Вести с моря и суши - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 1

ХОРХЕ КАРРЕРА АНДРАДЕВести с моря и суши

С испанского[1]

Дорожный бюллетень

На черепичной крыше мирапетух сушил свою цветную песню.Как плод, тяжел был свет в эфире.Скрижали с заповедями дало мне поле.Был сделан плуг из старого креста,из деревянной боли.Кольцом утратымне палец сердца сжалэкватор.Сундук свой с попугаями я погрузилна двадцатибрейдвымпельный корабль,который на другой конец земли отплыл.Пылал созвездий алфавит над плаваньем.На карусели горизонтадовольные качались дети — гавани.И вдруг восстали тутморя и все четыре ветрана адмирала моего — мечту.Железный клевер — якорь,тебя на древний континент забросил капитан.Увидел башни я, груженные мешками облаков,и аистов — за краном кран —с корзиною своею в клюве.Европа механические плугикормила маслом точным,и колос, поворачиваясь к солнцу, кальцийсоломинкой высасывал из почвы.Но, поднимаясь вверх по трубам дымовым,вся радость мираперерабатывалась в дым.А на разрозненных листах мукиколосьев пролетариат свои воззваньяпечатал с мельничной доски.Во всю воздушную длинудруг с другом говорили города.Открыл я человека. Цель приездая понял лишь тогда.

Побережье рассвета

Комментировал паруспенных волн письмена.В сонной бухте качаласьбескозыркой луна.Море мерно вращаломозаичный витраж.Ветер в тонкий пергаментпаковал такелаж.До ночной бригантины,верный миг улучив,с побережья рассветадонырнули лучи.По закраине неба —острова, как суда.Тихо в облаке-лодкеколыхалась звезда.

Утренняя стирка

Остров Тринидад

Недаром струятся звезды,недаром они хлопочут:им нужно выстирать островв студеном омуте ночи.Хрустит парусина ветра,умыта ночная площадь,созвездие Водолеяполяну в росе полощет.Ведь с первым лучом багрянымневестой заря пройдетсяпо улицам и полянам.Взорвется лимонный запах,зарю обручивши с солнцемпод пять петушиных залпов.

Зеркальная лавка моря

Море торгуетвовсю зеркалами.Каждое зеркало — жидкое пламя.— Угодно квадратные вам зеркала?От водяной озеркаленной глыбыих отпилила рыба-пила.Может, желаете круглое зеркало?Только оно плавниками исчеркано.Солнечным зайчиком вспыхнул пучоксочных лучей под водой…— Извините,это не зеркало, а осьминог.Это вот зеркало подзамутилатина, а может, и темная туча;туча — всего лишь летучая тина.Зеркало для утонченного вкуса:здесь нарисованы рыба-пилоти с голубым парашютом медуза.В зеркале этомпомадою алойгусто накрасили губы кораллы.— Море, к чему мне такие рисунки?Ты подари мне зеркальную гладьс юным лицом утонувшего юнги.

Приветствие портов

Человек Эквадора,погонщик вьючных животных, земледелецна земле, раскрашенной двумя временами года,продавец ракушек и бананов,на берегу, исписанном огнями и мечтами,садовод, разводящий каучуковое дерево,и хозяин каноэ на реке Амазонке,я тебе посылаю привет от портов,от пейзажей производственной зоны.Шоколадный Амстердам,лодки, как деревянные башмаки в огородном канале,домики, разрисованные и чистые,как хорошо воспитанные служанки,и воздух, большой знаток садоводства.Гамбург, посахаренный снегом,с трубкой, засунутой в чехол Эльбы,морской язык скрежещущих кранови мореходная радостьверфей — основателей колоний.Марсель с раскрашенными лодкамицвета одежды цветных людей;продавцы рыбызнают песни пяти частей света,и на столах топорщится африканский ананасрядом с дыней-космополиткой,черные маслиныи подводная глубь,законсервированная в банках.Поезда — акробатына ночных отточенных мостах.Караван судов пересекает водопад зари.И вот до самой середины небаПариж, первейший человеческий порт;набережные Сены с книжными рыболовами;Люксембургский сад — рай кормилиц;Эйфелева башня — жираф среди башен.Все поет во мне, когда слышу, что самолетымеждународной весныпилят драгоценное дерево неба.Я на линии западных поездовзанят регистрацией мира:отмечаю в своем окошечкерождения и смерти горизонтов,разжигаю в своей трубке границыперед библиотекой из черепиц в селеньяхи дрессирую цирк моей кровибиением сердца вселенной.

