯрилойПлакала тоскующая Лада:«Ты куда ушел, моя услада?!Оживи, вернись, мой божич милый!Не хочу, чтоб взят ты был могилой,Чтоб тебе была Марена рада.Ах, очнись! Сказать мне что-то надо…Пробудись! Услышь мой стон унылый!..Пусть любила не одна тебя я,Пусть тобой любимо было много, –Все мы стонем, все у ЧернобогаПросим, слезы на песок роняя [25] ,Чтоб тебя от смертного порогаНам вернула Мать Земля Сырая»…

Чаша Чернобога [26]

Как туча черная, мой темен грозный лик,Глядящий на тебя со дна священной чаши.Ты счастлив, что теперь не могут лица нашиИначе встретиться — под грозный бранный клик.В кипящей кровию живых и мертвых каше.Узнал бы ты тогда, как Чернобог велик,Какой бы ни был твой народ или язык,Как ни были б крепки бойцы и копья ваши!Теперь я только тень былых победных дней,Лишь слабые черты воинственного богаНа тусклом серебре. Вина на них возлейДо вытертых краев. Зови меня и пейИз кубка моего. И ночью у порогаСереброусого ты узришь Чернобога.

Скорбь Морены

Кто из сестер-богинь злосчастнее, чем я?!Что стало с юностью и красотой моею!О прошлом вспомню лишь, и прямо цепенею.О, где ты, родина прекрасная моя?!Когда-то жизнь и смерть в груди моей тая,Теперь лишь смерти хлад я на устах имею.Дохну, и все вокруг объято станет ею…С тех пор как теплые я бросила края,Где я была — туман над бездной моря синей,И на полночь ушла вслед за ордой славян,В стране лесов, болот, где мрак, снега и иней,Я перестала быть прекрасною богиней [27].Закутав шубою мой прежде стройный стан,Чтоб слез не видели, творю вокруг туман.

Лель [28] и Полель I

Пусть говорят, что Лель с Полелем – плодДосужих вымыслов писателей старинных,Что ты ни в хрониках, ни в сказках, ни в былинахИх не найдешь имен. Пусть ни среди болот,Ни в сенях чаш лесных у брега сонных вод,Ни средь пустынных скал на высотах орлиных,Ни в зарослях цветов, пестреющих в долинах,Никто не видел их… Но отчего лишь ледРастает на реке, и снег исчезнет с луга,И ласковым теплом в лицо дохнет Апрель,А у околицы призывная свирельПастушья зазвучит, — к тебе твоя подругаПрижмется, сладкого исполнена недуга,Кто в сердце у нее поет: свирель иль Лель?

Лель [29] и Полель II

Мы — Лады сыновья, но кто был наш отец –Не ведает никто. Мы не имеем тела.Никем не зримые, со всеми в бой мы смелоВступаем. Первым я, божественный стрелец,Заставлю петь мой лук, а кончит мой близнец –Полель. Он вяжет всех, кому судьба приспелаБыть нашим пленником. Моя стрела свистелаИ в смертных и в богов. Всем был один конец –Попарно связанным предаться воле Лады.Но побежденные своей неволе рады,И победителей, под звон чеканных чаш,Зовут: «Полель и Лель, на пир венчальный нашПридите благостно! Ты, Лель, нам страсти дашь,А ты, Полель, — семейные услады»…

Мерцана [30]

Перуна грозного возлюбленная дочь,Я — светлоокая небесная царевна.Из-под ресниц моих, лишь только гляну гневно,Зарницы всполыхнут, и, царственная, прочьОтпрянет с трепетом, встречая взор мой, Ночь…В мой терем царь-отец заходит ежедневно.И я молю его и сладко и напевно:«Поведай, батюшка, кто мать мне? Ах, невмочьБез нежных ласк ее грустить средь небосвода!О, пожалей меня! Скажи мне, где она?!..»Вотще! Молчит Перун. И я, не зная сна,Брожу от сумерек вдоль нив и огородов,Благословляя их, чтоб червь не трогал всходов.Улыбка уст моих спокойна и грустна.

Ретрский Радегаст [31]

На ложе пурпурном, в доспех золотыхИ шлеме блещущем с простершей крылья птицей,Сижу задумчиво с секирою в деснице.Синь пестрая знамен и вражьих и своихКолеблется вверху. Везут отвсюду их,Чтоб поместить в моей таинственной божнице…На славный ретрский холм у редарей в столице…Отсюда властвую, то яростен, то тих..Щит с бычьей мордою и черной и рогатойМне украшает грудь — победы давней знак.Из четырех голов лишь три унес мой враг…С тех пор к моим ногам, в мой храм девятивратый[32],Влекутся пленные, мне в жертву, супостаты,И обезглавленным объемлет очи мрак.

