Тучи низкие, собраны кучками. Безнадежная, большая серая вата, превратившая день в вечер. Мир в сумерках. Людей клонит в сон. Забраться под одеяло и погрузиться в долгую спячку — рецепт выживания. В сон клонят сами инстинкты. Древние, мудрые, подстроенные под природу. Охота в такую погоду будет неудачной, как и рыбная ловля, собирательство. Раздолье хищникам, ориентирующимся не по зрению, а по обонянию. Подкрадутся со спины, прыжок и… потеря для племени.
Вячеслав протяжно зевнул. Даже челюсть хрустнула, а из глаз брызнули слезы. На него, как ни на кого другого влияла природа. Он жил ее ритмами, ощущая ее потоки. Взаимодействуя с природой, он легко мог подталкивать погоду в нужную для себя сторону. Но делал это редко. Так как знал основной принцип: меняешь погоду в одном месте, в другом проявляют себя потрясения. Конечно, торнадо, цунами, землетрясения и прочие наводнения с селями — результат лишь самых жестких вмешательств. Но неожиданный снегопад посреди лета, засуха в муссоны, град и дождь в пустыне… К этому люди давно привыкли. И называют просто — глобальные климатические изменения. Вроде полюса меняются, возрастает солнечная активность, которая топит шапки льдов, и внутриядерные процессы Земли сбивают тысячелетние маршруты навигации птичьих стай.
Вячеслав снова зевнул. Не в полюсах дело. Не столько природа меняется, сколько человек своими экспериментами способствует ее гневу. И таким как ему, Вячеславу, и прочим стихийникам, приходится смирять этот гнев, в определенные моменты перенаправлять искаженные потоки в стабильное русло. Все-таки сгнившие урожаи, извержения вулканов и дым от пожаров на тысячи километров — это не то, что хочется видеть каждый день по телевизору.
Вячеслав знал, что почти каждый стихийник сам по себе. Те, кто постарше, давно твердят, что человек сам расплачивается за свою глупость. И вмешиваться в процессы не принято. Можно таких дел натворить, что цунами с тысячью-другой жертв покажутся мелкими локальными конфликтами.
Каждый стихийник любит свой город и бережет то место, ту территорию, где живет или обитает более-менее постоянно. Вот и Вячеслава недели сумрака над городом начали угнетать. Хотелось солнца, тепла и света перед зимой. Силы людям еще понадобятся. Ослабленная иммунная система к началу зимы — переполненные больницы и морги позже. А умирают от нехватки сил, как правило, те, кто много работает. Те, кто что-то создает, творит, двигает, доносит миру. Трудится, сжигая себя, почти не думая, что его вспыхнувшую искру могут и совсем не заметить.
Таких стоит беречь.
Стихийник прикрыл глаза. От него во все стороны потянулись тоненькие незримые щупальца. Они коснулись и оплели деревья, растелились по земле, проникая внутрь коры, раздвинулись парусами по воздуху, ловя ветер. Вячеслав потянул за эти нити, собирая всю энергию, которую природа могла дать. Когда в руках и груди потеплело и тело наполнилось легкостью, а голова чуть закружилась, стихийник убрал нити.
Приоткрыв глаза, посмотрел в свинцовое небо и снова опустил веки. Сам он стал луком. Тяжелым, составным. И тугая стрела от него пронеслась, спущенная с тетивы. Сорвалась с его рук и устремилась в небо.
Стрела быстро исчезла из виду, растворяясь в серой хмари. Именно сейчас энергетический посыл начнет формировать вихри, усиливать потоки ветра, поднимаясь все выше и выше. Ветер разгонит тучи, и город получит чистое небо.
— Красиво, — донесся сбоку легкий женский голос.
Вячеслав открыл глаза, медленно повернув голову. Она все еще кружилась. Сначала от переизбытка энергии, теперь от ее нехватки. Все-таки он вложил в стрелу слишком много и от себя. Сильная получилась встряска. Аж виски покалывает.
Рядом находилась красотка. Рыжие волосы, светлые глаза, веснушки. Бледная помада и минимум макияжа. Губы растянулись в одобрительной светлой улыбке. Она долго стояла к нему спиной, не решаясь заговорить, но последние действие стихийника подвигло на разговор и она повернулась.
Она Видела. Точно видела. Значит — не человек.
Не то, чтобы Вячеслав никогда не встречал прочих инициированных или вовсе нелюдей. Было дело. Но те никогда не подходили близко. Мелькали на виду, тут же исчезая. Редко шли на сближение. А тут сама подошла. Даже подкралась. Жаль, нет в нем способностей, чтобы определить, кто же она. Только минимум ощущений: теплая, светлая, доброжелательная.
Наверное, этого достаточно.
Вячеслав знал, что можно запросто накинуть личину, внушить любые ощущения, чувства. Но кому он нужен, простой стихийник, больше понимающий в ветре, чем в людях и нелюдях?
— А еще одну пустишь? Ну… интересно же!
Ее голос звенел. Веселый, жизнерадостный. Как у ребенка, не скрывающего эмоции, ощущения. И за этим ребенком ощущалась сила. Хорошо бы она использовал ее в светлую сторону. С такими проще разговаривать. Таких проще принять. По крайней мере, ему, доброжелательному стихийнику.
Все пронеслось в голове за какие-то секунды. Моргнув и усилием воли приглушив головную боль, Вячеслав улыбнулся приятной незнакомке и коротко ответил:
— А больше и не надо. Достаточно.
— Почему же? Так красиво было.
Вячеслав поднял взгляд к небу. Пронзенная хмарь дала первую брешь, выпуская из жуткой темницы свет. Он робко пополз по осенней земле, деревьям, коснулся их скамейки, остановившись почему-то у ног светлой незнакомки. Потом прыгнул на колени, словно верный пес хозяйке. И погрузил в расплавленное золото всю скамейку. Недавние капли росы заблестели, играя отблесками.
Светлая дева с веснушками улыбнулась светилу, подставляя прищуренное лицо под его теплые лучи.
— Да, это тоже красиво. Даже лучше… Люблю солнце.
Светило, словно повергнув мечом всех врагов, беззастенчиво раскидало тучи и гордо воссияло на небе, одаривая мир теплом. Конечно, это усиленный ветер разогнал тучи, но со стороны выглядело, словно огнеликое само повергло тьму на лопатки. И все живое этому радовалось. Даже, казалось, пожухлая трава потянулась ввысь, а деревья одобрительно закивали широкими ветками.
— Вы сами как солнце. Вся сияете на радость всему живому, — неторопливо произнес Вячеслав.
— Да? Мне все это говорят… Только как-то не так. Вроде бы немного иначе. А вы… словно правдиво говорите.
— Я по-другому и не умею. Либо правду, либо в морду… Э, просите.
— Да ничего, человеческое в нас все же почти не изживаемо.
Посреди света и редеющих туч на землю вдруг посыпались редкие капли дождя. Блестящие, как бриллианты. Отражая свет, они заиграли лазурью, разбиваясь о землю с легкими шлепками. Вячеслав потер висок, жалея об отсутствии зонтика, чтобы прикрыть незнакомку. Зонтиков сроду не носил. Что такого в том, чтобы попасть под дождь? Не таял. Ни разу.
Произнес вслух:
— Простите за дождь, остаточные явления. Накопилось над городом, знаете ли… К вечеру пройдет.
— Что вы? Как замечательно. Слепой дождик. — Она подскочила со скамейки и, вытянув руки навстречу небу, завертелась в неспешном танце.
Длинные волосы вроде бы сами скинули резинку. Она просто не выдержала их напора. И локоны побежали вслед за хозяйкой, собирая на себе блестящие капли воды. Вячеслав поднялся, поражаясь незнакомке. Да, сам он дождь любил, но редко видел, чтобы люди не шарахались от него, прячась под зонты, козырьки, укрытия, пусть даже моросила сущая мелочь, от которой не промокла бы и букашка.
— Слышите музыку дождя? — она подхватила за руки и потянула стихийника за собой, закружив в веселом танце.
Редкие прохожие, убегающие от дождя, смотрели на них, как на сумасшедших. Как же так, намочить голову и плечи? Простуда! Немедленная простуда, грипп и ангина, а потом пневмония, воспаление мозга и как следствие ранняя смерть. Но, кружась в этом легком танце, Вячеслав не видел в ее блестящих озорством глазах этих людских тревог. Напротив, она принимала эту легкую смесь стихий как подарок среди серых дней. И, глядя на нее, на лицо наползала глупая улыбка, и настроение неутомимо карабкалось вверх, как гордый скалолаз на вершину горы.
Со смехом завершив танец, — дождь резко, так же, как и начался, оборвался — они не стали вновь садиться на мокрую скамейку, а побрели, подхватив друг друга под руки по аллее.
— Прекрасная принцесса из сказки, могу я узнать ваше имя? — Наконец вспомнил о приличиях Вячеслав.
— Иришка, — легко ответила "принцесса". — А откуда ты знаешь, что я принцесса?
— Чутье. Да и духи нашептали еще раньше. Этим только дай волю пошептаться. Столько наговорят.
— И как зовут такого чуткого покорителя неба, низвергателя духов?