Завтрак вселенной

Четыре часа голопузыхделят на четыре кускаутро арбуза.Синий глаз открывается в выси.Дети земли изучаютсахара катехизис.Из театра бархатистости ночнойвыходят окна:глаза омыты слезой.Не умолкает, не перестаетнадоедливая песня часовв одной из извечных пустот.Тают, превращаясь в воду и воздух,в арбузном небесахарные звезды.Только что вымытый до болимир ест ложкою светс ломтями поля.

Крайне левая

Поет товарищ-цикада:занозила горло и рада.Подстрекает всю зелень хмуропротив человеческой диктатуры.Повозка сломалась. Прыжок, паденье.Шагает цикада без направленья.На ходу — призыв и команда.Она — секретарь пропаганды.На капустном листе она публикует:«Жизнь тяжела, а солнце психует!»Ты права, цикада — работник до гроба,подрывая государство пеньем без лиры.Образуем, подруга, с тобою мы обакрайне левую этого мира.

Биография

Окно родилось от страсти к небу,и на черной стене оно встало, как ангел на звездах.Оно — друг человекаи привратник воздуха.Оно беседует с лужами на земле, с мокрыми нишами,с зеркалами — детьми домови с бастующими черепичными крышами.Окна со своей высоты вескоориентируют на местности толпысвоими прозрачными вывесками.Окно-учительраспространяет в ночи свой свет, свои вести,извлекает квадратный корень из метеора,суммирует колонны созвездий.Окно — это борт корабля земли, —как тихим прибоем, он опоясан тучами розовыми.Дух-капитан ищет остров господний,и глаза его омываются в синих грозах.Окно распределяет между всеми людьмипо кубу воздуха, по кварте света.Вспаханное облаками, оно —маленькая собственность неба.

Эквадорец у подножия Эйфелевой башни

Стальное дерево над плесом века,под синей кроной размером с небо.Насквозь прогрызли автомобилижелезный комель огромной сейбы[2].Глаза к лазури спешат взобратьсяпо переплету железной рамы.Над черепичной долиной кровелькачает шеей стальная лама.В прозрачных складках воздушной ткани,в подвесках бликов белее пенывыходит башня ночной пороюна звездно-черный песок арены.Пробив локтями созвездий млечность,стальная мачта таранит вечность.На ней растянут шатер незримыйна перекрестке ночной вселенной.Рисуют контур ее галактикогни и звезды попеременно.Зачин астрального алфавита,стальная башня в зенит воздета.Надежда, вставшая на ходули,ты — гимн железу, триумф скелета.Клеймо для тучной коровы-тучи,а веку — вышка сторожевая.Ржавеет тихо в прибое ветра,в прибое неба стальная свая.

Еще раз об окнах

Окно — это грань графина,который всегда наполненпарным молоком рассветаили лимонным полднем.Как светится синеглазохрустальная эта ваза!О чистый ее передникдробятся лучи рассветарасцвеченным опереньем.А белый крест переплета —как мраморное надгробьелиловой ливневой туче,взирающей исподлобья.

Зеркало в столовой

Бродит луч по лекалусеребрящихся точек.Это чертит в столовойнаше зеркало-зодчий.И крылом стрекозиным,слюдяною полоскойинтерьер рассекаетневесомая плоскость.Будто циркуль мерцаньяизмеряет предметымерой дробного света.Биссектрисой стекляннойперебиты графины,и стекает, сверкая,на пол струйка рубина.Словно в пруд, силуэтыв это зеркало вмерзли,и беседуют тихоблики азбукой Морзе.Рвется свет, как петардаили протуберанец.Луч ресницами гладитграни лаковый глянец.А по диагоналивертикального плесаотражения стынут,будто знаки вопросов.В мире, одушевленномизлучением смысла,бродят тени предметов,словно зримые мысли.За зеркальной границейочень четкие грани:соль познанья — солонка,уксус — воспоминанья.Виноградные льдинки —это наледь дыханья.Кофе — это раздумье.Сахар — белый архангел.