Святилище Святовита [33]

Повсюду славится Арконский Святовит.Его святилище знаменами одето.Владыка грозных битв и благостного света,В нем Дажбог и Перун одновременно слит.Из дуба крепкого изваян, бог стоит,Четверолик и строг. Десница ввысь воздета;Огромный турий рог рука сжимает эта;Мед сладкий раз в году туда бывает влит.Старинный скифский лук другая держит длань.Трепещут стрел его соперники АрконыИ ежегодную к ногам слагают дань.Но если враг идет, — «Воспрянь, о бог, воспрянь!» –Взывают ругичи толпой воспламененнойИ Святовитовы выносят в бой знамена.

Щетинский Триглав [34]

Святилище пышней едва ли видел взор.По клену резаны, и божества, и птицы,И звери, и цветы, вдоль стен моей божницыВ пестро раскрашенный переплелись узор.Там в главной храмине стою я с давних пор,Предвечной ночи сын, таинственной царицы,Славянский древний бог, Триглав серебролицый…Главу четвертую Перунов снес топор…Ее весь день держу за длинные рога.Но только смеркнется, я храм мой покидаю.Конь черный ждет меня, и в поисках врага,С кривой секирою в руках, я объезжаюВсю землю Щетина от края и до краю,Вперяя в тучи взор и в моря берега…

Ругевит [35]

От любопытных глаз в святилище укрытБагряно-алою завесой, семиликий,Испачкан птицами, но грозный и великий,С мечом, подъятым ввысь, застыл я, Ругевит.Семь запасных мечей на поясе виситВокруг дубовых чресл руянского владыки.Но мне уже давно не слышны браней клики.Страна вкушает мир, и бог войны забыт…Забыт, но все же бог! И вещей думы полнойКак будто слышу там, где в берег плещут волны,Размерный весел шум… Я знаю: час пробьет,И полный викингов пристанет датский флот…Короткий, жаркий бой… И улыбнусь безмолвноСекире вражеской, что у колен блеснет…

Огонь-Припекало [36]

Я — Припекало бог. Я красным петухомЯвляюсь на костре с таинственным шипеньемВ купальном сумраке, и девы звонким пеньемМеня приветствуют, украшены венком,Лишь огненный мой лик для смертного знаком.Умерших я дарю блаженством и забвеньем.Я пепелю их прах. Меня с благоговеньемГорячей кровью жертв кропят и молоком…Но, ведомо жрецам: есть у меня иной –Незримый лик. Все то, что на груди земнойВстает и тянется, горя желаньем темнымСоединения, — все движимо лишь мной!Повсюду я разлит. Я и в цветочке скромном,И в парах, скрывшихся по уголкам укромным.

Месяц

В серебряной ладье по темным небесамНад сонною землей плыву я одиноко.Задумчиво вокруг мое взирает око.Куда плывет мой челн — того не знаю сам.Пусть вкруг меня горят и близко и далекоОгни красавиц звезд. К зовущим их устам,К знакомым мне златым и пышным волосам,Ах, не влечет меня! Очей моих с востокаНе в силах отвести. В запретном теремуТам спит теперь Заря, царевна молодая.Лишь минет ночь, она, улыбкой разгоняяТуман, появится к восторгу моему.Но деву с розовым лицом не обниму.В ее сиянии я исчезаю, тая…

Морской Царь

Сквозь окна моего хрустального дворцаИ солнце видимо, и розовые зори,И с удивлением бессмысленным во взореВ них рыбы тычутся день целый без конца…Давно я не видал веселого лицаИ не плясал давно. И с дочерьми мне горе:От рук отбилися, и в небе на простореЛетают лебедьми, не слушая отца…Того и жди теперь, что та иль эта дочь,Не ведая о том, как люди вороваты,Соскучась по воде, сорочку скинет прочьИ в первый пруд нырнет, но птичьей шкурки снятой,На сушу вылезши, уж не вернет без платы…И жди ее потом напрасно день и ночь!

Морская Царевна

Царя Морского дочь, люблю я в летний знойПокинуть празелень подводного чертога,Расплетши волосы, их посушить немногоИ с пеной шумною сравниться белизной.Прекраснее меня нет в море ни однойИз царских дочерей. Отец нас держит строго,Но жажда бросить взор на солнечного богаТолкает властно всплыть над теплою волной.Отца запрет забыт. Ликуя и смеясь,Я, запрокинув лик, качаюсь в сладкой негеИ жду средь синих вод. Вот в неустанном бегеСвоих коней летит по небу светлый князь.Он надо мною!.. Плеск… Из золотой телеги,Обрызган, выглянул, краснея и стыдясь…

Месяц – Перуну

За белой Лебедью, царевною морской,Ты мчишься бешено. От твоего насильяСпасаясь, вниз летит она, сложивши крылья…Ты – вслед за ней, Орел. Но я мой лук тугойУже напряг. Стрела рассталась с тетивойИ, свистнув, понеслась. Сквозь водяную пыль яЗаметил, как ты вдруг метнулся над волной…И без нырнувшей вглубь подруг ты в изобильеИмеешь на небе. Любовь их так пылка…К ним страсть излить лети! Но, раздирая тучиОдежд их царственных, не забывай, Могучий,Что не над всем, Перун, властна твоя рука.И Лебеди не тронь! Иначе снова жгучейСтрелы изведаешь полночного стрелка.