— Вячеслав. Только я никого не низвергал, не покорял. Я дружный и вообще мирный… Большую часть суток.
— С духами стихий в особенности? — тепло улыбнулась Иришка.
Вячеслав отвесил изысканный реверанс и ответил:
— Вы меня раскрыли, принцесса. Я — стихийник до мозга костей.
— Тогда и я раскрою тебе свою тайну, — Ириша приблизилась. — Я не принцесса.
— Не принцесса? — сделал удивленное лицо Вячеслав. — Так кто же?
— Эльфийка! — тоном гордой дворянки произнесла Ириша.
— А разница? Все эльфийки как минимум принцессы.
— Что ж вы со мной так, Вячеслав? — кокетливо спросила Иришка. — Может, я — королева!
— Прошу меня простить, моя королева. Повинен, — Вячеслав, шутя, припал на колено перед ней, нисколько не заботясь о сохранности темных джинсов от грязи и сырости. Пропади она пропадом эта одежда! Она нужна, чтобы носить, падая на колени перед королевами, и никак иначе!
Иришка забавно подергала его за уши и положила обе ладони на короткие темные волосы стихийника. Вроде как простила.
— Ладно, мой верноподданный, на первый раз милую. Но чтобы больше мне ни-ни. Понял?
— Естественно, моя королева, — улыбнулся верноподданный вассал.
Вячеслав ощутил, словно молнии гуляют по ушам и дальше, по всей голове. Так организм отреагировал на ее прикосновения. И эти молнии не били и не сжигали, напротив, придавали сил и бодрости. Не сумев себя удержать, подскочил, подхватывая ее на руки, и закружил по аллее с криками:
— Я прощен! Это милость!
— Ну-ну, спокойнее, воин. Растрясете королеву. Надо же бережнее, бережнее…
— Я бы с радостью, но плаща на все лужи не хватит.
— Жертвуете плащ?
— Для вас все, что угодно, — он остановился, и взгляды встретились.
Вячеслав готов был поклясться, что молнии теперь гуляют по телу не у него одного.
— Вячеслав… — Иришка ощутила, как что-то внутри взорвалось теплом, пошло гулять по телу.
— Да… — голос стихийника осип.
— Не отпускай меня…
Одними губами обозначил:
— Не отпущу…
Эльфийка горячо прошептала:
— Никогда не отпускай меня…
— Теперь точно не отпущу, Ириша.
Ян смотрел в зеркало и не верил отражению. Мутные, серые глаза с воспаленными капиллярами. Круги под ними синюшные. Бледное лицо, почти белые губы. Зубы на фоне их желтые и продолжают темнеть. Кожа сухая, шелушится. А ведь еще не весна. Рано для авитаминоза. Зима только-только подступает застывшими лужами поутру. Что со здоровьем?
— Кто я? — прошептали бледные губы. — Кто же я, черт побери?! И что со мной?
Отражение молчало. Лишь зло усмехалось и вновь и вновь сверлило его странным взглядом. Вроде все то же, тот же он, тот же Ян. Но что со взглядом? Кто смотрит из глубины? Это не его взгляд. И это странное ощущение присутствия.
Он не один!
— Ян…
Человек в страхе отшатнулся от зеркала так быстро, что не рассчитал и свалился в кресло. Ударился затылком о медную ручку шкафа.
Да что творится?
Потирая ушибленное место, нащупал неотвратимо растущую шишку. Кожу жгло, на пальцах осталось немного крови. Но мазать голову зеленкой ли, йодом ли, желания не было. Заживет. На нем все раньше заживало быстрее, чем на собаке… До недавнего момента.
Искоса поглядывал на себя в зеркале. Порой казалось, что успевает быстрее, чем отражение. Вот он уже смотрит на себя, а взгляд отражения только поворачивает глазные яблоки.
Или это глюки? Забавно, никогда не отличался особой паранойей. Ян потер виски, перевалился через подлокотник, глядя в зеркало сверху вниз.
— Запутался? — спросило отражение.
Ян не особо удивился. Минуту назад отражение произнесло его имя. Вот это было страшно. Вплоть до мурашек. А второй раз как-то и не особо. В конце концов, боль от пульсирующей шишки отдаляет разговор с отражением на второй план. Делает каким-то эфемерным, нереальным. Словно полусон. Фантазия. В конце концов, мог просто потерять сознание, а теперь во сне кажется, что нашел себе в зеркале собеседника.
— Ян, я могу помочь тебе.
Вроде бы отвечать отражению не принято. Если только речь не репетируешь перед встречей с аудиторией. Но зеркальный двойник совсем страх потерял. Двигает мимикой не так, как Ян. Чешет нос, моргает, лыбится странно. Как зверь перед прыжком. Не улыбка — оскал.
Сам Ян отчетливо понимал, что ни один мускул на его лице не шевелится. Только боль в голове и затекающая шея. Так что за бред происходит?
Поднялся и подошел к зеркалу вплотную, зло бросив:
— Кто ты, черт тебя подери?
— О, ты, наконец, ответил, — улыбнулось отражение. — Не бойся, я не ты. Просто так тебе будет проще принять меня.
— Чего ты хочешь?!
Отражение зевнуло.
— Сделку, мой друг, сделку.
— Я не твой друг! И…
— И что? Никогда не заключаешь сделки с отражениями? — хмыкнуло отражение.
— Нет, — опешив, пробормотал Ян. Складывалось впечатление, что сон затягивается. Ущипнул себя. Кожа послала сигнал мозгу, что такой массаж ей не нужен. Пусть пальцы ослабят хватку. — Черт, это на самом деле?
— Ты слишком часто зовешь черта, — покачало пальцем перед носом отражение. — А иногда наши желания имеют неприятное свойство сбываться, Ян. Подумай об этом. Хорошенько подумай.
Ян уперся спиной в диван, продолжая в упор смотреть в глаза пришельцу из зазеркалья. Ведь он точно не был им, Яном. Он был чужим. И этот то ли дефект мозга, то ли просто глюк следовало убрать, пока не стало слишком поздно. Ведь дальше — больше.
Кто знает, что появится в зеркале завтра?
— Да, Ян. Никто не знает. Но любопытство все равно возьмет свое, — спокойно сказало отражение. — Так удовлетвори его. Не иди против себя. Это глупо.
— Что ты хочешь?
— Ммм… Скажем так, мне нужно твое тело. Ненадолго. Максимум на пару недель. Крайний срок — месяц.
— Что значит — тебе нужно мое тело? А я? Куда денусь я сам? Как бы это… душа!
— А ты никуда не денешься. Просто будешь сидеть, так сказать, в уголке и за всем наблюдать. А через месяц я уйду.
— Зачем я тебе? Разве во мне есть что-то особенное? Кто же я?
— Ты человек, Ян. Простой человек. И не льсти себе.
— Но почему мое тело… Почему тебе нужно именно мое тело?
— Ты болен, Ян. Вскоре болезнь возьмет над тобой верх. Хочешь знать, какая именно болезнь… или вскрытие покажет? Может, просто уберем ее?
— Ты вылечишь меня?
— Я дам тебе силы для самоисцеления. Не так и сложно задушить твою болезнь сейчас. Или все же предпочитаешь вскрытие?
— Нет, мне рано умирать, — Ян обхватил виски, ощущая в теле что-то холодное и чужое. Эта та самая болезнь, которая вскоре возьмет верх. И удовлетворенная победой, сравняет его тело с землей. Ей только и надо, что закопать его!
— Ян, я вдохну в тебя порцию жизни. Лет на тридцать хватит вполне. Даже если пустишься в разгульную жизнь без забот. Ты же всегда завидовал тем из телевизора, которые чего-то добились в жизни… Ты всегда хотел быть знаменитым.
— Хватит! — прервал раздосадованный Ян. — Что, если я дам тебе свое тело?
— Нет, не так. Ты позволишь мне подселиться в твое тело…
— А ты не позже, чем через месяц покидаешь меня вместе с болезнью. Так?
— И если будешь паинькой, оставлю тебе кое-что из способностей.
— А ты сам откуда? Разве не из этого мира?
— Это не важно, Ян. Важен лишь тот, к чему мы оба придем, — улыбка отражения стала жесткой. — Мы навестим моего старого друга. Он слишком заигрался с природой. Ты готов?
— Да, — убито выдавил из себя Ян. — Я готов.
— Ты разрешаешь мне подселиться?
— Д…да… — еще тише ответил Ян.
Что-то холодное обхватило его и сознание померкло. На смену затаившейся болезни, набирающей силы, как зреющий на Солнце плод, пришла чужая сила. Испуганный ее мощью, Ян сделал было слабую попытку воспротивиться, но все сопротивление было подавлено на раз.
Вместе с болезнью…
Шишка рассосалась за секунды.
Икзар поменял тело, создав себе шанс для отступления.
Серая "Волга" мигнула на прощание правым поворотником и влилась в поток машин на трассе. Вячеслав еще некоторое время смотрел вслед, не в силах ни сдвинуться с места, ни убрать с лица довольно глупую улыбку.