Девушка из Панамы

В бухте лоснится лунное масло,коже смуглянки вечер сродни.В сумраке дальнем судно увязло,в глянцевом море моя огни.Черные лица мелом-улыбкойкто-то внезапно разрисовал.Это мулатка поступью зыбкойпересекает черный квартал.Лед о стаканы бьется со звоном.Груди упругой ходят волной.Веер соседки пахнет лимоном,пахнет ванилью душ ледяной.В черной пролетке черная дама.Кучер смеется, черный как смоль.На черепице чертит рекламачеткую надпись «Клуб Метрополь».Зала казалась больше вокзала.Публики было — не продохнуть.То ли мулатка вся танцевала,то ли же только бедра и грудь.Нет, ворожило, а не плясалотело мулатки под барабан.На берегу голубого бокалазрел у меня с ней краткий роман.

Обнаженная девушка

Пульсом и дрожьюв кровь врываясь,ты претворяешьвремя в радость.Запах забытый память тревожит:детством пропахлаюная кожа.Запах ли моря?Запах травы ли?Запах, пронзившийдушу навылет.Руки — скрещеньем солнечных линий —глаже, чем галька,слаще, чем дыня.Ангел, горящий с песнею белойв белом костреобнаженного тела.

2°48 южной широты

Желтая пристань. Как самородки,лежат ананасы — некуда класть.К свае привязана желтая лодка;в лодке — простая рыбачья снасть.Бочонки джина — горою шаткой.Сложены ящики кое-как.Укус гадюки на голой пяткевсем демонстрирует старый моряк.Груды бананов возле сарая.Пахнет медом табачный лист.Из бочки высунулся, зевая,еще не проспавшийся в ней метис.Лишь в полночь стихнет многоголосье,и желтая пристань вроде бы спит,и только бродят по ней матросыс глазами, цветом в бесцветный спирт.

Гамма

Ветер корсарский нить разговоравырвал у нас и унес на Азоры.— Видишь, — сказал я, — позолотилиночь океана рыбы-светильни.Тихо коснулся коралла губами…Судно Азорскими шло островами.Плыли, качаясь, глаза ее рядом.Юные пряди плыли, ныряя.Так и осталось: очи-озерана широте полуночных Азоров.

Ночной порт

В бочках дубовых вина угрюмы:очень печально им на причале.Бочки мечтают ночью о трюмах.Пахнет щемяще устрицей ветер.Полночь — рыбачьи мокрые сети.Спиннинги-мачты ловят созвездья;бакены-лодки в лунном асбесте.Вспыхнул фонарик на полубаке,взвившись, как факел рыбы летучей;льются чешуйки света во мраке.На горизонте контур шаланды, —словно команда сгинувшей шхуныпереправляет смерть контрабандой.

Судьба

Глядя на мачты из-под ладони,корпусом всем подавшись вперед,где-то в Голландии незнакомойменя незнакомая женщина ждет.Пристань, каналы в каменных плитах,мельница с черным крестом на горбувыйдут навстречу, перевернувшитак неожиданно мне судьбу.Старому саду стану хозяин,станет хозяином мне огород.Буду ласкать фруктовые губы,глядя, как яблоней сын растет.С трубкой, набитой травой забвенья,выучившись вечера коротать,утром однажды взойду по трапуна мокрую палубу я опять.Глядя на мачты из-под ладони,корпусом всем подавшись вперед,мне с рубежа незабытого молаженщина молча косынкой махнет.

Клара фон Рейтер

Как яблоко в вазе, сиропом облитый,твой голос взлетает на пятый этажв прозрачном кубике лифта.Метро укачало подземное ложе,но в темном тоннеле вагон озаренсвеченьем твоей апельсиновой кожи.Автобус струит на проспекты столицыпод взмахом твоих серповидных очейтвои золотисто-ржаные ресницы.И легче, чем тонкая нота колибри,в стеклянной тетради крутящейся дверимелькает твой профиль — изящный экслибрис.