Полевые боги

Нас много есть в полях. Мы сторожим межи,В канавах прячемся, оберегаем нивы…Кто помнит имена богини Севы, Жнивы,Олены, Скирдницы, Овсяницы?.. Скажи,Ты видел ли когда зеленчуков [37] во ржи,По-человечески кричащих шаловливо?А Деда Житного, бредущего лениво?..В полдневный летний зной выдь в поле и лежи:В кустах меж нивами, борясь с дремотой сонной,И ты увидишь, как тропинкой потаенной,Склонясь опасливо, колосьями шурша,Пройдет полудница, так дивно хороша,Что взор свой оторвать не сможешь ты влюбленный,И будет тосковать по ней твоя душа.

Сева [38]

Ни пыли выбивать, ни прясть, ни мыть белья,Ни льна с пенькой чесать, ни вслед за бороноюХодить, ни пол мести не позволяю яВ дни праздников моих, чтоб волосы, волноюДо пят бегущие по телу за спиною,Мне не пылили бы. Моих одежд краяЦветами вышиты. В венце, над головою,Колосьев золото сплелось, блеск струя…Весною зерна я вокруг незримо сею,Внимаю дев мольбам. Их утешать умею.В руках моих цветы. Несу их в сладкий дарЛюдскому племени. Меня и млад и стар —Все чтут. Я все дарю улыбкою своею:И пашен борозды, и счастье юных пар.

Маковея [39]

Ночь тиха. На землю свет бесстрастный,Прорезая тучи, льет луна.Мака недожатая стенаСредь полей виднеется неясно.И над нею светлый и прекрасныйРеет призрак. В сумраке виднаПод венком тяжелым белизнаЛика вечно юного. НапрасноК деве той пытаться подойтиИ в лицо смотреть ей. МаковеяГлаз людских не любит и, бледнея,Расплывется в воздухе… Лети,Дочь Земли стыдливая! Во тьме яПляске помешал твоей… Прости!

Полудница [40]

С венком на голове, среди цветущей ржи,Одета в белое иль вовсе не одета,Я в полдни жаркие безоблачного летаБываю видима у полевой межи.Все тихо в этот час, и лишь пчела жужжит,Трещат кузнечики, и, полная привета,Царица-Солнце шлет с небес потоки света.Той знойною порой людские рубежиБеззвучно обхожу и, с благостью во взоре,Гляжу приветливо, чело слегка склонив,Как шепчутся кругом колосья тучных нивИ кланяются мне, волнуясь, словно море.И слышится мне в их для вас невнятном хореРазлитой вкруг любви торжественный призыв.

Русалки [41]

Предутренний туман над сонною волной,Курясь, колышется сребристыми клубами.Он нас зовет. Пора бесцветными губамиВдохнуть его и лик утратить свой земной,Расплыться в легкий пар и, с влагою речнойСливаясь, вспоминать… Росистыми лугами,Визжа и хохоча, мы бегали. Над намиОранжевым щитом луна плыла и свойЖивящий бледный свет дарила нам… Со дна,Едва наступит ночь, манит к себе она,Как матерь кроткая… На ложе трав подводныхВесь день простертые во власти грез бесплодных,Встаем от долгого мучительного сна —Отдаться волшебству ее лучей холодных.

Древяницы [42]

Мы — дочери Земли, но наш не долог век.Родясь с деревьями, мы умираем с ними.Завидя в сумраке, то девами лесными,То древяницами зовет нас человек.Нам солнце — друг; враги — огонь и дровосек.Зимой, окутаны плащами снеговыми,Мы грезим в полусне, и грезами своимиК теплу уносимся, забыв мороз и снег.Ночами летними, в сиянье серебристомЛуны, мы кружимся среди немых полян.Блестящим поясом охвачен легкий стан;Чело осенено венком широколистым;Тела украшены дарами поселян:Цветными лентами, а изредка — монистом.

Вилы [43]

Высоко в облаках и средь лесных дубрав,Вблизи источников, во мгле ущелий темныхЖивем мы, гордые, вдали очей нескромныхЛюдского племени. Наш независим нрав.С колчаном за спиной, одежду подобрав,Порою на лосях несемся мы огромныхВслед за медведицей средь скал головоломных.Иль, волхвованьями напевными собравНа небе облако, мы частым ливнем склоныОмоем наших гор, и по тропе крутой,Насквозь промоченный, пришлец бежит домой.У светлого ключа мы любим мох зеленый.Там сладок отдых наш, и юноша влюбленный,Случалось, нарушал без гнева наш покой…

Куколка-Чучелка I [44]

Зовут и куколкой и чучелкой меня.Я — деревянная, завернута в тряпицы,Средь чуров нет меня; нет и среди божницы,Где боги высятся, молчание храня.Невидимо таясь от света бела дняРукой заботливой моей хозяйки-жрицы,Сама ее храню от притки [45], огневицыИ сглазу, нечисть прочь зловредную гоня.Когда же минет день и тишина ночнаяВ избе заменит гул докучных голосов,Беззвучно мать встает, мой тряпочный покровСнимает бережно с меня и, предлагаяМне яств, склоняется ко мне, полунагая,И скорби тайные вверяет мне без слов.