Улыбка была прямо до ушей. И словно приклеенная. Не убирается. Видимо, и впрямь, истинная улыбка — отражение души. Ведь она кажется глупой только для этого серого мира, но не для них с Иришкой. Вячеслав был уверен, что у эльфийки, сидящей на заднем сиденье такси, сейчас точно такая же улыбка. И сама душа светится. Она теперь одна на двоих. И оба теперь в два раза сильнее. Две половинки, когда-то разделенные Творцом, нашли друг друга.
Эта встреча для них предначертана судьбой. Никак иначе.
Просто чувствовал, что так оно и есть. Не может быть никак иначе — любовь! Обоюдная любовь. Что может быть в мире прекрасней?
Ветер холодно лизнул шею. Руки рефлекторно приподняли воротник. Все-таки зябко и неуютно стало, едва машина скрылась из виду. Солнце снова скрыли тучи. Без контроля стихийника (не до этого было, гуляя с ней) ветер сменил направление и натащил целые охапки серой ваты с севера. Приволок тоску и мрак, вновь забрав свое.
Снова холодом лизнуло шею. В груди на миг похолодело, сердце забило тревогу до того, как подключится разум. И Вячеслав понял, что это не ветер. Тиски холода сдавили горло, перехватывая дыхание. Незримые цепи стали затягиваться сильнее, сжимая вены, артерии. Если бы это была веревка, шарф, нить, оставался хоть шанс, чтобы протиснуть под ней пальцы, бороться. Главное, не поддаваться страху, не сдаваться, и тогда есть шанс победить. Но то, что обхватило горло, было незримо. Пальцы как ни пытались, не могли нащупать ничего. Только вогнутая леденеющая кожа, пережатые вены и слабый, протестующий хруст позвонков. У инициированного запас жизни немного больше, чем у простого человека, но и он умирает без воздуха.
— Только не сегодня, — прошептал синеющими губами Вячеслав, прекрасно понимая, что мучитель слышит его.
Существо в теле Яна еще больше приблизилось к жертве, не опуская рук, не ослабляя хватки. Довольная ухмылка, блестящие предчувствием победы глаза. Губы почти коснулись уха стихийника.
— Все случается вовремя. И действие и ответ, — собеседник чуть помедлил с ответом, сильнее затягивая незримые путы. — Кто разрешал тебе вдохновлять людей? Асмодей не доволен. И потому я снова здесь. Он взрастит мои крылья вновь, если тебя не станет. Так было с Валкаром, так было с Аргону. Хочешь послушать, как выживают друг друга братья в нашей семье, пока умираешь?
Вячеслав, заставляя тело жить и не допустить потери сознания, боролся. Но ноги подгибались, от нехватки кислорода голова потяжелела, зрение поплыло. Адреналин гулял по жилам. Мысли метались в поисках выхода.
Тело хотело жить! Разум не верил в смерть! А тот огонь в сердце, что разожгла Иришка, и вовсе не желал ничего знать о скорейшем уходе.
Огонь… Огня нет, как не ищи…
Воздух… Воздух пропитан сыростью.
Земля… Мокрая земля и поздняя осень не то время, когда можно много взять сил от земли. Деревья умирают, погружаются в сон до весны.
Вода… Вода слишком медленно наберет силу и не успеет причинить вред, и недостаточно холода, чтобы наморозить льда.
Ветер… Ветру едва ли хватит сил на ураган, а шквальным порывам мучитель лишь усмехнется.
Молния… Нескольких минут не хватит, чтобы столкнуть разряды. И он слишком близко…
Оппонент учел все. Картинка мира перед глазами Вячеслава почернела, поплыла. Мозг требовал кислорода и отказывался умирать, но легкие больше не могли сделать ни вдоха.
Белокурая девушка с крыльями, понуро бредущая невдалеке повернулась, с интересом разглядывая обоих.
Теряя сознание, Вячеслав прошептал:
— Помощи… именем…
Перед глазами встала Иришка. Ее близость, ее взгляд, ее запах, улыбка. Надо выжить!
— … солнца! — прошлепали губы, и Вячеслав с тоской ощутил, как близка минута невозврата.
Люция на ходу скинула плащ и выхватила клинок. Крылья воинственно расправились. Ангел разбежалась и прыгнула, в бешеном ритме работая в воздухе крыльями. Все, что угодно, лишь бы успеть к двум странным типам, один из которых имеет одну душу и два сознания, а второй вот-вот лишится единственной.
В конце концов, жертва попросила помощи. Ее жизненный путь долог, да за плечами нет стольких грехов и суммы жизненных ошибок, чтобы пройти мимо. Долг ангела — наблюдать, но долг неизжитого человека в ней — вмешаться, хоть это и не совсем ее дело.
Люция искренне надеялась, что Алрониил простит и на этот раз. Архангелам ведь свойственно прощать?
Ангел взмахнула крыльями и взмыла в воздух, обрушив меч меж мучителем и жертвой. Клинок полыхнул синим огнем, и незримые путы, которые тянулись от рук душителя к шее Вячеслава, исчезли.
Свобода! Глоток жизни!
Стихийник рухнул на землю. Упал тяжело, неестественно, мешком с картошкой. Вдобавок — лицом вниз. Щека приложилась к асфальту. Кровь устремилась к мозгу, в голове загудело. В глазах бешено замелькало. Черные и белые пятна заслонили картину мира.
Вячеслав жадно хватал воздух ртом. И легким все его не хватало. Мозг требовал больше. Сердце рвало грудь. Сил оставалось только на удержание сознания и на то, чтобы заставить тело работать в прежнем режиме. Или на половину… Или на четверть. Остаться в живых любым путем! Или неизвестный найдет тысячи способов, как приспособить его тело для новой жизни, а душу заставить страдать. И так, что любой из этажей ада покажется благом по сравнению с этим.
Ян ощутил, как существо в нем отпрыгнуло, все еще держа руки перед собой. В идеальную картину удушения, захвата тела и последующих мучений добавился новый персонаж.
Третий всегда лишний.
Себя в уголке сознания Ян за третьего не считал. Он же всего лишь человек… А эти — точно не люди. Чего высовываться? Пусть сами разбираются. Не лезь не в свое дело, Ян. Ты же так… кусочек тлеющего разума, пока не пройдет месяц.
— Какого дьявола ты вмешиваешься, ангел?! — зло бросил демон в теле человека.
Ян от этого голоса перестал смотреть на мир и забился в уголок, стараясь сделаться незаметным и вообще не мешать. Его нет. Он появится только через месяц. Или когда подселенец сделает все, что хотел. Насытится местью, поработит кого-нибудь или совершит ритуал. Все, что угодно. Лишь бы поскорее сделал и ушел. Он не оставил свободы действий. Только наблюдение. Даже слов говорить лишних не стоит.
Мало ли…
Ангел обозначила улыбку. Хрупкую, легкую, но в любой момент готовую стать оскалом.
— Как-то глупо умирать в день, когда полюбил, — произнесла Люция. — Он же только жить начинает. Да и я не должна отчитываться перед проклятыми, — ответила привычно для старой Люции ангел и перехватила меч обратным хватом, приблизилась на шаг к врагу. В душе ее была тоска. Единственный демон, которого она поняла и приняла, отказался поверить ей.
Ян на шаг отступил. Повышая голос, демон прокричал, как свойственно подселенцам. Уроки отца не прошли даром. Вводил в заблуждение всех в окружении, играя свои роли.
— Все по договору! Человек дал согласие! Ты не вправе вмешиваться!
— Люди глупы и наивны, — спокойно ответила ангел, которой последние сутки было наплевать не все правила. Мировосприятие дало трещину, как и несколько веков назад. История повторялась. — А ты не вправе лезть в мир живых, будучи мертвым. Все остальное — мишура. Я не наивная простачка, как века назад.
— Это ты так думаешь! Тебе попадет от твоего лагеря за вмешательство!
Ангел приблизилась еще на шаг, готовясь к прыжку.
— Человек не знает, что без обряда изгнания ты исчезнешь только с его смертью. Он даже не подозревает того, что ты питаешься его энергией, своей не имея. Ты сжигаешь его! И… хм, что я вижу? Не ты ли спровоцировал его болезнь? Ты лжец, которых говорит мне о каких-то договорах? Каков наглец!
Ян помимо воли прислушался к разговору…
— Пошла прочь!!! — бешено закричал Икзар и ветвистые черные заряды, так похожие на небольшие молнии, сорвались с рук. Гнев, ярость и отчаяние удесятерили его силы. Много отдал и сам Ян, убеждая себя, что ослышался про невозможность самостоятельного ухода сущности. Его сомнения напитали тело невольными эмоциями. Их вспышки на многое хватило.
Люция подставила клинок. Но одного не хватало, чтобы отразить оба разряда и приготовилась ощутить боль — этот безжалостный и беспощадный индикатор, позволяющий почувствовать, что ты все еще жива.
Полыхнуло черным. В меч ударило. Вибрация от удара прошлась по всему телу ангела. Люция, моргнув, открыла глаза. Перед ней повисло зыбкое марево. Словно паром шла земля, только вместо неровных белых клубов воздух матово светился.
Воздушный щит!