Одна из версий земли

Добро пожаловать, о новый день!Вернулись в мастерскую глазарисунок, цвет и светотень.Вот мир огромныйвесь в упаковке из чудес:и мужественность дерева,и благосклонность бриза и небес.И розы механизм.И колоса архитектура.Земля без перерыва занятаего зеленой шевелюрой.А сок, невидимый строитель, строитс помостов воздуха наклонныхи вверх шагает по ступеням света,который стал объемным и зеленым.А землемер-река проделывает описьокрестностей.А горы моют темные бокана дне небесном.Вот мир растительных столбов дорожных,и водяных дорог,и механизмов, и строений, —одушевляет их таинственный поток.А дальше — прирученные цвета и формы,живые воздух, свет и даль;все это собрано в Творенье человека, —он дня живая вертикаль.

Зарисовки городов

Гуайякиль

Про солнце твердят витрины,и лодки, и рябь залива,и этот причал пустынный.А воздух под белым игомкаленого солнцепекаисходит истошным криком.

Гавана

Сахарных заводов трубы —тростниковыми стеблями…Уезжает сахар с Кубы.Эмигрируют чащобы,уезжают ром и румба.Дружно всходят небоскребы.

Нассау,

Багамские острова

Нассау, палитра лета.Здесь ветер пронизан солью,а свет изнемог от цвета.Зеленым стеклом играя,качается в море город,как перышко попугая.

Сент-Джордж[3]

Чайки да изумрудыводорослей плавучих —не за горой Бермуды.Маяк, подмигнувший грустно.Пальмы. Белые крыши.Люди цвета лангуста.

Виго[4]

Здесь бухта глазам не верит:штурмуют утес отвесныйкосые крыши и двери.А окна, тысячеглазы,глядят, как в заливе травяттунца борзые-баркасы.

Ла-Корунья[5]

Примазаться бы к фортуне:у самого моря домик,невеста из Ла-Коруньи.Сидеть у воды и простосмотреть, как мерцает паруси как проплывают звезды.

Сантандер[6]

Тот не гладил моря кожу,тот не понял ветра душу,в Сантандере кто не пожил.В два ряда деревья сдвинув,мокнет улица Переды.Небо блещет, как сардина.

Ла-Палис[7]

Вещает белая волнао том, что пленена на Ре[8]островитянами луна.На горизонте дым возник:сирены труб о том поют,что мир един и многолик.

Нью-Йорк ночью

Уперлись прямо в месяцколонны небоскребовподобьем узких лестниц.А в тиглях окон вечерпереплавляет в пламянадежду человечью.

Одиночество городов

Не зная своего номера.Окруженный стенами и границами.Под каторжной луной,с привязанной к щиколотке вечной тенью.Живые границы встаютна расстоянии одного шага от моих шагов.Нет севера, нет запада, нет юга и востока,есть только размноженное одиночество,одиночество, разделенное на число людей.Бег времени по часовой арене,трамваев сияющая пуповина,церкви с атлетическими плечами,стены, читающие по складам два-три цветных слова, —все это сделано из одинокого вещества.Образ одиночества:каменщик, поющий на лесах,неподвижная небесная лужа.Образы одиночества:пассажир, погрузившийся в газету,лакей, прячущий портрет на груди.У города внешний вид минерала.Городская геометрия не так красива,как та, которую мы учили в школе.Треугольник, яйцо, кубическая сахарная головапросветили нас на празднике форм.Только потом появилась окружность:первая женщина и первая луна.Где было ты, одиночество,что я не знал тебя до двадцатилетнего возраста?В поездах, в зеркалах и на фотографияхты всегда рядом со мною.Крестьяне не так одиноки,потому что составляют одно с землею.Деревья — их дети,смену времен года они чувствуют собственным телом,и примером им служат жития святых маленьких животных.Это одиночество питается книгами,прогулками, роялями и осколками толпы,городами и небесами, завоеванными машинами,листами пены,разворачивающимися до границ моря.Все изобретено.Но нет ничего, что могло бы освободить нас от одиночества.Карты хранят тайну чердаков.Слезы сделаны для того, чтобы их выкурить в трубке.Старались похоронить одиночество в гитаре.Известно, что оно проходит по неоплаченным квартирам,что оно торгует платьем самоубийци что оно опутывает посланья, бегущие по телеграфной проволоке.