Куколка-Чучелка II

Давно перехожу я из семьи в семью,Входя туда с женой, с невестой покидая.Меня тайком от всех приносит молодая;На одре смертном мать дарит мной дочь свою.С сироткой девочкой я вместе слезы лью,Обед ее делю, подруг ей заменяя;Советы добрые ей подаю средь сна я,И шепот многих дев в душе моей таю.Все наклоняются перед лицом моим,Из грушевого пня изваянным топорно.Оно от времени залоснилось и черно;Но этот темный лик и близок и любим,Когда с улыбкою знакомой и покорнойГляжу в их очи я, безмолвно внемля им.

Баба-Яга

Вихрь хладный листья рвет с полунагих ветвейИ с воем в воздухе их кружит, развевая.В их желтом облаке стучит ступа большая,И едет с помелом Яга седая в ней.Под грустный стон дерев и рев лесных зверейЯга примчалася. Избушку заслоняя,Вкруг частокол стоит; на нем воронья стаяИ трупьи головы, одна другой страшней…Две мертвые руки ворота отворили;Ступа сама пошла и стала под навес.Вот входит в дверь Яга скрипучую, и бесИз-за печи пищит: «Здесь, бабка, гости были». –«Кто?» — «Мальчик с девочкой. Кота они кормили,И тот их выпустил… » — «Где кот?!»… Но кот исчез…

Кикимора [46] – Баюну [47]

Добыча злобных ведьм, далеко от родных,В подземном царстве я младенческие летаВ глубокой тишине вела, не зная света,Забыта близкими и позабывши их.К незримым ликам сил таинственно-немыхМольбы и жалобы все были без ответа.Твоей лишь близостью душа была согрета,Мой черный кот, Баюн, свидетель слез моих!Ты утешал меня, играл со мной не раз,Мурлыча мне во тьме пленительные сказки…Кикиморою став и к людям в дом вселясь,Их пряжу путаю, краду у жен подвязки,Детей пугаю и… люблю припомнить ласкиПорой твои, Баюн, и блеск зеленых глаз.

Вий [48]

Диканьский дьяк солгал. Я не подземный бес,Чьи веки страшные землей покрыты черной;Не знал я никогда породы гномов горнойИ в церковь к мертвецам ни разу я не лез.Я — лишь залетный гость: промчался и исчез.Но где пронесся я, — посевов гибнут зернаИ не взойдут хлеба; их сжег мой вздох тлетворный.Где крыльями махну, там юный сохнет лес,Колодцы, реки сякнут… Поднял тучей пыль я,И над дорогами стоит она, и гнильюОт балок трупной тянет, и ревут стада,Травы не находя, сгоревшей без следа…А я уже в степях за Каспием, кудаМеня назад несут мои бесшумно крылья.

Водяной

Он вылез из воды и гладит свой живот,Покрытый пятнами темно-зеленой тины.У старой мельницы, на краешке плотиныУселся медленно владыка сонных вод.Луна сияние серебряное льетНа зеркало пруда, обросшее щетинойГустого камыша, где выводок утиныйПорою крякает. Лягушечий свой ротРазинув, Водяной зевнул. По бороде,Где рак запутался, он скользкою рукоюПровел мечтательно. Вчера перед зареюРусалкой сделалась искавшая в водеЗабвенья девушка. Она его женоюОчнется и всегда с ним будет жить в пруде.

Болотник

Я — Водяному брат двоюродный, Рога,В отличье от него, мне украшают темя.Под властию моей болотных бесов племяРазмножилось [49] . У них лягушечья ногаИ морда кошачья. Бес каждый — мой слуга.А, может быть, и сын. Такое нынче время:Никто не знает, где и чье взрастает семя.Мне это всё равно… На наши берегаВлечет заманчиво ночного пешеходаБолотниц пение. Тропинку потеряв,На голос, сладостных исполненный отрав,Спеша, он в сонные к нам попадает воды.Над гостем темные сомкнутся сверху своды,И будет долго тлеть он средь подводных трав.

БОЛОТНИЦЫ

Бесстрастно облила сиянием лунаБолота топкого зыбучие трясины,Окно бездонное покрыто пленкой тины,И посреди его, взгляни, — озаренаСеребряным лучом, виднеется одна,А дальше — две других… О, если б миг единый:Побыть близ этих дев! Пусть лапе лебединойПодобны ноги их! Но что за белизнаУ тел, прикрытых лишь волос волною темных,И лиц, исполненных желаний неуемных!..Вон та шевелится… Внемли: она поет.Как песнь ее звучит среди ночных болот,Огней блуждающих и бесенят нескромных,Что плещут лапками, из черных выйдя вод!