Ангел, краем глаза отметила поднимающегося стихийника. Про себя поблагодарила Вячеслава за помощь и прыгнула на тело Яна, не давая возможности демону в нем начать новую атаку. Вселившийся ощутил удар тяжелой подошвой в челюсть. Больное тело Яна не было приспособлено для рукопашной. Удар отбросил в кучу листвы. Тут же ботинок ангела наступил на грудь. Ощутимо наступил, словно придавил гидравлическим прессом. И как столько силы помещается в этой хрупкой на вид девушке? Воистину — ангельская внешность обманчива.
Глаза белокурой воительницы полыхнули белым, голос возвысился, выйдя за пределы человеческого диапазона. Так начался ритуал изгнания.
— Сам деготум, аверум! Изхира! — клинок в руках ангела объяло синим пламенем от рукояти до кончика лезвия. Люция тут же вонзила его в плечо Яна.
Лишь кривая улыбка досталась ангелу. Икзар не стал бороться за тело, исчез, вернувшись в тело Карины и оставив всю боль хозяину тела.
А Ян со всей ясностью сознания и вернувшегося контроля над телом ощущал, что значит быть пронзенным сталью. Все ощущения от момента вспарывания кожи и мяса до не менее болезненного извлечения меча отпечатались в мозгу.
Боль вспарываемой плоти запомнилась навсегда.
Люция провела свободной рукой над мечом. Кровь с острия исчезла. Артефакт свободно вошел в ножны на поясе. Ангел склонилась над оглушенным болью человеком и как ребенку принялась объяснять очевидное:
— Если кто-то говорит, что даст тебе силы, ожидай, что потребует в два раза больше. Эта боль будет тебе уроком. Переживи ее и стань другим. В тебе есть силы, чтобы перебороть все. Просто позволь себе сделать это. Ты не болен. Ты просто поверил в болезнь.
Ян, кряхтя и зажимая рану на плече, приподнялся. Белое марево перед глазами никак не оформлялось в ясные очертания. Люция была для него незрима, только ощущение присутствия и белые блики в глазах, словно дефект зрения. Слова ангела, льющиеся из ниоткуда, казались священными, проникая в самую душу. Ну, если не в душу, то в само его существо, впитываясь чем-то более глубинным, чем разум. Слезы освобождения хлынули по щекам. Ян пополз по траве, припадая на колени и склоняя голову до земли. Тело жгло, тело горело. Холод, копившийся в теле последние месяцы, отступал, таял под лучами озарившего его внутреннего света. И боль казалась приятной. Он принимал ее всем сердцем. Состояние катарсиса облегчало страдания, душа рвалась ввысь, свободная от предрассудков разума.
Поднявшись, Ян побрел вдоль аллеи, покачиваясь, как молодое деревце на ветру. Рана на плече быстро затягивалась, и он физически ощущал, как с каждым новым шагом приходят силы. Силы, чтобы жить. И они были не чьи-то, они были его. Все хранилось в нем самом. Стоило только достать.
Жизни человеку дается ровно столько, чтобы дожить до смерти.
Люция посмотрела вслед человеку, вздохнула:
— Еще один плюс прозревшему, еще один минус вмешавшемуся. Ох, и получу же я сегодня пряников.
Снова скупая улыбка и ангел исчезла.
Вячеслав запоздало подбежал, протянув руку, словно пытался поймать мираж.
— Стой! Погоди! Ангел, я твой вечный должник! Понимаешь?! Я обязан тебе!
Стихийник огляделся. Никого вокруг.
Белокурая спасительница исчезла вслед за мучителем и даже обладателем тела, свидетелем их сражения.
— Благодарю тебя, ангел, — прошептал стихийник. — Никто не должен умирать в тот день, когда полюбил. Я верну долг. Любящий человек не может солгать!
От этих слов стало легко. Весь мир, весь бесконечный, серый мир, снова чуть посветлел. Теперь мир озаряла ее улыбка.
Жить ради второй половины! Жить ради Иришки! Жить и любить!
Несколько веков назад
— Архиведьма, знай свое место! — Крик князя тьмы пронесся по лесу.
Никто не услышит, слишком глухое место. Хранитель остался в сожженной деревне, насилует девок с молчаливого согласия воплощенного исчадия ада. Приближенные рогатого воителя рыщут по окраинам, добивая уцелевших — разбежавшихся по округе крестьян. Прийти на помощь не успеют. Они и сами вдвоем забрели в эти леса лишь потому, что князь слишком увлекся погоней за беззащитными людьми. Нагнать его уставшую лошадь для отдохнувшего коня старшей ведьмы, не составляло труда.
— Прости, Валияр, я почти не слышу твоего голоса. Слух мой заполонили крики детей, которых ты приказывал бросать в костер.
Ведьма стеганула по крупу лошадь князя. Гнедая кобыла вскочила на дыбы и помчалась в чащобу на рассвет. И все же архиведьма не спешила слезать с коня, когда оказалась рядом с плечистым иномирцем. Только так можно было быть выше его.
— Что ты хочешь, Люция? — Обезоруженный князь внимательно следил за обоими мечами в руках ведьмы-воительницы. Он устал от погони и холод Энрофа не добавлял демону сил. Этот удар сбоку по седельным ремням был не ожидаем. Его выбросило из седла на скорости, и изваляло в пыли и грязи. Оскорбление, которое он не сможет простить простой смертной.
— В убийстве детей не было никакой необходимости. — Холодно обронила Люция. — Крови крестьян вполне хватало для ночного ритуала. Зачем была эта предрассветная бойня?!
— Лучше не оставлять следов. Нам не нужны свидетели, указывающие инквизиторам на нас.
— Ты сам своими действиями привлекаешь их! Если сожженную деревню и убийства жителей можно было списать на бандитов, то непогребенные души точно укажут на наш след. Души детей для инквизиторов сейчас вообще как маяк для кораблей в море! Ты глуп, демон! Как могли поставить такого над нами?
— Знай свое место! — Уже не так уверенно обронил князь рогатых, как называл его Хранитель души Люции. Демон поднял двуручный молот в жилистых руках. — Ты поплатишься за свое предательство.
— Мои девочки поумирали за твою глупость, отвлекая регулярные войска. Слишком много бессмысленных смертей для одних суток, рогатая тварь.
— Твой Хранитель будет недоволен тобой. — Оскалился князь. Четыре рога объяло огнем. Молот, выкованный в антимире, раскалился алым, алой стала кожа князя. Тряпки, надетые на тело, выжгло огнем. Он больше не мог с ними мириться в гневе своем.
Люция с двойственными чувствами спрыгнула с коня. Совсем вовремя. Один удар молота перебил лошади хребет и предсмертные звуки агонии животного пронеслись по лесу.
Пути назад нет.
Люция видела достаточно. И больше не могла мириться с существующим положением вещей. Семь учениц отдали жизни ни за что. И вера в своего пожилого Хранителя давно остыла. Слишком много ошибок. Он часто пьет, чтобы без страха общаться с демонами. Замутненное сознание не видит, куда завела дорога жизни их тандем. Все, кто шли за ними из людей, пали этой ночью. Вокруг лишь демоны. И главой над ними — князь Велияр. Четырехрогий, хвостатый демон более двух метров роста. Тварь, открыто истребляющая людей при первом случае без всякой причины, опротивела ведьме-воительнице.
Люция отскочила от возобновившейся атаки. Молот почти снес вяз, проломив могучую сердцевину дерева. Ствол с широкой кроной, ломая ближайшие деревья, с треском обрушился на землю. Листья попадали на голову демона и тут же сгорали в огне его гнева.
Посмотрев на восходящее солнце, Люция сама бросилась в атаку. Отступать было поздно. Клинки вспороли живот от паха до роговой брони на груди демона. Единственное уязвимое место, которое обычно закрывали длинные руки. Но сейчас руки обхватили молот и не успели защитить живот.
Люция смотрела как в глазах демона полыхнуло черное пламя. Он хотел что-то сказать, но не успел. Это внутреннее пламя мгновенно охватило его всего, испепеляя до горстки пыли. А когда воительница склонилась, чтобы зачерпнуть е е в ладонь, рассвет сквозь кроны деревьев стал неожиданно ярче.
Крылатое существо ослепило ее, сойдя с неба на полянку. Под этим бесконечным светом, пронзающим ее насквозь, она могла только склониться, пасть на колени и молить о пощаде.
— Кто ты? — Спросила Люция.
— Алрониил. Архангел. Свет, который испепелит тебя за все твои грехи.
— Я… готова.
— Опусти голову, иначе ослепнешь.
Люция предпочла смотреть, ни на миг не опуская головы. Радужная оболочка глаз выгорела. Глаза стали полностью белыми. Она ослепла, как и сказал небесный посланник.
— Твоя гордыня похоронит тебя раньше, чем наш свет.
— Дело не в гордыне, архангел. Я просто хочу сгореть в вашем свете. Утонуть в нем и раствориться. Я хочу стать этим светом и преданном служить ему, пропустив его через себя и распространяя вокруг.
— Ты хочешь стать ангелом?
— Мне все равно, как это называется. Я хочу стать светом.
— Зачем слепой свет?
— Глаза слепы. Душа зряча. Я готова искупить грехи, Алрониил. Прими же мою жертву.
Небесный посланник коснулся ее, и она прозрела.
Настоящее время.