В третьем классе

В вагоне третьего классасолдат вскрывает штыкомконсервную банку времени.Токарь снимает двухцветную стружку с яблока.А где-то на вороненой крыше паровозазатаилась безбилетница-луна.Берлинские пивные.Пиво цвета светящихся глаз.Зеленый базар на площади Лютера.Статистикой учтена каждая хлебная крошка, съеденная воробьем.Снегопад — первопричастье земли;«Вот и зима!» — радостно твердят мужчины и женщины.Кельнский собор —сталагмитовая роща,гранитные струи фонтана, врезанные в лазурь,воздушный замок инея,окаменевший аккорд.По дороге из Кельна в Парижв окна бросаются юные нивы.Ветер треплет золотые кудри полей, позабывших войну:даже скелетам младенцев, зарытых в этом черноземе,исполнилось ныне двенадцать лет.Бельгия. Вокзальные часы показывают время с точностью до столетья.Голубые солдатики и голубые фасады.За этой стеной — Брюссель.На крестьянской телеге два метра огорода едут на рынок.Улицы Парижа кажутся знакомыми с детства,хотя их видишь впервые.Триумфальная аркастала на четвереньки под тяжестью истории.Птицы на соборе Нотр-Дам словно крылатые барельефы.Рулетка круглой площади Согласия —там я поставил на белый ноль луны свою надежду.Однажды, выйдя воскресным утром из Лувра,я обнаружил, что лед — это вода, ставшая статуей.Беззвучные весла рыбачьих баркасов.У моллюсков явственный привкус солнца.Баскские селенья в беретах тумана.Испанские фонаридерутся на шпагах с темнотой.Все это — только личина, условные вехи.Мир же един,несмотря на все свои разноликие формы.То же одиночество, леденящее кости,и та же пролетарская закалкау жаровен, на которых дымятся каштаны.

Краски Гаваны

В ритуальном танце племя кокосовых пальм бьет в барабаны листьев.Море моргает тысячью фосфорических глаз.Каждый день этот город приходит на пристаньвстречать чужестранные кораблии глазеть на ныряльщиков, которые всплывают,зажав в зубах монету,брошенную с палубы к рыбам Антильского моря.Гаванский трамвай движется в ритме маракас[9].Гаванские деревья подстрижены, словно бараны.Гаванские проспекты бегут прямиком через город,покуда не наткнутся на памятник.Женщины с лицами цвета корицы и знойной сигары.Креолы в сомбреро из золотистой соломы,взращенной тропическим солнцем.Негритята с улыбкой, похожей на спелый арбузный ломоть.Кокосы и ананасы — объедки с пиршества румбы.Пушки из парка Масеощерят голодные пастипри виде дельфинов, играющих в бухте,которую стережет грозно поднятый палецзамка Эль-Морро.Двести гвардейцев ежедневно несут караулпод синим взглядом Капитолия.Квадратные томики небоскребов —здесь по вывескам можно легко обучиться читать по-английски.На Двадцать третьей улице продают дорогие цветыи свет отливает оттенком подсолнечного масла.А на Восьмой улице полиция обнаружила стальной ананас,смертельные зерна которого зрели у окна прокурорского дома.Но, несмотря ни на что,живительный запах устриц пирует на Малеконе[10]и все так же приторен вкус жизни в «Тропикане»[11].Женские бедра — изящная музыка,нежные руки красавиц пахнут, как персики, вводя в искушение птиц.Аэроплан в белом фраке рассекает своим вентиляторомгущу синего зноя.Яхты возле крепости Де-ла-Кабаньядают открытый урок безмятежного сна,а пароходные трубы тянут темную ноту дымаза горизонт, где скоро проклюнутся первые звезды.И когда над Гаваной взорветсячерный фугас ночи — никто не вздрогнет.Только повиснет над городом серпик луны,словно банан на банановом дереве неба.