Микула [50]

Сверкающей сохой он пашет целину.Валятся в борозду и сосенки и ели,И радостно вокруг звенят пичужек трели,Немолчно славящих красавицу Весну.Лошадка напряглась. Натянуты в струнуГужи шелковые. О камни заскрипелиПрисошки, золотясь. Дух от весенней прелиС земли вздымается… — «А ну, кобылка, ну!» —Порою слышен крик бодрящий и могучийМикулы. Никого среди богатырейСильнее нет его и никого скромней.Одетый пахарем, и в лапти и в онучи,Сам ходит по весне он за сохой скрипучей.Возлюбленный Земли, он верно служит ей.

Леший I

Всклокочен и лохмат, с зеленой бородой,С дубами в уровень, через кусты шагая,Беззвучно олешняк и ельник раздвигая,Бредет задумчиво опушкой Царь Лесной.С корнями вырванной березкой молодойПомахивает он, а бурых зайцев стаяПослушно прыгает, то здесь то там мелькая.Их леший выиграл [51] и гонит пред собойВ свои владения. От радостного смехаВ улыбке расплылся полузвериный лик.Вот он прислушался. Жены знакомый крикДомчался, в сумерках разлившийся без эха [52].И леший вдруг к земле испуганно приникИ скрылся в зарослях калины и ореха…

Леший II

С оглядкой крадучись, чтоб посланный женойМедведь не подсмотрел, спешит через болотоМохнатый лесовик. Пришла ему охотаХотя одним глазком взглянуть, как под лунойНа озере лесном русалки в нас ночнойВ тумане кружатся… Волненье и заботаЛегли на темный лик, лоснящийся от пота.И шибче он идет извилистой тропой…Но вот и озеро. Оттуда заунывныйНапев доносится, манящий и призывный,Водящих хоровод полувоздушных дев.И леший слушает тот сладостный напев.Он высунул язык, вздыхает непрерывно.Как уголья, глаза блестят из-за дерев…

Лешачиха

Хозяину лесов я прихожусь женой.Известно всякому, что нет другой на свете.Берлога есть у нас, и в той берлоге дети,И прижил он их всех до одного со мной.Пускай бесстыдницы болотные собойЕго пленяют взор, заманивая в сетиПропахших тиной кос. Лишь только косы этиМне в лапы попадут, — такие визг и войПо лесу полетят, что Мишка брякнет с дуба,А лисы с зайцами забьются по норамОт гнева моего. И, отомстив мой срам,В порядок привожу растрепанную шубу.Медведь залижет мне прокушенную губуИ грудь, где от когтей бесовки виден шрам.Июль 1925

ДОМОВОЙ

Январской полночью под взмахом топораПетух затрепетал, с насеста схвачен сонный,И веник, кровию горячей окроплённый,В дом дед-ведун несёт. И спешно, до утра,Все уголки избы, сарая и двора,Конюшни и хлевов годик окровавлённыйОбходит и метёт. И шепот потаённыйЗаклятий говорит душе моей: «ПораВладычества богов минула. Нет их боле.Лишь ты да лесовик, да кое-кто есть в поле,Да кое-кто в воде ещё приемлют в дарДуши загубленной петушьей сладкий парИль гуся или хлеб… Навеки чьей-то волейС народом связан ты, хотя уж слаб и стар».

ПОЛЕВИК

Я — тоже бог, и мне принадлежат поля;Я и велик и мал бываю — как колосьяИль злаки на лугу. Сам — чёрен, как земля;Бледней увядших трав висят мои волосья.Как перепел, меж нив шныряю вкривь и вкось яИ вдоль межи бегу быстрей коростеля,Но не сломлю нигде ни одного стебля.А встретятся хмельной Пахом или Федосья,Что крутит колоски, — так настращаю их,Что не найдут пути домой они с испугу.Не порти людям хлеб и нив не мни моих!..Я лешему сродни. Иду к нему как к другу.Нас ночью видели бредущими по лугуК реке, чтобы ловить русалок там нагих…

КОРОВЬЯ СМЕРТЬ

При таяньи снегов в ночь на Агафьин деньКоровой белою, рыча, бегу по сёламИ мор скоту несу: рогатым и комолым,Бычкам и тёлкам, всем — конец! Через плетеньСтарухой, грязный хвост свой пряча под подолом,Переберусь и в хлев незапертый, как теньСкользнув, посею смерть. И прочь с лицом весёлымСпешу в соседний двор. Немало деревень,Где жизни скотские я как траву полола,Запомнят злобою исполненный мой вид,Следы моих больших, раздвоенных копыт,Собак трусливый вой… Лишь лапоть с частокола,В дегтю намоченный, меня собой страшитИ гонит прочь, когда я обегаю села…

ОГНЕННЫЙ ЗМЕЙ

Сверкнувши по небу падучею звездой,Он в искры мелкие рассыпался над хатой,В трубу змеёй вильнул. Заслонки и ухватыПосыпались… Бух в пол! Вдруг огонёк свечнойПогас… Зажёгся вновь… И парень молодой,Здоровый как бугай, чернявый и усатый,В кунтуш затянутый малиновый богатый,Перед Солохою, от трепета немой,Стал неожиданно. — «Что, рада аль не рада?»Страсть в бабе вспыхнула от огненного взгляда,И к гостю льнёт она, зардевшись словно мак…Тьма вновь. И слышится: «Ну, ждёт тебя награда:Родишь ты сына мне, и будет он ведьмак».И спрятанный в углу дрожит от страха дьяк…