Собаки лаяли яростно, до хрипоты. С клыков капала желтоватая слюна. Натянутая ржавая цепь звенела. Поводки на мощных шеях грозили порваться и отпустить защитников дома на охоту. Для незваного гостя эта охота могла быть последней в жизни.
Нечего являться ко двору после заката, когда в небе уже горят первые звезды.
Инквизитор прикурил сигарету и сладостно затянулся. Нюх сегодня был ему ни к чему, можно позволить себе и забыть о запретах. Оборотень, чуя опасность, не уйдет далеко от дома. Да и жену не бросит один на один с неизвестным. Ведьма ему дороже жизни. Не бросит. Да и ведьма не из молодых и слабых, опытная. Почуяла присутствие еще до того, как Фагор подошел к калитке, и залаяли собаки.
Инквизитор так и не сделал ни одного затяга, но сигарета, вспыхнув в руке, рассыпалась на ладони горсткой пепла. Странный для постороннего взгляда человек растер пепел по пальцам и выдохнул образовавшуюся массу за калитку. Облачко пепла выросло в размерах и стало темным, как грозовая туча. "Туча" увеличилась в размерах и поплыла к собакам. Доберман и ротвейлер, поджав хвосты и завизжав, как мелкие беспомощные щенки, попрятались в конурах, продолжая жалко скулить уже оттуда.
Инквизитор протянул руку через калитку, сбросил крючок и вошел на частную территорию. Здесь, по данным инквизиции, уже не первый год жил оборотень, называющий себя Каном. Когда то он был Николаем, что привычнее уху людей. Но оборотни не люди.
Нормальные люди в небольшом поселке городского типа просто не могли понять, куда пропадают коровы, исчезают собаки, и почему лошади сторонятся леса. Грибников и охотников в деревне не осталось — сгинула охота ходить в лес. Люди хоть и не ощущают зла леса, но видят неясные тени, испытывают необъяснимый страх, от которого на пустом месте мурашки по коже или ступор. Люди и к речке ходить стали реже, разве что большой компанией. А всему виной эти двое, которые спелись вместе и им вроде как списали прошлые заслуги. Инквизиция терпела Кана только из-за заступничества демонов. Кому-то пес определенно лизал пятки… Или копытца, что ближе к истине. Но Фагор никому ничего прощать не собирался. Довольно терпеть правила, от которых гибнут люди.
Загремел засов на крыльце. На веранду вышла суровая, рыжая, давно уже не молодая Инесса. Карие глаза блестели как у кошки. В одной руке ведьма теребила плетеную вереском куклу, в другой держала несколько игл.
— Прокляну! — крикнула воинственно ведьма. — Уходи, инквизитор!
Фагор недобро ухмыльнулся. В тот же момент кукла в руках Инессы вспыхнула, словно политая бензином. Как если бы кто-то бросил на нее горящую спичку. Ведьма вскрикнула и откинула горящий факел. Обожгло пальцы. На них моментально вздулись волдыри. Местами кожа лопнула, повиснув клочками.
— Что тебе надо? Убирайся! Мы тихо живем!
— Ложь. — Бросил сухо инквизитор и потянулся за клинком под полой плаща. — На тебе убитая! И не одна, как вижу. Ты за все ответишь! Вы все за все ответите, твари бездушные!
— Как ты нашел нас?
— Сын подсказал.
— А не боишься сына потерять? — усмехнулась ведьма. — А то слухи собираешь, а за своей семьей не следишь.
Фагор недобро усмехнулся.
— За собой бы следила. Чую, недолго тебе осталось, ведьма. Оступилась раз, оступилась два, а потом взяла да упала.
— Ты потерял кого-то? Вижу болит твоя душа. Оттого ошибок много наделаешь. Уходи, пока не поздно!
— Мои потеря уже не твое дело, смертница!
— Одумайся, слепец!
— Я не слеп!!!
Сбоку послышался хруст веток. Черное мелькнуло на периферии. В следующий миг ограда палисадника была сломана. Громадный пес сбил с ног. Чудовищного размера собака с пылающими красным глазами и мощными лапами сначала припечатала о соседнюю ограду, а когда та устояла, зверь повалил инквизитора на деревянный настил.
Фагор треснулся головой о доски. В ушах зазвенело, мир на мгновение потерял очертания, поплыл, но быстро вернулся в изначальное положение. Легкое сотрясение ничто для инквизитора.
— Убей его! — закричала Инесса. У него есть нюхач! Покою он нам не даст!
— Р-р-р! — Зарычал Кан.
Оборотень попытался вцепиться зубами в шею инквизитора, но словно неведомая сила оплела ее, не давая вонзить зубы. Из-за майки вывалился серебряный крест на серебряной цепочке. Крест был вплетен в круг и не имел распятия. По ободку тонкой нитью тянулись руны. Оберег едва заметно засветился, шея ощутила тепло. Оно придало инквизитору сил. Фагор ухмыльнулся оборотню в рожу и сильным рывком скинул тушу, как будто та весила не больше десятка килограмм. Кан подлетел в воздух и приземлился на ограду палисадника. Большинство досок переломалось, но одна лишь надломилась, острием впиваясь под ребра оборотня.
Кан взвыл, обламывая доску. Лапы немного трансформировались в сторону человеческих, теряя когти и приобретая пальцы. Оборотень обхватил оставшийся кусок и рванул прочь из раны. Больше сделать не удалось. Полная трансформация без помощи Аргону оставалась для Кана недоступной.
По настилу заструилась кровь. Оборотень подскочил и получеловеческой-полусобачьей лапой рубанул перед собой, стараясь острыми когтями если не распороть Фагора, то хотя бы подранить.
Инквизитор подставил меч, сдерживая удар. Острие лезвия рассекло оборотню лапу. Кан взвыл. Инесса бросилась к нему на помощь, но оборотень одним прыжком оказался у крыльца и откинул ведьму в дом. Сам повернулся к противнику, воинственно обнажая клыки.
Последняя линия обороны. Назад пути нет!
Притихли дрожащие в конурах псы, ощущая гнев и страх хозяина.
Фагор достал второй малый клинок, ожидая атаки. Но окровавленный оборотень нападать не спешил. Он чуть присел, зажимая лапой рану на животе, а раненую руку засунул под локоть здоровой.
— Перекидывайся! — велел инквизитор. — Или прикончу тебя монстром. В твоей истинной сути, не человеческой.
Глаза оборотня сверкали в темноте. Он смотрел, не мигая, глубоко дышал.
В то же время Инесса в доме собирала в ладони кровь с обожженных пальцев, и когда набрались полные ладошки, плеснула на порог.
— Аргону! К тебе взываю!
Боль, до того пребывающая лишь в руках, разлилась по телу ведьмы. В груди будто образовался лед, кольцо холода сжало тело тисками. Так организм отреагировал на сильную потерю энергии.
Портал образовался не сразу. Красное марево лениво поплыло от пола по косякам, пока не обволокло весь порог до потолка. За эти долгие секунды инквизитор уже проткнул малым клинком здоровое плечо Кана и тело оборотня затрясло, не в силах ни начать процесс трансформации, ни исцелить рану.
Саркон вышел из портала в сторону дома, застряв на пороге между улицей и домом. Переход, неудачно поставленный меж двумя точками входа-выхода на защитной линии дома, зажал демона в тиски.
— Опусти круг! — прохрипел сдавленный демон.
— Кто ты? — приблизилась ведьма, рассматривая призванного. — Я звала Аргону!
Инесса и сама давно позабыла, что дом защищен обрядом и очерчен кругом, сдерживающий нежить и нечисть. Собственная жертвенная кровь многократно усилила барьер, подняв до предела защитные свойства.
— Умирающий под неправильным призовом демон. Саркон я! Аргону пал. Я его брат. Должник. Опусти, — задыхаясь в межпорталье, просипел демон.
— Ты поможешь нам?
— Да, — уже без воздуха прошлепал одними губами Сар.
— Входи! Входи! Входи! — трижды повторила ведьма, и демон ввалился в дом, рухнув на пол.
Некоторое время демон приходил в себя, силясь отдышаться. Безвоздушное пространство межпорталья и так порядочно вытянуло силы, еще этот барьер забрал последнее. Вдобавок — долгая ночная смена. Непривычно одиночная.
Инесса подбежала, подхватила под руку, стараясь поднять. С таким же успехом ребенок мог стараться поднять штангу тяжеловеса, изготовившегося к установлению мирового рекорда.
— Вставай! Инквизитор с ума сошел! Он убьет Кана!
— Уйди, — вздохнул демон и резко поднялся. Отдышавшись и более-менее придя в себя, Саркон приготовился к разборке с инквизитором.
Фагор занес меч над головой, изготовившись разрубить обессилевшего оборотня пополам.
— Ты переходишь границу, — показался в дверном проеме демон. — Ты не в праве его трогать!
Фагор хмыкнул и от души пнул на половину трансформировавшегося оборотня в челюсть. Кан отлетел в сторону сада, переломав куст смородины, затих. Инесса закричала, но когда попыталась выйти за круг, демон пихнул обратно, обронив:
— Стой там. Инквизитор спятил. Обоих вас прикончит.