Забастовка

Промчались, коней стегая,жандармы. Задрали килипокинутые трамваи.Камень против винтовки:брусчатка — хлеб забастовки.Глаз лошадиной мордыпод вспышки секущих сабельфотографировал мертвых.Дома зажигали свечи,в надежду свою не веря.И зря письмоносец-ветерстучался в глухие двери.Возле ворот лицейскихв гранатовой портупееничком лежал полицейский.Ночь истекала кровьюпод треуголкой мрака,в черном плаще безмолвья.А площади Барселоныотплясывали сардану[12],тасуя свои фронтоны.

Бегство из понедельника

Нынче самая пора сбежать от овощного рационав ленивый воздух,уснувший в листве апельсинного дерева,к старому бочонку во дворе,из которого вместо рома ударил фонтан пальмы.Вы слышали, в Андалузии луна раскрыла заговор вин,тайную организацию устриц, гитар и карабинеров.В Испании ветер плещет плащом тореро,вонзая в черную холку ночибандерильи песен.В Кадисе, Виго и Ла-Коруньев тавернах из колод повыкидывали королей.Здесь все республиканцы —даже деревья с трехцветной листвой,даже перелетные птицы,вернувшиеся в апреле строить новую жизнь.Что могут рассказать вам об Испании газеты,будь то «АБС», «Ле Журналь» или «Таймс», —ведь они умолчато прогулках на яхте,об истинном облике городов,перенаселенных фруктами и женщинами,и тем более о тайной драме,разыгравшейся за створками ракушки.От нас, от людей Газетного Века,мир заслонен ворохом слов;мы давно уже не замечаем,как наедине с собой зреет над озером небо.Поймите: есть нечто помимо наших доктрин:это свободный воздух и вольные свет и вода,контур голоса, скалькированный эхом,восстанье деревьев против политэкономии,нагота, сновиденья, смех и луна,только что снятая с наковальни, —луна, которая дарит себя всем, не иссякая.

Современная история

С шести утра просыпается дыми без перерыва показывает рукой направление ветра.Скамейки консервируют замороженный сон бродяг,витрины магазинов берут улицу в плени продают ее вместе с фруктами, бутылкамии морскими ракушками.Дети делают сложение из хлебов и звездна своих траурных аспидных досках,и автомобили несутся, не зная,что камень на крутом повороте ждет знака судьбы.Словесный пулемет,пишущая машинка стреляет по невидимому часовому звоночку.Наковальни делят на части звонкий сон подков,а швейные машины ускоряют сердцебиение незамужних женщинсреди крутящегося прибоя материй.Вечер увозит большой узел солнца в трамвае.Безработные смотрят на небо, как на корзину с яблоками.Полки холодарассеивают группы нищих и бродяг.Продавец рыбы, продавцы газети человек, который размалывает небо на своей шарманке,подают друг другу руки в час ужинав клоаках и под мышками у мостов,где отбросы изображают сади консервные банки высовывают язык.Их тени растут выше островерхих черепичных крыши мало-помалу покрывают город, дороги и ближние поля,пока они не задушат в своей груди образ вселенной.

Вечерний выпуск

Выбрасывает вечер первый выпуск ласточеки объявляет новую политику погоды,растущую нужду в колосьях света,и спущенные на воду в небесной верфи пароходы,и обороты магазина западных теней,и митинги, и беспорядки ветра,и перемену жительства пернатых,и где, когда зажгут свои огни планеты.Внезапную кончину тех вещей,что затопила ночь в приливе и в тумане,и слабый крик о помощи далеких звезд,томящихся в тюрьме у бесконечности и расстояний.Поход неудержимый армий снапротив восстанья призраков бесчестных,и новый строй у света на концах штыков,внедряемый зарею повсеместно.