ВЕДЬМА

Никто не должен знать, что ведьмой стала я,И по ночам коров могу доить незримо,Сорокой выпорхнуть на крышу в струйках дыма,И рыскать по лугам, свой лик людской тая.Кто может отгадать, что чёрная свиньяИль сука белая, что пробегает мимо, –Соседка по избе? Везде неутомимоЯ порчу людям скот. Задолго до жнивьяЗаламываю хлеб. Заглядываю в трубыИ насылаю хворь на плачущих детей,Коль мать не угодит. Мне бабьи слёзы любы.Я парой тоненьких лягушечьих костейМогу воспламенить для старца жар страстей…Могу, при случае, заговорить и зубы…

Трясавица Акилед

Нас больше тридцати [53]. Все — матери одной.Простоволосые, но видом не старухи,Нагие, жадные, крылатые, как мухи.Едва лишь узнаём, что в доме есть больной,К нему слетаемся. Но спорить меж собойНе станем. Первая — Невея. Губы сухи.Целует сонного. Трепещет он, а в ухеЕго звенят слова Трясеины: «Ты мой!»Больной дрожит, стеня, и бьётся в лихорадке.Знобея за сестрой его дыханье пьёт.Ласкают прочие. Помучить все мы падки,И жертву каждая обнимет в свой черёд.Но вздох последний, вздох, как мед пчелиный сладкий,Пью только я одна, меньшая, — Акилед.

УПЫРЬ

Тоска на сердце. Тишь. Не спится. Ночь мутна.Кто в нашу сторону идёт там возле моста?Как мой покойный Ясь. Такого ж точно роста.Походка та ж… Ужель?! Всё ближе… У окнаОстановился… Ах, он смотрит!.. И луна,Блеснув из туч, льёт свет на белый, как берёста,Лик страшный выходца нежданного с погоста.И ласковая речь знакомая слышна:«Оксана, ясочка! Я это, отвориМне дверь или окно, и вместе до зариС тобой пробудем мы!» Но полная испуга,Дрожа, свяченый мак берет его подругаИ сыплет вкруг себя. Не могут упыриДостать догадливых из макового крута.

Чур [54] I

Забытых прадедов дубовый истукан,Я родовой очаг не охраняю боле.Давно уж красный кут покинув поневоле,Я огород храню, сторожевой чурбан!..Потомки мирные воинственных древлянНе знают витязя, когда-то смело в полеИх предков ведшего, Перуна властной волей,К победам сладостным. Досель как будто пьян,Едва лишь вспомню я пернатых стрел шипенье…Мечей сверкание… кровь, бьющую из ран…Чубы косматые… победный клик славян…Меда пахучие… и твой напев, Баян!..Теперь исчезло все. Всему удел — забвенье.И вздох прошелестел, как ветра дуновенье.

Чур II

Под зноем солнечным я вылинял, иссох;Источен осами, червями, муравьями;Гнию под ливнями и тлею под снегами;На впадинах лица давно повырос мох…Но жив и бодр мой дух, и взор досель не плох.Как страж с дубинкою стою между грядами,Следя, как враг ползет, таясь, под коноплями…— Эй, хлопцы! Воровать не пробуйте горох!Здесь караулю я, и вас прогнать сумею.Бессонный часовой днем и в глухую ночь,Я сохранил еще в руках былую мочь,И так дубинкою тяжелою моеюВам отработаю и спины я и шею,Что с ревом, в ужасе, вы убежите прочь!

Чур III

Два раза надо мной сгорал уже порог,И третью хату вновь построили потомки.И я лежу под ней. У пояса — обломкиМеча разбитого, и пса костяк у ног.Мне в руки хладные дан меду полный рог.Теперь он пуст давно. Вокруг меня потемкиИ грусть всегдашняя. Порой мой вздох негромкийЗаслышат правнуки и, полные тревог,Загадывать спешат: к добру тот вздох иль к худу?Порой мне надоест лежать, и в сора грудуЯ ночью выползу, а дети скажут: «ЩурЗа печкой возится»; а я близ углей будуСидеть задумчиво, по виду мал и бур,Как крыса старая, семейный древний чур.

Навь [55]

Мы души скорбные исчезнувших людей,Чьи смолкли голоса, чьи очи отблестели,Чьи кости желтые давно в земле истлели…Мы — призраки иных, давно забытых дней.Мы — рой рыдающих, мятущихся тенейСредь хлопьев воющей, крутящейся метели.В немолкнущей тоске о прежнем теплом телеМы в ночь морозную скрипим из-под саней.Мы — отлетевшие от вас во мрак и тьмуСыны вам, может быть, не чуждых поколений.Над трубами домов мы греемся в дыму,К вам в окна просимся, стучимся робко в сени.Вы нам не внемлете. И тщетно наши пениСтремятся путь найти вам к сердцу и уму…

Радуница [56]

Последний у плетня растаял уж сугроб.Весна спустилася в долины, где росли мы.Заслыша зов ее, мы, жаждою томимыИ света и тепла, спешим покинуть гроб.О, если навсегда нас оживить могло бВесны дыхание! Для нас так тяжки зимы!Одеты в белое, людским очам незримы,Веночком из цветов украсив бледный лоб,Летим в селения, где наша жизнь текла…Все незнакомые, не родственные лица…Прочь! Прочь от них! В леса! Там пахнет медуница,Черемуха цветет, рябина зацвела.Днем будем на ветвях качаться, а резвиться,Плясать и петь — в полях, когда на небе мгла.

