Даг сидел в хижине и смотрел в пустоту. Большой человек в маске, которого они называли Диллинджером, обошел его. Они сняли Дага сo столба около часа назад, и Диллинджер затащил его в эту маленькую хижину, бросив в угол. Руки дуга оставались связанными перед ним. Диллинджер обхватил руками крючок для мяса, свисавший с потолка, и взглянул на Дага сверху вниз.
Было тяжело, но Даг знал, что ему нужно взять себя в руки. Он видел, как Диди страдала и, наконец, умерла, повешенная на кресте. Они издевались над ним за то, что он привел ее сюда. Сказали ему, что это его вина, и они были правы. Гарретт предупреждал его, но на самом деле он понятия не имел, насколько злые эти люди. За время своей карьеры Даг побывал во многих перестрелках и драках. Он решил, что будет бороться до конца.
К сожалению, с этой группой было не так просто. Они были холодными, расчетливыми и пиздец, какими безумными. Он определенно недооценил их. Теперь Диди была мертва. Она не только умерла, но и пережила больше страданий, чем любой человек, которого он когда-либо видел. И да, это была его вина. Однако это не означало, что он не убьет каждого из этих уродов голыми руками. Он заставит всех их помучиться.
Диллинджер стоял над ним в резиновой маске телесного цвета. Эта штука выглядела странно, и он не мог себе представить, как Диллинджер не потеет, как сумасшедший. Может, он перегреется и потеряет сознание. Даг был полностью во власти Диллинджера. И он просто надеялся, что хоть что-то произойдёт.
Диллинджер полез в ножны на поясе и вытащил большой охотничий нож. Он помахал им перед лицом Дага, прежде чем срезать то, что осталось от его рубашки.
— Ну вот… Что ты собираешься делать? Собираешься избить меня? Или будешь пытать меня?
Диллинджер посмотрел на него сверху вниз. Из-за маски его голос был глубоким, но ровным.
— Я так не думаю. Мне нравится твоя кожа. Приятный цвет и оттенок. Видишь эту маску? Это не резиновое покрытие.
— Ты что, блядь! Какого хера? Это что, чье-то лицо? — спросил Даг. Хотя она больше походила на гладкий мешковину с отверстиями для глаз, чем на лицо.
— К сожалению, нет. Я не настолько хорош. Это различные кусочки кожи от разных доноров. Я сшил их в маску. У меня здесь ограниченные инструменты и прочее.
Даг не хотел больше ничего знать.
— Так, насчет тебя. Я срежу тебе кожу и постараюсь сделать маску получше. Может, даже использую твое лицо. Я пробовал несколько раз, но никогда не получалось, чтобы выглядело достоверно. В фильмах это выглядит так просто.
Даг опустил взгляд и попытался сглотнуть.
— Сначала ты убьешь меня? — спросил он.
— Нет, боюсь, что нет. Мне нравятся крики.
Здоровяк протянул руку и начал резать макушку головы Дага, отрезая верхнюю часть его волос и скальп. Он работал ножом взад и вперед, как будто нож был пилой. Даг взвыл от боли, но Диллинджер даже не вздрогнул. Вскоре Диллинджер срезал скальп и показал его Дагу, который был рад, что не может потрогать голову руками или увидеть, как он сейчас выглядит. Он просто надеялся, что тот убьет его в ближайшее время. Затем Диллинджер принялся делать надрезы по бокам лица Дага, разрезая и отслаивая его плоть.
Когда плоть сорвалась с его лица, Даг попытался закричать, но не смог вымолвить ни слова. Он чувствовал вкус собственной крови, когда медно-ароматная жидкость стекала ему в рот и в горло. Он сомкнул рот и откашлялся прямо на Диллинджера, который, казалось, вообще ничего не замечал. Здоровяк продолжал тянуть и резать, и наконец, оторвал кусок левой стороны лица. Он поднял лоскут кожи. Даг увидел, как его бровь свисает, а Диллинджер покачал головой.
— Теперь понимаешь, что я имею в виду? Я видел, как некоторые парни здесь могут просто отрезать все лицо, одним хорошим куском, а затем сделать из него классную маску. Наверное, я слишком неуклюж. Я всегда режу его на куски.
Вся срезанная сторона лица Дага пульсировала, а кровь заполнила его левый глаз, сразу же начав жалить, когда коп попытался моргнуть. Диллинджер бросил кожу в ведро и продолжил резать.
— Ну что ж, — сказал он. — Может быть, я смогу срезать его двумя кусками.
Он продолжал резать и отслаивать, пока не удалил все лицо Дага. Коп пытался сопротивляться, стараясь понять, где же Гарретт. Большой крутой техасский рейнджер, шило в его заднице. Этот чувак даже не пытался ему помочь. Потом он вспомнил, что Гарретта тоже схватили. Вот дерьмо.
Диллинджер снова начал резать Дага вдоль плеча, по груди и каждой руке. Коп кричал при каждом порезе, а Диллинджер бросал куски плоти, кусок за куском, в большое ведро. Он протянул руку и начал отрезать другую сторону лица Дага. Тот все ещё боролся со своими наручниками. Даже попытался подтянуться к крюку и прыгнуть, чтобы отцепить руки, но так и не смог.
— Ты можешь постоять спокойно? — сказал Диллинджер. — Ты продолжаешь вертеться, а я продолжаю все нахуй портить.
Следующие несколько часов Диллинджер резал и рвал тело Дага, удаляя каждый дюйм кожи. Несмотря на крики копа, которые были слышны по всему городу и даже на склоне холма, никто не пришел на помощь. К тому времени, как Диллинджер закончил с ним, Даг превратился в кроваво-красную массу, свисающую с крючка. Он был еще жив, но ненадолго. Мухи жужжали вокруг его обнаженных кровавых мышц, воюя за области кормежки с комарами, которые ползали по его телу, выпивая его кровь.
Диллинджер отказался от создания какой-либо маски из кожи Дага и вместо этого начал выкладывать куски кожи на ткань, осторожно нагревая ее над небольшой плитой. Если бы Даг ничего не знал, он бы подумал, что парень делает вяленое мясо из его кожи. Еще больше комаров приземлилось на него, и Даг попытался стряхнуть их, но они садились на него быстрее, чем он мог двигаться. Жжение и зуд стали невыносимее, чем боль, причиненная ему ранее.
Пока Даг смотрел, как Диллинджер готовит и даже жует его кожу, пока мухи ползали по нему, он был готов поклясться, что от насекомых ему было больнее, чем от порезов Диллинджера. Кожа была отделена, так почему же она до сих пор болит? Даг закрыл глаза, глубоко вздохнул и попытался игнорировать боль и зуд. Он думал о счастливом месте. Он думал о ночах, которые провел с Диди, лежа голым в ее постели, занимаясь с ней любовью, голышом купаясь с ней в реке. Потом он подумал о Диди, висящей на кресте, и издал последний крик.