Учительница, дающая уроки мирозданья

Союзница окон и горных озер,колокол, мерно отсчитывающий золотые монеты ударов,зеленая крона, плывущая в струях ветра,море, раскинувшее синие сети,в которых запутались белые голуби пены, —ты водишь указкой по карте облаков,объясняя весь мири прозрачность его сердцевины.Тело твое — это подарок земли.Ты пришла из республики птиц,из отчизны плодов и деревьев,из обнаженной зари, засыпающей в снежных горах.Ты — ключ к зашифрованной речи ручьев,к целомудренной тайне яблок,к трепету ветки, качающей плод, как ребенка,к тайному братству колес,дарящих надежду на каждом изгибе дороги.Ты объясняешь секреты магических чисел,сочленивших все вещи в гармонии космоса.Ты правишь ладьей сновиденийво фьордах звучания и аромата.Ты жница и сеятель всех неприметных свершений,учительница любви, лоцманнеизведанного архипелагана океанской карте небес.

Предвыборное воззваниев пользу зеленого цвета

Цвет зеленый морской, адмирал всех зеленых оттенков.Цвет зеленый земной, товарищ всех земледельцев,бесчисленные предваренья о счастье всеобщем,бесконечное небо скота, пасущегося по вечности свежей.Подводный свет рощи,где растенья, насекомые, птицы живут и умираютв молчаливой любви к зеленому богу.Зеленый запах мясистой питы,[13] —она вырабатывает в своей растительной кастрюлькегустую жидкостьиз дождя и мрака.Тропический стол, где со своим зеленым султаномнабирает сок татуированная голова ананаса.Кусты на зеленых кочках,бедные родственники холмов.Зеленая музыка насекомых, которые пьют беспрерывноплотную ткань шелковицы,москиты, которые селятся в скрипках,и мутно-зеленый барабанчик лягушки.Зеленая ярость кактусаи терпенье деревьев, собирающих зеленою сетьючудесный лов птиц.Весь зеленый цвет, мира умиротворенье,тонущий в море, карабкающийся на горы до самого небаи бегущий в реке — в школы, где пишут обнаженное тело, —и тоскующий, как животное, в ветре.

Безымянный район

В моем районе группами стоят дома и скот,и сыплют тучи из мешков серебряным маисом град;свои витрины открывает, запирает небо вдруг,и тыквы спят тяжелым сном вдоль всех дорог;а из пещеры фальшивомонетчика бежит поток;на муле утренние овощи в село спешат;все насекомые с таблицы умножения спаслись,и воздух беспрерывно фрукты щупает рукой.В моем районе держат все цветына маленьких ладошках или в сжатых кулачкахэссенцию молчания земли.И водопад так ловко прячет зеркала свои,и гонит он толпой своих овечек водяных,как стадо, сквозь овраг.В моем районе с лошадьми соседи говорят,подковы подражают голосу колоколов,предупреждают жабы, стоя на часах,когда бегом проходит на ходулях дождь.Звучит небесный, в красках весь, орган,колени преклоняет перед ним ячмень,а горизонт склоняющийся — это вол,который медленно разжевывает даль.

Услуги

Небесные воды, служанки деревьев,плача, моют древесную коруи подают полные ведра жажде веток.Кормилицы маленьких фруктов,они их качают с песенкой свежести,которой они научилисьна своем вертикальном пути в атмосферу.Только птицы знают свою рискованную программу:коллективный подъем по дорогам тепла,медленный полет в дирижабле какой-нибудь тучи,воздушный маневр прозрачных отрядови возвращение на землю светлыми толпами.Распределив уже поровну все свои кувшины,воды отвязывают свои свежие рыболовные крючкии удят пузырьки в лужах,в этих водных провинциях неба.

Предмет и его тень

Строенье верное вселенной,реальность, ты точнее сна.Абстракция умрет мгновенно,лишь брови сдвинем, — где она?Нам через вещи жизнь открылась,лишь наяву ты мир постиг.Да разве тень, что прилепиласьк вещам, меняет сущность их?От мысли призраки гоните, —вот ключ, чтоб мир был чист и нов.Пусть будет глаз, как челн к отплытью,к открытью нового готов.

Поэма о послезавтрашнем дне

I

Камни ложились на кирпичи,слой стали — на пласт бетона.Упругие балки приняли весгромадины многотонной.И сбросило грязное платье лесовфабрики юное тело.И дрожь прошла по суставам машин,и фабрика загудела.И ожили и заиграли станкимускулами молодыми,и трубы, пробившие корку туч,запели о тучном дыме.