Улыбка Фагора растянулась, усмехнулся:
— Мне не нужна эта шваль, я ждал твоего брата. Но и ты сойдешь. Иди сюда!
Фагор скинул пальто и поднял второй малый клинок. Оружие, как и цепочка с крестом, засветилось бледно-синим.
Саркон скинул плащ и неспешно натянул черные перчатки. Пальцы загорелись огнем, пламя поползло по ладоням, кистям, объяло руки. Пылая факелом в ночи демон приготовился к бою.
— К вашим услугам, инквизитор. Мне повернуться спиной, чтобы вам было удобнее повергнуть меня?
— Можешь еще и наклониться, — хмыкнул Фагор.
Оба сблизились на шаг и сорвались в движение. Синие и огненные всполохи поплыли вслед за хозяевами. Словно яркий взрыв ослепил Инессу. Вспышка застыла перед глазами ярким бликом. Не видно ничего. Только опустившаяся тишина со всех сторон.
Когда глаза привыкли к темноте, ведьма не увидела ни демона, ни инквизитора. От Кана тоже осталась лишь свежая кровь на поломанных кустах.
Все трое исчезли.
Грустно, по-волчьи, завыли выползшие из конуры собаки. То ли несвойственный собакам Кана вой, то ли осенний холод, но тело Инессы одело мурашками, сковало холодом. Голова закружилась и ведьма упала на колени, отдаваясь боли и слезам. Рука в крови почернела. Приглядевшись, ведьма увидела частицы пепла, который распылил над двором инквизитор.
Глаза ведьмы расширились. Она поняла, что он достал ее.
— Вот и докатилось возмездие, — прошептала Инэсса и прощальный, обреченный крик ведьмы разнесся по деревне.
Печально завыли две осиротевшие собаки во дворе.
Несколько месяцев назад
Ветви черемухи бились в закрытое окно, напоминая, что за окном свежий воздух и яркое солнце. А здесь, по другую сторону стекла, тяжелый взгляд из-под седых бровей крепко-накрепко держал Юлию в руках ведьмы.
Пронзительные глаза бабки Инэссы сверлили насквозь. Клиентка не смела даже моргнуть. Мысли, и те словно оцепенели, оставив в пустоте. Она ощущала себя расслабленной, словно хлебнула хорошего вина, но странное чувство внутри никак не желало покидать. Оно шептало: "Уходи, Юля. Не надо!" Но девушка старалась загнать чувство поглубже, спрятать. Она приехала за сотни километров не за тем, чтобы отступить. Отличавшаяся решительностью с раннего детства, Юлия сделала выбор и не собиралась идти на попятную.
Давно не молодая женщина напротив клиентки чмокала губами, ни на миг не отводя тяжелого взгляда. Хмурилась. Лицо морщилось, нижняя губа безжалостно жевалась. Ведьма в раздумьях последний раз вопросила бесцветным голосом:
— Уверена, милочка? Грех ведь на душу берешь… И я с тобой.
Юлия не смогла сказать ни слова, в ответ только кивнула. Горло пересохло. Едва не закашлялась. Заставила себя собраться с мыслями и кивнула более степенно, уверенно, словно со знанием дела. Надо было хоть как-то показать свое согласие, а то ведьма-колдунья укажет на дверь и сказать будет нечего. Придется уйти с пустыми руками, оставив мужа сопернице без боя.
— Он придет к тебе не по доброй воле. А от неволи, как известно, добра не жди. Беду накликаешь. Человек, когда несвободен, на любое способен, — Ведьма приблизилась, прошептав на самое ухо. — Зверем становится… а то и болеет.
Юля сглотнула. Но горло настолько пересохло, что это простое действо принесло боль.
— Еще раз спрашиваю, ты уверена? — Переспросила строгая женщина. Показался нижний клык. При разговоре он не был заметен, но сейчас Юля едва не вздрогнула.
Ругая саму себя, клиента сорвалась на крик:
— Плевать! Лишь бы Алексей Иванович стал моим. А так все острые углы сглажу. Жизнь наладится, заживем как люди… Только не ей! Жена его шлюха, каких свет не видел! Она его не достойна!
— Дело твое… — протянула колдунья и тихонько добавила. — Все легкой жизни ищите? Да не бывает в жизни пряников, коли сама не испечешь. Ни болезни, ни горе вас не страшит, коли все и сразу заполучить хотите.
Колдунья отвела тяжелый взгляд, медленно встала из-за стола и ушла в другую комнату. Оттуда послышалась возня, шум посуды. Запахло кислым. Даже немного закружилась голова. Но Юлия лишь облегченно вздохнула. Хоть какой-то перерыв. А то прямо бежать хочется. Бежать без оглядки из этого жуткого домика на окраине села. И зачем сюда из райцентра приехала? Там, что ли, бабок-шептуний нет? В газетных объявлениях их пруд пруди. Выбирай, какая поближе. Так нет же, потянуло подальше. Чем дальше, тем вроде бы лучше.
— Ну вот, милочка, — бабка Инэсса выросла перед глазами и протянула маленький пузырек. — Хочешь, подсыпь в еду на работе, а хочешь — на фотографию посыпь. Только, чур, чтобы фотография одиночная была. А то, не дай бог… И смотри, чем больше сыпешь, тем сильнее приворот. Не переборщи, а то беда будет. Заболеет страшной болезнью, а то и с ума сойдет.
Юлия схватила пузырек, как манну небесную. Не считая, протянула крупные купюры. Зарабатывала она хорошо. В этом от Алексея Ивановича толк как от начальника был не малый. Но то, что на соблазнение не шел — этого она ему простить не могла.
Подскочив, Юля поблагодарила старушку и поспешила к дверям. Скорее! Скорее покинуть это место. Лишь бы больше не отвечать на вопросы бабки и не видеть ее глаз. Они зрят насквозь и хотят отговорить от задуманного.
— Помни! Грех на душу берешь, — догнали ее слова ведьмы уже на пороге, но Юлия лишь ускорила шаг, практически убегая от старого, ветхого дома.
Центральная улица… дорога, вдоль которой выросла и сама деревня… рейсовый автобус и путь домой. Все как в тумане. Дорога пролетела незаметно. Само время промелькнуло словно на перемотке. Пара часов тряски и вот он автовокзал. Такси… Домой прилетела как на крыльях. Не разуваясь, прошла в спальню, достала из-под кровати распечатанные фотографии Алексея Ивановича, скачанные с социальных сетей.
Там на заплаканных ее снимках на нее глядит он. Любящий и свой. Родной и любимый. Только почему-то с другой женщиной, с другим ребенком.
— Алекс, ты будешь моим. Моим навсегда! — пробормотала она, как заклятье.
Юлия не стала дожидаться, когда вновь увидит шефа на работе. Печь ему пирог и добавлять зелье туда, потом угощая его одного — это может показаться странным. А ждать его дня рождения, чтобы подарить весь пирог ему сил нет. На полгода ее не хватит. Сейчас! Все должно быть здесь и сейчас! Иначе от жгучей любви и пылающей ревности с ума сойдет.
Из альбома на свет появилась качественная цветная фотография, где возлюбленный стоял на фоне морского заката. Один, как и просила бабка.
— Ты будешь со мной? Будешь!
Плача, ногтем поддернула крышечку бутылька. Он был вроде тех, в которых продают валерьянку. Крышечка, не ломая ногтя, откупорилась легко, улетев прочь под кровать. Тянуться за ней Юлия не стала. Торопливые пальцы уже сыпали черный порошок на фотографию. Все без остатка. Чтобы раз и навсегда, чтобы без обманов, чтобы надежно…
— Он будет моим… Только моим… Навсегда мой… — шептали губы словно в оправдании дурному поступку.
Слезы брызнули из глаз. Разрыдалась всласть. Переход к смеху был резким. Плач сменился неестественным хохотом. Себя не сдерживала. Сегодня можно. В пустой квартире никого никогда нет, кроме нее… но это ненадолго.
— Все, Алекс, ты будешь моим. Навсегда моим, — прошептала она и улыбнулась. Естественно, по-человечески. Наверное, впервые за долгие месяцы разлуки.
Глаза сонно прикрылись. Юля взобралась на кровать и просто отключилась.
Прошло несколько месяцев. Ничего не изменилось. Юлька прокляла старую бабку за обман и думать о ней забыла, как в одну из ночей звонок мобильного телефона в сумочке заставил открыть глаза. Была уже глубокая ночь. Звонил смартфон настойчиво и не собирался отключаться. Что-то срочное.
— Алло.
— Юля, привет. Ты слышала новость?
Звонила Роксана, давняя и, наверное, единственная оставшаяся подруга, а по совместительству коллега по работе, которая знала про ее любовь все.
— Какого плана новость? Вот у меня новость! Твои перед ней — чепуха! — едва не взвизгнула девушка, вспомнив все, что проделала намедни.
— Юля, — прервала Роксана. — Ты должна это знать… Алексей Иванович погиб в автокатастрофе… Завтра нерабочий день. Одень черное.
Мир взорвался.
Подбородок затрясся с немым вопросом: "Как?"
— Юлька, маленькая моя, ты только держись там. Его вместе с таксистом под грузовик закинуло. Всмятку. Заместитель сказал, что умер мгновенно.