Род [57]

Мы – пращуры твои. Меж нас отец и дедИ прадед твой стоят, потомок наш беспечный.Все зорко мы следим, как путь твой скоротечный,Преуготованный, средь радостей и бед,Свершаешь ты, идя, с надеждой… нам вослед.Тот путь известен нам. Блюдя закон предвечный,Едва родился ты, мы из щели запечнойБеззвучно выползли всем сонмом на советТаинственный, ничьим не зримый смертным глазом –Судьбу твою решить и твой направить разум.При свете трепетном пылающих лучинСвершали мы суда полуночного чин,С улыбкой грустною благословляя разомТебя на жизнь и смерть в юдоль земных кручин.

Рожаницы [58]

Пусть наши старики пытаются без насРешать и направлять судьбу новорожденных.Собранье матерей, мы прав своих законныхНе станем уступать. Их воля не указТем, кто их всех рождал, наказывал не раз,Вскормил и вырастил… Средь нас, разноплеменных,Есть единение — родильниц утомленныхВсегда мы облегчить готовы в муки час.И долю мы даем дитяти… Ну и норов…Обходится порой меж нами не без споров.Но непреклонными нас люди не зовут.Медовой кашею смягчить наш можно суд…Решенье ж рожаниц сильнее приговоровЩуров и пращуров, что те ни наплетут.

Демоны сна

Мы живы до сих пор. Качая колыбель,Зовут нас женщины. И мы на зов их нежныйСпешим прийти толпой послушной и прилежной,Ребенка – усыпить, мать – отпустить в постель…Вот унял Угомон [59] крикливцев; как свирельНад люлькою поет Баюн, и безмятежнойДремотою объят, младенец в мир безбрежныйВидений унестись готов… Но неужельПро мать за будем мы?! Нет! Ласково Зевота,Склонившись, шепчет ей: «Уж спит твое дитя,Сны подкрепят его; крылами шелестя,Отгонят ими мух. Пусть и твои ЗаботаС Недолею [60] уснут, тебя не тяготя.Сырливицу [61] ж и крикс прогоним за ворота.

  1. Верховный славянский бог, прародитель прочих бессмертных, о котором Гельмольд (XII в.) говорит, что он за­нят лишь небесными делами.

  2. См. договор Святослава с Византией (X в.).

  3. «Св. Власий, сшиби рога с Зимы!»

  4. 5. Оставляемым «Волотку на бородку»

  5. Иначе – Велес. Судя по глиняным статуэткам Юга России, изображался бородатым и со свирелью, унаследованной сменившим его лешим; иногда – в соломенной шляпе.

  6. Кабаньими клыками (иногда из ценных металлов) украшались посвященные златобородому Перуну дубы.

  7. Богиня туч, дождя, молнии и ненастья, соответствующая, по-видимому, жене литовского Перкунателе и греческой Гере. На Севере России одноименному демону оставляют иногда на ночь в жертву клок овечьей шерсти.

  8. Одним из атрибутов этого бога были лук и стрелы. Почитание его перенесено на христианского святого, именуемого в народе Лукьяном Ветреником.

  9. Лето красное, богиня солнечного происхождения, именем своим совпадает с греческой богинею, матерью Аполлона и Дианы. Она же, по-видимому, является Солнцевой Матерью русских сказок.

  10. Студит («Студит землю студит») был, вероятно, одним из демонов холода. Имя его, по созвучию, соединено с христианским святым, память которого чествуется 26 января.

  11. По Длугошу Лад (Lado) соответствовал Марсу. Обратился впоследствии в Мороза (Mars – Мраз), так же как и Лад, именовавшегося «Дедом».

  12. Lada — Venus, dea libidinis, Cytherea (чешская «Mater Verborum»).

  13. В польских «Статутах провинции костельной» (1416 г.) божество Alado именуется богатырем.

  14. Бог весенней зелени и производительных сил природы.

  15. Живой и мертвой водой первоначально считались вода пресная (по преимуществу – ключевая) и морская. Позже, по удалении славян от моря, мертвой водой называлась вода от растаявшего снега.

  16. Лунного происхождения бог, по ночам обнимающий Землю.

  17. По легенде, носимое Трояном, вероятно, взамен отрубленного кем-то из богов. Ухо это – месяц, тающий при появлении Солнца.

  18. Изображение этого бога дошло до нас на иконах св. Победоносца Георгия (в кавалерии не служившего) и в "Стихе о Егории Храбром"».

  19. Богиня зимы и смерти у древних славян. Близка к Морозу.