II

Станину расшатывали шатуныпод свист ременной передачи,и несся, зажмурив глаза, маховикпо кромке орбиты горячей.И все нарастал неистовый ритм,пока не кончалась смена,пока над галерами темных цеховне выла волчица-сирена.И хлынул ходкий товар за морябезудержною лавиной.Ему навстречу рекой потеклизолото и лимузины.Все новые трубы буравили высь,и небо чернело угрюмо.Но встали однажды на якорь суда.Лавина застыла в трюмах.Застыли поршни и шатуны,и окоченели трубы.И вместо сирены ветер завылнад фабрикой, как над трупом.

III

Хуан, в чьи руки въелся мазут,и Педро, чьи руки в мозолях,держали с товарищами совет,и каждый сказал: доколе!Доколе в крышах наших лачугбудет синеть небо,доколе у наших детей на столене будет куска хлеба?Звенели разбитым стеклом фонари.Толпа забастовщиков густочернела на улицах и площадяхрекой, распиравшей русло.Хуан и Педро шли впереди,готовые к рукопашной.И не было края людской реке,и фабрике стало страшно.

IV

Речь неизвестного пролетария

Товарищи, земля стоит на костях,на наших костях и крови.И вот на этой земле не нашлосьдля нас ни хлеба, ни кровли.Ни глиняной кроны над головой,ни хлеба — нашего сына…Мы работорговцы собственных рук,которые первопричинавсему: городам, где нам не жить,счастью — заморской державе.Но раз наши руки сжались в кулак —быть очистительной жатве.Одно только право у нас — умирать!Стройтесь под красное знамя:мы отвоюем право на жизньв мире, построенном нами.

V

Шаг до границы пороховойсвинцового континента,где ноги запутываются в траве,которой в помине нету.— Товарищ, мать обними за меня…Уже стекленеют очи.Наверно, в страну, где сады и хлеб,уходит мертвый рабочий.Овчарка смерти, не лай, пулемет:все равно твоя песня спета.Поднялся в атаку рабочий людна всех перекрестках света.

Чертеж человека

Мир покрыт колыбелями,они поют по ночам.Человек живет, нагромождая кубы камнейдля домов грядущих людей.Согнутый климатом и средою,ориентируясь по башням, дымовым трубам и антеннам,ежедневный путник в своем городе,терпящий крушение, начиная с пяти,среди электрической растительностиуведомлений, объявлений, реклам.Дрессировщик машин,обитатель небоскребов,ты на Севере и на Юге, на Западе и на Востоке —белый человек, желтый человек, черный человек.Цветут в его рукахмаршруты поездов и пароходов.В его глазах складываютсяутра, накормленные газетами.Железная дорога шлифует землю,волоча за собою стружки пейзажей,а самолет восстает на географию,ведомый человеком с совершенными руками.Человек кричитв Мехико, в Берлине, в Москве и в Буэнос-Айресе,радиограммы опутывают планету.Вот он, пейзаж нашей ночи:город опоясывается поясом поездов,прожекторы высовывают рожки улитки,и спускается самолет, потерпевший крушение в небе.И поднимается Человек, изобретатель грядущего,окруженный машинами,воззваньями Ленина, планами Нью-Йоркаи панорамами вселенной.

Хорхе Каррера Андраде — Вести с моря и суши (Стихи. Перевод с испанского О. Савича, С. Гончаренко) // Каррера Андраде Х. Инвентарь мира (М.: Художественная литература, 1977), 93–156.
Сейба — гигантское тропическое дерево.
Сент-Джордж — город на острове Сент-Джорджес (Бермудские острова).
Виго — город на северо-западе Испании, океанский порт.
Ла-Корунья — город на северо-западе Испании, океанский порт.
Сантандер — испанский город на берегу Бискайского залива.
Ла-Палис — городок на западном побережье Франции.
Ре — остров в Атлантическом океане вблизи западного побережья Франции.
Маракас — музыкальный инструмент, род погремушек.
Малекон — центральная набережная Гаваны.
«Тропикана» — ресторан-варьете.
Сардана — народный каталонский танец.
Пита — разновидность агавы. Из сока этого растения приготовляется хмельной напиток.