ПОЛДЕНЬ В ДЕРЕВНЕ
(Поэма)
Вл. Соколову
1
У дороги карета застыла. Изогнулся у дверцы лакей. За дорогой не то чтоб пустыня но пейзаж без домов и людей. Знатный баловень сходит с подножки, просто так, подышать тишиной. Фрак малиновый, пряжки, застежки и платочек в руке кружевной.
2
У оврага кузнечик сгорает, рифмы шепчет, амброзию пьет и худым локотком утирает вдохновенья серебряный пот. Перед ним - человечек во фраке на природу глядит свысока и журчанием влаги в овраге снисходительно дышит пока.
Ах, кузнечик,безумный и сирый, что ему твои рифмы и лиры, строк твоих и напевов тщета? Он иной, и иные кумиры перед ним отворяют врата. Он с природою слиться не хочет... Но, назойлив и неутомим, незнакомый ему молоточек монотонно стрекочет пред ним.
3
Вдруг он вздрогнул. Надменные брови вознеслись неизвестно с чего, и гудение собственной крови докатилось до слуха его.
Показалось смешным все, что было, еле видимым сквозь дерева. Отголоски житейского пира в этот мир пробивались едва. Что-то к горлу его подступило: то ли слезы, а то ли слова...
Скинул фрак. Закатал рукава... На платке оборвал кружева...
То ли клятвы, а то ли признанья зазвучали в его голове...
4
И шагнул он, срывая дыханье, спотыкаясь о струны в траве, закружился, цветы приминая, пятерней шевелюру трепля, рифмы пробуя,лиру ломая и за ближнего небо моля.
Он не то чтобы к славе стремился просто жил, искушая судьбу... И серебряный пот заструился по его не великому лбу.
Ручка белая к небу воздета. В карих глазках - ни зла, ни обид...
5
Заждалась у дороги карета, и лакей на припеке храпит.
1982
x x x
Ю. Давыдову
Нужны ли гусару сомненья, их горький и въедливый дым, когда он в доспехах с рожденья и слава всегда перед ним?
И в самом начале сраженья, и после, в пылу, и потом, нужны ли гусару сомненья в содеянном, в этом и в том?
Покуда он легок, как птица, пока он горяч и в седле, врагу от него не укрыться: нет места двоим на земле.
И что ему в это мгновенье, когда позади - ничего, потомков хула иль прощенье? Они не застанут его.
Он только пришел из похода, но долг призывает опять. И это, наверно, природа, которую нам не понять.
...Ну, ладно. Враги перебиты, а сам он дожил до седин. И клетчатым пледом прикрытый, рассеянно смотрит в камин.
Нужны ли гусару сомненья хотя бы в последние дни, когда, огибая поленья, в трубе исчезают они?
1982 x x x
Оле
По прихоти судьбы - разносчицы даров в прекрасный день мне откровенья были. Я написал роман "Прогулки фрайеров", и фрайера меня благодарили.
Они сидят в кружок, как пред огнем святым, забытое людьми и богом племя, каких-то горьких дум их овевает дым, и приговор нашептывает время.
Они сидят в кружок под низким потолком. Освистаны их речи и манеры. Но вечные стихи затвержены тайком, и сундучок сколочен из фанеры.
Наверно, есть резон в исписанных листах, в затверженных местах и в горстке пепла... О, как сидят они с улыбкой на устах, прислушиваясь к выкрикам из пекла!
Пока не замело следы их на крыльце и ложь не посмеялась над судьбою, я написал роман о них, но в их лице о нас: ведь все, мой друг, о нас с тобою.
Когда в прекрасный день Разносчица даров вошла в мой тесный двор, бродя дворами, я мог бы написать, себя переборов, "Прогулки маляров", "Прогулки поваров"... Но по пути мне вышло с фрайерами.
1982
ПАРИЖСКАЯ ФАНТАЗИЯ
Т.К.
У парижского спаниеля лик французского
короля, не погибшего на эшафоте, а достигшего славы
и лени: набекрень паричок рыжеватый, милосердие в
каждом движенье, а в глазах,голубых и счастливых, отражаются
жизнь и земля.
На бульваре Распай, как обычно, господин
Доменик у руля. И в его ресторанчике тесном заправляют
полдневные тени, петербургскою ветхой салфеткой прикрывая
от пятен колени, розу красную в лацкан вонзая, скатерть белую