  20. По Длугошу – соответствовала Диане.

  21. В Польше эту богиню считали покровительницей невест. Её именем назван там цветок.

  22. Миф о похищении Весны нашел частичное отражение в русской сказке о Снегурочке. Более подробно разработан профессором Фаминцыным.

  23. Профессор Фамницын, по аналогии с родственной славянам литовской мифологией, склонен считать Весну дочерью Земли.

  24. Слезы соответствующей вендской богини, когда оплакивала возлюбленного, падая на песок, обращались в янтарь. В русских хороводных песнях оплакивается Ярило, лежащий в гробу, в желтом песке.

  25. Упоминается как злой бог у Гельмонда (XII в.). О нем же, по-видимому, говорится в Книтлинсаге.

  26. У русских славян стала богиней зимы («Зимней Матреной»).

  27. Лель и Полель упоминаются у Длогуша, который считает их близнецами вроде Кастора и Поллукса.

  28. Согласно «Powiesci o klasztorze Lysolorskim» идол (1550) Леля стоял некогда на месте этого монастыря рядом с идолами Лады и «Boda» (Boda – Дажбог).

  29. Мерцана, которую следует отличать от польской Marzanы, по толкованию Бутурлина, – Зарница

  30. Бог племени оботритов. Храм его в Ретре славился пророчествами и жертвоприношеними (Гельмонд).

  31. 32. По Адаму Бременскому – девять ворот; по Титмару Мерзебургскому – трое.

  32. Главный бог ругичан. Описание взято у Саксона Грамматика.

  33. Божество, лики которого соответствуют фазам луны. Черная масть коня указывает на ночной характер этого бога. Храм подробно описан Оттоном Бамбергским.

  34. Описан по Саксону Грамматику.

  35. По свидетельству архиепископа Адельготта Магдебургского, божество Припекало (Pripegala) принимало человеческие жертвы, отличалось бесстыдным характером и именовалось победоносным.

  36. См. Гр. П. Данилевский «Четыре времени года украинской охоты».

  37. По Гельмонду (XII в.), Сева (Seva) – полабских славян, приносящая благополучие.По чешский «Mater Verborum» – dea frumenti.

  38. 39. Почитание этой богини, пляшущей иногда, по преданию, ночью, в венке из маков на своем поле, заменено христианскими проповедниками чествованием памяти иудейских патриотов, братьев Маккавеев.

  39. Более подробное описание этой богини см.: Зеленин «Очерки русской мифологии».

  40. «Они почитают реки и нимф», – говорит о славянах Прокспий (VI в.)

  41. Соответствующие греческим дриадам души или богини деревьев. «Матушка Ель, оборони от темной ночи», – просит у них ночлега охотник в лесу.

  42. Вилы (самовилы, дивы, самодивы), фантастические женские существа в верованиях южных славян, подобные русалке. Красивые девушки, способные летать и связанные с водой. Строили из облаков воздушные замки.

  43. См. русскую сказку о Василисе Прекрасной.

  44. Притки – род демонов, насылаемых злыми людьми при порче кого-либо.

  45. Кикимора (шишимора, мара), в русских народных поверьях — злой дух, малютка-невидимка женского пола, живущая в доме за печкой и занимающаяся прядением и тканьем.

  46. Баюн – демоническое существо, приносящее детям сон и развлекающее их играми и сказками.

  47. Вий, в восточнославянской мифологии дух, несущий смерть. Имея огромные глаза с тяжелыми веками, Вий убивает своим взглядом. Еще есть Суховий – демон восточного ветра.

  48. Согласно русской пословице в тихом омуте черти водятся, а в лесном болоте родятся.

  49. Земледельческое божество, «которое любит Мать-Сыра-Земля» (как Деметра Язона), Микула стал потом одним из «старших» богатырей.

  50. Любя азартные игры, лешие выигрывают друг у друга зверей и стадами перегоняют их из одного участка леса в другой.

  51. Голоса «нечисти» и «нежити» не имеют эха («раю»), а сами они – тени.

  52. 53. Сестры-трясовицы – демоны лихорадки, являющиеся больным в бреду. Боятся лошадиного черепа, положенного под изголовье, и злых собак.

  53. Чурами назывались живущие в доме души предков, а заодно и изваяния последних. Иногда они показывались в виде животных.

  54. О нави говорят чешская хроника Далимила и Длугош.

  55. Праздник весеннего пробуждения душ умерших людей.

  56. Собрание мужских предков со стороны отца у каждого человека. О поклонении роду и рожаницам говорится в нескольких памятниках XII—XV столетий.

  57. Богини рождения, являющиеся вместе с тем женскими предками дитяти и определяющие его судьбу. У болгар – Орисницы, у чехов – Sudicky.

  58. Угомон, Дрема, Зевота, а отчасти и Баюн — демоны сна, способствующие засыпанию. Крикливиы (криксы), куксы и плаксы — демоны, мучающие детей.

  59. Недоля — лихая доля, спутник человека.

  60. Сырливица — мелкий демон, способствующий промоканию детских пеленок.