Юлия сползла с кровати, выронив трубку.
— Юля? Юля?! Ты слышишь? Эй, не бросай трубку… Он же не обращал на тебя внимания… Так ему и надо!
Девушка молча отключила прием. Голова отчаянно кружилась, и так хотелось упасть в спасительное беспамятство. Только кто заметит? Одна в пустой квартире. Одна по жизни.
Телефон зазвонил снова. Сил поднять трубку не осталось, они улетели куда-то вместе с именем возлюбленного. Смартфон обиженно отключился, позволяя Юлии остаться наедине с собственными мыслями. Она почти подумала, что потеряла сознание, но оно никак не собиралось уходить. Жестокий мир не собирался отпускать ее с прикроватного коврика в мир грез. Пришлось перевернуться на спину и просто уставиться в потолок.
Глупо, бессмысленно, больно…
Сколько прошло времени, сказать не могла. Мир для Юлии остановился. Лишь затекший затылок нуждался в смене положения тела, да желудок требовал жидкости. Но зачем это все, когда мир мертв? И она мертва вместе с ним.
— Эх, Алекс, — протянули губы.
— Юлька… — раздался отдаленный, до боли знакомый голос.
Женщина моргнула, дернула головой.
— Ну вот, уже и бредни начинаются…
— Юля-я-я-я, — протянул голос где-то ближе, словно из другой комнаты.
Сердце тревожно забилось и под ложечкой засосало. Краска покинула лицо.
— Юля! Я здесь… — раздалось за спиной.
Юлия закричала, резко повернулась. Но за спиной лишь коврик, только сильно ударилась головой о край кровати. По лбу потекла теплая струйка. Тяжелые капли разбились о пол. Непривычно багровые на фоне светлого пола, вызывающие тошноту.
— Юля! Ты хотела меня? Я здесь! — издевался голос из ниоткуда. Он словно звучал в голове. — Мы теперь всегда будем рядом!
Девушка вскочила, выбежала на кухню, схватила с полки кухонный тесак для рубки мяса и неумело замахала перед собой. Глаза залепило потоками крови с разбитого лба, погрузив и без того мрачный мир перед рассветом в розовый цвет.
— Не подходи! Слышишь? Не смей!
Странный смех прокатился по кухне, раздаваясь отовсюду:
— В чем дело? Ты боишься? Не бойся. Мы всегда будем рядом! Ты ведь этого хотела? Я тебя теперь не покину! Ты меня привязала к себе, тупая ты тварь! Ты со свету сжила! Я тебе это все припомню! Прямо сейчас за все ответишь!
— Нет!!! — Юлия побежала в коридор, закрыв глаза и выставив тесак перед собой, словно прорывалась сквозь толпу врагов. Неустойчивая, скользкая подошва обуви скользнула, и руки рефлекторно выбросились вперед, защищая голову.
Тесак провернулся в нетвердой ладони, полоснул по коже и женщина покатилась по полу, прижимая руки к горлу… и оставляя за собой кровавый след.
— Вот видишь, Юля. Я же говорил. Мы всегда будем вместе. Ты ведь этого хотела? — раздалось в голове. — Иди же в мои объятья. Я покажу тебе какой ад может устроить человек, которого разлучили с собственным сыном.
— НЕЕЕТ!
Кровь быстро переполнила горло, легкие не получали необходимого воздуха. Юлия умирала, захлебываясь. Алексей Иванович стоял перед глазами и улыбался.
— Грех ведь на душу берешь, — эхом раздалось в голове последнее предложение ведьмы.
Много лет назад
Сумерки наползали неспешно. Солнце спряталось за серой пеленой облаков, не собираясь показываться до следующего дня. Воздух пропитался сыростью, дышать приходилось почти что паром, легкие то и дело хрипели от конденсата, словно вокруг стоял сплошной туман. Духота и слабость проникали в каждую клеточку мощного звериного тела. Оно то и дело настойчиво требовало жидкости. Или лучше кровавого мяса, которое вернее прибавит сил. И отдыха. Завалиться на пару дней в сырой землянке на любимом камне и хорошенько проспаться — самое то.
Николай шагал по лесу, как всегда, молча. Белые, как первый снег, зубы были крепко стиснуты. Губы сжаты в плотную линию. Лишь резцы немного торчали из-под верхней губы, почти как у волка.
Но новый хозяин леса не был волком. Он был человеком. До той поры, пока его не стали бояться даже волки.
Слух уловил дальний приглушенный шум борьбы. На периферии зрения мелькнула смазанная картина возни в кустах. Стоило повернуться и приглядеться сквозь листву, как узрел кровавую битву Бурого медведя с диким кабаном. Бились на смерть — медведь оголодал по весне, а кабан защищал потомство. Никто не отступит.
Медведь когтистой лапой подранил кабана, тот ярился, стараясь подцепить на клыки или пнуть копытом. Но больше рычал, фыркал, истекая кровью и теряя силы с каждым мгновением. А косолапый близко не подходил, ждал момента, когда добыча совсем ослабеет, чтобы вторым мощным ударом довершить битву и вдоволь полакомится еще живым теплым мясом.
Зима была лютой, долгой. Звери проснулись отощавшими, готовыми драться с кем угодно за любую пищу, чтобы набраться сил. Слабые долго не живут.
Хозяин леса выхватил из-за пояса широкий охотничий нож, затаился за деревом, ожидая развязки — он за зиму потерял сил не меньше. Тоже надо восстанавливать.
Медведь, тем временем, молниеносно метнулся к кабанчику — те, кто думают, что медведь неповоротлив и неуклюж, нередко оказываются мертвы. Николаю это с детства привил отец, который сам всю жизнь прожил в тайге.
Косолапый быстро настиг жертву и мощной пятерней со смертоносными когтями легко разорвал толстую кожу до кости. Следующим ударом медведь буквально вдавил вепря в землю. На спине кабана остались глубокие раны, жилы и кости торчали наружу. Кабан захрипел, попытался отползти, оставляя на земле кровавую полосу, но лишь больше разъярил медведя. Запах внутренностей и крови пропитал окрестности, вызвав неподдельный интерес хищников со всей округе. Но как только звери чуяли рядом с добычей запах медведя, спешили прочь, поджав хвосты. С мохнатым хозяином леса мало кто брался сражаться. Но Николай имел свое мнение насчет первенства в тайге.
Нож послушно лег в ладонь. Бывший человек, уже не таясь, вышел на полянку, где происходила битва. Вышел, чтобы принять полноправное участие. Медведь лениво повернулся: "Кто там такой смелый?". Пасть угрожающе оскалилась, тяжелые желтые капли упали с клыков, и оглушающий рык прокатился по поляне. Трехсоткилограммовая туша поднялась вертикально, раскинув передние лапы. Защищал добычу.
Лесной человек недобро усмехнулся, расправляя плечи. Глаза налились кровью, свирепел, разгоняя кровь по жилам быстрее, заставляя сердце биться в состоянии "охотника".
— Ты охотился на моей территории! — Голос истинного хозяина леса прокатился по поляне густой и мощный, полный уверенности и скрытой силы. Голос повелителя. Не подлого охотника с двуствольным ружьем и запасом патронов, а равного по силе медведю… Зверя!
Медведь замахал перед собой передними лапами с когтями с палец человека. С оскаленной пасти продолжала капать слюна. Уже приготовился есть, а тут такая досада… Но ничего, он голодный, может съесть и этого двуногого. Он ведь грозиться отобрать добычу. Закон тайги суров: кто пытается лишить добычи — сам становиться добычей. Двуногого на поляну не звали. Сам пришел.
Мясо лишним не будет.
Глаза зверочеловека блеснули, нижняя челюсть выдвинулась, обнажая зубы. Они если и поменьше медвежьих, то никак не уступают по остроте. То, что раньше было резцами, стало клыками. Бывший человек медленно пошел навстречу медведю, раздвигая массивные, как скалы, плечи. Руки напряглись, под кожей обрисовались бугры, переместились к спине, под старую одежду, что когда-то была шкурой волку-одиночке, спустились к ногам.
Истинный Хозяин леса, с шестнадцати лет породнившийся с тайгой, приготовился к битве. Оба сошлись посредине поляны, оба под две сажени ростом, с угрожающе взлохмаченной бурой и русой шерстью. И если бы рядом был какой-нибудь посторонний наблюдатель, то он вряд ли определил бы, кто из зверей зарос больше: медведь или лесной человек.
Медведь не напал сразу, выжидал. Хозяин убрал нож в грубые ножны за пояс. Мохнатый в его глазах предлагал сначала помериться силами — стоял на задних лапах, раскинув передние, так же, как человек. Что-что, а повадки звериные Кан давно изучил, знал все на зубок.
Тяжелые длани обоих легли на плечи друг другу одновременно. Оба напряглись. Ноги словно вросли в землю. Мать-земля и лес давали силы обоим. Лицо бывшего человека напряглось, скулы заострились, белки покрылись красными сетями. Глаза запылали гневом, и белки почти превратились в сплошной кровоподтек — лапы медведя сдавили, словно в тисках.
Медведь, не в силах опрокинуть двуного сразу, попытался куснуть за ухо. Зубы клацнули в каком-то сантиметре. Но лохматый чудик успел отдернуть голову. Горячая пахучая слюна медведя закапала на длинные густые лохмы лесного человека, что вместе с бородой давно сплелись в одно целое. Вряд ли можно было сказать, где одно переходит в другое. Бывший человек зарычал, совсем как зверь, подсек ногу медведя и резко толкнул назад и чуть в бок. Косолапый повалился на спину, странный человек придавил сверху, уступая в весе не намного. В руке безумца блеснул острый нож — поборол честно, теперь можно! — и вонзился в горло медведя.
Медведь взвыл, булькая кровью. Огромная пятерня ударила по плечу человека. Зверочеловек отлетел, перекувыркнулся, но тут же подскочил. Готов был снова броситься в бой, хоть и дышал тяжело, а в глазах плавали черные мухи от усталости.
Медведь катался по земле, пытаясь подцепить острую железку, но этот зазубренный кусок металла выпадать не спешил, перекрыл кислород. В тщетных попытках глотнуть воздуха зверь лишь заливал всю поляну густой багровой кровью, пока не свалился без сил. Вскоре зверь затих.
Победный возглас нового хозяина тайги прокатился по лесу, вспугнув птиц в кустах. Заставил тревожно прислушаться хищников рангом поменьше. Размеренно, как и подобает Хозяину, зверочеловек подошел к поверженной добыче, пнул для проверки, но мохнатый зверь больше не дергался.
Одним рывком Николай извлек из горла нож, медленно облизал тягучие капли с острия и со всей силы вонзил кусок заточенной стали в грудь туши. Чуть выше области сердца. Оно еще стучит. В нем вся сила медведя.
Через минуту стараний Истинный Хозяин леса уже вонзался зубами в сырое, теплое, еще трепещущее сердце. По лицу стекали красные дорожки, капали с пальцев, но зверочеловек не обращал внимания. Только вспоминал, как десятки лет назад еще жарил мясо, печень и сердце на огне, пользовался спичками, солью.
Как давно это было?
Сначала кончилась соль, потом спички, а к людям возвращаться не хотелось. Не хотелось даже на короткий миг. Просто в одни момент осознал, что ничего от людей больше ему не требуется. Раньше охотился с ружьем, потом с луком, как предки. А когда осознал, что в беге не уступает зверю, оставил лишь нож. Раньше боролся со зверьем рогатинами, потом первый раз схлестнулся с медведем врукопашную и… победил. Как и сегодня.
Единственное, что оставил от прошлого, — это кусок заточенной стали и умение шить одежду. Ногтями потрошить зверей неудобно, а острое железо подходит для этого лучше всего.
После сердца настала очередь печени. Хозяин вонзился зубами в сочную нежную мякоть. Только после этой небольшой трапезы притупился голод, и он немного осоловелым взглядом обвел поляну. Тушу медведя пришлось подтащить к дереву, прикопать. Сейчас есть не хочется, да и медвежье мясо пока слишком сладкое, а вот через пару дней устроит себе праздник, наестся про запас, будет копить жир, отъедаться. Хоть и протухнет немного. Не чистое оно. Но в том и весь смысл для зверочеловека.
Тушку кабанчика Николай без видимых усилий подхватил на плечо и размеренным шагом поспешил вдоль зарослей кустарника к себе домой — в зимнюю берлогу. Зимовку бывший человек соорудил в первые годы добровольного отшельничества в лесной глуши. Сюда ушел от людских забот, когда отошел к предкам последний близкий человек — мать. Первое время пытался оставаться среди людей, недаром слыл лучшим охотником среди всех ближайших весей, но не мог убивать ради продажи, только ради прокорма. Когда охотился в лесу, поймал себя на том, что не может убивать не в равных условиях. Когда же стал охотиться голыми руками, люди начали коситься… Пришлось уйти.
Первые пять лет еще чувствовал себя человеком, мог вернуться, если бы захотел, но причины не видел. Лес с каждым днем открывал новые тайны, давал силы, да такие, что не всякий зверь мог оспорить его право жизни в лесу. А за следующие пять лет понял, что уже и не человек вроде, да и имя потонуло в трясине памяти, как лишняя загвоздка. Лес принял его как родного, как первых людей, что жили без отрыва от природы. Силы росли с каждым днем. Хозяин леса понимал, что становится зверем, но ничего менять не собирался. Никакой больше зверь не был в силах противостоять ему в новом обличии.
Людей Николай стал сторониться, избегать, забираясь все дальше в глушь тайги. В один из дней перед ним в глуши лесной возникло странное существо. Николай сразу понял, что рогатый человек и не человек вовсе. Красная кожа его была неестественно загорелой, глаза горели чернотой. Он представился Аргону и предложил до конца породниться с лесом. Николай был не против. Годы брали свое и он не мог постоянно быть умней волчьей стаи или бегать быстрее лося.
Дух леса или сам демон протянул ему флягу и сказал:
— Испив это, станешь зверем. Равным тебе не будет ни в лесу, ни за его пределами. Годы твои отступят.
Николай принял флягу, понюхал дурно пахнущее зелье и сморщился.
— Меда не предлагаю, — протянул Аргону. — Но уже с первым глотком сменишь облик и имя.
— Имя?
Демон кивнул и исчез. Николай повертел в руках флягу, прислушался к звукам леса и одним залпом осушил ее всю. Затем упал без сил. Очнулся с косматой головой и долго смотрел на лапы, которые стали вместо рук. Он почувствовал тысячи оттенков запаха. Ветер принес то, что не могло рассказать зрение за километры вокруг. Вдруг осознал, что способен понимать язык зверей и птиц. Вскоре не сильно удивился, что способен не только понять, но и ответить…так, чтобы поняли.
Бывший человек принял законы леса, став самым лютым зверем. Его охотничьих угодий десятилетиями избегали любые хищники от волков до тигров. Лишь единичные смельчаки, толкаемые голодом, вроде медведя, забредали в район его обитания. Но обратно не возвращались. Ведь Хозяин леса никому не прощал ошибок.
Тушка кабанчика заняла место на широком камне у землянки. Хозяин собирался было начать трапезу, как вдруг обостренный слух уловил вдалеке отзвуки выстрелов. Верхняя губа непроизвольно задралась, обнажая клык. Хищная ухмылка стала оскалом.
Люди забрели на его тропы! Богат сегодня день на улов.
Он давно не считал себя человеком. Лес рассказал ему, что люди давно отринули природу. Но не ушли далеко от нее, а стали вредить тайге изо всех сил. Хозяин и сам видел, как руки людей уничтожали молодые деревья под корень, как живые реки становились мертвыми лужами, как загрязнялся воздух, как беднел и обливался слезами сам лес. Духи тайги молили людей не вредить природе, но человек брал все лучшее и уходил, ничего не оставляя взамен. Человек не оставлял даже времени, чтобы лес сам смог исцелить раны. И лес попросил защиты. У него, бывшего человека, но ныне прозревшего.
И Хозяин леса по собственной воле стал пресекать вторжение людей на подвластные ему территории. Пресекать без предупреждений. И чем больше Хозяин защищал, тем больше лес давал ему сил.
Тушу кабана пришлось бросить на камень, не освежевав. Защитник резво, по-звериному, выскочил из землянки. Застыл перед входом, прислушиваясь и стараясь ощутить чужеродный запах. Духи леса дремали и ничего путного подсказать не могли. Сам лес только просыпался от зимней спячки и был лишком слаб, чтобы спугнуть непрошенных гостей.
Долго ждать новых звуков не пришлось. Километрах в десяти от Защитника снова послышался выстрел. Старые уловки с лесным эхом давно не проходили. Слух не подводил. Зверочеловек мог четко определять точное направление и расстояние до источника шума, будь то грызущая орешки белка в дупле или схватка оленей у шумной горной реки.
Николай помчался к цели быстрее любого из лесных жителей, казалось, ноги несут его над травяным ковром, как ветер — пылинку. Человек умнее животного. Животное сильнее человека. А зверочеловек был и тем, и другим! Меняя облик по своему желанию.
Ощущение присутствия пятерых охотников пришло раньше, чем острый взор увидел их сквозь ветки кустарника. Обоняние помогало воспринимать мир иногда даже лучше, чем зрение. Ведь новое зрение давало картинку лишь на двести шестьдесят градусов, а новое обоняние рисовало всю картину окружающего мира целиком.
Охотники ворвались в лес за добычей. Но лес никого не звал.
Чужаки.
"Хозяин", — послышался слабый шепот тайги.
"Слышу", — ответил зверочеловек и приблизился к заступившим черту.
В тот день Николай впервые убил людей и окончательно перестал быть человеком. Аргону явился к подопечному незамедлительно.
— Теперь ты полностью сменил имя, оборотень. Отныне ты Кан. И служишь нашей семье.
— Я не собираюсь никому служить, — обронил верфольф.
Аргону ухмыльнулся и Кана скрутила судорога от боли.
— Станешь. Ты испил нашей крови.
— Ты обманул меня!
— Ты сам хотел силы. Никто не дает силу просто так. Хватит дурить, Кан! Вставай! Довольно прохлаждаться в лесу. Есть немало интересных дел среди людей.